О кашле

Как же неприятно, когда на концерте начинают кашлять! Воистину, это какой-то бич музыкального искусства! Кажется, что все многообразные бронхо-легочные и респираторные заболевания обостряются именно в обстановке концертного зала, причем в те моменты, когда музыка звучит наиболее проникновенно, когда сердце слушателя охвачено восторженным трепетом или, наоборот, замерло в священном оцепенении. А как чувствует себя человек охваченный страшным приступом першения в горле! Он ловит на себе испепеляющие взгляды соседей, он готов провалиться сквозь землю от стыда и неловкости. Выйти из зала он не может, отделенный от спасительной двери непреодолимыми рядами чужих ног. Каждый постоянный посетитель филармонических концертов наверняка побывал в шкуре и кашляющего и того, кто этого беднягу проклинает.

31 октября 1943 года. Большой зал Берлинской филармонии на Бернбургер штрассе 23. Вильгельм Фуртвенглер дирижирует Седьмой симфонией Бетховена. Allegretto.

…Ну и дождивая же нынче осень! А ведь в октябре прошлого года стояла чудесная погода, и деревья в парке за Бранденбургскими воротами стояли почти совсем зеленые, а теперь вот листья на многих опали. И простуда нынче гуляет вовсю. Ну сколько можно кашлять! Вон тот военный в десятом ряду, он так и уткнулся в платок. Вышел бы что ли из зала?

Этот военный - майор люфтваффе Отто Матуссек, он здесь в Берлине в отпуске. А сейчас он прячет в платок свой неарийский, славянский нос. Простужен, кашляет? А может плачет? Это всё Бетховен, это он так выворачивает душу…
Майору всегда везло. Вот недавно, под Курском, из всей эскадрильи остался только один самолет – тот, на котором летел Отто Матуссек. И тогда он уверенно нажимал рычаг, открывавший бомбовый люк. Он не видел, что оставалось на земле позади самолета, не видел разрывов и огня, и тех людей которые кричали, заживо сгорая в танке. Самолет летел дальше…

И музыка тоже летит дальше. Уже финал: Allegro spiritoso. Яростный танец, последний танец. Радость, от которой жутко становится на душе. А может вовсе и не радость это, а сама смерть…

Завтра майор уедет обратно в свою часть, и снова будет точно и уверенно выполнять свою работу. А еще через несколько дней самолет взорвется в воздухе пораженный зенитным снарядом. И ничего не останется от майора Отто Матуссека – ни могилы, ни даже горстки пепла. А спустя три месяца после того исполнения Седьмой симфонии, 31 января 1944 года капитан Королевских военно-воздушных сил Уильям Блэксмит в небе над Берлином нажмет рычаг бомбового люка, и не станет Большого зала филармонии на Бернбургер штрассе 23. И соседних домов тоже не станет - в том числе того, где во втором подъезде в квартире на третьем этаже живет семья майора люфтваффе. И как на грех, этой ночью ни его жена Хильда, ни дети – Вилли и Марго - не спустятся в бомбоубежище, понадеявшись, что сигнал воздушной тревоги (как уже бывало не раз) отменят. И не станет рояля «Блютнер», за которым Хильда с мужем музицировали, и тех нот в петерсовском издании, по которым они играли в четыре руки Седьмую симфонию Бетховена. Не останется вообще ничего, что так или иначе было связано с Отто Матуссеком и его семьей.

Но нет. Кое-что останется - кашель майора на магнитофонной пленке. А раз так, то может и не напрасно он жил на свете?
Какая же все-таки у Бетховена музыка чудесная - она обо всем: и о том что было, и о том что будет. И даже о том чего не будет. Никогда.

2008