заМУРованный Ангел

ОТ АВТОРА.

       В жизни каждого человека, с молодых лет, не один раз возникают такие моменты, когда он задумывается  о смысле собственной жизни, о смысле всего, что его окружает, и «почему все так устроено»! Так или иначе, но все мы ведем некий поиск своего «места под солнцем», и не только в материальном, но и в духовно-нравственном смысле. Кто мы, зачем пришли в этом мир, останется ли что после нас? Так или иначе, но каждый из нас хоть раз пытался обратиться к неким высшим силам, к Богу.
        Есть мнение, что познать себя и понять «промысл Божий» можно только пройдя через испытания духа и плоти. Есть мнение, что нельзя прийти к Богу одновременно сидя в мягком кресле с сексуальной девицей на коленях и рюмкой алкоголя в руке, а жаль! Есть мнение, что одним из таких испытаний человеческого духа является одиночество. Помните, даже Христос уходил в пустыню на 40 дней.
       Моя поэма не о фактическом одиночестве, а о духовном. Живя в обществе, в семье, казалось бы, постоянно окруженные людьми, мы все равно остаемся одинокими. И это одна из реальных глобальных проблем человечества. Посмотрите на японцев – окружающих себя виртуальными цацками робототехники, чтобы не чувствовать себя одинокими – нация живущая в условиях дефицита свободного пространства, почти всё время проводящая на работе в среде себе подобных, тем не менее чувствует себя одинокой, а разве у других урбанизированных народов нет такого ощущения?
     Почему мы одиноки? Я думаю, что философия проблемы как раз в том, что каждый из нас создан «по образу и подобию Божьему» неповторимым. В каждом из нас живет своя вселенная, которую мы и строим!  В каждом из нас живет Бог - творец, тот самый, что «носился в пустоте до сотворения Всего», только он спрятан очень глубоко! Возможно, смысл жизни заключается в том, чтобы помочь выйти этим высшим силам наружу, сделать  для них выход. В каждом из нас живет ангел, только он замурован! Поиску «частицы Бога» в человеке посвящен мой «заМуРованный Ангел.
      Очень хочется написать нечто классическое, вечное на манер «Божественной комедии»  Данте Алигьери или «Фауста» Гёте, особенно когда тебе всего восемнадцать-двадцать пять лет, и  из тебя бьет фонтаном юношеский романтический протестный нигилизм и тестостерон.  А  снаружи прессует эпоха нравственной пустоты и больших ожиданий.
       Основная идея «заМУРованного Ангела», это внутреннее глобальное одиночество каждого человека. Мы все схожи, ведь мы представители одного вида Homo sapiens, мы много слушаем, еще больше говорим  и нам кажется, что мы способны легко понять других, но при этом мы часто мучаемся оттого, что другие не понимаю нас и «от этого все проблемы». Это нормально, ведь мы все-таки немножко отличаемся. У нас не только разные отпечатки пальцев или сетчатка глаза, но и «тональность душевных струн» через которые мы пытаемся воспроизвести музыку вселенной, заключенной в каждом из нас.  И как бы мы не старались, наши струны всегда будут настроены чуточку по иному, но это не означает что мы не правы, «оркестр» совсем и не должен играть в унисон. Так проявляется наше эго. Раз душевного  одиночества нельзя избежать, к нему приходится приспосабливаться. И при этом стараться быть нравственным и ответственным хозяином своей жизни  и думать, думать, думать собственной головой.    
     Давно уже  не болея юношеским максимализмом, являющимся частью моего былого вдохновения, я решил опубликовать «МУРу»  двадцать лет спустя.  Потому что  искания и терзания молодой человеческой души,  неумело высвеченные в моем «эпическом» творении, все также актуальны для любого поколения, а некоторые космологические суждения  оказались даже пророческими. А еще потому, что согласно японской традиции Бусидо: «воин должен использовать досуг для упражнений в поэзии» и «должен, прежде всего, постоянно помнить, что он должен умереть».
      Считаю, это творение, написанное благодаря внезапному озарению молодости, своим скромным вкладом в Бусидо души человеческой и рок-н-ролл.

     Поэма написана не в едином виде стихосложения, так как изначально являлась сборником стихов, написанных в 80-х -2000-х гг. и в последствии объединенных в одно произведение по смыслу.

 






 ФИЛОСОФСКАЯ ПОЭМА

в стихах и прозе

То майка коротка, то слишком длинный… глаз;
Что грех, что нравственность - все путано у нас!
(народная мудрость).




заМУРованный Ангел
Быль (это пыль) –
сказка (не указка).


« Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, первый и последний…»
Откровение Иоанна 1:10-11.


Шел за окном калека-дождь,
Стуча по окнам колотушкой.
Дул ветер -  туч осенних вождь,
Кидаясь ливнем, как игрушкой.

Я был без дела и тоска,
Любой чумы сильней, морила:
Уж лучше «пушка у виска».
Дом, одинокий как могила.
 
Сосал все силы, нервы, кровь
Со святостью церковных свечек.
Вдруг я застыл, поднявши бровь:
Передо мной был человечек,

Укутан в длинный красный плащ.
Сказал мне тихо: «Добрый вечер»,
И бельма, сколько не таращи,
Не исчезает, «вилы в печень»!

«Чем Вам обязан?»- молвил я,
Подумав: «белая горячка!»
А эта «красная свинья»
Сказала: «Долго длиться спячка,

Я твой заказчик, напиши
О том, что я тебе открою
Создай «сказание», не спеши,
Напишешь- сдохнешь, черт с тобою!»

Его я, кажется, послал
Туда…, где «даль и море плещет»
Он рассердился, и пропал
Но чья-то тень на мне трепещет.

Вновь появляется посланец,
Не ясно - ангел или бес,
Но видом явно не засранец -
Скорей всего сошел с небес.

«Не знаю, бес иль ангел божий,
Но делать кое-что могешь,
Весь из себя, с надменной рожей,
Ты, видно, хорошо живешь»-

К нему я скромно обратился,
Так, чтоб беседу поддержать.
Он весь ко мне поворотился
И молвил: - Что ты, твою мать!

Забыл призвание поэта,
Похерил в вихрях бытия,
Пока ты в наслаждениях, где-то,
 И не варганишь ни… чего.

Коль грешный дан язык бескостным-
Цели, как надобно врачу,
Не то тебя мечом я острым
Почтению к Богу поучу.

Он передал тебе искусство:
 Сердец ранения врачевать,
Будить в душе святые чувства,
И мысли светом наливать

А ты, поганая скотина,
Погрязла в думах о дерьме,
Твой путь-болото и рутина,
Подохнешь в этой кутерьме

От алкоголя и болезней,
В мечтах о «бабках и грудях»,
А мог бы кое-что полезней
Оставить миру,  второпях

Мелькнув звездой в воротах смерти…
Тебя, урод, я поразил
Давно бы! Верьте иль не верьте,
Но я посланцу возразил:

-К чему, дружище, эти страсти,-
Тут я пришедшему сказал,-
Мы все подвластны Божьей власти:
Что Он нам дал, то и забрал.

Нам на прокат даны Всевышним:
И жизнь, и тело, и душа,
Так разве секс бывает лишним?-
Любовь и вправду хороша.

Что до вина, «бабла»- ну денег,
Тут вовсе нечего сказать,
Ведь  деньги - сор, к ним нужен веник
И ковш, что б больше загребать.

Да, разве я поэт- бездарность,
Так, рифмоплет, «садист бумаг»,
Ну ладно, льстит мне ваша парность,
Знать, не такой уж я дурак,

Раз конкурс на заказ поэмы,
Изволь, засяду, напишу.
Вот только как «догнаться» темы?
-Во снах тебе все расскажу.

Пиши  ублюдок, исчезаю,
Напишешь, сдохнешь в тот же час!
Я сел, от страха замерзая,
И начал этот свой рассказ.



«Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною;
И дух божий носился над водою».
1-Я Книга Моисеева Бытие глава 1, стихи 2.


Я не начну сейчас сказания.
И не читаю строк поэмы;
Лечу в просторах Мироздания
Постигнув тайну вечной темы.

Я не имею дня рождения,
Не знаю времени текущего:
Я – Все, пространство и материя,
Судьба, внутри всего живущего.

Чу, ощущаю дуновение,
Что там: песчинка иль звезда.
Мне незнакомы: страх, сомнение
И путеводная узда.

 Не поступаю нерешительно,
Но признаю один закон:
Ничто не ясно, все сомнительно:
«Убогость хижин, блеск корон».

Поправ тройное измерение.
Не знаю слов: «Внутри» и «Вне».
Ужаснее всего- пленение,
Но, не возможно оно мне.



Живу, как Око Вездесущего,
При нуле Кельвина, в огне.
По воле прошлого-грядущего
Лечу на бешеном коне.

Я - ритм извечного движения
В белковых тканях и скале,
В пустом пространстве  вижу Гения,
И смерти тлен, не страшен мне!


Но срок настал «творить задание»,
Приостановлен мой полет:
Мол, не «шатай» все мироздание,
А понеси людской, ты,  гнет.

Поставим сей эксперимент
На третьей солнечной планете;
Пройдет какой-нибудь момент
И ты опять на «этом» свете.

Ты должен крепко вжиться там,
Тут есть еще одно условие,
Чтоб  интересней было нам:
Забудь, пока, свое «сословие».

Теперь не дух ты, человек,
Исполни временный приказ:
Давай, лети в двадцатый век,
Глаза открой как в первый раз.

Ткнув в Землю «пальцем» наугад
В сей миг, я очутился там,
И в тело женщины, как гад
 Проник, забыв «Верховный храм».

Создавший: Землю, жизнь, людей
Решил сам побывать на ней.


В моем «романе» три героя:
Конечно автор, я не скрою,

Потом Создатель и Творец,
И дух рожденный,  наконец.

 Мой город- рассвет,
Мой адрес- судьба,
Дороги нет
 В такие дома.

К Создателю есть путь прямее,
 Но не пытайтесь лишний раз
Достигнуть истин эмпирея,
Он сам найдет вас и воздаст.

А что герой, скажу досрочно,
Родиться в наш тревожный век,
Зачат на «фифти» непорочно,
На «фифти»- смертный человек.

Он проснется, почувствовав смутно,
И возрадуется естеством,
От лучей, что поют с добрым утром,
С днем рождения, с твоим рождеством!


Не развались как древний Гелиополь,
Теперь не знать тебе покой,
Врагов познавший Севастополь;
Там и родился мой герой.


Уж ясен смысл нам этой фразы,
Но позже явиться мораль:
Его мать - не директор базы,
Отец - не первый секретарь…

Родня, ну прямо, «честных правил»,
Ребенка воспитать смогла.
Он с детских лет уж позабавил
Знакомых «хитростью» ума.

Ну, впрочем, чтоб Ваш глаз не «ранить»
Двумя словами: герой, да: он,
Местоимение все не ставить,
Я назову его - Самсон

(Раз разговор наш не о чем,
То, здесь семиты не при чем).


А что за время, время - «ой»,
Когда родился мой герой!

Его с благословления «Мишки»,
В энциклопедиях и книжках
Гнилым застоем назовут
И крепким словом проклянут,
Или прославят: все зависит
Как перемены нас возвысят,
Ну, и,  к чему всех приведут.

Тогда на «троне», из «царей»,
Был «Ленька-Благодетель»- змей.

Народ «лапшу» снимал обильно,
Но, впрочем, жизнь была стабильна.


Как царь спартанский, Леонид
Был ратным подвигом овит

И был, без лишних разговоров,
«Генералиссимус… Суворов».

Еще сильнее мирный труд
Его прославлен там и тут.

На грудь, приняв для счастья глаз
Страны весь золотой запас.

Его пиджак как звездный флаг,
С владельцем- дорогой коньяк.

Да что там Брежнев, был он хватом,
Слугой себе, отцом и братом

Тому, кто, вообщем, жить умел
И был как стержень, в центре дел.

Кто знал: где «крикнуть», где «подмазать»,
Где трезвым быть, а где и «смазать»

Тот обретал почет и чин
И не имел грустить причин.


Ну что ж, вернусь опять к герою,
Его младенческим забавам.
Семья, не ведая покоя,
Растит, холя согласно нравам.

Лет до пяти за ним следила
Кругом живущая родня,
«За ручку» мир смотреть водила,
И надо бы сказать - не зря.

Самсон был парень быстрый, бойкий,
Рос не по дням, а по часам;
Не смотрят - хвать часы об мойку,
Или приемник крутит сам.

Он в коллективе не ужился:
Был позаброшен детский сад.
За свой мирок упорно бился
И воле был ужасно рад.

В семь лет, как все, был отдан в школу,
Не спец…, но тоже ничего;
С учителями злые ссоры
Не очень славили его.



Учеба - «ушки на макушке»,
Но как сказал сам А. С. Пушкин:

Всегда учились на Руси
Как бог пошлет нам с небеси.

Так, не избегнув наносного,
Самсон жил класса до восьмого.

Любил прогулки без хлопот,
Из празднеств - больше Новый год.

(Вам объясняю мысль свою:
Я очень сам его люблю).

Вот так прожив шестнадцать лет
Он много книжек приоткрыл,
Не очень славил белый свет,
Но, впрочем, музыку любил.

Не уважая меломанов
И не любя брыкание ног,
Любил «героев» и «тиранов»,
Короче: классику и рок.

Не правда ли смешной подбор?
Ведя душевный разговор

Иной «даватель» интервью,
О ком в народе «I love you»,

Из касты: «деятель искусства»
В разделе: «лоховские чувства»,

Чтоб показать разносторонность,
Имеет этакую склонность

Вот так вот точно говорить,
На «TV ящик» воду лить:

- Люблю и Верди и Вивальди
И надпись: «Iron»  на асфальте,

Люблю и «Пинк…» и «Дайэр Стрейтс»
И Элвиса: « Departure gate»,

Тащусь от Баха два часа…
(А сам - поганая «попса»).

Ему вопрос о вере в Бога,
А он в ответ: - моя дорога

Не та, что Ваша, я чудак,
Мол, в бога верю, но не так!

Ведь взрослый дядька – «неформал»!
Самсон, понятно, слишком мал

Все это называя роком,
В защиту вкуса, ненароком

Герой способен был изречь
Большую пламенную речь:


- И в наши дни и в будущем  жива
Извечная  о музыке проблема:
 Что розы, а что сорная трава,
И что пройдет, а что не знает тлена.

Рок вечно жил, возникнуть он не мог,
В нем вся вселенная и дома уголок.

Пусть недоброжелатель от бессилья
Во всех грехах зло обвиняет нас;
Нет, рок не проповедует насилия,
Он делает все чище во сто раз.


 Слова не мальчика, не мужа-
Эмоции и лишний пыл.
Но не посадишь просто «в лужу»,
Хоть смысл, наивный, в этом был.

А вспомнить время то «святое»
(Без ностальгии по «застою»)-

Где близок коммунизма век
И вольно дышит человек

От трудового онанизма,
То, даже форма нигилизма

В защиту «музы и амура»
И прочей, чуждой нам культуры

(Это теперь,  сосущий… «воблу»,
И видя власти беспредел,
Смотря на правящую коблу
Я очень сильно «полевел»).

Чтоб заработать уважение,
И в детских сварах побеждать,
Не зная страха  унижения
Врагов  морально унижать

 Самсон с друзьями стал качаться
И вольным боем увлекаться.


Мы все проходим через это
(В виду имею пол мужской),
Познавшие «жестокость света»,
Ну, в смысле: проигранный бой,

Когда «горит фонарь» под глазом
Двух мнений нет, решает разом,

Что заниматься надо нам,
И понеслось: то здесь, то там.

Законно мы не «м» не «б»,
Но секций тьма, народа - валом:
Кто мог - в спортзалах КГБ,
 Но больше: парни по подвалам.

В «руке» был призван культ насилия,
«кун фу»- еще не привелось,
Но, чтобы власти скрыть бессилие
Суды наматывали злость.

И развелось учителей,
А цены в платных… так загнули,
На вид подонок, но… сэнсэй
(И был «замочен» Нигмантулин).

Я сам таких знавал не мало:
Подходит - хочешь, рассмешу:
Год занимался «шотоканом»,
Уже инструктор по «ушу».

И мой герой тренировался.
Качался и спаринговался,

Но было это не серьезно:
Самсон любил не труд, а «звезды»,

А ко всему, где  надо дел,
Он очень быстро холодел.

Но годы шли, Самсон взрослел
Все, оставаясь не у дел.

Родители не «пели соло»,
Хоть замысел их был не крут:
Вначале сын закончит школу,
Затем поступит в институт.

Какой? – не сильное значение,
Для жизни - главное диплом,
Желательно: в «обеспечение»,
Торговлю или «белый дом».



Самсон учиться не хотел,
Все больше в небеса глядел.

Стоп! Что за вздорная причуда.
Какого ожидал он чуда?

Характер был у парня странный,
Быть может, чувствовалась связь:
Холодный разум чертом данный,
Душа от бога  ввысь рвалась.

Он был романтик, нигилист,
Храбрец, мерзавец, трус отчаянный,
Душою добр чрезвычайно,
Друг чести, циник и садист.

Короче, полный спектр качеств
Всех добродетелей в пороках,
Но вряд ли было бы иначе,
Ведь нужно помнить об истоках.

В нем жило рвавшееся чувство
Свободы, силы, высоты,
Скорее похожее на буйство,
Чем тягу в райские сады.

Его «вторая» половина на волю выйти не могла,
Но все ж над «первой» власть держала,
Колола лезвием кинжала
И ввысь на «родину» звала.

Знакомо это чувство многим:
Солнечным утром тянут ноги

Подпрыгнуть вверх и полететь,
Преодолев свинец и медь

(Которых много в атмосфере),
А ночью лишь раскроем двери:

Влетит космическая пыль,
Тут сказка превратиться в быль,

И звезды манят нас, зовут,
Тревожит душу звездный зуд.

Так, может быть и мы оттуда;
Известна тайна, но молчим.
Герой мой ждал с собою чуда,
Но в том не понимал причин.





В общении был нормальный парень,
Хотя рубахой не назвать.
Друзей любил, любил… менять.
Его товарищ, Кирилл Занин
Пошел в аэроклуб летать,
И мой Самсон за ним направил
Своих идей пустую кладь
И  вроде был пока доволен,
И даже сильно небом «болен»,
Что ж,  жизни мог еще не знать.


Одно мгновение и начнется мой полет,
Легко бежит послушный самолет,

Отрыв,  и… принимает высота.
Как объяснить, что тянет нас туда?

 Такого ощущения свободы
Не отыскать в пыли земной природы.

 И будешь вспоминать до гроба,  как в роли бога побывал,
Понять не сможет это чувство тот, кто ни разу не летал

(Глупо небо бороздить и искать удачи:
Можно голову сложить не за… «грош» собачий).

Мой бедный мальчик был романтик,
Вот - чистой юности пора.
Роман развязывал как бантик.
Что про былые времена.

Любил фортуну словно даму,
Среди полей или морей
Искал он подвиги и славу,
Летел с оружием за ней.

Он отправлял себя в изгнание
И мог часами проводить
Страстей минутных и страданий
От черных букв - красную нить.

Я долго раскрывать не стану
Простой сюжет таких романов:

На просторах всем ветрам битых и открытых,
На далеких островах, богом позабытых

Собирались моряки в стареньком трактире,
Там вербовщики, с утра, ромом всех поили.

- Рвут испанцы тут и там, грабят даже воздух,
И расселись по фортам, будто птицы в гнездах.


Перерезать надо им золотые вены:
Дерзкий совершить набег нам на Картахену.

Обещали нам всего: золота и славы,
Если выполним сейчас замысел кровавый.

Ну что ж, нам всем не привыкать
Кому-то душу выпускать!

Скоро драка закипит, застоялись что-то,
А на рейде уж стоит красавица «Шарлота».

Дело есть, айда вперед, сборы были коротки,
Не надо трогательных слов, всю ночь кутили моряки.

Осенил нас бывший поп, пьяница распутный,
И отправились в поход- ветер дул попутный.

Опытный наш капитан побывал в бою не раз:
Еще с «армадой» воевал, потерял там правый глаз.

Одноглазый морской волк
Знал в Карибском море толк.

Под покровом темноты встали незаметно.
Нам бы сразу нападать, утром будет тщетно.

Пили вместе, пили врозь, пили что попало,
Завтра в адской кутерьме станет наших мало.

Уголовников нас поп с плачем исповедал,
Пел про вечную любовь, и поспать-то не дал.

Кости, карты, а потом спали все вповалку,
Вечно жизнью рисковать - уж себя не жалко.

А на утро, только свет,
К нам сторожевой корвет.

Посвятились мы вином из последней бочки
И уселись по местам, как на яйцах - квочки.

Пушки заряжаем, весь бодун долой,
Только побыстрее  бы бросится нам в бой.

Где «веселый Роджер», флаг не упадет;
Вдруг огромной силой бросило вперед.

Порох весь взорвало, мы идем на дно,
Как туда попало «чертово» ядро?

Что еще тут делать, мы на абордаж,
Но сражался смело вражий экипаж.


Ну что ж, нам всем не привыкать
Кому-то душу выпускать!

Мне попался знатный гранд, аж дырявить жалко.
Он махал большим мечом, словно баба скалкой,

Но поскользнулся храбрый франт, за борт повалился.
Видать вчера сам перебрал и не опохмелился.

Оглянулся я назад, и сдавило что-то:
Тонет наш пиратский бриг красавица «Шарлота».

Что тут делать, как здесь быть,
Некуда нам отступить:
Иль испанцев победить,
Или глупых рыб кормить.

Битва длилась день и ночь, не остановиться,
Правда был и перерыв - что б опорожниться.

Сабельками помахать нет приятней дела,
Наш английский брат-пират в этом деле смелый.

Когда снашивалась сталь, били, чем попало,
Жаль, но многих крепких рук не хватать нам стало.

Как оружие я нашел битые бутылки:
Больно бьют по головам, оставляя дырки.

Подошел испанский флот, нет теперь пощады;
Только там где льется кровь слабых чувств не надо

Джентльмены как могли с жизнью попрощались
И товарищи мои с рей мне улыбались.

Не заплачу здесь и я, удаль не отрубишь
Напоследок показал я испанцам кукиш

Но им видать, не привыкать
Чужие души выпускать!


Но это все другие пишут
Я возвращаюсь к своему:
Самсон осилил много книжек
И те наскучили ему.

Уроки жаловал не очень
Учился хорошо он впрочем.

Заметил парадокс я милый
По части сильной половины:



Кто были в школе как сюрприз,
Кому пророчили карьеры
Сейчас «опущенные» вниз
Живут в дерьме, не зная меры.

Кто был отпетый хулиган
По ком со слов тюрьма стонала
Сейчас набили свой карман
И «загрузились» до отвала.

Как видно время все расставит,
Когда меня оно «поставит»?

Был не бандит, не «ученик»,
Ни « низ», ни «вверх» я не достиг,

К «царю», не ближе, чем к «скотине»,
Так и остался в середине.

Ах, да выдерживая … ополь,
Герой уехал в Симферополь,

Отец переведен по службе
Самсону перемены в дружбе.

В десятом классе все трудней
Вновь заводить себе друзей.

На новое приехав место
Была квартира на Залесской,

С биноклем, выйдя на балкон
Самсон стал изучать район.

Ремонт, другие неполадки
Я пропускаю без оглядки.

Всегда вначале неустройство
При переездах там  и тут
«Бардак» и прочее расстройство
Пока наладиться уют.

Важней взаимоотношения
Но двор Самсон совсем не знал,
О нем не складывали мнения
Он там почти и не бывал.

Что школа?- класс на группировки
Разбит, но мирно жизнь течет
К учебе не было сноровки
И «труженикам»- не почет.




Вначале и не разобраться
С кем подружиться, с кем подраться

Кто в доску свой, кто «шестерит»
Кто «поет песни», кто юлит.

Круг увлечений был «широкий»:
Ученики после уроков

В компанию: пивка попить
Или во двор: «козла забить».

Другие: в «бизнес» или «трынку»
Был спец по «тряпочному» рынку.

Чем интересовались дамы:
Все сплетни или мод журналы.

И мог, какой ни будь чудак,
Что разных книжек начитался.
«Лапшой грузить» и сяк и так
Пока вконец не попадался

На чей-то без костей язык,
Который был еще длиннее,
А всем конечно веселее
Что сей «певец» попал в тупик.

В то время разные течения
Пленяли молодых сердца
Смотря, какое увлечение,
Названий было без конца:

То «хиппи», «пункеры» и «панки»
То «юппи», «брейк» и «лизбиянки»

«Boy blue», «фашисты», «каратисты»
В рок-барах были «металлисты»-

В одном, где «Мир», в другом - «под спуском»,
Там рокеры езды искусством

До «первого столба» блистали
И воспевали «metal hammer».

Дословно этот «гимн» не помню,
Но приблизительно напомню:

- «Когда тьма засосет в себя Солнце, войди в сердце больших городов,
Ты услышишь там музыку… автомобильных номеров:

Чистый металл, жесткий металл
Твой тяжелый звон нас околдовал.


Ты послушай: ночь
Нам стучит в виски
Отгоняя, прочь
Тени черной тоски.

Скрежет тормозов
Словно ржанье коней.
Будто стук оков
Или звон мечей.

Рыцарь металла сними мотошлем
В свете факелов в двести двадцать вольт,
За последней чертой нет рабов проблем,
Там себе каждый выберет роль.

Заходи в наш бар, шанс свой не гоня,
Здесь дождешься дня, мы приглашает тебя.

Чистый металл, жесткий металл-
Твой тяжелый звон нас околдовал».


Подобных «нескладушек» рой
Слыхал не мало я, порой.

А драки были- загляденье,
Когда район шел на район,
Властей не спрашивали мнение
И член ложили на ОМОН.

Теперь не та уж молодежь-
Всей этой чуши не найдешь.

Практичней стали и умней,
Но раньше было веселей.

Да, мир тогда был интересен:
Шло время перемены «песен».

Самсон уже закончил школу.
Теперь вопрос: куда идти?
Дай поработать кругозору
При выборе себе пути.

Ты представитель двадцатого века,
У твоих ног и под сводом небес
Все достижения лежат человека-
Мир интеллекта и масса чудес.

В своих мечтах ты часто возвращался
 К векам минувшим - будущее скрыто
И к старым добрым книгам обращался.
Где живы те - чья сущность позабыта.


Будь пробивным как все мальчишки,
Держись свободней, улыбнись,
Забрось подальше эти книжки,
Иначе ты «пропустишь» жизнь.

Та строит «завтра» на расчете,
И миром управляет плут;
Глупец не должен быть в почете,
Конечно если он не шут.

Не буду осуждать романтиков фатальных:
Чего не помечтать, раз это нам дано,
Но быть должна мечта реальной.
И сделать надо все, чтоб проросло зерно!


Настало время для карьеры:
Кирилл, весь небом  заражен,
Себя направил в офицеры;
Самсон в раздумья погружен.

Отец и мать «ступая в ногу»,
Наперебой ему твердили:
-Учись сынок, чтоб по итогу:
Не ты возил, тебя возили!

Сейчас все слишком упростилось:
Страна воров перекрестилась
 
И смыла с жопы красный цвет,
Да только улучшения нет;

Все те же царствуют ублюдки,
Опять «Скуратовы Малютки»

Вершат полночные дела
Хотя, теперь уже с утра
И до заката воровство.
Оно теперь как баловство,

Но только в массовом масштабе.
На этом письменном «ухабе»

Пока закончу речь вести,
Ведь надо что-то унести

И самому, я свой, такой же:
С Иваном  - Ваня, с Мойшей - Мойша,

Мне тоже хочется украсть,
Пожить и весело и всласть;

Хотя давно уж все украли.
Что мне оставили?- едва ли.
В моей стране (читай - в подвале)

Троится сказочно дорога
На три тропинки, по итогу:

В «менты», бандиты, «торгаши»,
Чтоб жить для тела и души.


Так, прозябая в размышлениях
Он никуда не поступил.
Запутался в различных мнениях
И целый год баклуши бил.

Шло время смены «декораций»
В «театре запертых дверей»,
Замысловатых комбинаций
С введением свеженьких ролей.

«Князья», соскучившись в «застое»,
Ища, что их развеселит,
Решили расшатать устои
И посмотреть: как «Рим горит».

Всласть посмеявшись над народом
(Всегда считав его уродом),

Взирать как бедный тот народ
Что происходит - не поймет.

Сюжет комедии не сложен:
«Князья», нажрав сначала рожи

  И сняв последние штаны
Со всей обманутой страны,

Собрали «крепостных» на сход:
- Внимание, слушай наш народ.

Не эффективен, стал ваш труд,
Нас за границей не поймут,

Нам надо с ними наравне
Не только дома, но и вне.

А ну-ка, если ненароком
Заменим «барщину - оброком».

На «барском поле» люда много,
Да что возьмешь с него налога,

Еще обедом накорми,
Короче, все вы – упыри!

Да с «беглыми»- труды в поимке,
 Отсюда есть и недоимки.

