Курильские зарисовки...

                Курильские зарисовки



                *   *   *

                Не ради ссоры, но ради истины...

                –  Это в пятидесятых надумали синтезировать искусственный белок. Вавилова уничтожили в Сталинских лагерях, как это делать не знают. Академик Лысенко: «Я!». Думает, применю, как обычно, мичуринский метод. Скрещивание полыни с рожью. Чтобы на всю страну - и сразу по всем кучерям!   Разрабатывали, разрабатывали, – ночью испытание, а наутро ни испытателей, никого. Уборщица: «Откуда кучки мусора возле каждого стола?» – выметает и удивляется…

                Санька Солнышков...
                Слушай, а что за болезнь такая, хренальная?
                –   Где ты такое слышал?
                –   Студент сказал.

                Самая острая шутка для лежачих больных.
                –   Эй! Хорош притворяться! Вставай!

                С детской палаты перевели малыша. Он в больничном халате, голова обмотана женским белым платком.
                –   Ну, как дела тезка? Ты ходил в физкабинет?
                –   Да. Нет.
                –   Что, не ходил?
                –   Я один раз только ходил!
                –  Смотри, ходи. Надо успевать. Смотри, не зевай. А чего тебя во взрослую перевели?
                –   Я там падал!
                –   А что у тебя болит?
                –   Здесь гной, – тычет рукой на обвязанное горлышко.

                –   Ты,  посмотри! У ребенка, как заправлено, а у тебя?
                –   Да, это ты безобразие ты! –  соглашается Леха моряк.

                У него поболело немного, а сейчас уже не болит. Вот что отличает старость от молодости. Молодость пугается, но не боится. Старость не пугается, но боится.
                –   А это, что?
                –   Конфеты.
                –   А кто тебе дал? – это медсестра спрашивает.
                –   Мама.
                –   Так это печенье! Ну, зачем оно? У нас здесь и так два раза в день дают печенье. Скажи маме, чтобы она не приносила. Хорошо?
                –   Хорошо. 
                –   Может быть, ты сейчас скажешь?
                –   Нет, она уже уехала.

                Кальция пантотенат и пагманат кальция. Кальций впереди и кальций сзади. Получается, что пью кальций кальция. Один другой догоняет.


                –  Этот, что на пол плевал во время операции. На хирурга и на медсестер. Посоветовала сделать ему вторую операцию, так он неделю со мной не разговаривал! – медсестра деду Илье.

                Санька Солнышков, Юрка и Сашка, сын хирурга.
                –   Александровск-Сахалинский знаете? Шлях, где каторжан гоняли. Музей там. Вот я из Южно-Сахалинска туда. Только с дизель поезда «Холмск – Южно-Сахалинск»  слез, смотрю, военный на перроне с матюгальником. В защитно-полевой форме. Кричит в рупор: «Кто на экскурсию, кто на экскурсию?! Александровский шлях, Александровский шлях!». А рядом два сержанта. В сине-черной  форме. Сейчас у них серая, а тогда черно-синяя была. И сразу ко мне: «Хочешь на экскурсию? Десять рублей штраф». «Мне? Хе, х-хорошо. Отлично!». У-у, вот это, шлях! Вот это, Александровский! Вот у нас, сколько в палате коек? Шесть. А в коридоре? Семь. А там палати! Хоромы! Целый музей! Кандалы, цепи, колодки деревянные на шею, на ноги. Все, как у людей. Нары, стены, исписанные посетителями. «Здесь сидела казачка Сонька Золотая ручка!», «Здесь бывал великий писатель Чехов!». А нужно драить эти кандалы и цепи каждый день. Чтобы не заржавели. А с деревянных колодок пыль. Только стряхивать нужно, а не вытирать. А я взял и тоже рядом надпись: «Здесь был Санька Солнышков!». Не были? Чего смеетесь? Это у нас коридор и палаты. А там хаты. «Мне? Хе, х-хорошо. Отлично!». Вор в заке. Турник – пять двадцать пять и  пять! Меня в блатную, раз. Там все схвачено! В самую блатную, по блату двадцать человек – на семь нар. Вот, сидят. Четки знаете? А у них, вместо четок, вот так. Сели – руки на живот. Мизинец,  безымянный, указательный, средний сцепили, а большие пальцы меж собой вокруг: туда-сюда, туда-сюда! И я: ексель-моксель, ексель-моксель! А конвоиры: кто посуду, кто кандалы-цепи драит, пыль с колодок деревянных. Кто, что. Начальник, сам за еду расписывается и получает. Ха-ха ха-ха-ха!

