История бумажного человека

Однажды один мастер сделал из папье-маше человека. Пожилой мастер был одинок, и ему хотелось, чтобы рядом был кто-нибудь, кто мог бы его выслушать, посочувствовать.
Человек из папье-маше получился замечательный. Он был довольно красив, ростом чуть выше мастера. Даже не похоже было, что он ненастоящий. Увидишь такого на улице, в теплой зимней одежде и подумаешь – ба! и не холодно ему, дурню, без шапки в такой мороз!
Мастер с улыбкой смотрел в умные, нарисованные глаза. В них ему почудилась, даже, какая-то глубина и острота, неприсущие обычным людям, вечно занятым своими делами.
Позже к нему зашел старый приятель, пьяница и философ, актер на пенсии. Они хорошо посидели, гость по достоинству оценил новое творение мастера, не раз поднимая за них обоих бокал и не раз пошутив, что «надо было делать девицу».
На прощание, приятель поднял вверх указательный палец и как бы по секрету сообщил: «внутри-то, он пустой, вот в чем дело», и ушел.

Утром следующего дня мастер проснулся от звона посуды и тихого свиста чайника. Он удивленно поднялся с кровати, быстро оделся и вышел в маленькую кухню. Молодой человек, смутно знакомый, в одежде мастера, разливал чай в две разномастные чашки.
-Доброе утро,- улыбаясь, приветствовал он мастера.
-Доброе,- осторожно отвечал мастер, садясь на шаткую табуретку напротив незнакомца,- кто вы, позвольте узнать?
-Как кто?- удивился тот,- вы же меня сотворили, а теперь спрашиваете, кто я...
-Аааа... Ясно, теперь понял.
Мастер решил, что у него ум зашел за разум. Либо вчерашний собутыльник что-то ему подмешал.
-Вы не беспокойтесь, мастер, я вас не стесню. Сегодня же найду работу и сниму квартиру.
-Но ты же... вы же... что же вы умеете?
-Уйму всего: могу быть парикмахером, могу – музыкантом, могу писать стихи и книги, могу быть учителем или путешественником.
-Но откуда?..- мастер глотал обжигающий чай, медленно приходя в себя.
Человек указал рукой в сторону мастерской, где родился. На полу и на столе лежали сложенные или скомканные желтые от старости газеты, оборванные статьи, подобранные мастером на свалках и выпрошенные у знакомых – материал, из которого был собран этот человек.
Мастер понял, подумал, покачал головой.
-Выходит, ты уйдёшь, и я снова останусь один?
-Но во мне столько неведомых сил и сложных знаний. Я хочу творить и работать, хочу увидеть мир, узнать поближе людей. Человек должен стремиться к высшему идеалу.
-Может, ты всё же останешься пока? Мне бы не хотелось расставаться с тобой, ведь ты мне как сын. К тому же кто-то должен помогать тебе, давать советы...
-Хорошо, я останусь пока, если ты просишь.

С тех пор человек из папье-маше жил у мастера. Он придумал себе имя и получил документы. Теперь его звали Николаем Юрьевичем Горьким. Мастер сначала удивлялся такому имени, но не стал спорить. Его «сын» был умен, разносторонне развит, не по годам рассудителен и даже иногда мечтателен. Он любил читать и, казалось, каждая прочитанная книга оставляла в нем свой след: он переживал жизни героев, легко поддавался авторскому суждению, тонко понимал и сочувствовал персонажам книг.
Вскоре у него появились работа, друзья, девушка. Мастер не мог перестать удивляться тому, как этот человек из бумаги и клея быстро и легко вошел в жизнь. Даже он, мастер, так бы не смог.
И, хотя никто из знакомых Николая не сомневался в его человечности, были случаи, когда в нем проскальзывало что-то странное, непонятное. Его настроение часто сменялось и спустя какое-то время все заметили, что чаще всего он угрюм, равнодушен, устал. И хотя в иные минуты он был совсем иной – нежный, чуткий, дружелюбный,- часто вел себя высокомерно и цинично, и друзей у него становилось меньше. Девушку он бросил, она ему надоела. Он много чему научился за это время, стал хорошим музыкантом, даже поэтом, работал в типографии. Его любили девушки, хотя и недолго, он отвечал им тем же.
С мастером он никогда не ругался, но его замкнутость и распущенность порой бесили старика, и тот жестко выговаривал всё, что думает по этому поводу. «Сын» иногда молчал в ответ, иногда со смехом трепал его по плечу и говорил «да, я такой, что теперь?».
Такая человеческая жизнь надоела ему самому. Он старался заполнить чем-то эту пустоту внутри – девушки, вино, сигары, музыка, карты. Но ничто не помогало надолго. Он не знал, как быть, зачем быть, в чем найти утешение. Ответ был, но не для него.
Как-то раз к нему пришла одна из его бывших и заявила, что ждет ребёнка. Мастеру удалось заставить «сына» жениться на девушке и заботиться о ней и будущем сыне. Небольшая квартира мастера наполнилась жизнью, хотя нельзя сказать, что это была счастливая жизнь.
Сын Николая Горького рос болезненным, нерешительным. Его родители часто ругались, мать много плакала, отец редко бывал дома.
Мастер умер, у него не выдержало его старое и доброе сердце.
С тех пор Николай бывал дома лишь чтобы принести жене часть заработанных денег. Никто не знал, чем он занимается в остальное время. Ещё год спустя его стали замечать с очень симпатичной молодой девушкой. Если бы мастер был жив, он бы узнал эту странную глубину глаз, узнал бы и понял то, что не смог понять прежде. В глазах этих двоих была не глубина, а пустота. А глаза, как известно, зеркало души.

Было это давно.
Но я стал замечать, что таких людей всё больше.