Страна!

Эта страна,
где бесчестье и праздность,
и стих жирно намазывают
томатной пастой на хлеб,
только не давятся,
и строчки не встают поперек глотки,
их прогоняют,
влитым в горло штофом водки.
Дороги изрыты ботинками,
четок и верен был когда-то шаг
пролетария,
я влезаю на высокие здания
и вешаю флаг желто-синий,
как тебе такой жест?
Молчишь,
безъязыкая Россия!?

Оковы тюремные строчки сжимают,
коррупционеры и взяточники просят по
рублю за букву,
я неизмеримо надменная,
кидаю им в лица тухлую брюкву.

на огромной площади
толстый поп на пожертвования
требовал,
вспомнив Бога,
знайте все,
сколько бы денег
не вмещал толстый кошелек
попа,
ему всегда не будет
много.

Эй!
Закурите!
За мой счёт всем вина!
Гордый властитель страны встань на пьедестал,
выстрел раздался,
похожий на хохот,
и зрители собрались
покинуть зал.


Ну постойте!
Люди,
взгляните на этот город,
вон
господин в черном котелке
и длинном пальто
ловит попутку,
вечер промозглый,
осенний,
легче пережить с проституткой!

На проспектах всюду юбки,
волосы истыканы длинными лентами,
красоту таких женщин
оценивают числом
клиентов!

Эта улица!
Что вы,
не отворачивайтесь,
заезжена как
молодая курсистка,
и безликие звезды плавают
в жестяной
собачьей миске!

Плесните виски!
Давайте крепче!
в доме номер двадцать,
есть аптека,
там какая-то старуха,
не дождавшись лекарств,
умерла на избитых порогах!
Эй поп!
Идите сюда,
Давайте нам вашего Бога!

А асфальт здесь извечно в рытвинах,
а район всегда болен оспой,
никакого пристанища для души,
и пухлая, домашняя женщина,
когда младенец плачет,
хочет его задушить,
задушить,
задушить!


Эти окна,
разбитые,
мутные,
в них плавает луг
и соседний сарай,
и самым пустым,
из всего,
что я пропил,
будет этот край!

Вы молчите!
Почему молчаливы проспекты,
где вы,
****и,
поговорим о высоком,
на болоте
я видел вчера,
как камыш шептался с осокой!

как смешно!
как нелепо!
и вечером,
ясным вечером,
над землей
с павлиньим хвостом,
в сияньи немыслимом
пролетела комета,
но только нищий,
вытянув синюю руку,
поймал ее в ладонь,
перепутав с монетой.

Это реквием
отжившему,
падшему,
это исповедь
настоящего пред
настоящим.


Это крик,
что связует столетия,
это самое важное слово,
превращенное толпой в междометие,
это в болоте вязнущий,
Что пытается схватиться за ветку.

У меня есть веревка,
найдите мне табуретку.