Теперь крутитесь, как хотите,
Все что взрастите - нам сдадите,

  Ведь «маслом не испортишь каши»:
Земля и власть как прежде - наши.

Вы - гегемон, мы Ваши слуги
Так порешили на досуге.

Да, многих ждет исход летальный-
То поразительно нормально:
В природе есть закон важнейший,
Что выживает лишь сильнейший,

И тот, кто путь нам завещал,
В пути кормить не обещал.


Что делать мне с моим героем?
Уже «родил», теперь не скрою,

 В жестокий и преступный век,
А он живет, он - человек.

Убить его не так уж просто,
А дать перспективы роста?

У «комсомольцев» бывших власть,
Ну, где конец, что за напасть.

Чем этой «грязи» услужить,
Уж лучше руки наложить!

Себя воткну на это место:
Раз я судьбой «помятый» сильно,
Так может, есть одно лишь средство-
Надев петлю, сказать умильно:

«Прощайте грешные народы,
От вас в могилу ухожу,
Под сенью матушки-природы
Себя я в жертву приношу.

Добра желаю я отчизне,
Но много у нее врагов.
Разочарованные в жизни
Не обретают счастья вновь».

Себя губить сейчас не в моде-
Скажу при всем частном народе.

Себя лишает жизни тот,
Кто псих и круглый идиот!

Бред! Не сдавайся ради бога-
Это тупик, а не дорога.

Хотя кругом полно дерьма,
Крутись, на то и голова.

Вершишь ты в облаках полет,
А время все идет вперед.

У Самсона день рождения. Чтоб не скучно было:
Восемнадцатью годами врезало по рылу.
Эко, что не говори - это четверть жизни;
Может, больше проживешь, только б не загрызли.

Зайцем руки затряслись - это не с похмелья,
Что-то голова болит - знать от отупения.

То, что сплачивало нас целью - поломали,
Место наших новых встреч только на «абдале».

Кругом грязь и темнота, стало аж обидно,
Посветил бы, кто-нибудь, ни черта не видно.

Пробираемся сквозь лес, а кругом завалы.
Те, кто пели «светлый путь»- струсили нахалы.

Вот пошли на огонек, но мерзавцы - святы.
От нечистого дождя голову не спрятать.

И стоит кругом бардак, ведьмы варят зелье,
Вызывает их шабаш страх, а не веселье.

Как найти тот островок, где шагают гордо,
Там, где чествуют людей, не свиные морды.

Консерваторов - долой!
Да видно сам я стал такой.

Если вся Земля сгорит, глас науки сладок:
Мы начнемся еще раз, да не так, как надо.

Проросло добра зерно, да водою смыло,
Видно сразу все не так у Адама было!


Ну, надо отдохнуть немножко,
А то уж слишком стал я злым.
Хотя и маленькая «сошка»,
Себя потешу выходным:

Ни куда спешить не надо
Ничего не стоит взгляда.

Наберу твой номерок,
Но услышу там гудок.

Девки топайте домой.
Я сегодня выходной.


Прошу прощения редкий мой читатель,
Что Вас я полным бредом утомил.
Возьми: хоть лупу, хоть миноискатель,
Сюжета нет, и смысл я не открыл.

Но, если быть с собою честным,
А разве  жизнь, что нам дана,
Не лабиринт с походом крестным,
А дальше - мрак и тишина!


Когда сломался - нужно выпить, отдохнуть,
Понять ошибки и осмыслить  трудный путь,

Не кушай анальгин и валидол
Послушай старый добрый рок-н-ролл.

Иль с другом выйди на природу:
Испробуй ключевую воду,

Напейся ветра диких гор,
 В степи зажги ночной костер,

Займись рыбалкой иль грибами
И лад наступит в вашей драме.

Чарует брызг морских завеса
И чудо девственного леса.

Переплыви озерный плес.
Вдыхая первобытных грез,

 Росы неуловимый вес.
И радость утренних небес.

Не зря затронул я походы,
Самсон с друзьями на природу,

Решив немного отдохнуть,
Собрались, выдвинулись в путь.

Маршрут был труден и прекрасен:
Днем солнце, ночью месяц ясен

Держать им помогали путь.
Ногой приятно камень пнуть,

Чтоб тот летел с обрыва вниз.
И в шутку молвить другу: -please,

Let me invite you to за ним,
Сегодня я неумолим,

Туда не хочешь полететь?
Тогда кончай свой нож вертеть

В опасной близости от морды.
А остальным сказать: - милорды,

Себе нет выше похвалы,
Чем друга сбросить со скалы.

А в это время в чистом небе,
Подумав о насущном хлебе,

Кружится силуэт орла
Ах, где сейчас моя стрела…

Приятен лес, где птичье пение
Рождает музы удивление.

Там можно выломать дубинку
И отыскать в траве тропинку,

Что много-много лет назад,
 Сверкая сталью крепких лат,

Оставил витязь за собою,
Когда, той давнею порой,

Свободной от предвзятых мнений,
Он ехал с жаждой приключений.

Прекрасен моря тихий брег,
Волны прозрачной мощный бег,

Прыжков дельфина четкий такт.
 Всем этим можно бредить - факт.


     Их путь вначале пролегал в прибрежной полосе Крымских гор, точнее, восточной их части. Каких красот они только не насмотрелись: узкие тропинки по обнаженным скалам. Обрывающимся в лазурное море и когда оно бушевало, искрящиеся брызги, долетая до путешественников, падали на тропу, делая путь сомнительным и даже опасным. Если море было спокойным, они имели возможность спускаться ниже и тогда им открывались таинственные пещеры и гроты стенами своих сифонов уходившие под воду. Их зияющий чрев казалось, вел в саму преисподнюю.
   Иногда, когда встречался полого выходивший к морю участок берега, они останавливались лагерем и, прячась под  захваченный тент, придавались томной неге ничего неделания, или вдоволь наплававшись, оставаясь по щиколотку в воде, начинали кидать в накатывающиеся волны плоские камни. В такие моменты ощущение времени полностью исчезает, уступая место фантазии, и начинает казаться, что стоит забраться на утес и хорошенько всмотреться в синюю даль, и вот-вот, из-за горизонта появиться, к примеру, греческий или римский корабль.
   Затем, обходя гнезда чаек, они поднялись выше и, удаляясь от побережья, через несколько дней, очутились на главной гряде. Здесь их восторженным взглядам открылись яйлы, покрытые выезженным ковром диких трав.
   Далее их путь пролегал по живописному каньону с множеством причудливых фигур, полученных в результате выветривания.
   На десятый день совершенно уставшие путешественники добрались до небольшого населенного пункта. Дело шло к вечеру, и они решили заночевать рядом с этим горным селом, а рано утром, на рейсовом автобусе уехать в Симферополь.
   Расположившись лагерем, искатели мелких приключений направились осматривать местные достопримечательности. До наступления темноты оставалось еще часа три.
   Внимание путешественников сразу привлек белый каменный столб, одиноко стоящий над самым обрывом среди сравнительно плоских пологих скал. Камень был почти правильной цилиндрической формы высотой около трех метров примерно равной толщины от основания до вершины, только на расстоянии двух третей от земли имел некоторое утолщение и походил не то на фаллический символ, не то на фигуру человека со скрещенными на груди руками.
   Крым знает много подобного: «Чертов палец», «Долина приведений» и т. д., но этот камень был примечателен тем, что находился вдали от основных зон выветривания, и казался проросшим снизу или скорее поставленным сверху неведомой силой - гордым одиночкой среди «причесанных» глыб на краю обрыва. Камень завис над пропастью, слабый толчок и он окажется вообще без опоры.
   Надо было спускаться в село за питьевой водой. Еще немного побродив вокруг лагеря, собирая сухие палки для костра, Самсон и несколько его товарищей, взяв пустую канистру, направились вниз, и подошли наугад к одному из уютных глиняных домиков за низким плетеным забором. Дом стоял под высоким с раскидистой кроной орехом. Их встретила добродушная полноватая татарка лет пятидесяти. Друзья спросили: где найти питьевую воду, задав еще несколько пустых вопросов, какие обыкновенно задает равнодушный путешественник, желающий просто так, от нечего делать или из-за чувства ложного уважения вызванного вторжением в частичку чужой жизни пообщаться с первыми встречными местными жителями, особенно если те с охотой идут на контакт. Туристы, в свою очередь,  рассказали, откуда пришли и где расположились.
   Узнав, что лагерь разбит возле каменного столба, хозяйка назвала это место как-то странно, вроде: «юноши с сердцем птицы».
   Друзья поинтересовались, почему такое необычное название, на что татарка только пожала плечами, ответив: вряд ли кто-то из местных знает разгадку, хотя, вспомнила она, на краю села у родника живет  одинокий старик, правда он почти ни с кем не общается, никуда не выезжает и не принимает гостей, питается со своего скудного огорода, да блуждает по платам и скалам, собирая какие-то травы. Между местными жителями ходили слухи, что старик родился и вырос в этом селе, но в молодые годы покинул родину. Где бросала его судьба, и чем он занимался - никто не знает, только лет десять назад, он вернулся сюда, купив полуразвалившийся домик с маленьким, но плодородным участком земли у самого родника. Там вы и наберете воды.
   Путешественники распрощались с хозяйкой и направились к высоким тополям, росшим на самом краю села, где, как им подсказали, и стоял дом старика.
   Место было очень живописным: бьющий в горах ключ при помощи дождевой воды и талого снега образовал небольшое русло и вытекал на равнину тонкой кристально чистой речушкой. С ее левого берега росло несколько высоких метров до двадцати пяти тополей. А на правом берегу стоял небольшой и бесспорно старый, но чистый и даже чем-то симпатичный домик с садиком и грядками, обнесенными забором из дощечек. Дом стоял почти у самой воды возле большой плакучей ивы, под которой они увидели старика сидевшего на маленькой скамейки, и казалось дремавшего под тяжестью  жаркого дня, клонившегося к закату. Его вид действительно был странным, в нем присутствовало что-то былинное, наверное, приблизительно так выглядели волхвы: длинные седые как снег волосы спадали до еще довольно широких, но уже сутулившихся плеч, такая - же белая, но не длинная борода предавала его тонкому лицу неповторимо-торжественное выражение. С первого взгляда невозможно было определить, сколько лет старцу, но, наверное, он видел много как хорошего, так и дурного. Одет он был также необычно: в широкую белую холщевую рубаху и просторные шаровары. Короче говоря, при виде старца нельзя было не прыснуть со смеху.
   Товарищи подошли совсем близко, и весело переглядываясь между собой, тихо поздоровались.
Это не вызвало  удивления, старик давно заметил гостей и как будто ждал их вопроса.
   Те сказали, что ищут воды.
   Старик поднялся и провел их к роднику. Вода в нем была прозрачная, чистая и обжигающе холодная, несмотря на жаркий день.
    Набирая воду, друзья, сами не замечая того, разговорились.
   Старик не оказался замкнутым и нелюдимым, каким описывала его татарка, правда говорил он медленно, с достоинством. В его морщинистом лице чувствовалась долгая и видимо не совсем удачная жизнь, какую-то глубокую скрытую грусть выражали его глаза, рассматривающие пришедших.
   В общении с ним путешественники стали невольно проявлять почтительную сдержанность и вместе с тем интерес, какой чувствует человек нашедший свиток древнего пергамента или наткнувшийся в глухих заброшенных местах (нет, не на нож), на гробницу давно ушедшего в небытие, но некогда великого правителя.
   Ощущение неразгаданной тайны заставляет в такие минуты переключиться со своих житейских проблем (где б раздобыть деньги на новый «Порше») и, предавшись созерцанию, почувствовать покой и умиротворенность.
    О себе старик рассказывать явно не хотел, он  не походил на назойливого незнакомца готового выплеснуть ворох своих проблем первому встречному, да и друзья особенно  не расспрашивали, они поблагодарили его за воду и вернулись в лагерь.
   Уже совсем стемнело. Туристы поужинали и приготовились испить вечернего чая. Обстановка  была тоскливой. Вино-водочные запасы за столь долгое путешествие полностью истощились, а возможность их восполнения отсутствовала. А, как известно, совершенство окружающего мира во многом зависит от количества принятого.  Природа вокруг была великолепна и умиротворенна одновременно.
Было тихо, все молчали, уставившись на костер. Внезапно, совсем рядом послышались тихие шаги. Сидящие стали всматриваться в темноту и, наконец, смогли различить фигуру старика, тот медленно шел к лагерю, но не со стороны села, а как будто от каменного столба. Когда тот подошел совсем близко, друзья, поприветствовали его и поинтересовались: что делает он ночью на плато.
   Старик ответил, что собирал травы и теперь решил рассмотреть их на свету.
   Всех несколько удивила странная привычка собирать травы в темноте и когда старик, проведя какие-то шаманские действия при свете костра,  собирался уйти, путешественники,  уже порядком устав от общения друг с другом, попросили его посидеть с ними и хоть немного рассказать о себе.
   На какое-то мгновение Самсону показалось, что в душе старика происходит некая мучительная борьба между желанием поделиться чем-то своим сокровенным и не желанием открываться перед незнакомцами.
   -Я прожил долгую жизнь и не хочу ворошить старое. Я вырос в этих местах и теперь вернулся сюда, чтобы умереть, вряд ли я могу рассказать вам, что ни будь веселое.
   Они уверили, что любой из рассказов им понравиться и попросили, раз он не хочет говорить о себе, поведать любую историю здешних мест, легенду, коими столь богата крымская земля, ну, к примеру: «о юноше с сердцем птицы».
   Самсону показалось, что старик вздрогнул, в воздухе повисло некое напряжение, все удивленно посмотрели на старца, а он, как будто прислушиваясь к темноте, что-то долго вспоминал, глядя на исчезающие в вышине искры затухающего костра.
   Пауза продолжалась минуты три; где-то в стороне послышалось хлопанье крыльев ночной птицы, наконец, молчание прервал голос старика. Говорил он медленно, степенно и как-то из глубины, создавалось впечатление, что звучание его голоса странно изменилось.
    -Я, кажется, знаю эту историю и, обернувшись, старик посмотрел на камень находящийся за его спиной.
   В этот момент из-за облаков вышла яркая полная луна и по зловещему осветила белый как саван столб.
     Но это не более как древняя сказка из тех, что рассказывают малым детям на ночь, улыбнулся старик, улыбнулся в первый раз.
     -Давным-давно, когда стада косуль, оленей и муфлонов, передвигающихся в поисках пастбищ, преследуемые хищниками, могли найти здесь нетронутую  сочную траву, воду и тень, недалеко от этих мест жил свободный народ: скотоводы и умельцы- ремесленники, старейшины, разбиравшиеся в целебных травах. Жил среди этих людей певец. Много историй знал он, чуден был его голос. Молодость он свою провел в походах - наемником, побывал в различных землях, откуда привез красавицу жену и тяжелую болезнь, мучившую его много лет.
У певца был единственный сын, и мечтал отец о том, чтобы изучил тот секреты врачевания, и когда мальчик подрос, отдал его в обучению к старому отшельнику, живущему в горных пещерах и никогда не спускающемуся к людям. Одни старейшины знали дорогу к жилищу отшельника и только тяжело больных, в исключительных случаях относили туда, да иногда сами мудрецы поднимались в горы, чтобы секретом гадания по внутренностям животных и сжиганием трав в ритуальном костре узнать волю звезд.
   Мальчик должен был три года прожить у отшельника в услужении, обучаясь лечению различных недугов, а затем, вернувшись домой, заниматься врачеванием.
    Подходил к концу последний год обучения, много тайн раскрыл мудрец воспитаннику, вырос ученик, превратившись в сильного юношу. Была у него одна романтическая черта, он любил наблюдать изменения неба: то холодного серого покрытого облаками, то ярко-голубого переливающегося солнечно-горячей лазурью, то покрытого тысячами мерцающих звезд. Оно всегда поражало невообразимой  глубиной, и не было в мире ничего более величественного, чем этот прозрачный купол. Небо тянуло юношу, ведь не даром говорит старец - думал он: мы приходим оттуда и уходим туда опять.
   Незадолго до того, как лекарь должен был распрощаться с учителем, старец отправил его за «цветком долголетия», который зацветал раз в десять лет на самой высокой среди окрестных гор. Появляясь, раз в десять лет, он цвел только три дня, после чего уходил в землю до нового срока.
Крут был подъем, но сильные ноги не чувствовали усталости, вот уже  и вершина - небольшое ровное плато, где между камней должен был прятаться зеленовато-бледный стебелек с пучком белых бутончиков.
Лекарь увидел цветок на самом краю плато, дальше обрыв. Юноша, делая шаг, чуть не оступаясь в пропасть, осторожно выкапывает корень и …останавливается, завороженный раскинувшейся перед ним картиной.
Он стоял на краю огромной скалы, являющейся как бы шапкой всей горы. Внизу была свистящая ветром пропасть,  на юге синело освещенное солнцем спокойное море, и не было до самого горизонта, в какую сторону не глянь, ни одной точки на земле ближе к небу, чем та, которая была у него под ногами. И не было видно ни одного живого существа, кроме большого черного орла, кружившегося в прекрасном светло-голубом небе.
Юноша вдыхал разряженный воздух, от ощущения свободы у него закружилась голова. Он еще долго пил этот воздух и, наконец, в упоении лег на выжженную траву, чувствуя себя свободным и сильным, и казалось ему, что нет на свете более счастливой души, чем  его, а если и был кто-то свободней, так только - орел, парящий в вышине, и захотелось лекарю подняться ввысь и наравне с птицей кружиться в зернистом упругом ясном небе. С того дня молодой человек часто в тайне от отшельника поднимался на скалу и любовался небом, а если везло, то и сильной большой птицей, купающейся в чудесном воздушном море.  Он стал более замкнутым в общении с наставником. Старец заметил перемену в ученике, но отнес ее к волнению перед предстоящим возвращением в селение.
   Наконец настал день, когда молодой лекарь вернулся в родное селение. Учение не пропало даром, он умел облегчать страдания больных и раненых. Но его замкнутость и молчаливость отталкивала людей.  Любовь к уединению настораживала соплеменников  впрочем, люди стали относить все эти странности к особенностям его ремесла.
   Однажды лекарь сделал большие плетеные крылья, разбежался и прыгнул с высокого холма. Он не поднялся вверх но, пролетев несколько десятков метров, плавно опустился на землю. Это увидели пастухи и рассказали в селении.
   Через некоторое время в поселке вспыхнула эпидемия неизвестной болезни. Сразу нашлись такие, кто обвинил лекаря в колдовстве. Мор унес жизнь каждого пятого.
   По неизвестной причине лекаря не брала хворь, хотя он постоянно общался с больными, пытаясь хоть как-то облегчить их участь. Люди стали поговаривать что он своим колдовством навел порчу, и хотя открыто обвинить не решались, обстановка для молодого человека стала невыносимой. Тогда он решил вернуться к отшельнику.
Тот радушно встретил ученика и когда юноша рассказал о болезни, дал совет: хворь идет от скота, люди едят мясо, пьют молоко и заражаются. Тебя я приучил к плодам, кореньям и яйцам диких птиц, поэтому ты не заболел. Помочь вылечить скот я не могу. В десяти днях пути в сторону восхода солнца у самого моря в пещере живет мой учитель. Я обучался у него еще тогда, когда был таким же, как ты. Мудрец научил меня находить «цветок долголетия», благодаря которому живет уже много лет. Иди к нему, засвидетельствуй мое почтение и покажи этот амулет - три синевато-голубых камешка на кожаном ремешке, старец сможет передать тебе множество знаний.
-А разве Вы не научили меня всему?
-Как  можно постигнуть все за три года усмехнулся старик: на это ушла вся моя жизнь, но я не понял и десятой части того, что хотел бы знать и, пожалуй, стою сейчас к цели не ближе чем в начале. Иди к учителю, он объяснит тебе, что временем не постигнуть бесконечность.
-Учитель, но в чем суть вашего учения. Мне хочется чтобы Вы описали его смысл: к чему стремиться, я думаю что пойму.
Старик сорвал с дерева яблоко, откусил от него часть, а то, что осталось, положил на раскрытую ладонь вытянутой руки.
-Видишь это яблоко, можешь описать мне его точный вкус?
-Нет, я ведь не пробовал
-А я пробовал и могу описать его тебе. Но ответь: ощутишь ли ты его во рту, не попробовав? Только тогда ты сможешь понять его вкус, когда попробуешь  сам. И может, ты почувствуешь в нем что-то такое, чего не почувствовал я. Тебе не важно, что понял я, гораздо важнее, что поймешь ты. Моя задача,  как наставника, передать тебе яблоко, пробовать его тебе самому. Для тебя важно пойти дальше меня, и увидеть то, чего я не заметил. Учитель показывает лишь начало пути, но его конец каждый ищет в одиночестве, вере и истине нельзя научиться без потерь. Человек, который потерял свою флягу, мучимый жаждой, ищет ее и так обострены его чувства что, ища флягу - находит родник, а имей он воду - прошел бы мимо. Но помни: находишь - радуйся, теряешь - не огорчайся. Все быстротечно: проходит и горе и счастье, съел яблоко, а через час уже забудешь его вкус и так во всем. Большинство людей стремятся убежать от себя. Мудрый идет к себе и мысли его не спотыкаются, как у того, кто бежит от себя и не видит от чего бежит, а идущий к себе видит цель. Ну, остальное поймешь сам, ступай.

   Все вздрогнули от внезапного крика ночной птицы, только старик сидел неподвижно, и казалось, глубоко переживал сказанное.
Подложив дров в огонь, друзья приготовились слушать продолжение странной легенды, а старик обернулся на камень и вновь начал говорить:

- Предупредив племя о необходимости воздержаться от употребления мяса и молока, кроме мяса диких животных, юноша отправился в дорогу. На десятый день пути лекарь увидел большую темную пещеру расположенную своим входом к самому морю так, что в большой шторм пена и брызги могли попадать на ее край.  Пещера оказалась большим гротом,  внутри  был глубокий колодец, у края которого был привязан маленький деревянный черпачок.
   Уставший путник опустил чашу в колодец и с удивлением обнаружил, что вода в колодце пресная. Он не заметил, как из глубины пещеры абсолютно бесшумно выползла огромная змея и с молниеносной быстротой бросилась на опешившего лекаря.
  Обвитый кольцами холодного чешуйчатого тела, юноша чувствовал, как силы покидают его, он задыхался, всякая борьба была невозможна.
   Внезапно хватка змеи ослабла, кольца разжались, и страшная смерть медленно уползла в темноту. Юноша сел на камни. Перед его затуманенным взором предстала фигура седоволосого старца с длинной редкой бородой. Кое-как оправившись от нападения, молодой человек объяснил от куда пришел, не забыв передать поклон от учителя, и передал амулет.
   Когда они вышли из пещеры, юноша увидел, что глаза старца имеют поразительную глубину и ясность и вместе с тем пугающую неподвижность, гипнотизирующую собеседника. Сколько ему лет определить было трудно, но держался он легко и уверенно. Во время беседы лекаря поразила та понятность мысли в словах, которыми его новый учитель объяснял тот или иной вопрос.
- Я знаю, как помочь твоему племени и составлю снадобье из трав и минералов, но его надо много, кроме того, его необходимо выдержать в воде святого колодца. Потом ты напоишь этим составом больных, а остальное - выльешь в деревянное корыто для скота. Пока поживешь у меня.
   Юноша с опаской расспросил про огромного змея, на что старик только пожал плечами, пообещав, что подобная встреча больше не повториться.
   Прошло некоторое время, и однажды отшельник спросил лекаря: - я вижу, что душа твоя обеспокоена не только целью твоего прихода, есть и другая причина.
-Наставник,  наблюдая за птицами, я понял, что, пожалуй, они самые совершенные существа. Они созданы  для суши, могут плавать и даже нырять в пучину и, наконец, они летают,  и нет существа более совершенного, чем птица в полете. Мой дух всегда рвался к свободе. Учитель говорил: наши души, уходя в мир иной, взлетают, превращаясь в облака. Но человеку при жизни не дано летать, я хотел бы стать птицей!
   Старец долго о чем-то думал и, наконец, произнес:
- Это сложное дело: сменить оболочку, данную нам природой, но еще труднее сохранить при этом человеческую душу. Однако нет ничего не возможного. Путь превращения мучителен и долог: ты должен обучиться повадкам и жизни птиц, у тебя есть время – пока готовится лекарство, но это только начало. Помни: все зависит от желания и веры, и еще знай: я многое повидал и убедился, что не всем людям осуществление заветной мечты приносило счастье. Наступает миг достижения, но потом человек начинает чувствовать, что снизу  вершина выглядит куда более заманчиво.…Бывает: мы в пути теряем больше, чем находим, а находим не то, что искали. Когда я был также молод, у меня было нечто схожее, я сделал все, чтобы добиться цели, я приобрел много знаний, стал обладателем великих тайн, недоступных простому человеку, но я потерял слишком много – это многое: есть ваше простое  человеческое счастье. Впрочем, я сделал свой выбор и ни о чем не жалею, но речь о тебе. Твоя мечта требует отрешенной и уединенной жизни, я вижу тебя, ты, кажется, не сможешь, но путь есть путь и только тогда есть шанс дойти до цели, когда не сворачиваешь в сторону.
   Юноша долго бродил по диким местам, наблюдая жизнь белоголовых сипов, лебедей-шипунов, чаек и корольков. Он поднимался на самую высокую гору здешних мест и там, окутанный порывами ветра и пеленой облаков, будто повторял их движения и повадки. Как и раньше лекарь любовался великим небом, которое надеялся вскоре, по праву, называть своим.
  Наконец учитель позвал его.
-Снадобье готово и можно отправляться в путь, но вначале ответь: также тверд ты в своем желании стать птицей.
-Да – голос молодого человека звучал уверенно.
Тогда старец ввел ученика в пещеру и велел выпить мертвящий тело напиток, уложил на «алтарь» - упавший неподалеку от этих мест камень, с плоских верхом излучающий в темноте слабое свечение.
Парализованный и одурманенный юноша не мог видеть, как старец достал из глубины пещеры огромного черного орла, лапы которого были связаны.  В миг, маленьким острым ножичком, он разрезал грудь птицы и вынул трепещущее сердце. Потом, этим же ножом выполнил надрез на груди юноши, извлек живое человеческое сердце, поместив его в сосуд, который опустил на самое дно колодца, а на место сердца лекаря поместил птичье; затем, особыми движениями, закрыл грудь и втиранием масел затянул надрез. После чего влил в рот юноши несколько глотков «святой воды» из колодца.
  Три дня и три ночи молодой человек пролежал в беспамятстве, наконец, он открыл глаза и увидел перед собой лицо наставника.
 -Что было со мной учитель?- спросил он озираясь.
   Тогда старец поведал ему об операции.
   Юноша с удивлением смотрел на свою грудь с едва заметным маленьким шрамом. Он пытался прислушаться к сердцу, вроде бы оно билось как раньше, хотя было и что-то особенное в его равномерных ударах.
-Надо время, пока сердце полностью вживется. Ты еще человек, иди, помоги своему народу, а потом вернешься сюда, и я довершу превращение. Только послушайся моего совета: никому не рассказывай о себе.
   Когда юноша появился в селении, люди встретили его не особенно приветливо, но, узнав о чудесном лекарстве и увидев его целебную силу, так обрадовались, что в честь лекаря устроили празднество. Надо сказать, что в те далекие времена люди обожали всякие торжества, как возможность временно позабыть тяготы и рутину повседневной жизни, и за то, что на них можно было неплохо погулять, как правило, за  счет всей общины, поэтому они устраивали их и по менее значительному поводу.