                –   Сочиняешь-ты все ты! – Леха-моряк Саньке Солнышкову.
                –   Я сочиняю?! Где не был, то я не могу рассказать. А где был, могу. Понятно? Москву не знаю. Только вокзалы и Красную площадь. Бюсты там. Так почему-то я рассказываю…

                Дед Илья.
                –  Зила на буксир. Застряла на подъезде к Серебряному. Вытащил. Трос  начал отцеплять, встал одной ногой между тросами. Только за крюки буксирные взялся, начал снимать, как газанет назад! Трос в натяг между ноги и схлестнулся. Тот: «Ой-ой ой!». А что уже, ой-ой? Всмятку! В больницу  почти полдня добирались. Грязь, буксует. Думал: уже все.

                Интересные скачки. Вечером тридцать семь и семь, утром тридцать шесть и четыре. Деда Илью на следующей неделе выписывают. Его как будто преобразили. Повеселел. Нога подзажила. Жена его:
                –   Нет, ничего не оставлю! Верю в приметы. Лучше я потом вам привезу.

                –   Нет, ребята,  все равно все танцы начинаются и заканчиваются вальсом. Я еще спляшу!

                Дай поедем мы с тобой,
                Мой конь уже в упряжке.
                Дай поедем мы с тобой,
                Мой конь уже в упряжке.
                Дай поедем мы с тобой:
                Две бурых на пристяжке,
                Пыль взыму над собой.
                Дай пое –
                Дай пое –
                Дай поедем мы с тобой!

                –   Ну вот, в первый раз, песня.

                Дай бог деду Илье здоровья. Сорок пять дней на растяжке, пятнадцать дней в гипсе и еще месяц будет дома. Что интересно, больные лежат подолгу. Нет спешки такой, как на материке: десять дней и все. Хирург знает, что если воспалительный процесс здесь на острове, то операцию нельзя делать. Талант…

                … Медсестра.
                –   Ты, как ребенок! Знаешь, выходной, и не можешь запастись лекарством.
                –   Сестра же должна оставить!
                –   Ага, возьми!

                –  Ну, чего ты мучишься? Я уже везде обыскалась, нету. Сейчас, еще схожу в скорую помощь.
Через час нашла полбутыли, принесла. Фурацилин.
                –   Не пробовал? Вроде без соли.
                –   Нет еще.

                Малыш ходил-ходил, персик ему дали, носил его, вертел в руках. Под вечер  начал им играть. Стукал персиком себя по лбу и с восклицанием: «Дух!», валился на кровать. Перед сном замотал его в целлофановый пакет и спрятал в тумбочку.
                –   Ты чего делаешь?
                –   Персик кладу.
                –   Да у тебя же его тараканы съедят!
                –   А по нем уже паук прополз.
                –  О, паук это не страшно. Страшней, когда тараканы. Толик, вынь косточку, чтобы не испортился. Быстро, и спрячь.  Заверни в целлофан.

                Вечером медсестра.
                –   Толик, а где твой персик?
                –   Я его в пакетик завернул!
                –  В целлофан-ты завернул ты и в тумбочку ты спрятал-ты, – поясняет Леха моряк.
                –  Да ты, что?! Толик, деточка! Он же у тебя сгниет. Достань и съешь. Ой, я боюсь! Я один раз так сохранила: так отравилась. Помой и скушай.
                –   А где помыть?
                –   Так ты еще и не мыл?
                –   Нет.
                –   Где руки моешь, знаешь?
                –   Да.
                –   Вот там и помой, понял?
                –   Ага.
                Пошел…
                –   Я не буду генералом, я буду десантником! Опа!

