Пророку от пророка
к 200-летию со дня рождения.
Твой стих, как божий дух...
Михаил Лермонтов.
Лейб-гвардии корнет был сослан в Геленджик.
В Тамани-первый стан, там хата-местный шик!
Печь русская под крышею двускатной,
Да стол, да лавка и сундук приватный.
На берегу рыбацкие челны.
Гниют от ветхости они.
Пустынна моря гладь меж дальних берегов.
С обрыва видятся предгорья Крыма.
Для приключений время и писания стихов
А тут нечистого ночлега-пантомима.
Аристократ присяге верен:
В боях, как год в делах проверен
Кавказской изнурительной войны.
Но между тем, не жизнь, сплошная проза,
И пишется "Тамань", прошедшая угроза
Сменяется другой, разжалован в пехоту.
Служить бы рад, да нету ходу.
Ни почестей, и ни наград.
Уйти Поэт в отставку рад.
Прошло почти уж двести лет.
На дне ржавеет пистолет,
Поэтом в схватке обронённый.
Пред гибелью-поэт влюблённый,
Влекомый страстью пылких губ
Змеи-русалки подколодной.
Породистой, в руках, в ногах.
Таманской девушки природной.
Поэт от смерти в двух шагах.
Пленён корнет был юной статью.
С ума свела его Миньона.
Юнец вельми заворожённый
Воображением напасти,
Искал немедленное счастье?
Навстречу смерти он стремился,
Пока в ладью за ней садился.
Уж лодка скоро среди волн.
Объятья девы лицемерной,
Её притворный сладкий стон
Польстили страсти непомерной.
Поэт наш плавать не умел,
Но был решителен и смел.
Как кошка, та в него вцепилась.
Да, потопить его решилась.
В борьбе девицу превозмог,
Из лодки сбросил деву в воду.
На берег выбрался, промок.
Так завершилась в море шкода.
Лермонт в пучине уцелел,
Недолго он по ней скорбел.
Русалка пену выжимала
Из длинных золотистых кос,
И гибкий стан обрисовала
Рубашка мокрая от слёз
Морской воды, и грудь высока,
На фоне моря одинока.
Корнет почти-что счастлив, рад:
Жива, из племени наяд!
По-над обрывом при луне,
Как прежде, кровь кипит во мне.
Вот так влюблённость удалась,
Помехой стал контрабандистам,
Под парусами унеслась
Воровка в Крым, в душе нечиста.
Залива вечно плещут волны.
Так приключеньем недовольный
Покинул поутру Тамань.
Спустя века туда заехал,
А за селом станица Атамань,
Кубани быт был сыт и весел.
И всякий раз домой из Крыма
Традиционно я в Тамани.
К поэту бронзовому в сквер,
Чтоб уделить ему вниманье.
В Тамани много перемен,
Устроен под обрывом променад,
Чему я несказанно рад:
Минуло лет, как десять смен.
Когда-то сам, я-безрассуден:
Бросался с жару в авантюру.
В веках поэт мой неподсуден:
О, юность пылкая натурой.
К поступкам склонны офицеры,
Да, есть участники в аферах.
Порыв души, ей не подвластно время,
Но вот беда, что служба-это бремя!
Занозист был Он чрезвычайно,
Дуэли были, не случайно,
Их император запретил.
Чрез двести лет и я в Тамани.
Увидел берег и залив.
Вошёл в убогую хатёнку.
Камыш на крыше той избёнки,
И лавка, и сундук большой,
Да стол, другой скамьи не видно,
Где приставной казак храпел.
Не сохранилась прежня хата,
Не слышно песни той наяды,
Хранит каменная ограда
Шаги той ночи роковой.
Да в память, лодка-плоскодонка,
Подобна той, где грёб Поэт.
8-27 августа 2014 Х.В.
Прим. Ред. от 17 октября 2024 года в очередной год рождения Михаила Лермонтова.
Свидетельство о публикации №114120801612
Ирина Подюкова 15.12.2014 23:31 Заявить о нарушении
потомок славного Лерма,
я помню вас из старой книги,
о, ваши сумрачные виги
знавали ратного ярма.
от розы траурной в гербе
до пустяковины на случай -
прониклась страстью самой жгучей
по вашей гибельной судьбе.
...сиротству рано дань платя,
из мрака глаз, больших и карих,
какою тайной мир подарит
столь необычное дитя?
был краткий миг, где он, изгой, -
внутри объятий, как в утробе,
и руки матери, по обе,
и стертых клавиш звук тугой.
за рамой - мир без берегов,
сад - смесью зелени и платин,
а он запомнил руки, платье
и звуки, - больше ничего.
а после - глушь, папье-маше,
фонарик-келья, в десять окон,
где бесконечно одиноко
его младенческой душе.
обломок рухнувшей семьи...
еще - она, чей свет - в Мишеле,
столь обожаемой мишени
пристало ль демона таить?-
но он на дне бездонных глаз,
с кем от пелён в родстве старинном...
скрипит возок в обозе длинном
везет любимца на Кавказ.
о сколько тут примет родства!
любой вменима роль улики:
вершин сияющие лики,
теснин немые колдовства.
за диким каменным хребтом -
иноплеменных злые орды,
здесь край, где спину держат гордо,
под минаретом, под крестом.
...морозом тянет из сеней,
давно вернулась вспять повозка;
теперь из крашеного воска
он лепит всадников, коней
и битвы; долги вечера,
на звук пальбы и запах трута,
как кони, бешено и круто,
земная дыбится кора.
быть может, ведал: будет час
и станут явью звуки боя,
и под военною трубою
вернётся снова на Кавказ.
...но всюду, сжат кольцом людским,
он в стороне от маскарада,
нося в груди источник яда,
глухой убийственной тоски.
там, шума суетного без,
ещё слышней броски гиеньи
мучительного раздвоенья:
то в горний свет - то к смраду бездн.
о жажда Божьего лица,
когда ненужных, чуждых - улей!..
меж тем уже отлита пуля,
кусок бесстрастного свинца.
и гром ударит, и вода
из тучи хлынет, как из щели,
когда мятежного Мишеля
умолкнет сердце навсегда.
и будет прядь, белее льна,
ласкать не женщина - стихия...
Как в ваши муки и стихи я
с тех пор и присно - влюблена!
Ирина Подюкова 15.12.2014 23:34 Заявить о нарушении
Вячеслав Барсуков 04.09.2015 13:20 Заявить о нарушении