   Кто-то из сидевших вокруг костра даже крякнул от удовольствия, а старик продолжал:

-Племя было заинтересовано в искусном врачевателе. А юноша вполне достиг того возраста, когда можно было подумать о свадебном обряде. Тем не менее, молодой человек не проявлял к данному делу заметного интереса и старейшины решили взять инициативу в свои руки.
   У одного из стариков была внучка лет четырнадцати, в то время, подобный возраст был вполне пригоден для брачной церемонии, кроме деда у нее никого не было. Юноша тоже остался без родных, что впрочем, значительно упрощало весь процесс.
   Девушка была скромна и красива как маленький горный цветок. Она помогала старику вести хозяйство. А когда выдавались свободные часы, ходила с подружками на луг или прогуливалась вдоль небольшого ручейка на краю селения, напевая наивные песенки. В такие минуты, со случайным порывом ветра до пастухов долетал ее приятный веселый голосок.
   С первых дней знакомства молодые люди почувствовали некую силу, притягивающую их друг к другу – это была, может дикая, но чистая юная любовь, неизвестная и непонятная им самим.
   Старик всячески поощрял их отношения, и люди в селении поговаривали о скорой свадьбе; но сердце лекаря не принадлежало девушке целиком, оно звало его ввысь, все сильнее и сильнее. И в один из дней, когда все незамужние девицы по обычаю отправились  на дальний луг к реке собирать цветы для гадальных венков, а значит, и внучки старейшины не было дома, молодой человек пришел проститься со стариком.
   Тот не хотел слушать никаких отговорок, и тогда лекарю пришлось поведать свою тайну.
   Пораженный старейшина долго не произносил не единого слова, разглаживая руками белую бороду и, наконец, молвил:
-Ну что ж, я не стану  мешать тебе, человек живет мечтой, хотя любовь, поверь мне, способна изменить судьбу любого.
   На следующий день лекарь незаметно покинул селение. С неспокойным сердцем добрел он до жилища отшельника.
   Однажды тот призвал юношу и сказал:
-Наступает пора превращения, ты должен выпить особый состав, после чего впадешь в беспамятство, а когда очнешься - мечта твоя сбудется.
   -Скажи мне учитель, смогу я, хоть на некоторое время, стать человеком?
   -Трудно научить человека летать как птицу, но сделать из птицы человека почти невозможно. Однако я заметил, что голос твой дрожит. Так ли ты тверд в своем желании? Если мечта твоя сильна, как и прежде иди и простись.…Простись с самим собой. Когда руки твои превратятся в крылья, и ты сможешь парить за облаками, будешь ли таким, как сейчас, весь мир станет другим!
   Юноша поднялся в гору знакомым ему путем. Там, в расщелинах скал, было укрыто орлиное гнездо. Много раз, лежа на сухом травяном ковре, лекарь наблюдал, как пара могучих птиц чертила круги в солнечной синеве.
   Еще при подъеме он заметил в небе одну из птиц, но вела та себя несколько странно. Орел чертил круги, но это были не спокойные величественные круги на большой высоте, а крутые виражи «вокруг крыла» с постоянной сменой направлений на небольшой высоте. Орлы обычно так не летают, подумал юноша. Птица была чем-то обеспокоена, и казалось, вот-вот сорвется вниз.
      Пройдя еще десятка три шагов, юноша увидел слева от тропы в расщелине фигурку присевшего ребенка. Можно было подумать, что он засыпает.
   Молодой человек  пригляделся и понял что перед ним женщина. Тут сердце его бешено заколотилось. Лекарь почти бежал к ней.
   Глаза девушки были закрыты, и казалось, она уже не подает признаков жизни.
   Юноша коснулся рукой ее лица.
   Несчастная открыла их. Слабо вскрикнула и потеряла сознание.
   Он взял ее на руки и отнес к пещере.
   Вода из колодца быстро  привела девушку в чувство. Придя в себя, она с трудом объяснила, что вынудила деда рассказать правду, после чего, сбежав из дома, отправилась на поиски, но заблудилась, и окончательно выбившись из сил, упала на «орлиной» горе.
  Юноша слушал, пытаясь разобраться в охвативших его чувствах, и вдруг понял простую до нелепости вещь: он был счастлив. Он понял, что заставляло его грустить и сомневаться – боязнь потерять навсегда простое человеческое счастье, на ожидании которого строится жизнь. Прежняя мечта показалась далекой и нелепой. Птичье сердце сжалось на секунду…, но он был счастлив переполнявшей его любовью, и казалось: никакая тяга к свободе не сможет пересилить это чувство.
   Молодые пробыли в пещере трое суток. На четвертый день решено было двинуться в селение.
   Юноша хотел попрощаться со стариком, поблагодарить за все и извиниться, но отшельник не появлялся с того момента, как лекарь принес девушку, и найти его было не возможно. Впрочем, он часто пропадал и на более длительный срок.
   Они вышли рано утром, было свежо и тихо. Юноша шел решительной поступью человека, твердо определившего свой путь. В его руке была сжата маленькая ладошка спутницы. Девушка старалась, как можно крепче прижаться к своему избраннику, словно боясь потерять его. Они уходили все дальше и дальше от пещеры, но в лучах восходящего солнца, выползший на теплеющее камни гад еще долго мог наблюдать две стройные фигурки, удаляющиеся на Запад.
   По возвращению домой была устроена свадьба.
 Лекарь стал врачевать, в их семье всегда был достаток, который только мог себе позволить искусный медик тех лет.
   Несчастье пришло внезапно: в Крым вторглись орды кочевников; к тому времени они завоевали степную часть полуострова и подошли к северной стороне  крымских гор. Над племенами, живущими в горном Крыму, нависла угроза. Отдельные селения, не насчитывающие и ста мужчин, способных носить оружие, не могли защитить себя от нескольких тысяч захватчиков. Отряды горцев, избрав тактику засад и внезапных нападений, перекрыли основные горные тропы. В одном из таких отрядов был лекарь. Крупных столкновений не случилось. Завоеватели, основную силу которых представляла конница, расположившись лагерем перед горами, посылали туда лишь небольшие разведывательные группы и, в конце концов, признав эту часть полуострова слишком нестабильной и непригодной для крупномасштабного скотоводства, повернули на восток.
   Противостояние продолжалось более месяца, более месяца лекарь не был в родном селении, а когда вернулся, узнал, что жена умерла при родах.
   Молодой человек не выставлял горе на показ, но стал еще более замкнутым и молчаливым. Вдовец часто уходил в горы и не возвращался по нескольку дней, а однажды не появился вовсе.
   В те дни были сильные грозы. Один охотник рассказал историю о том, что видел лекаря уходившего в горы, в тот момент погода резко испортилась, с гор стал расползаться неизвестно откуда взявшийся туман или облака. Вскоре мрак заполнил все пространство вокруг охотника, и он уже не мог видеть лекаря. Охотник повернул  к селению, но вдруг краем глаза увидел что внезапно, из глубины тумана, вырвалась большая белая птица, и в тот же момент   молния с оглушающим треском врезалась в скалу над обрывом, началась сильная гроза. С лицом, перекошенным страхом охотник добрался до селения и рассказал о случившимся.
   Когда дождь прекратился, решено было послать людей на поиски лекаря, они длились долго, но безрезультатно. Лишь один из пастухов нашел возле странного высокого камня на краю обрыва, рядом с тем местом куда, со слов охотника, врезалась молния, кожаный ремешок - амулет лекаря, на котором отсутствовали голубые камешки.
   Дед жены врачевателя, которого горе успело превратить в совершенно немощного старца, поведал историю юноши. Но не все поверили рассказам выжившего из ума старика.
   С тех давних пор решено было именовать этот камень: «человек с сердцем птицы». Некоторые запоздалые путники утверждали, что ночью при свете луны они видели фигуру человека, стоявшего на краю пропасти, но это мог быть ночной мираж. За данным каньоном появилась дурная слава: будто бы на дне его есть глубокие колодцы, ведущие чуть ли не в сам ад, стали пропадать люди, а старейшины говорили: что потерявший все лекарь не может найти покой и обреченный на вечное одиночество, переставший быть человеком, но так и не ставший птицей, бродит по каньону. Через некоторое время теснимый кочевниками народ покинул эти места.
   
   Старик замолчал. Луна окончательно скрылась за скалами. Все сидели, опустив головы,  невеселые мистические мысли будоражили воображение туристов. Обстановка  вполне к этому располагала. Ночь была дика и таинственна, словно в каменном веке. Просидев в оцепенении несколько минут, друзья не заметили, что старик ушел. Все выражали крайнее удивление, тщетно прислушиваясь, стараясь уловить хоть слабый шум удаляющихся шагов, тщетно, старец как будто растворился в глубине темной ночи.
   Время приближалось к полуночи, а, учитывая завтрашний ранний подъем, пора было ложиться отдыхать.
   Дружно сплюнув и помочившись в темноту, все разошлись по палаткам. Самсон чуть задержался, пытаясь проникнуться романтизмом ночи. Было темно, если не считать слабого света затухающего костра и поразительно тихо. Поселок давно спал и куда не глянь, до самой чернеющей дали не отыскать ни одного огонька. Почему-то не трещали цикады. В воздухе витало что-то плотное и таинственное, невидимое и потому неожиданное. Впрочем, это могло быть просто плодом возбужденного воображения путешественников.
   Самсону показалось, что на темно-сером фоне камня, на самой его верхушке есть нечто белое, похожее на большую сидящую птицу. Миг и птица исчезла.
   Испустив ряд испепеляющих четырехэтажных ругательств на старика, его рассказы и свое пылкое воображение, Самсон задернул полог палатки. Он еще долго лежал в забытье полудремы, ворочаясь и кутаясь в складки спального мешка. В голову лезли обрывки непонятных видений, но, наконец, усталость одолела беспокойство, и мой герой погрузился в царство ночного сна.


Что наша жизнь – предначертание,
Или случайных череда
Событий? Возможно предсказание.
Материалисты, идеалисты, ну и другая ерунда?

Вгрызаться в землю и сражаться,
Но есть ли смысл в такой борьбе?
Или взлетать и опускаться
Доверившись своей судьбе?

Я не хочу бесплодно спорить,
А расскажу лишь случай свой,
Способный разум мой расстроить,
(Пока я дружен с головой):



Из скорбных туч сияет лик Луны,
Как будто памятник по всем усопшим,
Кругом пейзаж из дикой старины
Все здесь уснуло в позабытом прошлом.

Я заблудился в сумрачном лесу,
Пока плутал с вопросом: «где дорога?»
Настала ночь, а ноги не несут,
Не преступил ли я «того порога»?

Ко мне был холм подъемом обращен,
Внизу поросший так обильно лесом,
Но взор мой был вершиной поглощен
Не отрываясь, с нервным интересом.

Там полный бледный мертвый диск Луны
Сиял, и все в его лучах блистало,
Но поражало пустотой скалы,
Там будто бы чего-то не хватало.

Был воздух чист на лунной той горе,
И света видно каждую частицу,
Но что за тень застыла в серебре
Расправив крылья одинокой птицей.

Человек на серебряной горе!
Кто он: мираж, отшельник, миф, спаситель?
Купая землю в лунном серебре
Заблудших душ неведомый хранитель.

А вдруг он вельд, и волос дыбом встал
И кровь застыла в жилах сгустком страха,
Для черных месс магический кинжал
Питает силой тьмы, восстав их праха.

Человек на серебряной горе.
Застывший будто в бешеном движении,
В глуши один, в зловещей тишине,
Кому готовит смерть и поражение?

Откуда-то раздался странный свист,
Меня как будто крылья прикоснулись,
Вновь тишина, и воздух свеж и чист,
И силы чтоб идти ко мне вернулись.

Не помню, как я вышел из тех мест,
Дороги не найти и со слезами,
Но, как Луны увижу  мрачный блеск,
Отчетливо стоит перед глазами

Человек на серебряной горе-
Страж ворот неизвестного мира,
Дикий холм, обращенный подъемом ко мне,
Но подъем этот: страх и могила.

Много  лет я искал странный лес,
То один, то друзей брал в подмогу.
Подстилается тайнами купол небес,
Не найти второй раз ту дорогу.

Человек на серебряной горе
В окружении лунного света,
Посылает сигнал не взошедшей заре,
Как маяк для скитальцев по свету.



   Самсону снилось, что он дома, но дом его расположен в центре большого города на очень оживленной улице, даже ночью он явственно слышал, как за окном где-то внизу громыхают трамваи, перезваниваясь друг с другом требовательными голосами, шумят машины, мигают неоном лампы реклам.
   Он подходит к окну и видит силуэты высотных зданий, их верх был темен, и казалось, уходил в облака, а низ переливался огнями зазывающих витрин. Там внизу мигали и бегали, бегали и мигали лампочками "стопов", "габаритов" и "поворотов" легковые и грузовые разноцветные автомобильчики, красные трамвайчики. Ночной город жил суетой.
   Самсон лег, и ему показалось, что он засыпает, но звуки снаружи были такие назойливо отчетливые, что сделать это было довольно трудно.
   Ему очень хотелось спать, ведь завтра ответственный день, он должен презентовать комиссии свой большой и очень важный проект, над которым столько работал. Самсон напрягает память и с ужасом и удивлением отмечает, что не помнит его содержание.
   Надо было отдыхать, но сон не приходил. В таком полузабытье, ворочаясь, он провел всю ночь.
   Утром Самсон, проделав ряд физиологических формальностей, оделся и направился в комиссию.
   Перед ним был длинный без окон коридор, освещенный тусклым больничным электричеством, с множеством одинаковых дверей, в которых можно было запросто запутаться.
   Из тех, что располагались в дальнем конце коридора, появились странные люди в штатских мундирах чиновников первой половины девятнадцатого века.
   Самсон ни как не мог сосредоточить взгляд на их лица, бросались в глаза либо непомерно вытянутые губы и носы, либо растопыренные уши и маленькие свиные глазки, «какие-то гоголевские рыла и морды и не одного человеческого лица» - подумал он. У всех были выпирающие животы, узкие плечи и большие, как тыква, головы. Их мундиры преимущественно зеленого сукна имели подозрительно оттопыренные большие карманы. В левой руке, прижимая к боку, каждый держал большую кожаную современную папку  с молнией, в каких обычно носят документы.
   Добрый десяток таких чиновников втиснулся в коридор. Они выстроились как на смотре в одну шеренгу, образовав длинный ряд зеленых шитых золотом животов и кожаных папок. Чиновники застыли, казалось, приготовившись слушать.
   Самсону никто ничего не сказал, но уверенной походкой он вышел на середину этого симметричного строя и хотел начать говорить. И хотя в руках у него было пусто, возникло чувство, что слова сами появятся в голове, надо только глотнуть больше воздуха. Он отвернулся, чтобы никто не мог видеть этого глотка и вдруг заметил позади себя  окно, неизвестно откуда взявшееся. Чтобы не затягивать дурацкую паузу. Самсон быстро сделал вдох и повернулся к строю, но внезапно обнаружил, что между ним и «комиссией», спиной к нему стоит странный человечек в темном плаще. Он был небольшого роста, на голове имел черный, как смола, короткий, но густой и слегка вьющийся волос. Лица пока видно не было.  Интересная деталь, подумал Самсон: человечек стоял вроде бы неподвижно, но в нем самом присутствовало некое неукротимое движение, казалось, что дергается и прыгает каждая, даже самая маленькая часть его тщедушного тела.
    Неожиданно со всего размаха человечек ударил одного из чиновников ладонью по щеке. Также внезапно появившаяся другая рука нанесла удар еще одному чиновнику, но не ладонью, а каким-то черным тонким предметом, не-то плетью или веткой, не-то мухобойкой. Руки у человечка были ярко красного, до ядовитости,
 цвета, но это была не краска или перчатки, руки светились изнутри, как будто их оболочка была сделана из мутного стекла и наполнена свежей кровью, в которую, вдобавок, помещена тускло светящаяся лампочка. Приблизительно такой же эффект можно получить если в темноте включить фонарик, а затем его стекло плотно накрыть ладонью.
   Человечек все продолжал лупить «комиссию», переходя от одного к другому и постоянно увеличивая темп ударов. Рук уже не было видно, как будто они превратились в лопасти бешено вращающегося вентилятора.
   Чиновники во время экзекуции вели себя довольно странно. Никто не избежал столь необычного наказания, однако никто не вышел из строя и не убежал. Они лишь старались уклониться от ударов или спрятать голову за соседа, но все продолжали стоять на одной линии, не отрывая ног, словно те приросли  к полу.
   Человечек с остервенением продолжал обрабатывать чиновников по щекам, лбам и носам. От бешеных пощечин головы покраснели и распухли. Но самое поразительное: человечек не обращал на Самсона никакого внимания.
   Один из членов «комиссии», стоявший с краю, уклонился на столько, что корпус его принял угол девяносто градусов по отношению к ногам, обутым в черные лакированные сапоги. Чтобы попасть ему по щеке, человечек повернулся в профиль, и можно было увидеть его лицо. Оно имело зеленую окраску ящерицы или лягушки. Цвет был четкий и яркий. Ядовитая зелень занимала всю открытую часть лица, обладавшего большим крючковатым носом с горбинкой и оттопыренными, сужающимися  кверху, ушами. Казалось, что зелень уходит в самое их нутро. Шея, в нижней части прикрытая одеждой, имела такую же окраску. Губы отсутствовали. Черты этого отталкивающего лица были поразительно знакомы и от того пугающими.
   Самсону надоело смотреть на строй подобострастно вытянутых жертв и истерику маленького уродца. Он отвернулся к окну, но окна уже не было. Тогда Самсон стал медленно поворачивать голову к шеренге, человечек тоже исчез, остался только строй «гоголевских» мундиров. Чиновники, все как один, раскрыли папки и стали показывать какие-то бумаги. Удавалось прочесть только отдельные фразы: «сознание собственной индивидуальности», «смерти нет», «все относительно», «борьба и единство», «сражение с мельницами», «о хлебе насущном», «внутри нашего сознания», «окружающее само внутри нас».
   Самсон не мог понять к чему подобный бред, но интуитивно догадывался – это и есть его доклад.
   Чиновники молча убрали бумаги обратно в папки и, откланявшись, жестами пригласили его выйти в ту дверь, через которую Самсон попал в коридор.
   Он возвратился к себе домой, где обнаружил запечатанный конверт с грифом: «чрезвычайно секретно». Раскрыв его, Самсон вынул ровный глянцевый белый лист бумаги, на котором было написано: «Ваше произведение находится на рассмотрении, Вы приглашаетесь завтра на комиссию, которая соберется для принятия окончательного решения».
   Наступил вечер, ночь. Самсон ложится спать, но сон не наступает. Опять гул машин и звонки трамваев за окном. В полузабытье его мучила все та же мысль: «надо заснуть, завтра ответственный день…» Но наступало завтра и все повторялось…

   -Ну и бред - прошептал проснувшийся Самсон и посмотрел на часы, их светящиеся стрелки показывали несколько минут первого. Он расстегнул  верхние пуговицы спальника и сел.
-Странно - думал Самсон - когда я ложился  было около двенадцати, я долго не мог заснуть, а когда все же это удалось, мне приснилась всякая чушь, теперь я проснулся. Получается, что между тем временем, когда я лег, и настоящим моментом прошло всего несколько минут.
   В палатке было душно, спать не хотелось. Просидев некоторое время, Самсон решил выйти на свежий воздух. Он поднялся, откинул одну сторону брезентового входа и вышел. Самсону сразу бросилась в глаза какая-то перемена, произошедшая в эфире царствующей ночи с того момента, как они разошлись по палаткам. Он долго осматривался. Не понимая, что вокруг так разительно изменилось. Та же тишина, темнота. И тут Самсон сообразил – темнота.…Во-первых – светила полная луна, а когда все уходили спать, она уже скрылась за горизонт; во-вторых – если верить часам, то он спал минут десять-пятнадцать, но перед уходом, костер еще догорал, а сейчас от него осталась только кучка остывшего пепла. Такого не могло быть, создавалось ощущение, что это другая ночь.
   Ничего не понимая, он посмотрел на часы, те показывали несколько минут первого. Самсон присмотрелся: секундная стрелка стояла на месте. Тогда он расстегнул внутренний карман куртки и достал электронную игру-будильник-«яйцеловилку». Включив подсветку, он обнаружил, что часы ничего не показывали. Все часы стояли.
   Сочно и неповторимо выругавшись, как это делает бравирующая молодежь, Самсон прислушался: не проснулся ли кто из товарищей, ему не терпелось узнать который час. Было тихо.
   Он решил плюнуть на все и уже собирался зайти обратно, но тут его взор, бегло пробежавший по темным окрестностям лагеря, остановился на камне, нависшем над обрывом. Зрелище было необычным: луна, большая и круглая, оказалась за вершиной скалы и была, как бы поделена ею на две равные части, у воображаемой головы истукана образовался серебряно-золотистый нимб. Но не только это приковало взгляд Самсона, само положение камня казалось непривычным.
   Имея желание разобраться, в чем дело, мой герой сделал несколько шагов к скале, его влекло какой-то непонятной внутренней силой. До камня было шагов сто. Чем ближе подходил Самсон, тем более убеждался, что столб стоит не так, как раньше. Наконец, подойдя совсем близко, Самсон понял, в чем дело и от этого открытия ноги его онемели, а по всему телу пробежался покалывающий холодок. Камень, той частью, которой был днем и вечером еще, повернут к обрыву, сейчас смотрел на Самсона. Голова его, как бы повернулась на сто восемьдесят градусов, да, это была именно голова. Самсон не мог разглядеть черты лица, но одно он видел отчетливо: каменный истукан улыбался.
   Самсон застыл на месте не в силах сделать хоть шаг, ему хотелось бежать, но Самсон панически боялся повернуться к камню спиной, он сделал несколько шагов в сторону, оступился и сорвался вниз. От страха и длительного падения Самсон потерял сознание.



Очнувшись, мой герой поднялся
И поубавив страха прыть,
Осмотром местности занялся
Да, где б фонарик раздобыть!

Он очутился в призрачном лесу.
Был скорбный лес дремучим и грозящим,
 Здесь не пройти ни только колесу,
Но и ногам не выбраться из чащи.

Все странностью наполнено кругом,
Ни огонька, на небе – только тучи.
В таком лесу не бросишься бегом,
А за спиной – скалы седые кручи.

Не зная, сколько времени прошло
Со страшного безумного падения,
Не понимая: что произошло,
Самсон стоял, как бог оцепенения.

Он одинок, остался: сам с собой,
И тут в который раз уж испугался
Услышав леденящий душу вой,
Что из дремучей чащи раздавался.

Вдруг чья-то тень паря, легко скользя
Приблизилась к Самсону ниоткуда;
Ее наружность описать нельзя –
Туман прозрачный, что за чудо?

-Ты кто?- Самсон пришедшего спросил,
Но прежний страх спокойствием сменился.
-Я? Я Никто – сей дух провозгласил:
Ничто я, Пустота, ты удивился?

«Ничто» в себе огонь рождает,
Но пламя быстро остывает,
Обильной влагой выпадает,
 Затем роса затвердевает,

Рождая твердый материал-
Основу всяких руд и скал,

Те возникают для того,
Что бы распасться в «Ничего».

Я замыкаю вечный круг
Всего, что видится вокруг.

А что есть «Что» и что – «Ничто»-
Вот философский тайный камень;
Схватить бы истину, за что?
Да не обжечься бы о пламя.

«Ничто» - не ведает преград,
«Ничто» - само себя имеет.
Жаль, показать не всем умеет
«Клад истины» и «истин клад».

Однако, мы с тобой родня,
Ну что, не узнаешь меня?

Вглядись, подумай не спеша.
Ну, понял? Я твоя душа.

Поймешь ли истину – не знаю,
Но показать могу тебе,
Везде бывать я успеваю:
И в бездне и на высоте,

Весь мир собою наполняя…
- Послушай дух, спаси от лая!

Ты слышишь этот страшный вой?
-Самсон не бойся, ты со мной!

- А что за зверь в лесной чащобе?
- Раб сына утренней звезды,
Но не был он ни в чьей утробе,
Не получая полной мзды,

От вечной муки злобно воет,
День мятежа не позабыв.
Пускай рычит и землю роет,
Не страшен нам его порыв.

-Он тоже дух? – Другого рода,
И я не одного с ним «года».

Он сторожит уже века
Ворота в «тридцать три греха».

Ну что, готов идти за мною?
- Озноб по коже - я не скрою.

Как нам идти сквозь эти ветки?
-Ты прав, они дурные метки

На нас оставят – не отмыться,
Но я, Самсон, могу как птица

Подняться в высоту небес.
Пройти нельзя сквозь этот лес,

Чтоб выйти из него на волю,
Туда зашедших, злая доля
 
В себя затянет навсегда,
Там ожидает их беда.

Тот лес, что: черная дыра.
Ну ладно, нам с тобой пора!

И дух, обняв его как брата,
Пройдя невидимые врата,

Легко над лесом воспарил.
Самсон чуть не лишился сил

От вида, что под ним стелился,
А дух все выше возносился.

Уже исчез кошмарный лес,
Кругом лишь темнота небес.

- Куда несемся, мой учитель?
- Ты, не участник будешь, зритель

Давно идущей длинной пьесы,
Но мы, с тобой, вернемся к лесу,

Он половина всех путей.
Раскрой глаза, смотри скорей:

Я покажу тебе сейчас,
В чем сущность жизни там, у вас.

Жизнь поразительна, жизнь ослепительна-
Высшая, смертным, награда.
Богом помазана, чертом повязана-
Праздника лучше -  не надо!

Мы познаем в ней победы, лишения,
Плачем, кайфуем, не любим,
Жаждем: лаве, мишуры возвышения,
Но, у предела, все губим…




Губим не мы, а природа «жестокая»
Рубит «с плеча до земли»,
«Финиш»! и скроет землица глубокая
Все, что забрать не смогли.

Счастливые дети: смеются, играют,
Зимой идет снег, летом - солнце сияет,

И плещется море и шепчется ветер:
Все лучшее детям на этом есть свете.

Но жизнь преподносит нам боль и страдания -
Так Будда однажды познал ее смысл.
 Внезапно, в  часы роковых испытаний
Мелькнет озарением скорбная мысль:

Что жизнь не стоит и полушки,
Не вечно будет наше тело,
Придет костлявая старушка
И быстро кончит свое дело.

Миром правит смерть! Мы все в ее руках,
И взмах ее косы – неумолимый взмах!

Она всегда с тобой, пусть даже ты не ждешь,
И кем бы ни был ты – от смерти не уйдешь!

Как рай, влюбленным, летний сад, и счастье птицы – у гнезда,
Но помните, уже зажглась неукротимая звезда.

Пусть лют и злобен дикий зверь, иль кроток слабый дух агнца,
Всепобеждающая смерть предаст всех тлену до конца.

Хозяин жизни -  человек, стремится выжить дикий  мир,
Но ангел смерти всех сильней, всего живого он кумир.

Миром правит смерть!

Нет ужаса страшней, чем этот, надежней нет, чем та тюрьма,
Извечный лед – могильный холод, темнее ночи -  склепа тьма.

Там неизвестность правит миром останков тех, кого уж нет,
Они не скажут о печали, в наш мир им не дадут билет.

И не уйти нам никуда, и разуму не избежать:
Терять родных, подруг, друзей, в конце концов, себя терять.

Рожденный, чтобы умереть, готовься сей надеть венец,
Восходит солнце в небеса, но и ему придет конец!

Как праздник жизнь всему дана, давай устроим пир по ней:
Вкусим всех смертных наслаждений, чем дольше жизнь, тем пир длинней.

Миром правит смерть!

(Мы слишком долго пировали
И свои души пропивали,

Но, впрочем, доброе вино
Ценней чем наших душ г…но!

Я привожу здесь свое мнение,
Но стоп, пошло уж отступление).

Герой без нервных отклонений:
Туп как бревно, здоров как жердь,
Сильней всех жизни впечатлений
Его приковывала смерть.

Самсону все время хотелось спросить,
Но тему такую кощунственно лапать,
Если мертвых не воскресить,
Зачем по ним убиваться и плакать.

ДУХ: - Все, как один, живут в надежде
Продлить хоть на немного бал,
Зло, друг на друге, рвут одежды,
А сатана гулять устал.

Он дирижирует оркестром
На протяжении веков,
Разносит звания и место
Для умников и дураков.

Не надо быть большим пророком,
Чтоб молвить: ваши все пороки,

Хоть нет товарищей на вкус,
Создали тройственный союз:

Любовь, богатство, ну и власть!
Отсюда, беды и напасть

Идут ко всей людской породе.
Бытует мнение в народе:

Что обладатель троекратный
Рай обретает необъятный.

Воистину земной есть рай!
Ну что ж, «рви когти» и дерзай.

Цель, да, она всегда прекрасна,
Заманчива и не напрасна,

Да вот, тернистая дорога…
Жалея поднятую ногу

Ставь осторожно, не спеша.
Иначе, брат, твоя душа…

Но если быстро не бежать,
То, можно к цели опоздать.

Так по костям, давай, вперед,
Чтоб рот разинул весь народ!

С рождения каждый выбирает
Свои пути к земному раю.

Одна беда – жизнь быстротечна,
Боль, сладострастье – все не вечно.

Всех поглотит земная твердь,
Ведь этим миром правит смерть!

Однако ты устал немного,
Летя небесною дорогой.

Мы далеко от «злого» места,
Здесь воздух плотный, словно тесто,

Кругом стеной стоит туман,
В нем есть реальность и обман.

Под нами видишь те огни,
Не манят ли тебя они?

Давай опустимся на землю.
- Послушай дух, тебе я внемлю,

Ответь понятными словами:
Живой ли город перед нами?

Обычный город перед тобой.
Здесь и куется рай земной.

Сейчас опустимся вдвоем,
Осмотрим, скажем, тот район.

Вмиг вниз герои устремились
И в чьем-то доме очутились.

Дом окружал красивый сад.
Пустые тюбики помад

Лежали прямо под ногами.
- Скажу, Самсон, я, между нами,

Раскрой глаза и посмотри:
Попали мы в район любви.

Любовь! Как много в этом звуке для сердца нашего слилось,
Аукнулось – отозвалось.

Любовь: Ромео и Джульетта,
Письмо Татьяны – что-то, это,

Раскрой объятия, позови!
Не буду плохо о любви.