                Чего Санька Солнышков надутый важный такой ходит? Даже в палату к себе целый день не заглядывает. Зазнался что ли?
                –  Да со студентом опять. Тот пошутил, что в Туруханске проездом, видел надпись на дорожном указателе: «По этому тракту шли на каторгу Санька Солнышков и Иосиф Виссарионович Сталин!». Обиделся.

                –   Я этим Сталиным не верю! У меня такая мания. Я еще подумаю, такое! Я еще посмотрю, что такое всеобщая совесть народа.
                –   Ха-ха-ха-ха-ха!

                Градусники приносили?
                –   Приносили ты, температуру-ты одеяла ты измерили-ты.

                Малыш.
                –  Я не буду генералом, я буду десантником! Он с самолета прыгает, а генерал пешком ходит!

                Дед Илья Юрке:
                –  Все хочу посмотреть на дыру, через которую ты летел. Жена ходила, смотрела, а я все никак.
                –  Чего там на нее смотреть? Ее через окно в спортзал школы видно. На потолке такая,  здоровая.  Там нужно плакат, что провалился потолок.

                –   Дед Илья два месяца уже здесь, четыре операции! Ни разу не видел, чтобы он плакал. Стонет, когда обезболивание проходит, да матерится.
                –  А фронтовики все так. Я своего отца только два раза –  плачущим. Когда его мама умерла, бабушка наша, и, когда, в первый раз, песню «День победы порохом пропах» по радио исполнили.

                –   Что это такое? Замазюченные, завозюченные! Ну и штаны! О-е-ей! Дети вы дети! Скоро поеду внука нянчить.
                –   Так Вы уже бабушка? Завидую вашему внуку.
                –   Да? А чего так?
                –   Мы так и не увидели своих.
Медсестра:
                –  А у меня внуки рядом, так хоть бы один вспомнил, проведал. Что нужно им, бегут. А чтобы просто так, нет. 
                –   Что, не скучают?
                –   Какой там скучают!
                –   А мы завидовали, у кого бабушки.
                –   А чего ж не проведывали?
                –  Письма на материк писали: «Скучаем! Обнимаем, целуем». Писали каракули. Старались, чтобы чисто и красиво. По маминой линии –  в войну, от голода. Папина,  когда во второй класс...
                –   Так ты и бабушек не видел?!
                –   А Вы как думали?..

                *   *   *

                Как будто падают телеграфные столбы. Какой-то катаклизм. Небо тускнеет, сгущая темноту. Многие, и я в том числе, наблюдают за этим явлением с ужасом. Вижу, как провода с оглушительным треском разрываются между падающими столбами. Переплетаются между собой, искрят замыкаясь. По ним стремительная пылающая электродуга несется к деревянным строениям. Боюсь, что будут пожары. Небо совсем тускнеет. Делится как бы на два спектра. С одной стороны – темно фиолетовое ночное, с другой стороны – светло голубое дневное. Какие-то исполины, полукаменные, скользят прямо на меня. Пытаюсь спрятаться, но спрятаться некуда. И  речь: «Мы фиолетовые бабы. Мы вас не тронем». Стою перед одним из них. Шелест, мягким голосом звуки:  «И вечность – иероглифом на глиняных колоссах».

Никогда не подозревал, что в водной космической среде летают такие же мухи, подобные летающим в воздухе. Крылья прозрачные. И именно крылышки, а не плавники. Вода прозрачная – желтая – солнцем освещенная. Интересно, в каких мирах.

