На перекрёстке судеб. Виктор. Продолжение

Когда меня теперь спрашивают каким было моё детство, я с полным на то основанием  отвечаю: счастливым, нисколько при этом не лукавя! И это самая настоящая правда! Пожалуй, за всю последующую жизнь у меня не было и десяти лет такой полнейшей  безмятежности и уверенности в завтрашнем дне, как тогда! И пусть время досталось нам не самое простое, что ли (за девять лет со дня Великой Победы ещё не совсем полностью были восстановлены наши сёла и города, шла полномасштабная Всесоюзная стройка, молодёжь рванула целыми трудовыми коллективами на освоение целинных земель далёкого и незнакомого здесь, в центральной России, Казахстана!), но так жили в округе все, и потому я совсем не выделялся из шумной ватаги пацанов своими давно полинявшими от многих стирок шароварами и тапочками с подошвой из транспортёрной ленты! Нет! А, что касаемо питания, так мы питались, может, и не слишком разнообразно, как, например, сейчас, но все продукты были, как опять же теперь говорят, экологически чистыми, с собственного огорода и своего подсобного хозяйства! Корова была в каждом, считай, дворе… Редко у кого её, матушки, не было… У вдовы какой-нибудь иль одиноких стариков… Но я вам так скажу: и у них редкий день не было молока на столе! Кто-нибудь из соседей, а принесёт литровочку когда к завтраку, а когда на ужин… Дружно жили, по родственному! Мужиков с войны вернулось мало, но всё-таки  деревня не пустовала… Жизнь продолжалась: игрались свадьбы, рождались дети…

Вот если посмотреть с бугра на нашу Сорочинку, то только какой-нибудь уж совсем городской человек, весьма далёкий от земли, не поймёт и не подивится насколько мудро поступили первые её жители, начиная постройку здесь самых первых домов! Что я имею в виду? А посудите сами: деревня расположена по двум сторонам длинного и широкого оврага с пологими склонами, или ложбины, как говорили у нас. То есть, вместо улицы как таковой и была эта самая ложбина, сухая и чистая летом, с бурлящим ручьём по самой середине вёснами да после затяжных осенних дождей… Конечно, и по верху со временем образовались пути-дороги, но это уже потом, когда жизнь стала меняться к лучшему, с появлением личного автотранспорта (мотоциклов и первых легковушек) у односельчан. А под строения отводилось как можно меньше пахотной земли даже с нарезанными огородами к каждому дому! Ну, не мудро ли?! А уж зато поля-то у нас какие были: ровные, как столешница, широкие да просторные! Повдоль речушки нашей (в обычные-то дни чуть пошире ручья какого и только в вешнее половодье напоминала она нам всем о том, что всё-таки её не зря рекой-то обозвали!) на заливных лугах сажался колхозный огород! Больше в жизнь свою не довелось мне отведать таких помидоров, какие росли на том огороде!

Никто их не пропалывал никогда, стояли все заросшие по макушку травой да бурьяном всевозможным, а только как раздвинешь его, бурьян-то тот, а они висят, веточки к земле пригибая! Красные, малиновые, желтые – это в зависимости от сорта, конечно. Сорвёшь, об рубаху чуть потрёшь для порядку, разломишь его, а он внутри  аж сахарный весь! Вкуснотища, не передать словами! Теперь-то их вон круглый год стали продавать… А что толку-то? Ни вкуса, ни запаха… Ненастоящие какие-то, искусственные… Никогда не покупаю и жене запретил! Пока из воли не выходит…

Мы жили втроём: дед-фронтовик, бабушка и я. Старики мои держали корову, кур-гусей, поросёнка, а то и двух – нужно же было помочь маме-то моей, их единственной дочери! В городе за всё копеечку платить надо, а тут оно как бы само растёт… Понятно, что не само, но в деревне на тот момент всё равно сытнее было! Помню, бабушка отварит картошки в «мундирах», перечистит её, как малясь поостынет, сложит на здоровенную сковороду да обратно в печку поставит, чуть-чуть смазав подсолнечным душистым маслом, обмакнув в него пучок гусиных перьев. Затомится там эта картошечка, обжарится, покроется такой ароматной румяной корочкой, что просто терпения не хватало дождаться того момента, когда эта самая сковорода будет наконец водружена в центр нашего, сбитого дедом из сосновых досок, стола!

Подскочу, бывалочи, к печке да и стараюсь выхватить хоть одну-то, а бабушка тряпкой какой-нито по рукам: ты что у нас самый голодный, что ли? Не лезь поперёд батьки в пекло! Приучайся терпеть да сдерживаться! А я и не голодный вовсе, а вот уж так она хорошо на сковородке смотрится, что всякий раз не выдерживал соблазна… А к картошке доставали из подвала солёные огурцы-помидоры, а то капусту квашенную (сечку или вилковую) с антоновскими яблоками – вкуснотища, язык проглотить можно! Нарезали брусочками розовое с прослойками сало и ржаной ноздрястый хлеб крупными ломтями, для которого была уготована плетённая такая из лозинки корзиночка, застелённая холстинной тряпочкой, обвязанной по краям бабушкиными руками каким-то незамысловатым кружевом! А как же? Хлеб уважали в крестьянских семьях, все до последней крошечки в рот отправлялись, на помойку не выкидывали, как теперь-то делают… А на запивку наливали ещё и по кружке молока или домашнего ржаного кваса!

Нет… Ничего худого сказать про своё детство не могу, руку на сердце…