Давай раскроем лучше уши,
К тому окну иди, послушай…

-Удобно ли такое будет?
-Сейчас мы души, а не люди,

А так, конечно стыд и срам
Внимать во тьме чужим словам,

Не к нам с тобою обращенным,
К тому ж любовью окрыленным,

Но, чтобы истину познать,
Нам надо кое-что узнать.

Они направились к окну,
Где, сквозь ночную тишину,

Лилось любовное признание,
 Сквозь ритм неровного дыхания:

Я ни несчастлив был, но много дней напрасных
Прошли как сон в тумане разных дел,
Мне не хватало ясных глаз прекрасных,
Я встретил Вас, как в песне, обалдел.

Казалось, будто просто развлекаюсь,
Но день тот что-то в сердце изменил.
Я и сейчас об этом дне не каюсь,
Хоть на беду увидел - полюбил.

Чувствительна, желанна, непонятна,
Раскрыв себя в угоду наслаждению,
Пылаешь страстью жгучей, необъятной,
Отдав самоконтроль – самозабвению.

Пускай я знаю, как с другими ночь минует,
Нет, я не девственником полюбил,
Одна лишь женщина святая существует
У самых даже влюбчивых мужчин.


ДУХ: - У них любовь сейчас, пожалуй,
Однако этих слов не жалуй.

«Ничто не вечно под луною»…
Жаль не увидим мы с тобою:


Как этот  славный «Дон Жуан»
Сердца других сражает дам.

И скольким так же вот поется,
 Потом любовь, как ваза, бьется:
 
Разрыв, разбитые сердца,
И снова песням нет конца.

Но, в них всегда одно и тоже:
Ты для меня всего дороже,

Клянусь любить тебя одну!
Задеть душевную струну

Довольно просто чувством страстным,
Свеча сгорает не напрасно,

Но что потом – остывший воск
Когда со слов слетает лоск.

Чужому сердцу не прикажешь,
А своему, когда откажешь?

И много ли на свете пар,
Где не был бы никто «обутым»,
И где не приносили в дар
«Рогов» и прочих атрибутов.

Вон, слева есть окно другое,
Пойдем, послушаем с тобою

Что происходит ныне там.
Пройдя сквозь пыль оконных рам,


Пред новой спальней очутились
И слушая, остановились,

Интимный тихий разговор
Двух душ, судьбе наперекор,

Презревших омут расставания.
Вот сущность этого признания:

Твое новое имя мне не знакомо,
Круг твоих друзей мне не известен,
Но я случай искал, чтоб увидится снова
И так ждал, как не жаждут и кровной мести.

Мы оказались правы, не приклоняя колен:
Временных разлук исчезнет тень,
Любая вина превращается в тлен,
Переходя комком веры в завтрашний день.




Свеча догорает, но ты говоришь, что гасить ее рано,
Я ждать устал, хочу потушить свечу.
Я залечу, и ты залечишь все раны,
Вряд ли забыть разрыв, не обращаясь к врачу.

Мы будем вместе, мы будем вместе,
Даже если нас разлучит Пегас,
Наперекор судьбе сольемся в песню,
В памятник любви возвеличат нас!


ДУХ: - Вот это кажется любовь!
Пусть не кипит как лава кровь

(так рифмовать довольно пошло).
Любовь в разлуке ненадежна.


Найдя окно очередное,
Они приблизились, там двое,

В объятиях пламенной любви,
Горячий разговор вели,

Похожий на воспоминания
Или минуты ожидания.

Быть может, кто-то им мешал,
Но страсти жгучий был накал:

- Когда останемся мы лишь вдвоем,
И ночь нас скроет тишиною нежной.
Когда зажженные одним огнем
Мы воспылаем страстью неизбежной.

Когда останемся мы лишь одни,
Преодолев сомнение наветов.
Когда любви зовущие огни
Осветят тускло трепет силуэтов:

Кровь зажжет желания, тактом напряжения
Задрожат колени, улетят сомнения.

От кипящей лавы бешеных стремлений
Раскалится воздух сменой настроений,

Выстрелом вулкана чувства разбросает,
Жаждою истомы сердце испытает,

И из этой бури страсть ударит громом,
Разнесется криком и утонет стоном.

Вихрь поднимет души и швырнет на скалы
Штормовой волною, превзойдя все баллы,

Смерчем-ураганом, огненной грозою.
Замолчит сознание лопнувшей струною,
 
И в зените боли вдруг родится радость,
В забытье эмоций – поцелуев сладость,

Нежно и умело губ коснется ветром…
ДУХ: - Но, любовь остынет, чувства станут пеплом,

Тот покроет землю влагой быстротечной,
Что отмоет звезды на дороге млечной,

Утолившись страстью, ночь уснет прохладой.
Что любовь такое, что от нас ей надо?


Я не хочу все очернить,
Бессовестно цинизм излить

На чувств прекрасных пробуждение:
Любовь дарует нам рождение,

Она чудесна, спора нет.
Я, о другом, ох  сколько бед

Любовь приносит нашим душам,
Не спорь, Самсон, меня послушай,

Ведь что касается любви,
То в ней не только: «позови»,

Не совершу сейчас признания.
Сказав, что в ней есть:  расставания,

Терзания ревности, сомнения,
Обиды, страхи, унижения,

Ну, разве это благодать:
Навечно милого терять?

Мне будешь страстно возражать:
«Всей этой дряни не видать

Когда действительные чувства».
Не стану в позу я Августа,

Пусть каждый судит про себя:
Жил он, любя иль не любя.

Писать классическую чушь
Довольно просто: «всякий муж,

Иль дева страстно, друг для друга,
Пойти на все готовы». Туго

«По жизни» этот идеал
Проходит – спектр слишком мал,

А выбор будет побогаче.
Короче так, скажу иначе:

Когда бы все как у Шекспира,
Разводам путь один – могила,

(Хотя немного я приврал
Шекспир – трагедии писал.)

А так, коль страстью запылал.
Пройдешь сквозь то, что я сказал.

В саду страдалец одинокий,
Какие он нам даст уроки,

О чем в полночной тишине
Он плачет звездам и луне.


Они подкрались незаметно
К кусту,  где грустный безответный

Шел сам с собою разговор.
Был пуст и неуютен двор,

Как безысходны только дни
Рабов утерянной любви.

Скулил он жалобно – тоскливо,
Взирая в небо сиротливо:

- Тебя я встретил  на изломе жизни,
Как тот, кто много лет прожив в глуши,
Но убежденный раньше в атеизме,
Вдруг веру обретает в суть души.

Как тот, кому звезда зари – подруга,
Чья безысходность дней давно предрешена.
Нет центра у прямой, нет выхода из круга,
Есть впереди лишь смерть и тишина.

Я убегал от этих мыслей прочь,
И жизнь текла лениво и спокойно,
Вдруг ты вошла, как входит в вечер – ночь:
Неотвратимо, медленно, достойно,




Как ночь, что облегчает тяжесть вежд,
И серебром луны стуча по сонным крышам,
Дарует спящим призраки надежд –
Знак откровения посланного свыше.

Я слишком стар, ведь возраст мой века,
И на челе грехов различных шрамы.
Мне не найти проход у тупика,
Я больше разрушал, чем строил храмы.

Ты как цветок прекрасна и чиста,
Но нежность ищет силы и покоя.
Мне не начать с заглавного листа,
Ты молода, и я тебя не стою.

Тогда еще я мог любовь забыть,
Но небеса решили по-другому:
Мне страсть, как жерло горна раскалить,
Тебе, подобно ветру ледяному,

Задуть, и сразу льдинкам нет числа;
Нас развели снега и расстояния.
«Ты потерял меня» - сказала и ушла,
Оставив лишь ошибочность терзания.

Я все стремлюсь в заоблачную высь,
Что мне теперь  до форса или позерства,
Но говоришь: проснись, смотри на жизнь
И проявляй не гордость, а упорство.

И может ли сравниться яркость звезд
С огнем в окне, с уютом тихим дома,
Со скромностью простых семейных гнезд,
И высотой родимого балкона,

Где будет тот, кто сердцу люб и мил.
Открой устало тоненькие двери,
И ждет тебя счастливца сонный пыл,
И маленькая радость в колыбели.

Есть путь на запад, есть тропа вперед,
Есть тракт назад, чтоб там начать сначала;
Моя дорога – призрачный полет,
И сколько не лететь: все будет мало.

Моя любовь умеет долго ждать.
Там, у развилки, на дороге млечной,
Когда-нибудь мы встретимся опять,
И вновь сольемся крепко и навечно.


ДУХ:                - Хочу услышать твое мнение
Про это скорбное скуление?


САМСОН:                - Что ж, в жизни всякое бывает,
Могу сказать наверняка:
Яд тоже: лечит, убивает,
Я лишь не понял про «века».

И чувствую – туман напущен,
Какой-то город не такой.
ДУХ:                - Я только «краски» сделал гуще,
А так, обычною ногой

Ступаешь по земле обычной,
И нет мне интереса лично

Тебя обману подвергать,
И чтоб сомнения изгнать

Мы двинем малый свой отряд
Узнать, что дальше говорят.


Сбылось смешливое пророчество:
Меж старых брошенных могил
Другой любитель одиночества
Стоял и что-то говорил.

Они подкрались слишком близко.
Страдалец, в позе обелиска,

На крест оперся как на меч
И изрыгал могилам речь:

Я бродил среди снежных кустов, круг чертя,
Безысходную думу, ведя обо всем,
Я так и не узнал, как зовут тебя,
Я не нашел твой дом.

Я не знал где забыться сверкающим днем,
По ночам эта мука сильнее еще.
Как кровь жизнь капает страшным сном,
Хоть умри, но прими начертание ее.

Я не знал: где возможно увидеть тебя,
Но чувствовал – ты далеко, далеко.
Дверь открыта, но вход в память старого дня,
С замурованным завтра – жить нелегко.

Мне хотелось вернуться обратно туда,
Понимая, что там тебя нет, как и здесь;
Разорвали нас сны, километры, года –
Безысходная глупая страшная месть.

Я буду вспоминать тебя всегда,
По шелесту листвы – услышу голос,
Ночами освещает путь луна,
В ее дорожке твой пушистый волос.

Нас сотни верст отныне разделяют,
Но ты, моей беды не замечай,
Меня воспоминания окрыляют,
Будь счастлива вовеки и прощай!

Господи, боже мой, смерть неизбежна всем,
Скука и пустота, грязь и полоски луж,
Следующим уйду я в этот последний плен
И ты будешь со мной на открытом пространстве душ.


- Дух, можем мы ему помочь?
- Не знаю,  боль не превозмочь,

Но впрочем: время лечит все.
- Так может, мы его спасем?

- Ну что ж, попробуй, обратись…
САМСОН: - Несчастный, к душам повернись,

Стоящим сзади, нас не бойся
И не терзайся, успокойся,

Поведай тихо, не спеша:
О чем грустит твоя душа.

- Идите прочь, я вас не знаю,
Чужим себя не открываю!

Любовь – хрусталь из грез и слез,
Скорей расплата, чем нажива.
Я так паршиво ее нес,
Но как мне без нее паршиво!


ДУХ: - Идем, нас кажется, послали,
Поможем мы ему едва ли.

Сейчас он по уши влюблен,
Не хочет знать других имен.

Чужому горю я не рад,
Но, упустил – сам виноват!

Таким  как он, любовь земная
Не дарит счастья, я уж знаю.

Всего известно два пути,
К ним дверь не тяжело найти,

Трудней всего осуществление,
Здесь будут прения и трения:


Иль ты «певец» непревзойденный,
В себя, как в божество, влюбленный,

Холодный циник, крепкий хват,
И дело движется на лад,

Боец и хитрый обольститель,
Сердец и судеб покоритель,

Иль размазня, слабак и тряпка,
С самим собою не в порядке.

А середина?- Боже мой,
Не так доступен рай земной,

Как это может показаться.
За счастьем тяжело угнаться.

За что влюбляются в мужчину,
Пока отбросим кошелек,
За ум, уверенность и силу,
Смотри хоть вдоль, хоть поперек.

А дальше каждый строит сам
Очаг и дом своим словам

И держит имидж, а иначе
В любви вам не видать удачи,

Чуть только слабость показал,
И понеслось: «базар-вокзал»,

В дальнейшем: кем не становись,
Но с добрым именем – простись,

Жена не будет уважать,
Коль потеряешь свою «стать»,

Подруга: рано – поздно, бросит,
Так ветерок любовь уносит,

Степенно превращаясь в шквал,
Я сам такое испытал.

Точнее – ты, когда был мною.
Я все запутал, черт с тобою,

Хоть раз в глазах их упади
И не видать тебе любви.

Хотя любовь бывает зла:
Полюбит девица козла.

И дух, Самсон аж обомлел,
Смешливо шлягеры запел:

- Дремала стража у ворот,
Восток окрасил лучик первый
Когда печальный Ланселот
Прощался с молодой Дженервой.

- Прими в подарок замок Наш,
И власть вложи в свои десницы.
- Нет, подарите лучше плащ,
Что на ветру как крылья птицы.

- Послушай зов открытых плеч
И становись моим супругом.
- Нет, подарите острый меч,
Он будет мне надежным другом.

- Тогда, хоть в дар возьми меня,
О, как сильна любовь земная!
- Нет, подарите мне коня,
Чтоб мог скакать не уставая.

Неоценим любви огонь,
Но мне дороже год от года:
Как бритва – меч, крылатый конь,
Плащ вместо дома и свобода.

Ночью звездной лунною в дальней стороне
Ты не станешь милая помнить обо мне,

Томной страстью бешенной воспылав опять,
Нового любимого будешь целовать.

Ночью звездной лунною в дальней стороне
Ни о ком не думаю, только о тебе.

Завтра в схватке бешенной вся погибнет рать.
В чистом поле, раненый, буду умирать.

Но переделов смысл вульгарно.
САМСОН: - Ты, дух, испорченный кошмарно,

Я и не знал, что ты имеешь
Подобных песенок набор.
ДУХ: - Когда бессмертие заимеешь –
Получишь вечность в приговор,

И обреченный на познание,
Но, зная: цели не достичь.
Тогда поймешь мое терзание,
Такое сможешь ты постичь,

Услышать иногда такое,
Или увидеть что другое –


Мечтой покажется ГУЛАГ,
И запоешь еще не так.

             САМСОН: - Так что, любовь  выходит – плохо?
ДУХ: - Я эту чушь не говорил,
Жить без любви – что жить без вдоха,
Мир без нее – лишь мир могил.

Любовь – как вечное движение,
Но жизнь объемна – «сэляви»,
Любовь дарует нам рождение,
Но есть и смерть из-за любви.

Любовь прекрасна и велика,
Она как движитель всему,
Но в свете божеского лика
Плодит и розы и чуму.

Ну, вспомни: Трою и Елену,
Любой классический сюжет,
Любовь не чувствует подмену,
Она слепа, и сколько бед

Рождает в страсти безупречной…
САМСОН: - А ты, ну я в той жизни, вечной,

Дай разобраться: я – там ты,
А в прежней жизни любил я?
ДУХ: - Спешить не будем, без мечты
Не человек ты, а свинья!

Хотя, я знал одну любовь,
Не помню: в той иль этой жизни,
Дай испытаю чувства вновь,
Себя, поймав на атавизме.

И дух, Самсон расплющил рожу,
Запел как  юноша, о боже!

- Когда звезда, как знак зари, взойдет над полем,
Когда траву накроет предрассветный сон,
Я появлюсь у твоих ног, нет, я не болен,
Я просто по уши, по небеса влюблен.

Когда восход окрасит землю медной жестью,
Когда уже светло, но все еще озноб,
Услышишь обо мне, и с этой странной вестью,
Да что она тебе – как поцелуи в лоб.

Когда ветра сорвут листву с плакучей ивы,
Когда вода морей осветится огнем,
Я опаду как лист, как колос спелой нивы
Мы целостность, но нам не жить вдвоем.


Что моя жизнь – глоток надежды перед бездной,
Я проживу лишь миг и кану в небытие,
Но в битве – битв бесцельной, безвозмездной,
Я отсеку сомнения, страхи и нытье.

Я притворюсь пустым, смешным и безмятежным,
И в тот момент – когда конец судьбе,
С последним выдохом пусть низменным, но нежным,
Взлетит моя любовь к единственной тебе.

Ты проживешь свой миг и даже не узнаешь
О том, что я страдал, был рядом и любил,
Судьбу свою, как книгу, пролистаешь,
Ее я не читал но, все-таки, хранил.

Наступит главный день, рожки не заиграют,
Одна, ночной порой, со мраком vis-a-vis?
В мир тьмы и тишины, где тени оживают,
Взлетит твоя душа – туда, к моей любви.


- Ну, ты и типчик, мой «нутрец»,
Дай объяснение, наконец,

Но, чур, без маний и «воды»,
Ядрена вошь, туды-сюды,

Развел тут сопли словно баба
И ритм гуляет, пишешь слабо,

Как понимать весь этот бред,
Такое было или нет

С тобой, со мной, ну с нами вместе?
Дай мне осмыслить все на месте.

- Прости, Самсон, я пошутил,
И ты напрасно гнев излил

Себе, испортив настроение.
Я не поставлю под сомнение

Свой удивительный урок,
Коль ты переступил порог…

Любовь и душам как награда,
Об этом знать тебе не надо.

Тебя хочу я научить
Как выжить, а не как любить.

Любовь – опасная дорога,
Где: снизу – ад, а сверху – рай,
Она: и счастье и тревога,
С ней, как и с бомбой, не играй.

Хотя, соврал: резвись отменно,
Но не расслабься от побед,
Любовь, как ножик, откровенна:
Чуть зазевался – пальца нет.

Она одна из тех причин,
Что лупят в головы мужчин

Струей огня из огнемета –
Так ищет дураков работа…

Любовных сладостных забот
Дай боже нам на целый год!

А будешь мне, душе, грубить,
Дам чашу горькую испить

Неслабых пней и оплеух,
Ты не смотри, что я лишь дух.


Ведя свой разговор спокойный,
Дух, и герой мой недостойный,

Шли улицей в начале темной,
Но вот, огнями освещенный,

Большой проспект открылся им:
Огни реклам и шум машин.

- Богатый город современный,
САМОН: Видать у мера вкус отменный,

Красивых зданий высота,
Кругом ночная суета.

На их пути открылся бар.
ДУХ: - Наверно, неплохой навар

С него снимают ежедневно,
А если нет, тогда уж верно

Там отмывают свои бабки,
Пока им не «подарят тапки»,

Те, кто на воле задержался,
Кого казенный дом заждался.

Машины к бару подъезжали,
Из них ребята «выпадали»

И заходили в двери бара,
Откуда дымного угара

Струился сладкий запашок.
- Самсон, азартный ты игрок?

Мы перешли в другой район,
Любовь к богатству правит в нем,

И это тоже рай земной.
Идешь уверенно за мной?

А если ты идти устал,
Давай освоим сей подвал.

Мы говорили о любви,
Вот ее фея – посмотри.

Пасет какого-то клиента,
Дождалась своего момента

И подцепила фраерка,
 Ее работа нелегка.

Эротика – запах живого тела.
Нет взаимной любви, да какое вам дело!

Знакомые на одну ночь
Испить эту чашу не прочь.

Жаркий поцелуй от холодной души
Подарить просто так не спеши.

Секс и богатство держат связь,
Но, между нами, это грязь!

Ее печать мы все несем:
 Купить, конечно, можно все,

То, что искусственно дается
И для продажи создается,

Одно скажу я вам друзья:
Жаль искренность купить нельзя!


 Они проникли внутрь бара,
Там, среди винного угара,

Веселая толпа гуляла,
К столам радушно приглашала

Того, кто этого желал
И попадал в банкетный зал.

Столы ломились: яства, пития.
Давно идущие события

Собрали здесь гуляк не мало.
Толпа девиц их окружала

Шальных, грудастых и ногастых.
Средь пошлых пьяных шуток разных

Мысль можно различить одну:
Гимн развлечению и вину.

Самсона, с Духом, пригласили
К любезному столу подсесть.
И те, участников спросили
Что вместе их собрало здесь.

- Жизнь – удовольствие и радость-
Поведал кто-то им в ответ.
- Успей испить всю эту сладость
Пока отпущено нам лет.

Давайте отпоем себе мы панихиду
С веселостью гуляк, а страха нет и виду,

И каждым новым днем свои поминки справим,
Не будем унывать, мы мира не исправим.

Кому-то повезет, другой – всегда несчастный,
К фортуны колесу мы с вами не причастны.

Нет справедливости во всем подлунном мире,
Где каждый человек – мишень в огромном тире,

А целится по нам случайность – вот слепец,
И знать нам не дано:  когда и чей конец,

Когда раздастся выстрел случая слепого,
Но он настигнет нас, не может быть другого,

А с нами мертв и мир – вот парадокс сего:
Как будто все и есть, и нет уж ничего.

Но это там, потом, сейчас здесь пир идет,
Не будем смерти ждать, она нас не пройдет.

Пусть миром правит смерть, так сочиним ей гимн:
Да здравствует она, бескрайний властелин!

Восславься тьма и червь и тлена пустота,
Настанет день и час – мы попадем туда.

Ну а пока ты здесь: душою не остынь,
Испробуй счастья мед и горести полынь,

О мертвых не горюй, потомкам не завидуй,
Измену  не прощай, но позабудь обиды,

Как пир среди чумы веди по жизни бег,
Да, миром правит смерть и слава ей вовек!


Покинув, все ж, банкетный зал,
Что беззаботно так гулял,

Самсон и дух, идя по бару,
Ведя досужие базары:

Есть в жизни счастье или нет,
Зашли в уютный кабинет.

Клиенты в карты там играли,
Питье лакеи подливали,

Кругом закусочка стояла,
Приятный дух распространяла,

Кроился карточный разбор
И шел шутливый разговор:


- Подай шампанского шельмец, да поживей
И осетринки посвежей, да побелей.
Не так уж много нам осталось в жизни дней,
А ну-ка пей, да веселей.

Ты помнишь длинные рассветы тех ночей,
И магаданский с ног сшибающий мороз,
А ширь колымских с небом сросшихся полей,
И стук  товарника крутящихся колес.

Еще бутылочку подай мне поскорей,
Мы помолчим, до полной беленькой налей
Не так уж много нам осталось в жизни дней
А ну-ка пей, да веселей.


ДУХ: - Авторитеты старой масти.
«Юнцы», те сразу рвутся к власти:
Всё в депутаты, в бизнесмены-
Не нюхав нар, схватить все темы.


Не став дослушивать беседы
Про прошлые чужие беды,

Они попали в общий зал.
И Дух, Самсону, указал

На двух скучающих мужчин.
В помятом фраке был один.


Другой, озлобленный, но гордый
Пугал военной униформой.

Тот, что одет в помятый фрак,
На вид совсем был не дурак,

Но равнодушной ностальгии
Нес на своем лице печать,
Его, как прежних, опросили,
А он и не желал молчать:

- Я просто жалкий неудачник,
Но мне теперь уж все равно.
Я не решил судьбы задачник
И счастье мне не суждено.

В безделии, богатстве и любви
Хочу я пребывать, встречая старость,
Мне это не дано, какая жалость,
От искушения боже сохрани!

В бассейне с champaion, выпив утренний coffee,
Лежать, расслабившись от неги томной,
И пить пузырчатые волны
От искушения боже сохрани!

Не смог в чужое запустить руки,
Но, на себя не наложу я руки,
Нет с жизнью неприятнее разлуки,
От искушения боже сохрани!


Другой продолжил эту тему,
Но поменяв эмоций клемму:

- Меня, как липку, обделили,
Страну давно всю поделили,

И все нахапаться успели,
А мне везде закрыты двери,

И некуда теперь идти,
Перепахали вверх пути,

И нет ни денег, ни квартиры,
За что «дырявили мундиры»!

Жена ушла, я одинок
И пуст мой тощий кошелек.

Так жить совсем уж невозможно:
Нигде не нужен безнадежно,

В петлю пытался влезть – не смог,
Вложил письмо в конверт и … сжег.

Плюю на вас на всех, на этот мир,
На то, что долго делал и ломал,
Плюю на ваш идущий чумный пир,
Я на себя давно уж наплевал.

Сказал и сам «ушел на дно» -
Хлестать дешевое вино.


ДУХ: - Какой пассаж, какой смутьян,
Да этот парень просто пьян!

Готов все оплевать до дна,
Когда закончится слюна?

Не плюй в колодец – пить придется,
Потом тебе и отзовется!

Тут есть и «поп и попадья»,
Да полно, бог ему судья!

Смешные люди, из-за денег
Готовы глотку всем порвать
Подсунуть «куклу», сунуть «веник»,
Схитрить, с три короба наврать.

Из-за опилок древесины,
Из-за цифрованных бумаг
Бегут галопом что есть силы,
Презрев и стену и овраг.

Ну, разве вы не дураки:
Рисуют деньги Кравчуки,

Монетный двор и банк Нью-Йорка.
Но дружно «ложа» и «галерка»

За них продаст и мать, и душу,
А встанешь между – вмиг задушат.

Вот где обман уж так обман,
Какой в тех деньгах есть дурман,

Бумажка, стыдно посмотреть,
Ей разве что-то подтереть,

И не оденешь и не съешь,
И не заткнешь надежно брешь,

В грозу – надежнее брезент,
Но говорят – ЭКВИВАЛЕНТ.

Но бедность досаждает нам
Сильней любого из ненастий,
Она – зависимость и срам,
Она -  причина всех несчастий.

САМСОН: - Тогда как быть, коль деньги хлам,
Но без него, «трамтарарам»,

Мне не достичь успеха в жизни?
ДУХ: - Про то, что «деется» в Отчизне

Сказал давным-давно Крылов:
«Захапай сыр и будь таков»!

Однажды: лебедь рак и щука
Добились права воз тянуть
Добром груженый – просто мука,
Но, в той детали, скрыта суть.

Залезли в упряжь, стали в дуги,
Пыхтят на весь звериный свет
И тянут так, что рвут подпруги,
Но, как известно, толку нет.

Кругом толпа зевак большая,
А также те, кто воз грузил
Собрались, труд их обсуждая:
«Да, тянут воз, что есть в них сил.

Смотри, стараются как черти,
Аж рвут пупы и пот рекой…»
Им лебедь: верьте иль не верьте,
Но нам давно за труд такой

Положен дом, паек и льготы,
Работа наша тяжела:
О вас все думы, да заботы,
Труды и добрые дела.

Настала ночь – работе баста,
За первым канул день второй,
Но дела нет и все напрасно,
Народ качает головой.

Но только ночь, и три героя,
Продумав как исполнить кражу,
Друг дружку полюбовно кроя,
Умело с воза прут поклажу.

Как день – опять пустые споры,
Интриги, сплетни, шум и гам,
О том, как надо разговоры,
А воз стоит и ныне там,

Но лишь легчает год от года.
Тот воз – есть кошелек народа.

Всегда допущенные к власти,
Изображая пыл борьбы
И обещая рай, да счастье,
Дойти, готовы до пальбы.

Но все спокойно в кулуарах,
Нет разногласий, ясен путь:
Чужим добром набить амбары,
Украсть, присвоить, обмануть.

В подобном деле опыт, лад
Крепчает с каждым новым годом.
Для трех героев – просто клад
Сей воз, нагруженный народом.

На них и палка и свинец...,
Да жалко Ельцин не боец,

САМСОН: - Он сам попал как кур во щи.
ДУХ: - Самсон, помилуй, не трещи,

Ты близко все воспринимаешь,
Отсюда смысл не понимаешь.

Тебе б такое «плохо» в дом,
Не петухом ходил – орлом!

Коль жить не хочешь в дураках,
Держи вожжу в своих руках,

И не надейся, что Мессия
Разбудит спящую Россию.

Кругом грабеж, дележ, насилие –
Опять российское бессилие!

Чего ты ждешь, проходит век,
О, бедный русский человек!

Лютуют морозы, в лесах воют волки,
Над избами дым, сквозь промерзла река,
Холодные зимы приходят надолго,
То русские зимы – большие снега.

Журчание капели, выходит подснежник,
А где-то над полем сверкает гроза.
Цветут тополя пусть не броско, но  нежно,
То русская нежность – в России весна.

Пьянящий вкус трав, золотые рассветы,
Зеленых березок святая стена,
Грибные места – это русское лето,
Из свежего сена теплится копна.


Бег крепких коней по разжыженой грязи,
С заснувших деревьев слетает листва,
Пустой паутины полопались связи,
То русская осень – сыра и пуста.

Крик жалобный птицы вершит расставание,
Лежат сиротливо большие поля,
Спокойный ход рек и погост без названия –
Забытая богом родная земля.

Терпела ты столько ужасных страданий,
В заплатанном теле держалась душа,
Не выдержав пыток, проклятий, терзаний
Идешь,  и хромаешь,  вперед не спеша.

Гноили, ломали, душили, кроили
В безумии опыта: встанешь ли ты,
Зловоньем и кровью обильно поили,
Сумой и тюрьмой растоптали цветы.