                Три битвы из старины, три поединка. Последний – на каменистом берегу реки.  Улыбающийся здоровяк в шлеме и кольчуге. Симпатичное, почти мальчишечье лицо, каштановые волосы, серо-голубые глаза. Мягкая доброта. Удивляюсь, похожестью на меня. Но кажется – это девушка в воинских доспехах. Помогает старцу взойти и сесть на трон и вызывает нас на бой. Из нашего лагеря, кто-то собирается с ним (ней) сразиться. Но он (она), не ввязываясь в бой, обращается, улыбаясь старцу,  к нам с речью. В речи превалирует грассированные, журчащие, мягкие, звонкие звуки «г-рь». Он (она) безоружен (безоружна). Только добрая  приветливая улыбка…

                Девушка миловидная. Волосы каштановые, вьющиеся. Глаза выразительные карие голубые. В темно-фиолетовом платье без талии. Полы платья пирамидально – от плеч. Смуглое чистое лицо. На щеках ямочки. Улыбается мне. От нее посыл ярко-солнечным всплеском. Как цветок. Лепестки правильной овальной конфигурации. Напоминают сердечки. Их множество. Большие и малые – мчатся ко мне чередующимися импульсами, наполняя меня светом любви. Луч лучи…

                Вечером. Яркое, горячее, вдохновляющее, всепроницающее, сочетающееся с восторгом. Втягивающе толкающее, говорящее о близости. Только, или точнее, определяющее личность, с которой тебя должна свести судьба...

            *   *   *

             …«Трах! Бах! Поехали! Ура! Наши берут! Чух! Ду-дух! Прям! Бам! Бале! У-у-у, чу-чух! Вай-вай-вай-вай-вай! Ииии, пламк плямк-плямк! Ба-ба-ба-би-буй чу-чум! Ррррр, ииии, ооооооо, а, ка-ках!».

             Заглянул, что же малыш такое рисует, так озвучивая. Какая-то топографическая вереница линий. Семь или восемь кружков и куча беспорядочно нарисованных на  тетрадке зигзагов, один на другом.

             Носовой платок бросил на стенку, и он неожиданно прилип.
             –  Простуда ты! – определил Леха моряк. – Что ты делаешь-ты? Ну-ка, отдери-ты и положи-ты на батарею ты, пусть ты сохнет-ты. А босолапки ты, как ты одел-ты? Они ж у тебя ты на разные-ты ноги ты!
             –   Я неправильно одел.
             –   Во-во, переобувайся ты.
             –   Теперь глядите, что, люди! – раз и прилепил  платок себе на лоб.
             –  Вот это правильно! – одобрил дед Илья. – Так-то лучше. Давай твою книжку – раскраску. Посмотрю, что за сказки сейчас вам рисуют.

             *   *   *

             ИЗ  ДЕТСТВА

             Средь ночи Кто-то напугал меня –
             Как вертолетик, поднималася искринка.
             Я поигрался, – не ловя
             Ладонь подставил, – это, да.
             Вильнула – вверх!
             Вниз вбок – пушинкой!
             И нет картинки. Во мне – искринка.

             *   *   *

            …Сестра не гасите свет, а то малыш без света падает с койки.
            –   Ладно, только тишина.
Только ушла, все уткнулись в книги. Изредка постанывая, переворачиваясь, меняя положение поудобней. Только дед Илья философски крякнул:
            –  Хорошая сестра. Другая бы… – и, не досказав, как поступила бы другая, покряхтев, продолжил рассматривать книжку сказку-раскраску малыша. В наступившей тишине слышно было, как дружно перелистывались страницы. Нарушил тишину возглас малыша:
            –  Бабочка пролетела!
Все молча, посмотрели на него, но бабочку не увидели и опять уткнулись в книги.
            –  Еще одна пролетела! – заявил малыш, спустя некоторое время. Все опять посмотрели на малыша, но так и не увидели. Заметил дед Илья:
            –   А ну-ка, ты поближе, хлопни! – попросил он Юрку.
            –   Где? – не видя еще, тот отложил свою книгу в сторону.
            –   Да, вон! – махнул рукой на тумбочку рядом с его кроватью дед Илья.
Юра привстал, развернулся и стукнул рукой по тумбочке. Из-под его руки взлетел мотылек. Пропорхал к дверям и нагло уселся на дверную ручку. Все стали рассматривать дверную ручку. Леха моряк соскочил с кровати и ринулся к дверям. Дед также откинул свое одеяло и полуприсел. Откуда-то из-под складок его одеяла взлетел еще один мотылек поменьше. Мотылечек. А следом несколько таких же. И,  поколбасившись над постелью, вновь уселись на одеяло.
            –  О-о-о! – глубокомысленно выразил не то удивление, не то удовлетворение происшедшим дед Илья.
            –  У вас ты, одеяло ты верблюжачье-ты! – пояснил такой массовый вылет целого выводка моли, Леха-моряк.
            –   А чем они питаются?
            –   Шерстью-ты.
            –   О! Как пожрут, нужно переловить.

