Моя молодёжка
Человек оказался с живым умом и весьма остроумным. Эту ночь мы проболтали, а к утру Генрих предложил мне попробовать себя в журналистике.
Боялся я жутко: профессионального образования у меня не было, до этого писал лишь стишки да песенки, пару рассказов и несколько заметок опубликовал в армейских газетах. Но повезло с коллегами. Умная и талантливая Лариса Щасная, пьющие, но чертовски профессиональные и лихие Паша Малинин и Таня Каширина, блестящий интеллектуал и фотограф Славочка Мурадянц... Они помогали мне и советом, и тем, что порой высмеивали мои первые опусы - правда, не зло.
Это была сильная школа, недаром я потом, ещё учась заочно в МГУ на журфаке, на втором курсе, был руководителем практики у пятикурсников этого же факультета.
При Генрихе Михайлове тираж "Ленинца" скаканул так, что начальство велело его ограничить. Время было, конечно, цензурное, но Генрих оказался намного смелее предшественников - в рамках идеологии, естественно.
Мне чертовски нравилось и то, что здесь я мог публиковаться под собственной фамилией - в столичных изданиях, которые с удовольствием брали мои тексты, настоятельно предлагали подписаться нейтральным псевдонимом.
В "Ленинце" терпели и мою принципиальную беспартийность, и джинсы, и бороду, и перманентную лохматость. Впрочем, в их партию я не вступил и позже, уже работая во "взрослой" областной газете.
С моими наставниками связано немало приключений. Это и походы в рабочее время к пивному чапку у бани, где Паша ставил немыслимые рекорды, перепивая всех, и неистовые битвы в подвале нового здания - не думайте, всего лишь в настольный теннис!
Однажды вечером в пятницу мы с Пашей, Таней и Славой мирно выпивали и беседовали у меня дома. Была чудесная летняя ночь, в открытое окно пялилась луна. Часа в четыре начало светать, и тут бутылка старки окончательно опустела. Славик, не прерывая разговора, взял её за горлышко и лёгким движением выбросил в окно. Мы только приготовились его осудить и повоспитывать, как внизу раздался густой басовитый мат.
Выглянув в окно, я с ужасом увидел двух милицейских сержантов, одного из которых бутылка стукнула, к счастью, только по плечу. Второй же мрачно смотрел прямо мне в глаза. Да, только Мурадянц мог попасть в милиционера - в пустом предутреннем городе!
Через пару минут в дверь позвонили... Разговор опущу, он был грубым. Но у меня в холодильнике нашлась последняя бутылка водки, которая и остудила гнев стражей порядка.
Но байки-байками, а вкалывали мы тогда много и лихо. Однажды, в период отпусков и повального гриппа, две недели делали газету вдвоём с Пашей Малининым. И неплохую, доложу я вам, газету!
У меня обычно были две основных темы: театрально-кино-художественная критика и ... милицейско-уголовная страница. Я даже создал при газете небольшой молодёжный оперотряд, филиал городского, с которым проводил рейды по всяким злачным местам.
Довелось недолго поруководить и литературной студией.
В общей сложности я, с полугодовым прерывом, проработал в молодёжке семь лет.
С перерывом - поскольку Генриха пригласили в Москву, он там позже стал каким-то министром, новый редактор меня тихо возненавидел, и пришлось уйти... Но вскоре этого самодура турнули, и свеженазначенный молодой журналист Олег Тагунов позвал меня назад, заведовать отделом. Через много лет, кстати, я преподавал историю искусств его сыну Максу, хорошему художнику и певцу, сейчас он возглавляет наше художественное училище...
Это было замечательное время, но всему приходит конец: я по пути ушёл после третьего курса с заочного журфака МГУ, заново поступил на театроведческий в ГИТИС, окончил его экстерном за неполных три года, и прорвался в очную аспирантуру. В молодёжку уже не вернулся. Но какое же это было в моей жизни классное время!..
Свидетельство о публикации №114122006236