Дорог необъятных, как руки, развилки,
Пушистые ели и сосен слеза,
В России глаза заливают бутылкой –
Синее озер у России глаза.

Как быть, Самсон, все очень просто:
Держи свой меч, как бритву острым.

Что до твоей родной земли,
То там, «окно не отвори»,

И вовсе – роща коммунизма,
Причем, поставленная «призма»

Так исказила белый свет,
Что пляшет он кардабалет.

САМСОН: - «Прозрачный», помнишь Симферополь?
Дух испустил протяжный вопль,

-Конечно, помню, мой Самсон,
Не удержу протяжный стон,

И сонм приятных сердцу дум:
Очередей за мясом шум,

Дешевых девок в парках рой,
Да черных волг сердитый вой,

А у пивнушек мужики
Хлебают водку, словно воду,
И «Попик» держит «пол руки»
На обозрение народу.


Как там сейчас идут дела?
САМСОН: - Цена на водку – «не ура»!

Зато дурман со всех морей,
Да ноги стройные хорей

Прельщают зрение в грязных парках.
Бандиты ездят в иномарках,

Толпа за гречкой, нет муки,
Но Ленин держит «пол руки».

ДУХ: - Я так и думал почему-то.
Здесь на раздумие – минута

Не подчеркнет размер ума,
Тут надо взвешивать года.

Я, было дело, поспешил
И глупо для себя решил:

Мой город давно уже стал мне чужим,
Дом захватили враги,
Я покину это солнечное место – Крым,
Здесь не будет больше моей ноги.

Я забыл свое имя и выкинул паспорт,
Я ушел в никуда через призму дождей
 Вам меня не понять через собственный транспорт:
Нелегко жить без благ, но характер важней.

На поезде жизни я хочу в эту даль,
Где сливаются сны с высотой облаков.
Вера в завтрашний день – похотливая тварь,
Что родит беспредел, обольстив дураков.
The last in line – у последней черты
Я забуду тот лес, где зарыт мой «лимон»,
The last in line – позабуду черты
Те, в которые был так безумно влюблен.

Сам заварил дело,
А теперь трушу:
Просто я потерял тело,
Но не обрел душу.


Самсон, герой мой, ты же молод, ну что за мыслей череда:
Да не дай бог в ночи присниться кому такая ерунда,

Знать сердце в небо все стремится,
Увы, Самсон, оно не птица…

Есть преимущество в итоге:
Ему нельзя отрезать…ноги.

А Крым на пастбища уж беден,
И горный воздух даже вреден,

Как впрочем, воздух всей страны,
Где время «рыцарей луны».

Богатства с ними ты не слупишь,
Получишь пулю или кукиш,

Не депутат, не уголовник,
Так получай пустой половник.

И муза – девка для кровати,
Бежит к тому, кто больше платит.

Но Крым – есть  Крым и жизнь одну
Уж где и жить, так то в Крыму!

Пускай есть прелести, друзья,
В тех землях, что увидел я,

Но воздух Крыма мне дороже,
Дай силы там прожить о Боже!

Долины полные покоя,
Туман над спящею водою,

Журчанье быстрых мелких рек.
В Альме форели юркий бег,

Сплав скал и солнца, ветер нежный
И моря синий край безбрежный.


ДУХ:                - О молодость – пора максимализма,
Восторженных и радостных идей,
Но наступает время реализма,
Когда глава становится белей.

Идем, Самсон, нам здесь нельзя, с тобой, отныне оставаться,
Пора на воздух выбираться и до утра успеть добраться

К центральной площади насилья,
Где простирает свои крылья

Над дураками злая власть,
Вам не дай бог туда попасть.

Стремление к власти безграничной
Всегда, как демон, меж людей,
Плодя диктаторов различных
На стыках жизни и идей.



В чем корень зла? Он многогранен,
Но смысл один, как не хотим:
В реестре благ -  не хватит крайним:
Что ад одним, то рай другим.

Нет правды даже на погосте,
Ввиду неровностей земли:
Холмы одним укрыли кости,
Другие от вершин вдали.

Так установлено, я знаю,
Тут что имеешь – выбирай.
Всем не дано земного рая,
Зачем тогда б небесный рай?!

С времен древнейших, беспощадно
Идет борьба за тот кусок:
Один сожрет другого жадно,
Вдруг сам затравлен в уголок.

Насилия культ и принуждения
Родит диктаторскую прыть.
Несет с собою разрушения
Истошный крик: «все поделить»!

К примеру, многие века
Мечи куются на орала,
Но скажем мы, без дурака,
К войне все рвутся генералы.

Как поступь легионов тяжела,
Вокруг пылают храмы, города,

Со свитой триумфатор в колеснице,
Вложив мечи в разящие десницы

Великий на  коврах не будет прозябать,
Воистину есть цель – весь мир завоевать!

Нет в мире дня и дня нет без войны,
Князьком отбит кусок чужой страны,

Народы гибнут в дьявольском огне,
Костлявая несется на коне.

Вот цель, чтоб храбреца на свет рожать:
Рубя врагов, весь мир завоевать!

Как карусель, сражений круговерть,
Драгуны бьют наотмашь, сея смерть.

…Сидит, спокоен - мраморная  стать,
Он гений, он умеет воевать.


-О сир, виват, у вас стальные нервы,
Прикажете послать вперед резервы?

И к милосердию ты их не призови,
Вся прелесть наслаждения в крови.

Для полководца цель одна под стать-
Разбить противника и мир завоевать!

Военные не точат лясы,
Готовься «пушечное мясо»

Свинец и сталь собой ласкать,
Вперед, весь мир завоевать!

Сказать сложней я не умею,
Но мысль не раз зайдет в тупик:
Ведут и немцы и евреи
Большой и малый политик,

И Азия и европейцы
Плетут вокруг друг дружки сеть,
Американцы (не индейцы)…
Но поспешим, чтобы успеть

Увидеть «Данко», слышишь речи
О том, что чернь желает благ.
Там, впереди, собралось «вече»
Давай ускорим быстрый шаг.


Пришли на площадь вечной мести
Самсон с проводником своим,
Ночной порой на этом месте
Быть суждено им не одним.

Кругом бурлят людские волны:
Шум-гам, проклятия, злобный крик,
По центру площади огромной
Стоял «ощерись» броневик.

На нем оратор с видом властным,
В рубахе цвета кумача,
А рядом с ним, под флагом красным
Другой,  в одежде палача.

Безликая толпа вопила,
Но «властный» их угомонил,
И даже крайним слышно было
Что человек то говорил:

- Фенита ля комедия,
Надо идти путем другим,
Драма или трагедия:
Следующий акт застилает дым.

Наше слово твердо как камень,
Слетает с уст сабли острей,
В нашей груди полыхает пламя.
Давите врагов беспощадно, смелей!

Знамя – слово, оружие – дело,
Его рано брать «на ремень»,
Мы сегодня в ночь стреляем смело,
Завтра смело выстрелим в день!


Был митинг долг до беспредела,
Менялись лидеры и власть.
Когда другой брал в руки дело,
То, прежний должен был упасть

На растерзание народу,
Менялись флаги, судьбы, годы,

Диктаторы слетали вмиг,
Но, неизменный броневик

Стоял как крепость перед боем,
Безликий люд, со злобным воем,

Но переходом в скорбный плач
Когда дела вершил палач.

Вот новый лидер над толпою,
Но речь о том же он ведет,
Зовет в сражение за собою,
Поет, что за народ умрет:

- Даже стона не слышно,
Во рту – вода.
Закон как дышло…
Ведет в никуда.

Я ненавижу эти законы,
Их писали не мы, их составила тьма,
По ним слепо шли миллионы,
Скатились к финишу - здесь тюрьма.

Я хочу слушать, чем дышат звезды,
Видеть пожаров священный огонь.
Меня не трогают бюрократов слезы,
Противна, как слизь, чиновников вонь.

Решили жить в роскоши, правя народом,
Кучка уродов – рабов миллион.
Ломали, насиловали природу,
Страну довели до темнейших времен.


Мы шли, мы идем, и мы будем идти,
Но кто подскажет направление пути?

Сказал, но скинут с пьедестала.
А сверху – новое лицо
Рычит, что крови слишком мало.
Народа сузилось кольцо

Вкруг палача, то наготове,
Ему, как прежде, нет тоски.
Оратор: - слишком мало крови,
Пора опять идти в штыки!

Не скажу вам большую новость:
Мы идем по дороге в пропасть

Собственного бессилья,
Собственного насилия.

«Лисы в теплых шубах», «крысы в крепких норах»,
Их протекция – деньги и власть.
Мы не будем вести холостых уговоров:
Кто-то должен взлететь, кто-то должен пасть!

Наши враги внутри и снаружи,
Сплочен и отлажен их аппарат,
Они выступают во все оружие:
Газеты, дубинки, суды, автомат.

Автоген режет крепкую сталь,
Автоген – это тоже оружие,
И пока существует насилия мораль,
Кто сказал: что насилие не нужно.

В тех местах, где господствует зло,
На поверженных ставя колено,
Не бросайте свое, палачей, ремесло –
Надо резать и жечь автогеном!


ДУХ: - Самсон, подобные суждения
Ведут заблудшие народы
К террору, мору, разрушениям
И войнам, что продлятся годы.

В стране безвластья - нет порядка,
Но власть – не значит общий рай,
Раз покупается за взятки,
Такую дрянь не признавай.

Не буду раздувать я страсти,
Но избежать хочу напасть:
Не перейти бы «сильной власти»
В понятие – «у сильных власть».

А дальше будут преступления.
Тиран изменчив как погода,
Его забавы – унижения
И травля своего народа.

Портрет у данных стран не сложен,
Его легко нарисовать:
Прокрустово покорным ложе,
 А непокорным – умирать.

Но много ль тех, кто без сомнения
И без надежды на успех,
На смерть пойдут без сожаления,
Пусть «за себя», а не за всех.

Рыцари «плаща и кинжала»,
Зашитые рты – герб ваш.
В карманах носящие «жало»,
Вам посвящается кожаный марш.

Народ, ненавидящий волю,
За тебя, я не чувствую боли!

Спец. магазины, теплое место,
Вместо критики – дружеский шарж,
Вцепившиеся за кресло –
Вам посвящается кожаный марш.

Народ, в дефиците хлеба и соли,
За тебя, я не чувствую боли!

Каска на глаза, тяжелый бронежилет,
Лопатками порубим всех в фарш,
Носящие погоны и болотный цвет –
Вам посвящается кожаный марш.

Народ, с диктатурой, как лучшей долей,
За тебя, я не чувствую боли!

Борьба в апогеи, люди входят в раж,
Играют на радио кожаный марш.

Лучшие куплены роли, 
Я не чувствую боли!

Куда не посмотришь под символом «наш»
Поют и печатают кожаный марш.

Семьдесят три года не вспахано поле,
Но, почему-то, я не чувствую боли!

Добро – не тулупчик, что дарят с плеча,
Не держится счастье на кончиках плеток,
И те, чей удел – жемчуга и порча,
Обычно гнилее дырявых подметок.

Стабильность не спрятана в толще щитов,
Свободному слову не место в параше,
И силы, держащие чаши весов,
Не дарят покоя, коль силы не ваши.

Народ ненавидит чванливых господ
И долго не верит пустым разговорам,
«Богам» доставляют не мало хлопот
«Изгнанники в рай за колючим забором».

Чем выше трибуна, тем круче вранье,
Ведь к власти не рвется достойный ее.

Русские, хохлы, чеченцы –
Все мы, братцы, извращенцы.

Не избежать ссадин и тумаков
И вряд ли с пользой для дела,
Пока есть на свете страна дураков
В великой стране беспредела.

Созерцание – не выход, но позиция,
Жаль слабо это средство в достижении цели.
У генетики с судьбой свои традиции:
Одни рвутся вверх, другие лезут в щели.

Не избежать ссадин и тумаков
И даже больших размеров,
Пока есть на свете страна дураков
В великой стране лицемеров.

Иногда мне хочется стать «стрелком»-
Зайти в кабинеты и крикнуть: «лечь-встать»…
Поставить ублюдков к стене босиком,
Взвести пулеметы и всех расстрелять.

Но бойтесь насилия и впереди,
Злу надевают маски,
Все это детские сказки
Про то, что есть «пламя в груди».

Кровавый рассвет
Для кого-то последний,
Среди созданных бед
 И пьяных бредней.

Никто не виновен,
Но жизнь убегает вперед,
Любой помолвлен,
Но каждый десятый умрет.




Еще раз взгляни на последний рассвет
И тех, кто тебя осудил,
На них могут быть кандалы эполет,
Скорее – саван могил.

Осужденные на смерть, обреченные на смерть,
В этом имени – ваши силы.
Умирайте достойно обреченные на смерть,
Украшают цветами такие могилы.

Черный ворон летит по земле,
Но в нем нет больше сил.
Хватит ворчать во сне,
Пора вставать из могил.

Там где «третий» не у дел,
Где творится беспредел,
Бродит масса мертвых тел:
Лица белые как мел

Под покровом тишины
Из могильной глубины,
Там, где все погребены,
Из чертогов Сатаны,

От кладбищенских кустов,
Покосившихся крестов
Строя тысячи мостов
И читая часослов,

Тени новые встают,
Знак масонский достают,
В божьих храмах водку пьют,
Песни адские поют:

Мы вам не анахронизм-
Будем строить коммунизм!

Что смысл жизни есть,
Зачем природа нас рождает?
Вопрос сей мудрецу подарит честь
И человека с древне донимает.

Не обвиняйте космос в догматизме:
Материя не прекращает бег,
Тогда, зачем нам миг разумной жизни,
Чтоб разум тот потом отнять навек?

Могли бы вечно изменяться в скалах,
В межзвездном веществе или хвостах комет,
А если дан нам разум в промежутках малых –
Возможно повторение иль нет?



Зачем нам жизнь, когда и так мы вечны –
Лишь случай в этом можно обвинить:
Пространство, время и материя  бесконечны
И их слияние позволило нам жить.

Есть догмы объясняющие случай,
Но как прожить, кто изъясниться нам?
Природой жизнь дана: чтоб жить как можно лучше,
А лучшее, пусть каждый ищет сам!

Не делай то другим, что сам себе не хочешь,
Но тот, кто поднял меч – погибнет от меча.
Не бойся смерти, пусть ее пророчат,
Но и не торопи «подругу» с горяча.

Не претендуй командовать другими
И сам не подчиняйся никому.
Будь сильным меж чужими и родными,
Но не люби охоту и войну.

Не создавай злодеев и кумиров,
Не принимай магический дурман,
Беги от всяких разных командиров
И различай: где глупость, где обман.

Не изменяй и не ломай природу,
Сук под собою тоненький рубя,
Пришел от туда и туда «дашь ходу»,
Губя природу – вешаешь себя.

Не возносись над остальными,
Познавший Господа в себе:
Все окружающее в мире –
Такой же Бог, но только вне.

То, что естественно – уже не безобразно,
Свой вкус и цвет другим не навязать:
Допущенное жизнью -  все прекрасно,
И каждый сам способен мир понять.

Свободный мир без ужасов насилия –
Вот тот венец, что должен нас венчать,
Настанет день и сказка станет былью,
А правда навсегда разучится молчать!

Но это только идеал,
Шанс воплощения слишком мал.

Мечта с времен Христа сандалий,
А мы вернемся в мир реалий.

У стариков бытует мнение:
«К чертям свободы просветление,


Пусть будет царство сатаны,
Но лишь бы не было войны»!

Кто выбирает этот путь-
Тому от войн не отдохнуть.

Всегда намерения благие
Дорогу выстилали в ад,
Одни уйдут, придут другие,
Всем ставит сети древний гад.

Глаза раскроет на различия:
В любви, богатстве и величии,

И зависть породит в сердцах.
Не только в хижинах, в дворцах

Созреет замысел кровавый.
А дальше: молодец удалый,

Взяв пулемет на перевес
На стены крепости полез.

И народится поколение:
«К ножам!», чуть, где иное мнение,

Кому насилие -  как бог,
А ствол – учитель и пророк.

Им сталь холодная ствола
Сильней огня согреет душу,
Но, смерть несущая, «дыра»
Лишает сна и совесть сушит.


ДУХ: - Смотри, от площади кровавой
Идет решительная рать,
Равнение четкое, вид бравый,
Не сложно молодцов узнать.

И задымит «наш крематорий»,
«Заколосятся» лагеря,
Народ знавал таких историй,
Да только толку ни…чего.

Им нужен рупор для рвущихся глоток,
Рукава засучив, идут их роты.

На лике земли зияет нарыв,
Пока в памяти будет жив

Доктор Геббельс – душа и тело,
Доктор Геббельс – слово и дело,


Лучшего арийца просто нет,
Доктор Геббельс – интеллигент.

Нервы натянуты тетивой-
Сейчас будет выстрел,
Геббельс еще живой,
Он вправляет им мысли.

Доктор Геббельс укажет путь нации,
Доктор Геббельс даст ей сублимации.

Лучшего доктора в мире нет,
Доктор Геббельс – интеллигент.

Что приуныли души академики,
Доктор Геббельс не любит полемики,

Доктор Геббельс – почти Айболит,
Доктор Геббельс – динамит!

А далее - призыв к патриотизму,
На этой популярнейшей волне
Поставят гильотину пацифизму
И будут ключ от бед искать в войне.

Восторженные парни молодые
Залезут в чрево дьявольских машин,
Им вставят в уши песни удалые
И пнут вперед под взрывы бомб и мин.

Мы говорили о разлуке
Самсон, ты помнишь про любовь,
Но есть в любви такие штуки:
То потерял, то встретил вновь.

Разлука есть другого рода:
Терять друзей из-за урода.

Самсон, я дух твой, мы едины,
Но тайное известно мне,
Ты плоть – вода, песок и глина,
И не дано твоей главе

Знать, что грядущее готовит,
Кого опустит, кого ловит…

Я знаю время наперед:
Где, кто, когда и как умрет.

Вручать опасно человеку
Подобных  знаний тайный клад
Тебе не сделаю помеху,
Но вряд ли этим будешь рад.


Ты помнишь Зарина Кирилла?
- Кирилл – мой старый лучший друг.
- Уж ждет его к себе могила,
Замкнется скоро жизни круг.

Еще он жив, но смерть готова
Собой несчастного накрыть
И заковать в свои оковы.
Ты после будешь говорить:

Как будто потерял я что-то
Меж гор, где южный день уснул,
Лежат обломки вертолета,
В котором он не дотянул…

Обычное дело:
Война, как война,
Кто нужен, кто смелый
Не смотрит она.


        САМСОН: - Дай мне совет как все успеть
И не познать греха наличие,
Когда так хочется иметь:
Любовь, богатство и величие.

ДУХ: - Жизнь, в сущности, битва,
И каждый день -  бой.
Кто ищет молитву,
Кто – воинский строй.

Коль выбрал молитву –
Иди и молись,
А вышел на битву -
Смотри, не сломись,

Отбрось от себя неуверенность, страх.
Об этом скажу приблизительно так:

Я истинный воин,
Я не ведаю страха,
Я истинный воин,
Что трон мне, что плаха,
Вот моя железная рубаха.

Могу сказать посовременней,
Но смысл не шибко изменен:
В атаке действуй «откровенней»,
В защите – применяй уклон.

И дух, чтоб было интересней,
Исполнил воинскую песню:



- Снова тревога, сажусь в самолет,
Оставив мир под собой,
Навстречу судьбе направляю полет –
Новый воздушный бой.

Хочу посмотреть как враг крепок в седле,
Не зря я пошел «в лобовую»,
 Уж лучше обоим нам сгинуть в огне,
Чем спину подставить под пулю.

Прошиты снарядами кости нервюр,
Я приторно «газ» обнимаю.
Мой зверь – самолет, держит ровный аллюр,
Он слишком меня понимает.

Упасть не боюсь, раз решился взлететь
На жизнь не гадаю по картам,
А если погибну, то пусть моя смерть
Другому послужит стартом.

И чтоб доказать: кто сильней и кто прав,
Раз выбрал дорогу крутую,
Однажды навечно решение приняв
Я снова иду «в лобовую»!

Сказать по правде, без обмана:
В лоб атакуют лишь бараны.

Жизнь не проста, как нам того б хотелось,
О как хотелось, чтобы было так,
Нравоучение людям всем приелось,
Но демон жив, не дремлет общий враг.

Не избежать различных бед,
Но чтобы был какой-то прок,
Один могу лишь дать совет:
Будь благородным как клинок.

Вода сквозь скалы может течь,
Пробив гранитные породы,
Но славу дарит только меч,
Он – воплощение свободы!

Умеет кнут до смерти сечь,
Когда спина совсем нагая,
Но славу дарит только меч
Узлы, на нитки, разрубая!

Орудия пыток могут жечь
Ломать хрящи и резать вены,
Но славу дарит только меч,
Клинок решает все проблемы!



Топор главу срубает с плеч,
Палач от совести свободен,
Но славу дарит только меч,
Он справедлив и благороден!

Жестоко рвет тела картечь,
Палить из пушек безопасней,
Но славу дарит только меч,
И нет оружия ужасней!

Спасет окоп, коль в нем залечь,
Не поддержав порыв атаки,
Но славу дарит только меч,
Он лучшая защита в драке!

Пылая ярко, пламя свеч
На вызов тьмы всегда ответит,
Но славу дарит только меч,
И только меч как солнце светит!

Еду и пунш готовит печь,
 Согреет душу бара дверца,
Но славу дарит только меч,
И только сталь насытит сердце!

Умеет быть красивой речь,
Наружу выставляя чувство.
Но славу дарит только меч,
И только он творит искусство!

Легко любовью нас увлечь:
Вскипаем, чуть амур заденет,
Но славу дарит только меч,
Лишь меч до смерти не изменит!


Хорош опережать события,
Продолжим свой нелегкий путь.
В оценке нашего развития
Цинично «палку перегнуть».


Они ушли каким-то переулком,
Стремясь от криков варварской толпы,
Что слышались далеким эхом гулким,
Но это тоже был район борьбы.

Окраины темны чужи и дики,
Какой-то хутор, полная луна,
Вдруг часовых ночных раздались крики –
И этих мест дотронулась война.




В одной из изб, все пьяные без меры,
Устав от заварухи ратных дел,
Сидели в ностальгии офицеры.
И хриплый голос под гитару пел:

Мы пропили страну, господа офицеры,
И теперь небеса отвечают нам мглой,
Эскадроны летучие гибнут без веры,
Гренадерские роты бежали домой.

От древнейших князей ты жила, как умела,
Но с рассветом пришла неподкупная весть:
У великих соборов разрезаны вены,
Расстрелян наследник, поругана честь.

Мы конечно сполна пред тобой провинились,
Наш удел и наследство – святая борьба,
Только кони послушные что-то взбесились,
Только знать у России такая судьба.

Не спастись от огня сумасшедшей стихии,
Беспощадной войны нас дороги ведут.
Петербургские ночи и степи донские…
Зачем загранице, едва ли там ждут.

Господа офицеры, наденьте мундиры,
Все равно нас настигнет кровавая месть,
Да поправьте кресты на груди, на могилах,
У нас нет настоящего, прошлое есть.

Господа, выходите с оружием и  с богом,
Оседлайте коней с предрассветною мглой,
Не дойти до Парижа по русским дорогам,
Это будет последний решительный бой.

Российское знамя растерзано в клочья
И втоптано в пыль среднерусских равнин;
Еще можно уйти и спастись этой ночью,
Но умру вместе с флагом, ведь я дворянин.


Герои хутор миновали,
А впереди другие дали.

Среди полей идее дорога.
Уж звезды гаснут понемногу –

Как будто близится рассвет,
Но солнца нет и света нет.

Вот справа роща, волчий вой.
Навстречу путникам, лихой

Мужик выходит бородатый,
На нем тулуп, как черт, лохматый,

За кушаком торчит топор,
И этот висельник и вор

Остановился и изрек:
Давайте жизнь иль кошелек.

- Мужик, ты видимо опух-
В ответ ему промолвил дух.

-Я есть ничто и пустота,
 Ты мне не причинишь вреда.

Мой спутник – человек, но тело
Дух обрести, его, сумело

И направляется  в юдоли
Тебе не властной высшей волей.

Идем мы из другого мира,
Пусти, не рой себе могилу.

Ты нам вреда не принесешь,
И денег, злата не найдешь.

Так дух разбойнику сказал
И на знамение указал.

Мужик усиленно внимал,
Но ничего не понимал,
Вскипел сначала, но смирился,
Обратно в рощу удалился,

Исчез из виду, сгинул он,
И только песни грустный стон

Еще терзал Самсону слух –
Бунтарский непокорный дух:

Опять идет снег, вновь падает снег,
Но он не загубит весны.
Если несколько душ создают один смех –
Души такие чисты.

Когда стужа поет – глупо полем идти,
Лучше дома дружить с головой,
Но работа зовет, и я снова в пути
Там, где не сможет другой.

Тропинку к дому, тропинку к судьбе
Давно затхлым мхом занесло,
Но только я, назло всем и себе,
Не брошу свое ремесло.


Бывает вопросов такое число –
И Бог не ответит порой.
Стремление выжить - какое здесь зло:
Засада и новый бой.

Молчит, притаившись под снегом, земля,
Лежит на ладони пух,
А что до расплаты – там буду лишь я,
Скорее не я – мой дух.

Сказание, что жизнь на большом веселее,
Давно уж быльем поросло,
Но только я, назло всем и себе,
Не брошу свое ремесло.

Эту песню пел прадед, наверное,
 С кистенем на тропу выходя:
Ой, ты волюшка воля заветная,
Ой, ты волюшка  воля моя.

И могилку мою неприметную
Затеряют пустые поля.
Ой, ты волюшка воля заветная,
Ой, ты волюшка воля моя.


САМСОН: - Что это значит, где мы, дух?
                ДУХ: - Сейчас замкнется полный круг

Истории в пути обратном.
САМСОН: - Ты, дух спасение от бед,
Но что творится, непонятно:
Пришла пора встречать рассвет,

А солнце так и не взошло?
ДУХ: - Знать времечко не подошло.

С тобой коснулись мы дорог
Земного рая человека.
Я больше показать не мог,
Оставшись до скончания века.

Мы и тогда бы не поняли
Всего связующую нить,
Но нас зовут другие дали,
И надо к цели нам спешить.

Уж мы приблизились к границе,
Которая тогда страшит,
 Когда «старуха в колеснице»
Навстречу с вами поспешит.

САМСОН: - Ведешь меня опять ты к лесу?
- Не бойся брат, пока по весу

Ты не подходишь для него.
Потом узнаешь для чего

Мы путь проделываем сей,
Не зная ни часов, ни дней.

Как и тогда они обнялись.
И дух подпрыгнув, воспарил.
На высоту когда поднялись,
Где воздух груб и смраден был.

Самсон решителен и смел,
Вниз без смятения смотрел.

Там шла неровная дорога,
По ней во тьме шагая в ногу

Колонной шла толпа людей,
Точнее – призрачных теней.


 - Кто они, дух, и куда держат путь –
Просто какая-то странная жуть?!

ДУХ: - Их часы остановились в четыре утра,
Им никогда не увидеть рассвет,
Людям, идущим в никуда,
Дорогой, которой нет.

Их радио отключено от сети,
Цель - не известна самим
Идущим по замкнутому пути,
Вдыхающим смрадный дым.

Движение напоминает спираль,
Засасывающую воронку.
Мечтой впереди светит ржавый фонарь.
И каждый чувствует ломку.

У этой воронки не вычерпать дна,
А выйти наверх им мешает стена.

- Но что за стене, я не вижу стены?
- Ты просто глазеешь с другой стороны.

Любая дорога может вести,
Но этого мало – «взять и идти»,

Существует она –
Стена.

Как конец без начала, как преграда в пути
Родилась она в нас и мешает идти.


Огромна как небо и крепче брони,
Стена поглощает любые огни.

Ее кирпичи больно давят на грудь,
Идущий по следу не даст отдохнуть.

И вроде есть силы проделать брешь
В замурованных сотах чужих надежд,

Для размаха нет места –
Все прижаты друг к другу – тесно!

Но как хочется глотка воздуха свежего,
Сквозь озоновый слой, уподобившись ветру быстрому…
Жаль последний прыжок к лучу солнечному нежному
Равнозначен винтовке у лба и выстрелу.

Ее придумали мы сами,
Не понимая глубины.
Теперь воздвигнутые нами,
Стоят, решимости полны

Сломать усилия любого
Кто к естеству и небесам
«Охотники большого лова»,
Таким же в жизни был ты сам.


В врата вошел без шума и регалий,
Не как пророк  сидящий на осле,
И без сумы, с истертостью сандалий –
Он не просить, давать пришел Земле.

Вкруг головы не виделось свечения
И по воде ступать еще не мог.
Но в каждом слове было освящение,
Но с каждым делом  - видел эпилог.

Лгать не умел, двуличия не знал,
Покорно ждал грядущего креста,
А взгляд был чист и ясен как кристалл.
За что распяли римляне Христа?

