О свободе

Что такое свобода? Вопрос интересный... Сколько во имя нее чернил, слез и крови пролито, А вроде как и непонятно, ради чего. Ведь не для того же, чтобы иметь возможность разными телевизионными кнопками щелкать, читать Шаламова и стоять возле консульства в очереди за заграничной визой. Вот сейчас вроде всё это разрешено, и на выборы хочешь ходи, хочешь не ходи, и газеты можно читать разные - хоть "Российскую", хоть "Новую" (или вообще не читать), и ирокез на голове можно в сиреневый и даже в зеленый цвет покрасить. А все равно в душе уверенность: «век свободы не видать» !

На эти банальные размышления навела меня история, от родителей не единожды услышанная. Был у них в молодые годы приятель, племянник известного в свое время оперного певца, Александра Иосифовича Батурина. И рассказывал этот приятель со слов дядюшки своего такой анекдот...

Дело было в начале 1920-х годов. Александр Батурин учился тогда в Петроградской консерватории, которую возглавлял в ту пору Александр Константинович Глазунов. Ну, известно, как он к ученикам-консерваторцам относился: всех по именам помнил, и жалованье свое директорское в студенческую кассу отдавал, и сам на всех экзаменах сидел – даже у тромбонистов или контрабасистов. Ну и студенты любили его, разумеется.

Случилось так, что Батурин жил в Петрограде по соседству с прославленным композитором - чуть ли не в том же доме № 8 по Казанской улице (это между Казанским собором и Фонарным переулком). Потому, наверное, встречал он своего директора не только в казенных коридорах, но и просто на улице. Как в точности обстояло дело в тот раз гадать не будем. Но однажды студент Батурин, набравшись храбрости, подошел к директору и пригласил Александра Константиновича домой - отобедать. Это студент - директора консерватории! И Глазунов, как ни удивительно, согласился. Пришел к назначенному часу и вел за столом с Батуриным и его матерью светские беседы… Сразу оговорюсь Батурины вовсе не принадлежали к петроградской «элите», приехали в город на Неве из Одессы, где будущий певец работал автомехаником в гараже. Уж и не знаю, что здесь более удивительно: то что он позвал директора в гости, или что тот принял приглашение.

Вот она, подлинная свобода! Молодой человек не боится, что его поступок будет расценен как заискивание, или как навязчивость, проявляет чувства вполне открыто. И другой человек, старший, стоящий неизмеримо выше его и по общественному положению, и по опыту и по таланту - не гнушается таким общением, не испытывает неловкости, не боится себя скомпрометировать (ведь не секрет, как такой поход в гости может быть истолкован другими студентами, коллегами). Это какой душевной чистотой и простотой надо обладать!

…Слушаю то и дело записи музыкантов начала прошлого века. Гофман, Падеревский, Розенталь, Игумнов, Крейслер, Губерман... Все очень-очень разные. Но есть у них и нечто общее - поразительная свобода высказывания. Как удавалось им столь непринужденно и убедительно утверждать свое "я"? Почему самые "рискованные" rubati у пианистов, самые невероятные glissandi у струнников прошлого кажутся вполне допустимыми, даже более того - необходимыми? - А все потому же! Пусть в те времена люди называли друг друга исключительно на вы и по имени отчеству – даже приятели-студенты и влюбленные пары. Пусть мужчины наглухо зстегивали сюртуки, а дамы закрывали лицо вуалью. Пусть жизнь, казалось, была затянута условностями этикета, и выйти на улицу без шляпы и перчаток казалось таким же диким, как нынче без штанов . Но в душах жила внутреняя свобода.

Может меня тоже какой-нибудь студент пригласит на обед? А еще лучше симпатичная студентка?  Но нет – не позовут, застесняются. А ежели вдруг пригласят (во что не верится), то я сам поблагодарю и скажу, что занят. Хоть я человек совсем маленький, а не директор Петроградской консерватории великий русский композитор Александр Константинович Глазунов. Мне неловко будет. Ибо несвободен.