            …Мотыльки наелись. Кружили по палате. Все дружно начали их отлавливать. Хлопая, стукая, брякая, подпрыгивая на кроватях. Дед Илья, Юрка, на одной ноге. Пришла медсестра и выключила свет.
–  Ну вот. Почитали. Ну и сказки?! Что за сказки детям рисуют современные писатели! Машенька заблудилась и к кому только не попадала! От медведей сразу к курам! Приютили Машеньку куры. Пригласили в курятник. Вошла Маша в курятник, только залезла на жердочку, а петушок как наскочит! И сделал Машеньку курочкой! –  глубокомысленно  произнес дед Илья.  – Ничего не понятно, чему детей учат. То ли дело классика. Там все понятно, все умно, – немного помолчав, покряхтев, переворачиваясь в постели поудобней, – Только вот не пойму, почему монах отшельник  в произведении Льва Толстого, когда захотел женщину, себе руку топором отрубал?
            –   Ха-ха ха-ха-ха! –   расхохоталась медсестра, оставляя дверь приоткрытой.
            –  Леш, будешь выходить, прикрой дверь совсем, а то свет в глаза, – полоска света из коридора падала прямо на лицо деда Ильи. На подушку. Леха моряк собирался выйти и уже стоял возле дверей.
            –   Нужно и форточку закрыть! – не угомонился малыш в ночи.
            –   Ну да, чтобы совсем изжариться.
            –   А то я могу простыть!
            –  Ага, днем возле моря носился, не боялся простыть, – рассердился дед Илья, днем тоскливо наблюдающий в окно, как малыш с сынишкой кого-то из медперсонала гарцует возле моря.
            –   Вот я все время дышу открытым носом и ртом, – обвинил себя малыш.
            –   Открытым носом и ртом? – задумался дед Илья. – Что-то я впервые слышу.

            Все молчали. Мимо окон проехала машина.
            –   Это папа приехал! – заявил реагирующий на все звуки в ночи малыш.
            –   Ага, среди ночи, папа, – подтвердил такую его догадку дед Илья.

            Малыш обрадованный забегает в палату, «Мама приехала!»,  и сразу в тумбочку. Оттуда – полотенце, пакет целлофановый.
            –   Одна?
            –   Не, не одна!
Радостный примчался с полными пакетами и этим же полотенцем. Уложил  в тумбочку печенье, конфеты и убежал, не расставаясь с полотенцем. За два часа он прибегал и убегал раз шесть-семь и, наконец, пришел зареванный, упал на койку и разразился в безутешных рыданиях.
            – Ну, вот. Приехала мамаша. Расстроила малыша! – недовольно бурчала  зашедшая следом сестра-хозяйка, пытаясь его успокоить. –   Еще говорит, пусть к окну подойдет. Лучше бы не ездила.
            –   Ну, ты нашла, за что корить! – возмутилась  медсестра, –  Это же мать! Мать, да, чтобы не проведала своего ребенка? Нельзя так говорить. Ты же сама мать. Ну, Толечка, успокойся, – попыталась также его успокоить. –   Ну,  успокойся... 
            Шепчет ему на ухо, – Я завтра поговорю с доктором, он тебя вылечит, мы позвоним маме, и она приедет за тобой.
Но он развернул носовой платок, разглядывая, водит  по нему пальчиком, а сам рыдает. Почти час проплакал, так и уснул.
В этот день вечером приехал снова его отец. А спустя час позвонила мать.

            Увидеть своего малыша в больничном окне плачущего, что-то у меня в горле першит и глаза...

             Дед Илья отвернулся к стенке…