Перед любым он мог держать ответ
И одержать хоть тысячу побед.

Он мог весь мир возвысить до небес
И превратить пустыню в чудный лес,

Но царь уподобляется рабу
В возможности сменить себе судьбу.

Предначертание душит как петля,
Мечты как дни уходят от меня,

И только память прожитого дня,
Не победить небесного огня.

Смогу я все, найдет  меня стезя.
От обстоятельств больше не бегу,
Но не унять, не победить  себя,
А значит: ничего я не смогу!


Шеренги покорно  спускались в воронку,
Гонимые тяжестью страшной стены.
Поток Ахерона устроил им гонку
И влек за собой прямо в пасть Сатаны.

Земля под ногами от гноя раскисла,
А в небе на тучах как будто зависла

Раскрытая книга святого писания,
С дыханием пророков не нынешних, древних,
Под пылью столетий, стерпев истязания
Антихриста прихвостней верных,

А в ней говорилось: «…Настал ваш черед
Огнями костров расплавлять адский лед
Пришедших собрать на последнейший слет,
Построить в колоны, отправить вперед.

Закончился ваш испытательный срок,
Достигли конца до начала пути,
За вашей спиной манят сотни дорог,
Но вам уже поздно по ним идти.

Вот место расплаты. Да будет здесь суд,
Всем вашим делам быть присяжными в нем,
Судья не продажен, он честен и мудр,
Приговор объявляет священным огнем»

(Там было сказано красивей,
Но мне так страшен приговор,
Что пальцам не найти усилий
Писать о том, что видел взор).


ДУХ: - Чтоб нам вознестись до желанных высот,
Придется пройти сквозь хароново царство,
И надо отметить, что это не мед,
Дай бог не коснутся нас ада мытарства.

А сразу подняться  стена не дает,
Не сделать обратно крутой поворот.


Герой мой и дух еще крепче обнялись
И в бездну ушли, куда тени спускались.

Самсон осмотревшись, откинул сомнение –
Они оказались на месте падения:

Черные камни над черной травой,
Темная пыль смутно вьется тропой.

Черный туман растворен до небес,
Там, на холме, темным кладбищем, лес.

Голых деревьев измученный вид:
Скручены ветви со снятою кожей.
Кровь источающий гнусный родник,
Сдавленный чей-то греховною ношей.


ДУХ: - Да, страшен лес, но это лишь врата,
А далее – ужаснейшая драма.
САМСОН: - Один вопрос: за что, кем и когда
Нанесена живому эта рана?

ДУХ: - Не знаю я про вечные создания,
Но только появился «Наш Родимый»…
Так сразу появились наказания –
Пути Господни неисповедимы!


А толпы душ, бредущие сквозь ветки,
Всходили от подножия горы,
На них деревья оставляли метки,
А в центре холма – пасть большой норы.

Ужасный бес,  терзающий за ересь
Как сторож охранял порочный круг,
На шествие, шипя и злобно щерясь,
Зубами, впившись в оскверненный сук,

Приветствовал вступающих на входе
И те, поняв весь ужас глубины,
С тоскливым воплем о былой свободе,
Кидались вниз в чертоги Сатаны.

А далее: кругов водоворот,
Друг дружку скорбным плачем обливая,
По ним всегда струится рать нагая,
И чувствуется вечной скорби гнет.

За кругом круг уходит в твердь земную
Все дальше от рассвета и небес,
Грязь извергают водопадов струи,
Всем управляет шестикрылый бес.

Из злых щелей встает мятежный полк
Готовый растерзать в клочки любого.
Так Сатана  дает  любви урок,
От боли крик родится у немого.



САМСОН: - Дым застилает и режет глаза,
Пыль проникает в мозг.
ДУХ: - Здесь не родятся ни дождь, ни гроза,
Только удары розг.

САМСОН: - Адское зелье туманит тела,
Вяжет душу огромным пауком.
ДУХ: - Добро есть, но плохи его дела –
Вскрытые вены замучены сном.

Послушай, Самсон, виноват я, прости,
Боюсь в этом месте  себя не спасти.

Тут роса в виде крови,
Оскверненная твердь
Изнывает от боли
И приветствует смерть.

САМСОН: - От смрада становится трудно дышать.
ДУХ: - А в ртутных парах удовольствия мало,
Нам надобно здесь кое-что поломать,
Иначе мы сами слетим с пьедестала.

Но сдаться и сгинуть во тьме – ерунда,
Такой поворот мы успеем всегда.


Узрев меж скал несчастного страдальца,
Пытаемого стрелами огня,
Ломавшего от адской боли пальцы.
Он обреченно голову склоня,

Стоял вдали от остальных теней
Спиной прижавшись к камню сиротливо
И видимо провел так много дней,
Перенося мучения терпеливо.

ДУХ: - Ответь несчастный, кто бы ни был ты,
За что обязан, соверши признание,
Собой заполнить тело пустоты,
Влача под пыткой век существования.

- Вам имя ничего мое не даст,
Я был способен только на сомнения,
А в нашей жизни: кто на что горазд?
Чтоб заслужить пороков искупление

Теперь несу свой тяжкий долгий крест,
Что ж, видно заслужил себе могилу.
САМСОН: - А можно выйти нам из этих мест?
- Такое малой группе не под силу.

Бредет здесь каждый сам и наугад,
А вера – как наложница в гареме,
И по сему был переделан а Ад
Прекрасный сад, посаженый в Эдеме.

Мы вышли вместе, но в пути шальной успех
Вскружил всем головы еще в начале дня.
Какое дело мне теперь до вас до всех,
А вам, простите, дело до меня!

Сказал и гордо удалился.
Другой страдалец отклонился

От избранного направления
И высказал свои суждения:

- Надежда у каждого лишь на себя,
А локоть друга – не стал бы ножом.
Вращаются ветром колеса руля,
И Ноев ковчег превратили в паром.

Свои идеалы – их просто нет,
Вращать очень трудно земную твердь,
Но, как и в прошедшие сотни лет,
Награда за жизнь  - все также смерть!

Наш дом, как дерево, свален грозой,
А кто завалил – не отыщешь концов.
Небо мертвые тела закрыли собой,
И слезы становятся костями отцов.

Меч слишком тяжел для измученных рук,
Когда же найдется великий волшебник,
Который разрушит порочный круг
И снимет с раба ошейник!


Еще один, услышав речь,
Возник как будто ниоткуда,
Сказал: не выручит нас меч,
И глупо уповать на чудо:

- Говорят, что давно приходил сюда Бог
Чтобы вывести нас на другую дорогу,
Но затерянный след отыскать я не смог,
Здесь забыты пути к триединому богу.

А при мне зачастил в его образе Дит,
Он сулил развлечения, услады и счастье.
Кто послушал его: или мертв или спит.
Это кажется только – бурлящие страсти,
Все покрыто здесь сном,
Уж такой есть наш дом,
Никуда не уйти от снотворной напасти.

Мы заключили сделку  с богом,
Так  я надеяться  хотел,
Что буду праведником строгим,
Творцом  и магом добрых дел.

И я не брал себе чужого,
Не пил, постился, не курил,
Крестился в пальцах до ожога
И власть бандитов не винил.

Я не завидовал соседям,
На чужих женщин не смотрел,
Не говорил: «к чертям поедем»!
И муху убивать, не смел.

Всегда переводил старушек
И про детей не забывал.
Не веря блеску модных рюшек
Я идола не создавал.

И я кормил бездомных кошек,
Собак, скворцов и голубей.
И насыпая птицам крошек
Вокруг учил всех: «не убей!».

Всем улыбался добродушно,
Не матерился  как матрос,
Не уклонялся малодушно
В ответ вопросом  на вопрос

Был рад обидчику как дару,
Не спрятав мстительный кинжал,
Подставив щеку для удара,
Врагу плохого не желал.

Но ждал, что скоро все случится:
Награда с неба упадет,
И жизнь моя переменится,
И превратится сажа в мед.

Расправив сахарные крылья
Всевышний мне отдаст кредит,
И как из рога изобилья
Бог праведника наградит

Он даст мне сытости и славы
И даст в достатке бытия.
И жизнь моя - одни забавы,
Проблем не будет ни х...я.

Но век прошел, а я остался
В холодных лапах  нищеты.
Рог изобилья поломался
И не сбылись мои мечты.

Вдохнув костлявой смерти смрада,
Я господа не проклинал,
Но вопрошал: а  где награда?
Нет, ни  такой я ждал финал!

За что терпел твои лишенья
Жил как наивный идиот!
Вдруг мне открылось откровенье:
Что Бог на сделки не идет.

И  одиноко умирая,
Почти как бомж в своей норе,
Не получив ключи от рая
В той жизни, что давалась мне,

Я вспомнил одного котенка,
Его писклявый тихий стон,
Бегущего на лапах тонких,
Куда шел я, туда и он.

Он брошен был и был напуган.
Несчастный взгляд тоскливых глаз
Ну, как у бога или друга,
Просил не гнать хоть в этот раз.

Кругом суровой жизни фактор,
В отсутствии перспектив,
Что по живому словно трактор
Проедет, имя не спросив.

Я покормил его, погладил
И театрально пожалев,
Подумал: взять домой, нагадит,
Моя квартира ведь не хлев.

Его не взял я, очень нужно,
Хотя была зима и ночь.
Пусть не прошел я равнодушно,
Но чем я мог ему помочь?

Тогда, не ожидая  гроба,
Я дал котенку умереть.
Теперь, в час смертного озноба,
Он душу мог бы мне согреть.

И я подумал, так ли надо:
Грешить, но славить небеса,
В душе надеясь на награду,
Или не веря в чудеса,

Помочь не словом, а делами,
Чтобы в решающие дни
Тебя не только вспоминали,
Но и согрели, как могли.

С последним вздохом, улетая,
Покинув боль усталых жил,
Душа сказала: я то знаю,
Ты, в общем, правильно прожил.

Живи в грехе, в объятьях веры,
Считай, что в жопе или прет,
Скули иль радуйся без меры
Но Бог на сделку не пойдет.

Мы для него как тот котенок
А он для нас: как я тогда
Будь ты старик или ребенок
Надежды, планы -  ерунда.

Его пути нам не известны:
То вверх, то вниз идет полет,
Но помни, зная свое место,
Что Бог на сделку не пойдет.


ДУХ: - Нам надо встретить оптимиста,
Чтоб всем поднял упадший дух,
И сделать дело «шито-чисто» –
Разжечь мятеж. Разуй свой слух

Самсон, я слышу, стих несется.
Вот тот несчастный – он поэт,
Что между бесами пасется,
Стремясь воспеть любой предмет

В любой кровавой полудраме –
Он прирожденный оптимист.
Кругом беда, к такой-то маме…,
Поэт желает слышать свист,

Рукоплескания и восторг,
Ну, чем, подлюка, не парторг!


Когда бывает слишком худо
И нет спасения от бед.
Поэт рождается. Откуда?
Из недр пламенных планет.

Но сколько бедных их загнулось
На том ухабистом пути.
Свобода так и не проснулась,
И к правде тяжело идти.

Расправив вверх тугие крылья
Они летают и парят.
Враги их смешивают с пылью,
А после смерти говорят:

Жил средь нас человек, жил как все, но не так,
Словом мог он простым обозначить -  где враг,

Словом мог он простым показать - что нужней,
Мог рассеять он дым, слабых сделать сильней.

Жил средь нас человек, знал как будто весь мир,
Гнал коней своих лет, да вот мало прожил.

Не боялся врагов, подлецов презирал,
Бурным морем стихов всю Россию обнял.

Говорили ему: круто братец встаешь,
Воли век не видать, упадешь – пропадешь,

Кто-то очень хотел скрыть его за забор,
Только черт в нем сидел – сам вершил приговор.

Жил и в нас и кругом, потому что решил
Хулиганским стихом написать для души.

Трудно всем без него на тернистом пути,
Но что  он не прошел, надо нам, знать, дойти.


Пойдем, затеем разговорец.
Милейший, вы не стихотворец?

- Да, я поэт, но славы мне не надо,
Я стройный слог не признаю за труд.
Иные сочиняют до упада,
Но мир все тот же: тупость, грех и блуд.

Отмечусь или нет красивым следом,
На прошлом уж поставлена черта,
В той дали, где сливалось море с небом,
Осталась навсегда моя мечта.

Жизнь не проста и все-таки прекрасна,
Но смысл не найден. Испокон веков
Философы твердят: «напрасна», «ненапрасна»,
А откровение – там, у облаков.

Еще Вергилий  мучился вопросом,
А Данте с Гете вызывают смех:
Ведь смотрят вдаль, не видя, что под носом
И жгут блаженный пух мирских утех.

Пускай не все находят счастья клады,
Я не желаю слушать сей обман,
Не много нам для счастья надо:
Стоял бы член, да отвисал карман!

Что пошло? Нет, друзья, реально,
Быть может я не прав морально,

Мой нравственный клиент «в пальто»
Один вопрос: а судьи кто?!

Опять я начал не о том,
Ну, надо ж быть таким скотом!


САМСОН: - Ну, ты и тварь, ну ты и скот,
Вот мерзопакостный урод!

Да за такие вот слова
С тебя слетела голова.


ПОЭТ: - Мечтал я, правда, стать известным,
И не каким-нибудь там местным…

А чтоб сказал мне Пушкин: «брат,
Ах, ты и сволочь, ну негодник,
Какой то крымский психопат,
Еще вдобавок бабник, модник,

Но так воспеть свои мечты
О небе, море, жгучем флирте,
Тебя, в колючие кусты,
Да голой «ж». Забудь о спирте,

И прочих мерзостных делах.
Так извратить стихосложение!»
Мои стихи – ненужный прах,
Давно исчезло поколение,

Что я похабил и любил,
Теперь я мертвый меж могил.

Сейчас мой зритель – склеп надежный,
Одна услада – стих безбожный.

САМСОН: - Ты заслужил пустое семя…
Но дух вполголоса: не время

Поэта грязью поливать,
А надо быстро выбирать

Точнее, к солнцу выбираться,
И чтоб за это с пользой драться.

Нам нужен рупор громогласный.
Несчастный, труд твой не напрасный.

Поэт, он тоже как творец:
Создатель веры воплощенной,
У диких прерий свой певец
И городов порабощенных

Алтарь от власти подлеца,
А если все сказать конкретно:
Меняют чувства цвет лица,
Но грязь души всегда бесцветна.

Палач – пустяк, страшнее плен.
Стихи чем лучше, тем опасней.
Ужасен сон больничных стен,
А смерть – награды нет прекрасней!

И вновь рождается поэт,
Такой же буйный и свободный,
Несущий истину как бред
Безумной верой подкрепленный.

Прошу поэт: «презрей льстецов
И вознесись над властью злата»,
Клейми рабов и хитрецов,
Для правды будь надежней брата.

Нащупай связь времен и снов,
Всем падшим будь хорошим другом,
Люби «приход» свой и «улов»,
Крести пером, мечом и плугом.

И будь опорой нам в борьбе,
Ты ж оптимист, скажи себе:

Пусть черствый я сухарь,
Не верю в силу бога,
По мне звонит звонарь,
Мглой стелется дорога,

И обречен в аду
На страшную я муку,
А бес, берущий мзду,
Мне преподаст науку.

Но будет день и час –
Придет кончина мира,
Услышав трубный глас.
Восстану из могилы.

Так хватит изнывать трагическим мотивом,
На заунывный вой переводить чернил,
Лишь окрыленный радостным порывом,
Я изолью стихи как летом воды Нил.

Друзья, мы баловни природы
И к каждому придет весна,
Не даром веруют народы
В родник пасхального поста,


Пусть смертны мы, душа нетленна,
Дана гарантия от сна –
Любовь с мечтою неизменна
И Воскресение Христа!


Поэт залез на мерзкий камень
Что был поставлен на крови.
И стал рождать словесный пламень
О том, что зря проходят дни

В зловонном месте без роптания.
И он привлек к себе внимание.


- Меня били злословием в лицо,
Раздирали обманом глаза,
Но врагам и смертям всем назло
Моя вера из пепла взошла.

Отрывали любовь от меня,
Не давали мне права летать,
Но кричала и пела земля:
Не сломить им тебя, не понять,

Не свалить им меня, не сломить,
Не поняв, не порвать никогда
Этой силы упругую нить,
Ту страховку, что держит всегда.

И я вцеплюсь на этой высоте,
Пустым злословием веры не обидеть,
Могу быть «со щитом иль на щите»,
Но «без щита» меня вам не увидеть.

Воистину достойно удивления,
Но что-то тайное пристало и ко мне:
Я стал не человек, я – отражение
Кусочка воли в бесовой тюрьме.

Нет выше оптимизма, чем скептицизм,
Но равнодушие в себя нас поглотило,
Уже достигнут в деле практицизм,
Да жаль, еще чего-то не хватило.

Не находитесь в постоянном страхе -
Могу я нерешительным сказать,
Пусть лучше жизнь закончится на плахе,
Чем плаху ту спиною подпирать!

Я разрушитель всех обетов
Огнем несбыточных идей,
 Пусть самый циник из поэтов,
Но самый нежный из людей.

Я все сказал своим стихом нескладным
От прошлых лет до будущего дня,
Хотите знать простого смысла правду:
Мне жизнь дана и этим счастлив я!


ДУХ: - Вот это то, что нам и надо,
Поднимем «бунт на корабле»
И будем драться до упада
Пока не сжарят на огне.


Эфир, расправив крепких плеч
Дух начал пламенную речь:

- Я есть ничто, я чистота,
Я радость светлого начала,
Я бесконечность, пустота,
Что как гитара зазвучала.

Поколение без веры, поколение разлома,
Бесполезных борцов и домашних героев,
Нам в мучениях ковать из ненужного лома
Клинки для последнего главного боя.

Сначала мы существовали и плакали,
Затем озлобились – начали жить.
На нас лягушки в болоте квакали
«Отцу», что привык вершить.

Кто считает себя сильнее огня – мы жаждем ответа.
Наш номер – номер зари или символ рассвета.

Направьте себя в наш лагерь, идите к нам
Мы дети солнца и не прячемся по углам.

Глотки заштопайте жадным вождям,
Нагло плюющим обманами в вас,
Плыть по течению Стикса нельзя,
Время выбрало именно нас!

Мы Ад потревожим
И вырвемся прочь,
Иль голову сложим,
Хотите помочь?


Опомнились тени, воспряли от сна
И ропот поднялся от самого дна:

- Тысячи ртов не закрыть, не заштопать,
Тысячи рук не связать, не сломать,
Тысячи ног в единый топот,
Наши души желают летать!

Вот наш избавитель, пойдем вслед за ним
Сквозь сумрак болт, реку крови и дым.

Поднялись с колен, дав свободу ногам
И начали бесов лупить по рогам.

- Мы ничего не боимся теперь,
«Они сумасшедшие» – скажут рабы,
А что нам терять, просто выйдем за дверь,
Пройдя сквозь источник святой воды.

Готовы мы даже на страшный суд,
Это только почетно – судимыми быть.
Сейчас, в предвкушении прощальных минут,
Случайно увидели тонкую нить…

Пусть нас не пугает дубинок гроза –
Любая палка о двух концах.
Пойду умирать – посмотри мне в глаза,
А я запомню черты лица.

Пусть яростней злобный вой,
Всему есть мера,
Мы принимаем бой
За веру!


САМСОН: - Учитель, ты, кажется, поднял восстание.
ДУХ: - Я должен был бесов с дороги отвлечь,
Иначе не выдержать нам испытание,
Могли бы навечно в колодце залечь.

Замерзнув в студеном зловонье Коцита.
Нас черти давно бы уже утащили
За стены верховного города Дита,
А так мы проскочим в поднявшейся пыли.

    САМСОН: - Но эти, кто двинулся с верой за нами,
Какую ты им уготовил судьбу?
ДУХ: - Колодец опасен крутыми краями,
Но чем дорожить неживому рабу?!

Исчадия ада жмутся плотней,
Клыками кровавыми щерясь.
Так свою гибель получат скорей,
Вера развеет сомнения и ересь.

Вижу надежду в измазанных лицах.
Дьявол еще силен, но назад пути нет.
Лучше петь песни, огню молиться,
Чем покоится в чреве застойных лет.




Здесь команда наверх, как команда вперед,
Но наверх попадет лишь один.
Мы пройдем по Тому, Кто забит телом в лед –
Каждый сам для себя господин.


САМСОН: - Но есть ли путь для очищения?
В тени разверстой пустоты
О боже, грешным дай прощение
Или только мщение даришь ты?!

ДУХ: - Есть в  мире большое болото
В глухой необъятной дали,
Там в чреве нетронутых гротов
В закрытых глубинах земли,

Во тьме непролазного леса,
На пиках не пройденных гор
Чьи стены седы и отвесны,
Раскинулся адский шатер.

Как путь к мусульманскому раю
Над пропастью, тоньше волос,
Которую пар разъедает,
Покоится дьявольский мост.

То ужаса центр во вселенной,
Дорог сих не ведает день.
На мосте с улыбкой надменной
Стоит безобразная Тень.

То крылья свои распускает,
То высохший сломленный пень
И вдруг в высоту улетает,
Но медленно, будто бы лень.

Вершин ужасающих кручи
Где стелется гнилостный смрад,
Чем выше, тем взлет его лучше,
А этому дьявол и рад.

Так носится демон по свету
Вздев черные крылья свои,
И гибнут любые заветы,
 Что только накрыли они.

Лишь плач раздается при этом,
Несчастья, болезни, война.
Сегодня он здесь, завтра где-то,
Но горя разносит сполна.

Обгонит любую ракету
Погибели  адская вонь
Быстрее чем скорость у света
Нечистого лучше не тронь.

Вдруг что-то его притянуло
Над бездною темных страстей,
И в звездную высь потянуло
Все выше, сильней и скорей.

Прозрачной неведомой силой
Сквозь солнце проносит его,
Сгорели подземные крыла,
От ночи уж нет ничего.

И дивное странное дело:
Одежды свои опалив,
Он дальше направился смело,
Но вид свой, и цвет изменив.

Дает очищение заблудшим
Чистилища светлый огонь,
Душа станет легче и лучше,
Не знают там слово – «не тронь»!

И с общевселенской любовью,
Которая жизнь нам дает,
Со свежей очищенной кровью
Герой тот продолжил полет.

Блистательна Райская Роза,
Но гордости ложной в ней нет,
Не дарит шипы и занозы,
Прозрачен и чист ее свет.

И в небесах торжественно и смело
Надеясь на крепость сияющих крыл
Летит как жемчуг ангел белый –
Так Эмпирей постигнут, мною был.


Они, проверив крепость «связки»
И выйдя на отвесный край
Шагнули в бездну страшной сказки
Там где «прости и поминай».

Полет так быстр, что и не пикнуть.
Самсон успел лишь только крикнуть:

- Эх, душенька, куда ты котишься,
Попадешь к Сатане – не воротишься!

Он видел в этой бездне многих
Кому возводятся столпы
Бессмертия венков убогих
От одураченной толпы.



Самсон летел, лишен сознания:
Холодный воздух, ветра вой,
Вот «плод добра и зла познания»
И Тот, Кому не знать покой,

Вставал нетленною громадой
В глубинах сумрачных души,
Что тяготеют к жерлу ада,
Когда злодей один в тиши

Готовит зло ad infinitum
Honoris causa – себе,
Пока не будет, пес, убитым
Лежать на этом страшном дне.

Самсон всего узреть не мог –
Он потерял великий дар
Смотреть, но Дух ему изрек:
Vexilla Regis Bete Noire.

САМСОН: - Ты приготовил мне сюрприз,
Ответь: погибнем, иль спасемся,
Вначале падали все вниз,
Теперь как будто вверх несемся.

    ДУХ: - Летим по грешному пути.
Вот центр злого откровения,
Где наказание смог найти
Тот, чье падение без прощения.

К борьбе души стальной порыв
Тебе я вижу, был не скучным,
Дрожишь от страха – нервный срыв,
Бывал и Петр малодушным.

Бросая вызов миру насилия и бед
Как в зеркале в нем видишь свой собственный портрет.

Ты в этом убедишься, прочтя любой рассказ –
Нет ужаса в природе, весь ужас только в нас.


Над ними раздавался рев ужасный,
И вот во тьме возник водоворот,
Он был огромный, мощный и опасный
И преграждал летящим путь вперед.

Вдруг слабый свет забрезжил над воронкой,
Тут дух, собравшись с силами, пробил
Безумных стен неукротимых гонку
И над водой с Самсоном воспарил.




Со всех сторон кипела бездна моря
Гнав волны к центру «пасти» в глубь Земли.
Поднявшись ввысь, но опустившись вскоре
Герои всё увидеть не могли…

В плену огромного тайфуна,
Под мощным натиском угроз
Неумолимого Нептуна
И вспышками фронтальных гроз,

Презрев громад свинцовых стены
То, зарываясь, то скользя
По гребню мусора и пены
Плывет заблудшая ладья.

Ей волны мнут бока крутые,
А крепкий ветер снасти рвет.
Давно забыв края родные,
Несет потери, но плывет.

Ей бездна волн сулит погибель,
Жестоко ураган ревет,
Даруя многим страх и гибель,
Но хрупкая ладья плывет.

Куда? Где нет подобной дури
И солнца лучик золотой,
Нагрев простор морской лазури,
Дарует негу и покой.

Там станет в гавани и вот,
Убрав ненужное ветрило,
На берег экипаж сойдет,
На землю, что как цель, манила.

Взглянув на солнечный восток,
На небеса, что их хранили,
Устало ступят на песок
И тихо скажут: мы доплыли.

Предавшись наслаждениям суши
Они забудут обо всем,
Но скукой грусть охватит души
И вот, покинув милый дом,

Опять пойдут искать удачу
Ложась, на свежую волну.
Другой поэт сказал иначе:
Покинув тихую страну

Ладья запросит непогоды:
Нептун взбесись, шторми, играй.
Но взбаламутит ветер воды –
Ладье спокойствие давай.

Когда «вода светлей лазури»,
Когда «луч солнца золотой»:
Мы просим небо: дай нам бури,
Чтоб вновь потом искать покой.


Они летели низко над волнами.
Кругом бурлил и бился океан.
САМСОН: - Смотри какой-то остров перед нами.
Похоже, что не зрительный обман.

Они на дикий берег опустились.
Безлюдна местность: ветер и прибой.
Пройдя немного вглубь, остановились
Увидев мертвый город пред собой.

ДУХ: - Погибший город, окруженный пучиной
Плывет в никуда от картографов в тайне.
На запад – песок расстелился равниной,
К востоку – обрывистый берег и камни.

Оттуда должно восходить Солнце,
Но нет от него ни привета, ни вести.
Бог Ра затерялся в глубоком колодце
И небо стоит на месте.

А город, которому за тысячу лет.
Все стоит над водой в ожидании дня,
Но день не приходит, его просто нет,
Он нарушил священное братство огня.

Город, как и все города мертвых,
Стоит величавым, но хрупким скитальцем.
На камнях не прочесть эпиграмм полустертых,
Но забыть их – отрубить себе пальцы.

А остров от Солнца вершит путь далекий,
Потому там не может быть дня.
Этот странный корабль такой одинокий
Остановить нет ни сил, ни руля.

И город, которому за тысячу лет,
Стоит воплощением немого ответа.
Кроме ветра и волн никого в живых нет,
Да в небе плачет планета.


Они  повернули на эту планету
И вышли к подножию огромной горы,
От туда струилась печальная Лета.
Подъем был полог до какой-то поры,




А дальше вставали седые вершины
Стеной до небес преграждая пути,
Но это вдали, щелью горной долины
До них еще надо героям дойти.


САМСОН: - Вокруг лишь дикая природа –
Обломки первобытных скал.
Видать давно затерлись годы
Когда здесь кто-то и бывал.

Кругом разбросанные камни,
В начале нового пути,
На  них росы кровавой капли,
А дождь тут вряд ли мог идти.

Самсон протер кровавый камень,
Но капли выступили вновь.
ДУХ: - Напрасно трешь его руками,
Смотри: не засыхает кровь.

Стоим мы на тропе незримой,
Здесь оказавшись неспроста,
Она как цель, как брак с любимой,
Ведь эти капли – кровь Христа.


Ясно, морозно, звезда Вифлеемская
В небе ночном одиноко горит:
Настежь распахнуты двери вселенские,
Кто-то придет, все о том говорит.

Кто-то родится с зарею кровавою,
Вырастет, выйдет, свой крест понесет,
Будет объявлен святым и кидалой,
Жизнь пролетит, лишь мечта не пройдет.

Он испытает любовь и предательство,
Радость побед и тоскливость утрат,
Стерпит хвалу и венок издевательства,
Срок подойдет – будет всеми распят.

Вновь загорится звезда Вифлеемская,
Ей все равно: что в грязи, что в чести,
Настежь раскроются двери вселенские –
Кто-то родится, чтоб крест понести.

