распыл. роман. ч. 23

Братья безропотно скрылись в доме и скоро, осторожно вытащили стол, покрытый цветастой скатеркой с бахромой и уже заставленный тарелками с салатным крошевом и холодной закусью.
Дети наперебой пытали объявившегося тятьку:
-  Почему столь долго пропадал?
-  Какие подарки привез?
Тот же, бормотал несвязное про дела казацкие, покос приплел почему-то и, в конец смутившись пред их чистой наивностью, да новой родней, подарил им жеребца.
Федор, со стуком поставил на стол бутыль самогона и сухо образумил:
-  Брось, Анатолий, государственный он и больших денег стоит. Ребятишкам пока кобылки хватит, а уж опосля...
Иван поддержал:
-  Там жисть сама укажет!
Игнат-молотобоец хохотнул:
-  Ванька, вон, в двадцать с гаком всю ее уже понял!
Угрюмость с него сошла, как загар, он просветлел взором и быстро ставил стаканы, будто и не было распри меж ним и Анатолием. Ваня же, ничуть не обиделся и, аккуратно раскладывая ложки с вилками, улыбнувшись, урезонил:
-  Погодь, вы еще за советами ко мне потянятесь, дайте только жениться, да в Мексику съездить!
Полина потянула Анатолия за рукав:
-  Присаживайся. И далась же диточке эта Мексика!
Братья серьезно пояснили ей эту надобность в далекой стране:
– Дык, там казачки посмуглей, а лошади пониже!
-  Ну, да, взял их подмышку и в курень родимый...
Иван мечтательно согласился:
-  Оченно хотелось бы!
Мальчишкам тоже понадобилась добыча из Мексики и они, пришепетывая, строго заказали равную доставку: «И мне! И мне!».   
   Ох, и весело стало за столом! Анатолий, не выпуская вопящих детей из рук, присел рядом с Полиной на скамью, усадил Петю с Коленькой на свои колени и будто во сне слышал, видел все вокруг, растерянно поглаживая сыновей по хрупким спинам и нет-нет да взглядывая, как в зеркало, на их скуластые, уже с горбинкой на носах лица, не уставал поражаться сходству с ними.
Федор плеснул всем самогонки, пожелав здоровья и долгих лет. Выпили.
И только потом, когда питье обожгло грудь и разом разгорячило кровь, Анатолий, куснув огурец, округлил вслух происшедшее:
-  Канистра, колесо и прочее... А ведь вы все продумали заране, родня!
И тут снова рассмеялись братья, а Федор уточнил:
-  Это Полина пожелала, а уж мы так, одной левой...
Он опять налил самогонки, Анатолий поблагодарил, медленно выпил и спросил:
-  И что ж, выступление мое на ипподроме и награждение видали?
Опередил всех Ваня:
-  А как же? Мне, к примеру, у тебя учиться, да учиться! Ты ж, в свои сорок на вольной джигитовке, под шею жеребца ныряшь, лишь мах ноги пользуя, без петель на луке, как цирковые, али хитрюки здешние!
-  Я ишо и под живот пролаз делаю...
Ваня расхохотался:
-  Во дает! Слухай, а уж твой «Терский заезд» в конце джигитовки – всех, думаю, уважил! – Каждое движение чисто точеное! – Оп! И рука на «комплимент» - кра-сиво...
Игнат, терпеливо выслушал восторги брата, но, в свою очередь, отметил недочеты:
-  У тебя, чемпион, протягу при рубке лозы шашкой не хватает – тута, ведь, кисть с плечом неразлучны – вроде рука расслаблена, однако ж потом – хрясть! Но, в общем, молодцом!
И все, даже ребятишки подхватили: - «Молодцом, молодцом!» Рябов смутился, покивал, мол, спасибо на добром слове и чрезмерно старательно закусил остатки самогонки крепкими грибочками и балыком.
Неожиданно и коротко сработала сигналка «Нивы».  Сыны побежали к машине, а Анатолий положил руки на стол и прилег на них отяжелевшей головой:
-  Убить меня мало, Поленька!
-  Эт-то точно!
Согласился Игнат. Федор секанул его  взглядом:
-  В кого ж ты такой кровожадный?
Тот, с хрустом откусил край стакана, разжевал, сглотнул и спокойно ответил:
-  В предка наверно. Помнишь, нам Заруба рассказывал, что как посечет его прадед Николай Бесстрашный турков в ночной вылазке, замрет опосля на бугре в видимости нехристей, седло под ним поскрипывает, а атаман наш, царствие ему небесное! - сидит, слушает пенье пуль, пока им соловьи на сменку не придут - заговоренный!
Федор отмахнулся:
-  Так, то ж война и, може, байка така! Заговоренный...
Игнат снова закусил стеклышком:   
-  Не скажи...
Полина возмутилась:
-  Остановись, братишка, ты ж не птица, чтоб для пищеваренья абы че глотать?   
Игнат, кивком согласился с доводом, встал из-за стола и пошел к ребятишкам. Федор обеспокоенно пробормотал:
-  Ему бы в Сечи Запорожской  народиться, да в набегах удаль показывать, а он в 20-ом веке мается! Нет у человека страха – в любую заваруху влезет! Подарила же царица Катенька землю головорезам!
Голос Полины напрягся и дал неожиданного для девицы баска:
-  Ты той же крови, Феденька!
Но он будто и не слышал, продолжая размышлять о брате:
-  Ну вот че с ним делать?
-  Ха-ха-ха! Женить Игнатку!
Вдруг рассмеялась Полина. Только тут Федор глянул на сестру, но она уже отвернулась и нежно гладила Анатолия по седеющей голове:
-  А у тебя, Толечка, от молодой жены две дочки сказывают?..
Рябов с трудом оторвал отяжелевшую голову от стола:
-  Точно. Куда ж ты, Поля, уехала тогда?..
-  А вот, братишка Федор забрал от сплетней, а дом продал.
-  Жаль...
-  Не об чем, Анатолий, ты тогда и думать не думал о серьезном – гулял!
Глаза его увлажнились:
-  Прости дурака, Христа ради!
-  Не в обиде, - вишь каких молодцев подарил! А то ведь могло сложиться и плохо как-то...
Анатолий взял ее руку и поцеловал:
-  Дай Бог вам здоровья, а в остальном помогу!
Она мягко выпростала ладошку из его загрубелых от хозяйства и воинских дисциплин, пальцев:
-  Здоровья не помешает, а об матерьяльном не думай – кубанец за меня один сватается: и добрый, и покладистый, - я тебя оповещу коль на то решусь, но ты детей не оставь, а заезжай чаще, чтоб родную кровь чтили!
Ваня поспешно отодвинул тарелку:
-  Мудрей тебя, сестра, я и в Мексике не найду! Будя вам печалиться. Ты, Анатолий, жеребца своего подвяжи покрепче – мне все ж не терпится проводку кобылки перед мальчонками сделать. Не против, Федь?
-  Нет. Сиди, Анатолий, я сам.
Он улыбнулся и пошел к дончаку. Тот стоял, впрочем, на удивление тихо и то ли ушибся в кузове, то ли от долгой дороги понурил голову и вяло отмахивался хвостом от мух. Федор все же подвязал его покороче чумбуром, дивясь, на перемены:
-  Анатолий, чего он затих, как мерин? Вон уж и кобылка гнется-мнется, а этот как в думу погрузился...
Он толкнул жеребца плечом:
-  Эй, паря, очнись!
Тот чуть качнулся и только... Рябов медленно повернул голову, пристально посмотрел на коня:
-  Да, странно, на него не похоже...
Впрочем, он тут же вернулся к тихой беседе с Полиной, а Федор ощупав  грудину коня и суставы передних ног сильными пальцами, еще раз внимательно оглядел жеребца и, в недоумении, так и ушел к визжащим от счастья ребятишкам.
     Иван, будто на ярмарке, водил перед ними кобылку, нахваливая и стать, и гибкость тела, дозволял погладить, затем обнажил лошади зубы и, как настоящий чревовещатель, почти не шелохнув губ, поздоровался с Петей и Коленькой:
-  Привет, казаки!
Те, забавно сунув руки в боки, хором ответили:
-  Привет!
А Коленька добавил грозно:
-  И смотри у меня!..
Петька же, лихо сплюнув через переднюю щербинку, уточнил строгость брата:
-  Кабы плеточкой не уходили по бокам, если шо!..   
Игнат же, все это время, стоял перед капотом «Нивы» и мрачно рассматривал ее увечья. Он клонил голову то вправо, то влево и, казалось, что казак не видит и не слышит происходящего вокруг. Выгоревшие его брови, шашкой в ножны сошлись на переносице и по стальным, как у Федора глазам, кроваво заплескалось закатное солнце отраженное ветровым  стеклом машины.         
   Стало быстро темнеть. Дети явно устали: Коленька начал требовать шаблю, Петя норовил ухватиться за кобылкин хвост, а та волновалась, стрежа острымя ушами и Полина, заметив это, заставила ребятишек расцеловаться с батькой и увела их в дом укладывать.
         Иван сразу вернул лошадь в конюшню, Федор подошел к столу запалил пару свечей, они с Анатолием закурили и не заметили, как Игнат оказался возле жеребца... Только тяжкий вздох и глухой звук его падения перед казаком на колени, заставили их вскочить и в два прыжка оказаться рядом.
Длинный тесак почти по ручку вошел коню под сердце, и чем ниже его вмиг ослабевшее тело опускалось к земле, тем глубже вонзалось окровавленное оружие в еще трепещущие грудные мышцы...
Зрелище было настолько страшным, завораживающим неожиданным исходом жизни из плоти, что Федор и Анатолий застыли рядом, не пытаясь что-либо предпринять...
        Наконец конь завалился на бок, казаки отскочили, а он пару раз ударил в пустоту жизни задними ногами и затих.
Игнат спокойно произнес:
 - Амба!
И хотел уйти, но мощный удар Федора сбил его на круп жеребца. Он, впрочем, тут же привстал на локти, тряхнул головой, возвращая на миг ушедшее сознание, и криво улыбнулся:
-  Спасибо, братушка, но лучше уж я животину положу, чем этого многодетного Толю. Он мне, падло, весь свет в душе загасил!      
 И тут, будто невидимые, струнные колки, держащие человеческое тело прямо, разом ослабли в Анатолии, он вмиг расплющился лицом, ссутулился и, размахивая полусогнутыми в локтях руками, мелким старческим аллюром пересек двор и скакнул за калитку.
     ... Как не кричали потом в темноту Федор и Иван, сколько не искали вокруг и на дороге, тот, как сквозь землю провалился.
Полина из дому не вышла, Игнат так и остался лежать на трупе жеребца, подложив под голову руку, и внимательно разглядывал яркие звезды, словно выбирая на какую бы ему улететь с этой пресной напрочь планеты Земля. Струйка крови, то подсыхая, то вновь оживая в углу его рта, пятнила шею и рубаху, но он даже не удосуживался ее сплевывать.