И Дух внезапно изменился:
Исчезла дерзость – не узнать.
Самсон над камнем наклонился
Увидев надпись, стал читать:




-«Отрадней спать, отрадней камнем быть.
О, в этот век, преступный и постыдный
Не жить, не чувствовать – удел завидный.
Прошу, молчи, не смей меня будить!»


ДУХ: - Здесь фальшивый король, там дешевый валет.
С нищетой и войной и развратом побед,

Со старушкой  чумой и клюками калек –
Так во все времена: самый трудный – свой век.

Бесполезно стонать, «бросив тень на плетень»,
Яркий луч не догнать, ночь важна, как и день.

День раскрасит шелка потускневших знамен.
Лишь для тех, кто устал, нет счастливых времен.

Что тебе до небес, что тебе до земли –
Ты частичка звезды и дорожной пыли!

Недоволен собой – руби голову с плеч,
Недоволен судьей – так хватайся за меч,

Недоволен судьбой – небесам помолись,
Когда надо – уйди, когда надо – борись,

Если надо – пей кровь, если надо – елей,
Когда нужно – спаси, когда нужно – убей!

Раз однажды пришел – не уйдешь в никуда.
Груз тяжелых времен – разве это беда!

Коль послал все к чертям, так возьми и умри,
Лишь прошу об одном – никогда не скули.

В жизни много потерь, но не стоят они
Ни частички звезды, ни дорожной пыли.

Нет жестоких времен, и не может их быть,
Но пока нет зари, ночь не надо будить!


Они увидели две тени:
 Один бутылку повалил
И молчаливо зябнул в лени,
Другой, Самсону, говорил:

- Я хотел тебе что-то сказать, но я забыл буквы,
Я хотел тебе что-то сказать, но я увидел тебя.
Вечером будет дождь, приходи ко мне утром,
Только утром  я верю, что вечер был прожит не зря.



Ночь накрыла огни фонарей своим покрывалом.
Слишком много нам хочется знать наперед,
Мне открылись многие двери, но этого мало,
Они жалкий тупик, они не ведут вперед.

Эту дверь не найти просто так от нечего делать,
Эту дверь не открыть уставшему или с похмелья,
Эта дверь начинает великое дело,
Но, оно не несет ни кошмары, ни наслаждения.

Мы не ставим себе рубежи и великие цели,
Просто надо идти, просто надо прожить на земле.
Мы ошибались и много чего не умели,
Но уже не возможно исчезнуть на этой войне.

Пусть мой друг часто пьет, он не пьяница, не алкоголик,
Его кровь мутна, но совесть его чиста.
Просто он одинок, просто он испытал много боли.
Представление идет, занимайте скорее места.

Дай прощупать твой пульс, дай услышать неровность дыхания,
Расскажи о себе глубиной чистоты цвета глаз.
Все пока хорошо, нам еще предстоят расставания.
Вряд ли сможем увидеться мы в другой раз.

Этот день мы запомним настолько, насколько запомним,
Постарайся быть выше экстаза поверхностных драм.
Роли розданы, свет потушили и занавес сломлен –
Нас теперь не засыпать песком, не забыть, не поставить к углам.

Давай вместе искать эту дверь в дом кристального света,
Собирайся, нам утро поет: что в дорогу пора.
Мы не умрем, мы просто уедем с рассветом,
Только он может знать и подскажет дорогу туда.

Я хотел тебе что-то сказать, но я забыл буквы,
Я хотел тебе что-то сказать, но я увидел тебя.
Вечером будет дождь, приходи ко мне утром,
Только утром я верю, что вечер был прожит не зря.


Самсон  другого смерил взглядом,
Тот скомкал пачку папирос
И стал с моим героем рядом.
Самсон задал ему  вопрос:

- Ну, как дела человек,
Какую жизнь ты живешь,
Чем славишь нынешний век,
Какие песни поешь?

- Живу во тьме как во сне,
В тумане завтрашний день,
Иду вперед и как все,
Надел мозги набекрень.

А под ногами погост,
Над головой - купола,
А то, что в центре – мой путь,
И нет добра и нет зла.

И нет ни правды, ни лжи,
И нет ни ночи, ни дня,
А я иду как слепой,
И дни проходят «за зря».

Озноб промерзлой земли,
Тепло открытых небес-
Все, что весомо во мне,
И что не знает свой вес.

А как далеко тот миг –
Что на плечах у отца,
Издавши радостный крик,
Не пряча, смело лица,

Я вышел в первый свой день,
И как близки небеса,
И нет горба от потерь,
И нет в душе колеса

Что все вернется к тебе.
Я кулаком не бил в грудь,
Был благодарен судьбе,
Еще я верил в свой путь:

Где под ногами погост,
Над головой – купола,
А то, что в центре – мой путь,
И нет добра и нет зла,

И нет ни правды, ни лжи,
И нет ни ночи, ни дня,
А я иду как слепой,
Не зная: будет заря?

Озноб промерзлой земли,
Тепло открытых небес -
Все, что весомо во мне,
И что не знает свой вес.


САМСОН: - Мы можем взять друзей с собой,
Нет, почему тогда открой?

ДУХ: - Идти вперед ты должен сам,
Не балаган здесь – божий храм,

А у друзей своя дорога.
Твоя одежда – это тога

И латы война, меч, да бог,
Девиз твой: «сумрачность дорог».

Звучит он коротко и ясно,
Но создан жизнью не напрасно.

Кто всегда одинок
И чей бог – клинок –
Это воин.

Кто все время в пути,
Но кому не дойти-
Это воин.

САМСОН: - А ты знавал такие встречи,
Ну, в прошлой жизни, где-нибудь?
Дух загрустил, прервавши речи
И посмотрел на Млечный путь.

Но вдруг воспрял и улыбнулся:
-Я видел многих до тебя.
Самсон ревниво встрепенулся,
Свою одежду теребя:

- Так расскажи хоть об одной,
Ты ж не чужой мне, а родной.

ДУХ: - В столичных термах, там, где пар
Сбивает пыль былых сражений,
Мне встретился Лукреций Кар –
Друг детства первых откровений.

Мы перешли в массажный зал,
Где раб, знаток такого дела,
Служитель бани, старый Галл
Снимал рукой усталость тела.

Там вспоминали дурь забав
И оргий юных наслаждения,
Решили: был философ прав –
Про эпикуровы суждения.

А где-то мир пылал войной,
Шли в Понт Помпея легионы,
И Цезарь – претор молодой,
Еще не знал своей короны.

Погиб в Боспоре Митридат,
Зарезавшись, мечем солдата –
Яд не помог, так говорят,
Вот за любовь к Фарнаку плата.



Ходил в доспехах Цицерон,
Боясь удара Каталины,
Сервилий Рулл писал закон
И Красс стремился в децемвиры.

«Пешком под стол» ступал Страбон,
Саллюстий полон был исканий,
Катулл издал любовный стон,
Родился Август и Випсаний.

Тит пригласил меня во двор,
Твердя: Все - вечное движение,
Там продолжая разговор
Про созидание-разрушение,

На ложа выстелив руно –
Чтоб сквозняки нас не студили,
Мы пили римское вино
 И «О природе…» говорили.


Они пошли ковром долины
Где также царствовала ночь
И пеленой неотвратимой
Гнала скитальцев к свету, прочь.

Луна светила и манила,
Ведя героев за  собой,
В ее дорожке тень застыла-
Какой-то рыцарь верховой

Остановился, но поехал
По направлению луча,
Могучий торс укутан мехом
И видно было блеск меча.

Он пел сурово, и тоскливо
Дрожал в ночи тяжелый звук,
В тиши, рождаясь сиротливо.
Да, лишь копыт бодрящий стук

Делил на такты смысл баллады,
Но в ней нам не найти отрады:
 
- Крутым финтом из-под руки
Удар мечом приятен сердцу -
Когда разгневанный клинок,
Направив жало в потолок
Проткнув аорту, вскроет «дверцу»
С намеком: «все вы дураки».





И брызнет кровь ключом горячим,
Из раны выпорхнет душа,
Коснувшись вскользь руки разящей,
Та извлечет  клинок блестящий,
И жизнь, что вправду хороша,
Оставит плотский прах незрячим,

А тонкий кончик лезвия
Как ключ от врат пути иного,
В «замке» закончит поворот,
Дух совершит круговорот,
Чтобы потом родится снова,
О, меч, ты райская змея!


Когда тот с ними поравнялся,
То дух уверенно сказал:
- Опять несчастный затерялся
Как будто всадника он знал:


                ДУХ: - Куда бредешь ты,
Бедный рыцарь луны,
 Ночною порою один в поднебесье?
О чем поешь ты,
Бедный рыцарь луны,
Над степью пустой эту грустную песню?

Зачем стучишь ты.
Бедный рыцарь луны,
В заброшенных замков забитые двери?
Чего не спишь ты,
Бедный рыцарь луны,
К утру, ожидая пастушьей свирели?


РЫЦАРЬ: - Мой дом давно пуст,
И порос терном куст,
Там каждая роза кричит о потере.
На старом кладбище
Лишь ветер насвищет
Кровавые сны об отвергнутой вере.

Агнцовы пути
Не принять,  не найти
Греховной душою погрязшей в пороке.
И знак был и лев,
Но опустел хлев –
Я поздно заметил звезду на Востоке.






А куда  идешь ты,
В грустном свете луны?
- Мы идем по великой незримой дороге,
Что ведет в никуда,
Где не знают года,
Что б понять что зачем, Все увидев, в итоге.

- Воистину великое искусство:
В себе самом вселенную познать,
Открыть энергии возвышенное чувство,
Движением – движение объять.

Но путь туда не безопасен,
Тонка связующая нить,
Ну что ж извольте, я согласен
Вас до границы проводить

Своих владений неспокойных
И головы врагам отсечь.
Сразил я многих недостойных,
Тому порукой острый меч.

САМСОН: - А что за враг нам угрожает,
Пугая лавой многих бед?
- Не прост он - силой поражает
И опьяневший от побед:

На великой дорогой стелется пыль:
То ли черный день, то ли белая ночь.
Чьи-то ноги топчут степной ковыль,
Крики гибнущих ветер уносит прочь.

Многорукий огромный встает великан,
Как пример всем безжалостным монстрам.
Кому - правда и смерть, кому - жизнь и обман,
Но свой меч я держу всегда острым.

Его латы калились священным огнем
И подобны мерцающим звездам,
Тонны крепкой брони и оружия на нем,
Но свой меч я держу всегда острым.

Колоссальный как небо, живуч как земля,
Победить его в битве не просто,
Его прячет луна, ему светит заря,
Но свой меч я держу всегда острым.

Захвативший пол мира, отважен и дик,
Он удался и силой и ростом,
Горизонта не видно от шлемов и пик,
Но свой меч я держу всегда острым.




По молоку свой путь направив,
Расплесканному в небесах,
Теперь втроем, в ходьбе добавив,
Оставив Спику в волосах

У Девы за своей спиною,
А где-то там, в вершинах гор,
Кассиопея за собою
Звала, послав немой укор.

Вперед проделав путь недлинный,
Ведя неспешный разговор,
Они прошли простор долины
И вышли к основанию гор.

Здесь у подножия горделиво
Стоял какой-то старый дом,
Большие окна сиротливы,
Жизнь явно не бурлила в нем.

     САМСОН: - Чей это дом, ответь нам всадник,
Не твой ли замок родовой?
- Нет, я ночной бездомный странник,
Мой дом давно уже не мой.

А этот – тихих снов обитель
И дум печальных уголок,
Где посторонний праздный зритель
Меня тревожить бы не мог.

Десятки нор мышей и пауков
В истерзанных потрескавшихся стенах.
Дошедший к нам из сумрака веков,
Тот дом участник страсти и измены.

Ран серых стен не видно под плющом,
Они свидетели любви, тоски и крови:
Здесь ждал любовник, спрятанный плащом,
И дуэлянты встав, нахмуривали брови.

За столько лет он повидал всего,
Дверей источенных угрюмыми глазами.
Возможно, ведьмы прятались в него
И воины гремели сапогами.

Мир прошлый в нем как будто отражен,
Он не сторонник новых удивлений.
Сей дом всегда бывает погружен
В обитель снов и сказочных видений.

ДУХ: - Нам предстоит тяжелый путь,
Я предлагаю отдохнуть.



Не справиться в один прием
С дорогой нашей, слишком дальней.
Я только вакуум, ты  реальный
Но так давно уже идем…

Вот дом, в котором ты уснешь и сил накопишь для подъема.
Открой нам рыцарь двери дома.

Открылись двери вековые,
Пугая тяжестью своей,
На них эмблемы родовые –
Печати чьих-то славных дней.

Самсон попал в старинный зал,
От тьмы и холода немея,
И в глубь прошел, где стол стоял
И лестница на галерею

Вела наверх под потолок.
Балкон картины украшали
И дверь в уютный флигелек,
Что был пристроен к общей зале.

Дверь скрипнула в тиши ночной,
Самсон вошел и обомлел:
Все наполнялось теплотой –
Во флигеле камин горел.

Все чисто прибрано кругом –
Как будто комната жилая,
Окно блестит, стеклом играя
В пространстве, где стоял Самсон.

Вдруг у стены он видит ложе,
Не брачное, не смертный одр.
То вроде стал герой мой бодр,
А тут опять мороз по коже:

Как будто чем-то озабочен
Спал на кровати человек,
Слегка дрожала кожа век,
Лицо его знакомо очень.

И тут Самсон вдруг обнаружил,
Что верный спутник - Дух исчез,
А тело потеряло вес.
Смелее мысли, ну же, ну же…

И прочь сомнения гоня,
Самсон воскликнул – это я

Там на перине в полудреме!
Но кто тогда который здесь
И весь я здесь или не весь,
Так что творится в этом доме?

Он созерцал себя отныне,
Смотрел без злобы, без любви.
Когда последние огни
Исчезли в гаснущем камине,
Ночь расстелилась по долине,
Ну что ж, еще наступят дни.

Распластанным огромным невидимым крылом
Спустилась тьма на землю, накрыв собою дом,

Но в воздухе царило дыхание весны,
И чувства были новы и помыслы чисты.

Подкравшись тихо, вечер заполз в мое окно,
А за окном сверкает звезд битое стекло.

Представил я,  быть может, какой-нибудь поэт
Смотрел на эти звезды во тьме прошедших лет.

Отпущены всем сроки, его давно уж нет,
Но излучают звезды все тот же тусклый свет,

И вдруг мне показалось: поймал я грустный взгляд,
Отправленный поэтом так много лет назад.

В меня вошел он тихо, как вечер наступил,
 К чему-то прикоснулся и что-то изменил.

Я чувствовал  как лучик, пройдя через года,
Попался, отразился и полетел туда,

Где шепчутся во мраке далекие огни.
Лететь он будет долго, свои, закончив дни,

Уйду в места иные, но пущенный мной взгляд
Слегка звезды коснется и полетит назад.

Сигналом светлой грусти, дотронувшись до глаз,
Продолжит путь неблизкий, уже в который раз.

Коснувшись, отразиться и полетит опять.
Задумался, что взглядом смогу я передать?

От зеркала на небе, до зеркала души
Построен мост навечно в тоске ночной тиши.

Но звезды умирают, им свой отпущен путь,
А свет не остановишь, ему не отдохнуть,

Он то, что было мною – как память обо мне,
Дай бог ему не сгинуть в какой-нибудь дыре!

Горят на небе звезды и в каждой чей-то взгляд,
О чем–то очень личном огни их говорят.

Подкравшись тихо вечер, заполз в мое окно.
Там за окном мерцает звезд битое стекло.

Представил я как кто-то, кого давно уж нет,
Смотрел на эти звезды во тьме прошедших лет.


Ночь достигла своего зенита,
Всюду царство темноты и сна.
В комнате таинственность разлита.
Комната, где был Самсон, пуста.

Из окошка звезд не видно стало,
Все покрылось плотной пеленой.
Времени для сна осталось мало,
Скоро день родится молодой.

Так, в одолевающей дремоте,
В полудреме сонной глубины,
С мыслями о принятой заботе,
Что пришла из тайной стороны.

Мой герой ушел в иные дали,
Не оставив в доме даже тень.
Время шло, и сны одолевали.
Он проснется, завтра будет день.


Самсон уснул и видит он
Какой-то непонятный сон:

В пустыне дикой, где злой ветер воет,
Песка сухие волны вдаль гоня,
В котором только кобра норы роет,
Спасаясь от палящего огня,

Стоит гора в глубинах Палестины,
В изгнании от обыденных путей,
Величественно посреди равнины,
Под светом звездных манящих огней.

Над пропастью, куда спаси упасть,
Построен замок на траве паршивой.
Лишь высоты разверзнутая пасть,
И горизонт виднеются с вершины.

В том замке сотню лет живет старик,
Давно горит судьбы его свеча,
Печать годов скрепляет гордый лик
И шрам от сарацинского меча.




Он в келью запирается на день,
А ночью весь в молитву погружен,
И не встает по семь часов с колен,
Одет в суровый серый балахон.

Горбатый карлик – раб, слуга его немой,
Всю ночь проводит в таинстве подвала,
Тогда из темных скал  доносит ветер вой-
Как будто стон гиены иль шакала.

Они о многом могут рассказать,
Прошедшие года их не щадили,
Старик знавал, как гибнет в битве рать,
Походы эти судьбы породнили.

Отшельник добровольный и суровый,
Молящийся луне ночной порой,
Витает дух твой чистый и греховный –
Христианских  стран невольный часовой.

Вдруг застонали половицы
И показались вереницы

Каких-то неизвестных чудней,
Один другого препаскудней.

И стали шорох наводить:
Греметь, шуршать, посуду бить.

Самсон очнулся: что тут, кто вы?
-Мы сбросили свои оковы

Когда настал известный час,
Теперь прогулка тут у нас.

Ты спи, мы чуточку походим
В своем игривом хороводе.

САМСОН: - Вы не можете тихо ступать-
Уходите прочь,
Я хочу спать –
Это право дает мне ночь.

Завтра да будет свет,
Горизонт расцветет перламутром.
Я уже посвящен и давал обет
Сказать ему: с добрым утром!

Он удивился, чья-то сила
Его как будто окрылила.

Он сам с собою был в порядке.
Хотя остались недостатки,
Но прежний глупый страх исчез -
Как тело потеряло вес,

Вопрос спокойствием сменился.
Нет, он собой не возгордился,

Но стал текучим как вода,
 Что убегает в никуда

Ручьем, текущим по оврагу.
Он перенял огня отвагу 

И силу пламени свечи.
А дом как прежде спал в ночи.

Опять все стихло и Самсон
Уж видит новый странный сон:

Пустыня, муки адской жажды,
Кругом ничто не дарит тень.
Успела ночь смениться дважды
И на исходе третий день

Пути, но смысл его не ясен,
А впереди – пустой мираж,
Где ждет, коварен и опасен
Горячий ветер – местный страж,

Момента разбудить барханы.
Все тело путника горит,
А ноги превратились в раны,
И страх над головой парит

Как вихрь все в себе крутящий.
Во рту не влага, а песок,
Противно на зубах скрипящий,
И жизнь всего на волосок,

Отдалена от одинокой
И глупой смерти – нет уж сил.
Но что там за предмет далекий
Среди песков - пустых могил:

Огромный камень кем-то брошен.
Откуда взялся здесь гранит?
Песком, как снегом, запорошен,
А рядом с ним мертвец лежит.

Вдруг то возник, чей смысл не ясен:
Скорее ангел, может бес,
Но вряд ли, слишком он прекрасен,
Такие сходят к нам с небес.

К нему, упавши на колени,
Самсон молитвы обратил,
Но молвил тот: погряз ты в лени
И мук не всех еще вкусил.

Грехов прощение -  веками
Иной не может заслужить.
Что пересохшими губами
Поводишь в страхе – хочешь жить!

Самсон главой печально сник:
-Я жил на чудо уповая.
-Внимай: под камнем бьет родник
И в нем всегда вода живая.

-Кто здесь лежит с потухшим взглядом?
-Ему название – народ.
Пусть ключ живой струится рядом,
Он мертв и той воды не пьет,

А мог спастись, отбросив камень,
Но сил, как видно, не нашел.
Не видишь связи между вами:
И ты, и он сюда дошел.

К нему был близок ключ прохладный.
Но он, решив что «все потом»,
Лег отдохнуть устав изрядно
И вот: укутан вечным сном.

Или сейчас реши задачу
И жажду влагой утоли,
Или приемли неудачу,
Ложись с ним рядом и умри.

Сказал все это Дух и сгинул:
 Кругом пустыня, ни следа,
Лишь труп, гниющий вне могилы,
И где-то бьющая вода.

Самсон налег на камень прочный
Всей силой изможденных рук…,
Но свет безжалостный и мощный,
Нарушив продолжение мук,

Лучом пробил окошко дома
С внезапностью подобной грому.

Самсон проснулся: солнце светит,
Нет даже тени ото сна,
Игривый ветер щели метит –
Не только утро, но весна.

Весь дом залит кристальным светом:
Картины, мебель, стол резной.
Самсон, на время, став поэтом,
Сказал себе: звенит весной


Все, что я вижу пред собою.
Он вышел из дому во двор
И вдруг там слышит, что такое,
Березки тихий разговор

Со свежим ветром,
Днем прекрасным,
С далеким кедром,
Маком красным,

Что, где-то там за далью гор,
Расцвел в лугах порою летней.
В другом краю: кедровый бор,
Пересказать бы корректней,

Зовет березку для любви,
И та, раскрыв листочки кос,
Златых серег зажгла огни –
Весна, какой с нее тут спрос!

Разлилась возле дома береза
Золотистою песней весны,
Расцвели разметалися косы
Вкруг веселой младой белизны.

Яркой зеленью воздух объятый
Растворил сладкий запах листвы,
Ветерок ей щебечет невнятно:
С добрым утром, с победой весны!

С добрым утром – началом побед.
С добрым утром – кто помыслом светел,
И друг, которого нет,
И любовь, какую не встретил.

С добрым утром рассвет –
Отрицание меча,
Мой уставший скелет
Тебя ждал как врача.

С добрым утром «стена»
С добрым утром дорога.
У колодца без дна-
Дна осталось немного.


Самсон покинул дом чудесный
Где был согрет у очага
И вверх продолжил путь отвесный.
Кругом альпийские луга

Цвели снегами эдельвейсов.
Он шел, подставив ветру грудь
Один, без папок, сумок, кейсов
И знал, что это верный путь.

И той тропою шли олени,
Косули, волки, снежный барс.
Самсон, уставши на колени
Вдруг опустился. День угас.

Он выбрал место, сел на камень,
Сказал, что вечность не объять,
Разжег для света ночью пламень
И попытался все понять.

Он видел: жизнь кругом жестока,
Но справедлива – верь не верь,
Прыжок, отдав на волю рока,
Стальной пружиной гнется зверь.

Висят над бездной гор вершины,
Где пастбищ много и стада,
Чьи ноги крепче, чем пружины,
За вожаком бегут туда,

Где кровью оросят невинной
Траву, став прахом навсегда,
Но хищник, сделав путь не длинный,
Умрет, исчезнув в никуда,

Соединившись с прахом жертвы
Смысл жизни - тот «союз пружин»,
Все унесут дожди и ветры-
Колеса дьявольских машин.

И тут как что-то озарило,
На миг его уставший ум,
Колодец знания приоткрыло,
Польстившись чистотою дум,

Он вспомнил откровение Духа
О смысле вечной пустоты…
Вдруг странный треск коснулся уха-
Из книги вырвали листы,

Сознание перелисталось
Поранив обостренный слух,
И лишь сомнение осталось:
А знал ли истину сам дух?

Он понял: смысл всего не ясен,
Но так хорош познания лик,
Что он всю жизнь идти согласен
 К нему в обход иль на прямик.

Самсон поднялся в путь отвесный,
Пусть всюду царствовала ночь,
Тут появился неизвестный,
Сказал: тебе хочу помочь.

Ты видишь: тучи небо кроют,
Сейчас ударит здесь гроза.
Нас камни от дождя укроют,
А утром радуг бирюза

Взойдет сигналом для идущих,
И ты продолжишь дальний путь.
Сейчас поговорим о сущем,
Потом нам надобно уснуть.

Свежий ветер в полях угас,
И куда-то открылась дверь.
Мы не знаем: что было до нас,
Мы не знаем: что будет теперь.

Налетело дыхание дня,
Разметало росу в траве.
Ты не будешь искать меня,
Я не буду идти к тебе.

Нам на головы сброшен хлам
С перекрестков воздушных трасс.
Мы не знаем: что было там,
 И не знаем: что будет сейчас.

Где-то выпал последний снег,
Где-то виден последний знак.
Люди слышат веселый смех,
Но не могут понять никак…

Полетел журавлиный клин.
Кто-то чувствует Божий глас,
Мы не знаем: Он был один,
Или, просто: один из нас.

Мы не гоним, не ждем его,
Лишь страдаем в который раз.
Пусть не знаем мы ничего,
Ну а кто разгадает нас?

Падающих звезд одинокий свет
В созвездие наших душ.
Черные дыры тянут к себе.
Сквозь сумрачный свист хвостов комет
Нам не услышать туш,
Мы не хотим лавровых венков на этой Земле.

Я целовал небо и знаю его вкус,
Старался быть ближе к свету,
Но я ни в чем не клянусь.




Когда самолет, пробив облака,
Попадает в яркую синь:
Больно глазам оттого, что прозрели они.
Вместо часов применяем мы временной интервал: «пока»,
Но это «пока» как аминь,
Завершает грядущие дни.

Я целовал небо и знаю его вкус,
Устал от чужих советов,
Но и в атаку не рвусь.

Его крылья крепки и надежны,
Я верю ему как отцу,
Оно знает, как сделать дыру в притяжении Земли.
Нас учили: вот это можно,
А вот это – ведет к концу,
Но конец оказался вершиной любви.

Я целовал небо и знаю его вкус,
Может быть, ангелом не был,
Но я ничего не боюсь.


Самсон не знал того, с кем рядом
В грозу остался ночевать,
Но трижды встретившись с ним взглядом,
Он понял: сердцу не соврать.

На свете не было роднее
Его, сей спутник – как лоза,
Что мы растим в саду, лелея,
Но вот ударила гроза.

Молния сверкнула, а за ней ударил гром-
Сатана на грозе сидит верхом.

Линией по небу он покажет нам свой путь –
Этой ночью темным силам не уснуть.

Пламенным зигзагом он разрежет небосвод
И от туда льется много адских вод.

В страхе путник осенил себя крестом,
В бубен грома древний змей стучит хвостом.

Утром в небе будет радуг бирюза.
А сейчас идет хорошая гроза.

Молния сверкнула, а за ней ударил гром-
Сатана на грозе сидит верхом.

Укрывшись от дождя в пещере,
Они сидели у огня,
Но вход ее раскрыв как двери:
Чтоб ветра свежая струя

Питала тело чувством силы,
А в небе плыли облака,
И с гор неслась и все крушила
Воды бурлящая река.

Тут «друг» испек немного хлеба
И съесть Самсону предложил.
Самсон смотрел, как дышит небо,
Внимая, что тот говорил:

- Огонь, словно крылья, понес меня вдаль,
Где спрятана радость и скрыта печаль.

Сгорят: божий храм и заборная жердь,
Огонь тоже жизнь и огонь та же смерть.

Опять разгорится костер под котлом
Где варится мир  вперемешку со сном.

Свежий воздух грозы разорвал мою дверь,
Свежий воздух грозы прошептал мне: поверь

В щебетании листвы я услышал опять
То, что смог позабыть, но обязан был знать.

Свежий воздух грозы объяснил, что к чему,
Свежий воздух грозы – я поверил ему

И понесся за ним над старушкой Землей.
Помоги остальным этой трудной порой.

В час, когда небеса нам не могут помочь,
 Свежий воздух грозы унесет эту ночь

И подняв нас над полем нелепой борьбы,
Скажет всем: вы смешны, не уйти от судьбы.

Вы дрались, но стяжали не много побед,
Темнотой подземелий не высчитать лет.

Грудь наполните ветром несломленных гор,
Поднимите глаза на вселенский простор:

Как прекрасна весна теплотой птичьих гнезд,
И щемящая даль вечно манящих звезд,

Как прекрасна Земля, на которой наш дом,
Как прекрасна любовь, для которой живем,

Как прекрасны места там, где нас еще нет,
В жизни первый закат и последний рассвет.

Свежий воздух грозы ошибиться не мог,
Свежий воздух грозы полететь мне помог.

Свежий воздух грозы из души не извлечь,
Неужели судьей будет нам только меч!

Мокрой ватой дождевых облаков промыт горизонт
На тысячу лет, за далью – даль.
Это не божий гнев – просто холодный фронт,
Мне ничего не жаль.

Мы поднялись так высоко, что не сможем идти
Не касаясь небес,
Здесь надо только лететь,
Но крылья намокли в пути,
Этот дождь – злой бес,
Вот железная плеть.

Может завтра взойдет та звезда,
Что поможет идти и осветит наш путь,
Как нелепо об этом мечтать,
Но без веры не смогут закрыться глаза,
Без надежды не сможем спокойно уснуть,
Чтобы завтра начать,
И быть может летать.
Завтра  решающий день, но все повторится опять,
А сегодня – спать.


Самсон уснул и будто видит
Дорогу завтрашнего дня:
Герой пустыню ненавидит,
Тут из огня да в полымя

Опять в пустыне оказался.
Но в этот раз нетруден путь,
Он до источника добрался,
Испил воды, сел отдохнуть

И осмотреться. Вмиг внезапно
Пред ним стеной встает гора,
Зачем, откуда – непонятно,
Он встал и понял что: пора!

Ушел, в вершинах затерялся
Как ветер, любящий летать,
Но к цели так и не добрался,
А финиш так и не видать.

Седые вершины у этой горы
Гигантом стоящей в пустыне
Над пастью воронкообразной норы
Укрытой от всех и поныне.




Безлюдны утесы, которые дни
Узором изломанных линий
И птиц не всегда принимают они:
В расщелинах ветер да иней.

Оттуда не многим дается обзор
Чудес высоты и свободы.
Травы и речушек висячий ковер
Стекает к подножию, там воды

Уходят в песок, лишь жемчужная пыль
От влаги восходит из трещин.
А сверху зарей, где кончается быль
Семь радуг играя, трепещут

Своей серединой задев облака
В которых живут чьи-то души.
От радуг исходит большая река
Кольцом охватившая сушу,

А выше: пустая зернистая синь
Где сон растворен вездесущий,
Тут, кажется, слабые руки раскинь
И воздух упругий несущий

Подхватит и ввысь унесет за собой
Где бьются великие ветры
Рождая небесный могучий прибой
И звездных дорог километры.

Пустое пространство от взоров сокрыто
Надежно упрятавшись в толще горы,
Там в сжатые кольца история свита
И ждет распрямления тайной поры.

Кто сможет подняться на пик поднебесный
Постигнет истории тайную суть.
Подъем слишком труден – все стены отвесны,
А нужно дойти, доползти, как ни будь

Не телом, так силой любви и сознания,
К вершинам способен подняться лишь дух.
Мишель Нострадамус черпал предсказания
С подобных вершин, напрягая свой слух.

Прошедшее падает напропалую
И тонет в глубинах планетной коры.
Что будет – покинуло магму земную
И всходит к подножию этой горы.

Что ждет нас, ответь: череда испытаний,
Пришествие Бога, прогресс или крах,
Постигнем ли смысл бесполезных страданий
Иль суть непонятную примем  как страх?

Закройте мне веки и дайте забыться
Увидеть сокрытое всем до сих пор,
Там что-то начертано: нужному – сбыться,
Нас ждет: «птица феникс, ключи и топор».

Пустое стремление пленило народы:
Безнравственность выставить за божий дар,
Дележ станет смыслом на многие годы,
Но вызовет только грабеж и пожар.

Бунты возникают то слева, то справа,
Неравенство, бросив на чашу весов,
И каждый рождает все новое право,
Но круг замыкается стрелкой часов.

И ждут конца света глупцы и пророки
По звездам считая количество лет.
Тайфуны проносятся, новые сроки -
Все тот же обман, общей гибели нет.

Но жить все опасней с развитием прогресса:
Разрушены храмы, ветшает дворец,
Разорваны надвое Бог и завеса –
Принявший начало имеет конец.

Опять восседает на троне диктатор
И к лику святых вновь причислен палач,
Встает на трибуну иной реформатор,
Но время проходит, а слышен лишь плач.

А Тот, кого ищут, вопя от страданий,
Давно на Земле, но его не узнать:
Неискренность – матерь пустых покаяний
Стремится к познанию, но гибнет опять.

И тот, кому на руку зло и насилие,
Упрятав до времени тысячу жал,
Расправив на битву тяжелые крылья,
Укрыл под одеждой кровавый кинжал.


И мой герой уже решил, что все он понял в этом мире.
Раз так, держи карман пошире.

А может - это лишь мечта.
Поднявшись в пять часов утра,

Навстречу дню продолжил ход.
Вдали остался черный грот.

Иди Самсон, ты уж свободен,
Даст бог, на что-то и пригоден,

И помни: хочешь крепкий сон,
Забудь о суетном Самсон.

Он видел даль: лесов пространство,
Тоскливый зов больших полей,
Горы пленяло постоянство,
С непостоянством вод под ней.

Кругом – чудесная природа,
И бездна сверху, снизу – ад.
Тысячелетия как годы,
Себя не помня, все летят

Чтобы распасться в прах и снова
Дать жизнь, которая не нова.

И он ушел и затерялся след,
Но так же свежий ветер пел в груди,
Он шел, не зная расстояний, лет
И не было конца тому пути.

Внизу велась игра: дележ корон,
Рождались, чтоб исчезнуть поколения,
А сверху: пустота, огонь и Он
Взирали на «любимые» творения.


Когда стану землей,
Продолжая свой путь-
Не найду в ней покой,
Не смогу отдохнуть.

Когда стану луной-
Буду ночью светить,
 Когда стану водой –
Вам меня не схватить.

Когда буду огнем-
Полечу к небесам,
Когда стану копьем -
Буду стрелкой часам.

Когда стану травой-
То пойму шелест трав,
Предрассветной порой
Прошепчу ей: may love.

Когда буду звездой-
Обрету вечный кайф,
Вновь пройду бороздой –
Вот такая may life.



      Попрощавшись, он подумал: не сказал ли я, чего ни будь лишнего? Это был пустой разговор «от нечего делать», так – дружеская  болтовня по пути домой после очередной тренировки в спортзале, но тема затрагивала вещи, обсуждать которые с кем-либо он всегда интуитивно не решался. Сейчас, после разговора у него возникло некое чувство, объяснить природу которого было весьма затруднительно. Нет, появился не страх, да и чего боятся: дьявола, второго пришествия, страшного суда – смешно! Он всегда считал себя убежденным материалистом, но стремление быть значительным, можно сказать, великим и неповторимым, толкало на некую веру в свою избранность – это была как бы его юношеская игра. Иногда он вообще не предавал этому значения, иногда, когда находило сумрачно-романтическое настроение, в одинокие вечера он уходил в подобные размышления.
     Быть избранным для чего ни будь: добра или зла, но чтоб над всеми.  Обладая безудержной гордыней и самолюбием и вместе с тем, практически ничего не добившись еще в жизни, он мог только надеяться  на свою предначертанную неповторимость. Находя в подобной вере единственный выход личным амбициям. Это было что-то вроде начинающейся шизофрении.
     В фантазиях он предавался мыслям о Сатане, причинах его гордыни и падения, но, слава Богу, пока ни с кем не говорил на эти темы, надеясь, что Антихрист обязательно подаст знак в назначенный час.
    На этот раз они начали философствовать о различных религиозных течениях:
    -Религия рассматривает человека как субъект, стоящий отдельно от окружающего мира, как бы делая из нас что-то особенное, находящееся над всем – начал он. - Тем самым, ставя человека над окружающим его миром, забывая о том, что человек является его частью со всеми присущими этому миру законами и инстинктами, и находится на более высокой ступени лишь потому, что эти инстинкты и чувства развились у него до состояния разума. Мысль, идея - как механизм осуществления цели, основа всех действий человечества.  В жизни каждого из нас присутствует трагический момент борьбы «животного» и «цивилизованного». Возможно, что смысл всей жизни заключается в борьбе с самим собой, в самоусовершенствовании и самовоспитании, в умении сочетать необходимости одного с потребностью в другом. Нас  учат  со школьной скамьи, что двигателем поступательного развития общества является труд, с этим утверждением трудно не согласиться, но какой труд, а точнее не труд, а цель этого труда, то, ради чего он совершается, ибо бесцельный труд противоестественен. Любое действие должно заключать в себе некий смысл, иначе это просто ритуал. Именно все возрастающая потребность в расширении благ и называется достижением цивилизации и развитием общества. Надо отметить, что в росте потребностей большое значение имеет фактор общения – жизни в социуме, в результате которого происходит заимствование и ведется конкуренция. Закрытые в силу географических условий  изолированные коллективы  и сейчас стоят на низкой ступени развития экономических отношений, а значит и на более убогом уровне благосостояния. Народы, тесно связанные проживанием на ограниченных территориях, вынуждены соревноваться между собой и развиваться более интенсивно. Борьба за свой «кусок пожирнее», за место под солнцем сделала человека человеком, заставляя его, трудится умственно и физически. Фюстель-де-Куланж утверждает: «историю двигают понятия и интересы масс». Но если эти «понятия и интересы масс» применить к каждой конкретной личности, то для каждого отдельного индивидуума  будет справедлива  фраза: «миром правит секс и голод», так чем мы тогда отличны от животных, которые и живут этими понятиями?
    Но вот в чем он никак не мог согласиться с французским историком, так это в том, что «…нет ничего похожего на них (древние народы) в новейшие времена, ничего похожего не может быть и в будущем». Конечно, развитие общества накладывает свой отпечаток на каждое последующее поколение, но психология человека, его цели и желания остаются практически без изменений, подчиняясь конституции вида.
    -Безусловно - продолжил он свои умозаключения: у различных народов можно выделить  так называемые национальные или расовые черты характера, психологии, восприятия, вытекающих из различий в природных условиях, хозяйственном укладе, верованиях и как следствие – культуре, но основные качества человеческого характера, ума, цели и желания, наконец, инстинкты – одинаковы у всех представителей рода человеческого, и цель всегда оправдывает средства.  Эд. Мейер утверждает: «гибель капитализма означает в то же время и гибель культуры, возвращения к варварству», так что же получается: капитализм- это самая прогрессивная формация в вечной гонке «урвать свой кусок»? А что означает «роль масс и личности в истории»?  Если историю творят массы, то гениальность той или иной личности выражается в способности идти в настоящий момент по течению стремления масс или против него. Когда стадо хочет пить, оно рано или поздно придет на водопой, независимо от того, поведет туда вожак или нет, и хороший вожак всегда раньше всех чувствует желание масс. Когда люди хотят «хлеба» или «зрелищ», человек способный сконцентрировать это рассредоточенное всеобщее желание и первым ставший во главу колонны становится лидером. Личность может изменять и координировать направление движения масс, но не способна остановить его.  А гуманизм и цивилизованность любого общества измеряется тем, насколько без потерь удается дойти до «водопоя», и на сколько всем дошедшим там хватит места, а еще: в возможности каждого не идти след в след с остальными. Прогрессивность общественного устройства заключается в возможности сочетания принципа свободной конкуренции для выбора лучшего из имеющегося, с высоким культурно-этическим уровнем членов этого общества необходимым для строжайшего соблюдения законов и создания равных стартовых возможностей.
   -Ты считаешь, что такое возможно - перебил его приятель, уставший слушать столь длительный монолог.
   -Только постоянное и длительное просвещение масс без резких политических и экономических потрясений способно привести к подобным улучшениям в общественных устройствах «неблагополучных» народов.
    За общим разговором они пришли к единому мнению, что только те страны, которые смогут идти по этому пути, защищены от потрясений.
  - Но что есть сила масс? «В тех случаях,  когда исчезают сдерживающие начала, господство страстей нарушает основы общественного порядка». С другой стороны: «разделяй и властвуй», преврати народ в разноликое стадо, лиши возможности  мыслить самостоятельно и в твоих руках монолитная власть, справиться с которой могут только законы органического разложения. Мы живем в мире, который считаем жестоким и несправедливым. Мы живем в мире, в котором творится насилие и произвол. Мы живем в мире, где ломаются судьбы, где существуют болезни и нищета, трагедии и самоубийства.  Жизнь каждого из нас заключается в постоянном поиске выхода из того или иного нравственного или физического тупика. Кто-то  обращается к официальной религии, кто-то пытается разглядеть Бога в собственной душе. Наиболее активные вступают в те или иные партии, группировки или сообщества, пытаясь, примкнув к течению масс, склонить «весы» в свою сторону. Но жизнь продолжается, «хорошая» или «плохая», справедливая или нет, она идет, подчиняясь своим законам и расставляя все по местам. И тот, кто не сломался, не опустил руки и сохранил присутствие духа, начинает понимать, что в этих невзгодах и трудностях, борьбе и риске, трагедиях и радостях, во всем, что может случиться с нами в любой момент и заключается сама жизнь во всем великолепии естества и движения вперед. И тогда человек начинает осознавать, что он сам и есть жизнь.
   -Но прервется ли путь человечества?
    -Мне кажется, оно уничтожит себя подобно тому, как уничтожает себя каждый отдельный индивидуум.
    -Ты хочешь сказать что оно «постареет» и путь его прервется? Но где тогда Бог?
    -Не знаю, Бог для каждого там, где каждый его видит: на небе, меж нас, внутри и вокруг всего.
    -Так Бога получается, нет вообще,  конкретного, имеющего определенную форму?
   -Он там, где нам хочется его видеть. Если ты считаешь: Бог – Иисус Христос, он – Иисус Христос, Иегова – Иегова, Будда – Буда и т.д.  Бог, он один для всех и вместе с тем, у каждого свой и нет двух человек, принадлежащих одному Богу.
   -Но религия на протяжении сотен лет объединяла людей, я твоя вера разобщает.
   -А зачем тебе нужно единение?
   -Чтобы совместно найти истину.
   -Ты помнишь вопрос Пилата у Булгакова: «что есть Истина?». Он так и остался без ответа.
   -Нет, Иисус сказал: «Истина – это Я».
   -Вот и я говорю тебе: Истина – это ты. Петр, выйдя из лодки, не пошел по воде, а испугался и начал тонуть, хотя рядом был Христос, потому что не один учитель не может научить вере в Истину, пока сам человек не поймет: Истина – это он сам. Вера в себя – это и есть истинная вера.
   - А что по твоему Родина: место рождения и детства, земля, на которой прожил большую часть жизни, место по крови твоих предков, страна, где тебе живется лучше всего, и ты чувствуешь себя полноправным членом общества?
  - Я думаю, не всегда стоит отожествлять Родину со страной рождения. Родина для каждого из нас – это то место где мы хотели бы быть… похоронены. Если власть, правящая в твоей стране не обеспечивает  населению достойный уровень жизни, а изменить строй без кровопролития невозможно, смена места проживания не является изменой или предательством.
   -А что значит для тебя достойный уровень жизни?
   -Свобода и законность, всего остального человек обязан добиваться сам.
   -Стало быть: западная либеральная демократия?
   -Я не люблю либералов, мне ближе шведский социализм. Самыми стабильными и «счастливыми» считаются страны, где почти нет богатых и бедных, а большинство населения – средний класс. Потому что там нет расслоения, а значит, и нет причин для неравенства, злоупотреблений и зависти. Каждый должен получать по способностям, но государство обязано обеспечивать своим гражданам минимальный  «пакет»  позволяющий  жить достойно. Материальный минимум, позволяющий жить по человечески, должен быть у всех, дальше – кто на что способен. Я думаю, на  территории бывшего СССР такого еще долго не будет. Слишком большие пространства и слишком тяжелое наследие.
   -Ты не веришь, что на территории распавшегося союза может установиться нормальная жизнь?
   -Главное условие установления «нормальной жизни» - это возникновение гражданского общества. Никакие реформы не дадут реального улучшения жизни населения, не заставят экономику работать на всю страну без создания гражданского общества, потому что их   власть всегда будет проводить «под себя». Не надо надеяться в глупую байку о «добром царе». К власти рвутся не для того, чтобы этой властью и всеми сопутствующими ей благами делится со всеми. Общество должно создать систему контроля над властью, систему «весов и противовесов» - это вынуждает власть вести себя «пристойно», именно: вынуждает. Общественные организации и объединения граждан через средства массовой информации, структуры самоорганизации и суды присяжных должны контролировать работу всех властных структур, всех чиновников. Контролировать на предмет сговора, нарушения законов и прав человека. И это, кроме того, что внутри самой власти  должна быть конкуренция.  Демократия это вовсе не власть нищих и голодных, во всем мире и в самых демократических государствах все равно правят богатые и успешные – это нормально, а суть демократии лишь в том, что остальное население не дает  этим богатым и успешным вести себя по хамски, вот и все. Сравни два  мировых рейтинга: первый – страны с самым низким уровнем жизни, второй – страны с самым высоким уровнем коррупции, и ты увидишь, что оба рейтинга накладываются друг на друга как под копирку – это одни и те же страны. Так что причина нашей экономической отсталости только одна  - коррупция. Никакие реформы не дадут результатов. Потому что она  сожрет их еще при рождении. Все заявления о реформах  на территории СНГ из уст чиновников или депутатов – это популизм. Они пишут их под себя, под свой бизнес.
   -Но, мы слышим со всех сторон, в том числе и с самого верха о необходимости борьбы с коррупцией.
   -Как правило, бороться с ней  поручается самим коррупционерам, так устроено наше общество. Цивилизованность менталитета социума не измеряется количеством ЭВМ, автомобилей или бытовой техники на душу населения. Он измеряется отношением к закону. На самом деле коррупцию, как и любую проблему общества или человечества победить как два пальца… - в теории, нужно просто этого захотеть. Мы живем в вывернутом на изнанку общественном сознании в абсолютно диком не цивилизованном обществе.  В развитых странах человек рассуждает так: я должен жить по закону, потому что если я не буду жить по закону, то и другие не будут, и наступит бардак, наш человек рассуждает: я не буду жить по закону, потому что другие не живут по закону – вот в чем разница. Если все будут соблюдать закон, то коррупции просто не будет, вообще. Обвиняют чиновников, мол, они берут взятки, а я считаю, что они виноваты гораздо меньше, чем те, кто им эти взятки дает. Почему человек дает взятку, потому что он хочет обойти закон, а если жить по закону,  всему обществу, чиновники перестанут брать, потому что им никто давать не будет. Ну, к примеру, о мелком: практически нет такого водителя, который бы хоть раз в жизни не давал гаишнику взятку, а почему, потому что нарушил, и теперь проще решить вопрос «на месте», и это правильно, а если бы не нарушал, то и давать не надо. Есть анекдот, что если поставить светофор в пустыне, американец и там остановится на красный свет, ну не придурки ли они в нашем мировоззрении, придурки, только почему-то мы хотим жить, так как они! И наши власть имущие отправляют туда жить своих детей.
   -Но в той же Америке полно преступников.
   -Правильно, в любой стране может быть много оступившихся, только они там изгои, а у нас – герои. Как там, у Задорного: американец  сначала читает инструкцию, как пользоваться бассейном, а наш человек сразу в него прыгает. И так во всем. Делай все по закону и следи, чтобы другие так делали, и тогда не надо будет бороться ни с какой коррупцией.
   -Но власть создает такие условия, что без взятки не решить никакого вопроса.
   -Потому что у нас безответственная власть, у нас нет гражданского общества и демократии, это слово у нас ругательное, потому что мы не жили при настоящей демократии, то, что было у нас, это гипертрофированное извращение, ширма, давшая одним захватить власть и собственность, пока остальные упивались якобы наступившей «свободой». Законотворческая власть должна быть избираема и переизбираема населением, она должна отвечать за свои законы.
   -Ну и как этого достичь – очередной революцией?
   -Коррупцию невозможно победить без гражданского общества.  Но мы к нему еще не готовы.
- И как же создать это гражданское общество.
  -Его ни как не создать, нельзя сегодня лечь спать в стране чиновничьей олигархии, а завтра проснуться в правовом государстве, и никакие революции здесь не помогут, потому что как сказал еще Шаляпин: революции помогают одной сволочи скинуть другую сволочь при помощи народного кулака  и захватить власть. Гражданское общество должно созреть как плод, оно должно само себя создать, само себя вырастить, а на это нужно время. И путь тут один –  просвещение и информация населения. Народ должен знать, что есть страны, где и экономика работает на большинство людей и права человека соблюдаются, и знать, как в этих странах население этого достигло. Для начала надо сделать две архи сложные вещи: перестать гадить в собственных подъездах и не давать относится к себе как к быдлу и так, потихонечку, развиваться. И главное – жить по закону и контролировать окружающих, включая и чиновников, чтобы и те жили по закону, а если нет – поднимать «вой на весь мир», лет двести я думаю нам должно хватить, может меньше.
  -Касаемо России, от славянофилов часто приходится слышать о неком особенном русском пути. А что есть, по-твоему «особый русский путь»? Существует утверждение, что Россия в силу особенностей исторического развития, а также высокой духовности не может, чуть ли не имеет права принять те ценности, на которые ориентируются все развитые страны мира.
   -Ну да, ну да: русскому человеку обязательно нужен свой путь, в котором ему в той или иной форме будет навязан тоталитаризм, попрание прав личности и свобод, общность массового сознания и отсутствие желания личного материального благополучия. То есть: пьяный мужик, гадящий в убогом клозете возле покосившийся хаты – это духовно.
   -Россия- страна азиатская и восточная деспотия с тиранами и бесправностью масс отразилось на общем генофонде населения. Поэтому все ценности западных демократий нам чужды и не приемлемы на нашей почве.
У нас другая самобытность – парировал товарищ.
  - Ты знаешь, Япония очень восточная страна, однако смогла сочетать прогресс с сохранением самобытной культуры.
  -Какова роль государства?
  - Наша трагедия в том, что нам вбивали образ государства как некого сверх построения, эдакого безликого и святого монстра, поставленного над нами Всевышнем, подчинение воли которого обязательно. Забывая о том, что государство – это, прежде всего, люди, которые в нем проживают. Типичная пропаганда тоталитарной  чиновничьей касты. А ведь вся суть государства сводится только к одному: защита каждого конкретного человека и его интересов от любых посягательств кого бы то ни было. А инструментом подобной защиты внутри общества должно быть правосудие, как гарантия отличия человеческого общества от звериного: где сильный пожирает слабого. Так что государство, главенство  интересов которого над интересом отдельной личности  так отстаиваемое приверженцами тоталитарного строя, это совсем не безликая апокалипсическая машина, не прожорливое чудовище или высшая божественная инстанция, которой все позволено. Государство в России – это каста властных и богатых, боящаяся потерять элитарные привилегии.
  -А  в чем заключаются  интересы личности, именуемые общечеловеческими ценностями?
   -Право каждого на здоровую свободную достойную жизнь. А что делает жизнь такой: сочетание потребления материального,  духовного, и еще я бы выделил -  знания. А особый русский путь действительно существует, так же как существует особый французский, китайский или американский путь. Каждый народ неповторим в своей культуре и истории, но все равны и никто не избран больше или меньше других, ни мусульмане, ни евреи, ни русские. Всегда есть соблазн представить свою страну в «трудные времена» избранницей божьей, предназначенной для чего-то большего, чем просто нормальное развитие. Мол, запад живет хорошо, потому что погряз в пороках, а вот в нашей нации есть чистота и духовность, потому и страдаем, но эти страдания  народа избранного, несущего свет и искупления всему миру. Если особый путь народа противоречит общечеловеческим ценностям, то это путь никуда!

   Затем они незаметно перешли на мистические темы, начали спорить о смерти, о том, конец ли это или только переход в бесконечности. И тут он  понял насколько архаично-религиозны его убеждения.
  - Что есть тело человека, вдруг неожиданно сказал он, поглаживая щеку над болевшим зубом – кусок мяса, неполный набор элементов периодической системы Менделеева - он сплюнул на землю. Чем здесь гордится?
Бог и дьявол никогда не бились за тело человека, но использовали его лишь как инструмент в борьбе за его душу. Только она, как и мысль, имеет какую-то цену, и будет жить вечно, но душа – это уже не химия, а физика.
   - Мы как христиане, по крайней мере, носящие на шеи крестик, должны помнить  Иисуса, разве не сказано: «отвергнись себя… и следуй за Мной, возлюби Меня сильнее, чем отца и мать» - разве себя имел  он в виду? Не себя, а путь свой, в который: «входите тесными вратами, потому что тесны врата и узок путь ведущие в жизнь, но широки врата, ведущие в погибель, и многие идут ими» Эти многие и есть твое «слабое» общество.
  -Что ты подразумеваешь под «слабым» обществом?
   -Я расскажу тебе один сон. Я оказался на площади заполненной народом и не мог понять что происходит. Лица людей выражали волнение и растерянность. Все находились в постоянном движении, но это движение не было целенаправленным, а скорее походило на суетливое рысканье из стороны в сторону. Создавалось впечатление, что все эти люди – покупатели на огромном базаре. Временами на беспорядочно расположенные искусственные возвышения: ни то тумбы, ни то остатки колон влезали какие-то люди и властно призывали всю суетившуюся массу идти за ними. Как правило: часть народа их слушала и меняла беспорядочность своего движения на стройное шествие, но, в конце концов, все движение снова путалось, люди спотыкались, теряли друг друга, и стройной колонны не получалось.
   Мне захотелось поскорее выбраться из этой толпы. Я попытался присоединиться к только что созданному очередному потоку, но, пройдя несколько шагов, чуть не ударился лбом о стену. Все опять перемешалось. Неизвестно сколько бы это могло продолжаться, если бы я не услышал, как мой сосед произнес весьма не новую на этой площади фразу: что вы их слушаете, это ни те, кто говорит правду, идемте, я покажу вам другого, он знает правду. Я повернулся, но никого не увидел, однако, не только я слышал подобное приглашение. Повинуясь установившейся традиции слепо верить всему  что обещают, часть людей последовала за нами. Мы ушли с каменной мостовой и по мягкому травяному покрову вышли на берег тихой реки. Под раскидистым деревом в окружении народа стоял человек. Слушатели вели себя неодинаково, одни внимали, боясь пошевелиться, другие быстро проходили мимо. Часть новоприбывших тут же удалялись обратно, некоторые пошли дальше. Я остановился, поскольку не видел смысла продолжать путь.
   … И говорил человек тот: «возлюби все, что кругом тебя и ближнего и врага своего, ибо все вы Дети одного Отца, Он внутри и вокруг вас – плоть от плоти одной. Не любя других, не любите Отца своего, а себя так просто ненавидите и тем самым, ввергаясь в страдания, не понимая, от того они, что нет любви в вас. Нет любви – нет добра, а что есть отсутствие добра как не зло. Оглянитесь: есть ли зло в ночи или дне, в бури или штиле, в дожде или солнце – все служит на радость нам, когда используется с умом. Есть ли зло в огне, на котором в доме своем готовите пищу, и которым греете дом тот. Но придет «худой» человек и эти огнем сожжет дом ваш, а для того ли огонь? Если не будет в людях  зла, то и кругом  зла не будет, поскольку добро живет во всем, что вокруг нас, зло – родится в нашем сознании. Если каждый не родит зла, если каждый его не увидит, будет ли оно вообще? Не соглашаетесь вы, когда говорят: если тебя ударили по левой щеке, подставь правую и спорите: как можно не оказывать сопротивления тому, кто вредит нам, ибо в основе этих действий лежит самый важный  инстинкт -  самосохранения. Но что порождает он, какое чувство – страх. Страх толкает вас на уловки и унижения, а самый сильный ваш страх – страх смерти, но что боятся неизбежного, разве можете вы трусостью своей отдалить ее хоть на миг. Говорю вам: достоин уважения человек, который победил страх перед собственной смертью, разве мать не бросается спасать детей своих, рискуя собственной жизнью. Почему вы боитесь смерти, вас страшит неизвестность, пустота, тьма в которой ничего нет, нет вас. Но един мир и не отделимы мы от него. А воля, знание и сила ваша не денутся никуда и после того, что зовете вы смертью. И что есть бессмертная душа как не сила, мысль и воля. Разве мысли ваши, воля и сила ни есть энергия, которая сохраняется согласно закону сохранения энергии и формирует всю материю. Душа ваша имеет массу, скорость и заряд и существует вечно, кочуя из состояния в состояние. Трудно объяснить языком человеческим  смысл бессмертия, слаб язык и не все понимаем мы. Бессмертны мы или нет, одно скажу: что там ни ждет – это неизбежно, а потому глупо и нелепо боятся неотвратимого.  Богаты или бедны, счастливы или нет, смерть придет ко всем. Боятся неизбежного также глупо как клясться в том, что не будете испытывать жажду и пить в течение года, поскольку напьетесь максимум уже на третий день. Нет у вас власти над собой, так обретите покой и наслаждайтесь жизнью.  Человек умный и праведный  не совершит греха, не потому что боится наказания, а потому что думает о смерти, а перед ней любой грех видится пустым и недостойным. Что вы не делаете - для вас бессмысленно, так как за этим грядет смерть. Что жизнь наша – отрезок на прямой между рождением и смертью, но любая прямая лежит на плоскости и на данной плоскости прямых число бесконечное. Но и одна прямая может лежать на бесконечном числе плоскостей. Любое зло порождает новое зло, и нет конца этой гонке: победивший дракона сам становится драконом. И бьем мы друг друга по левой и правой щеке, отвечая ударом на удар, и растет зло с каждым ударом, а потом   сетуете: откуда столько зла кругом, хотя сами его и породили».
   Приятелю явно надоело слушать извращенный пересказ библии.
   -Ты хочешь сказать: подставь левую, потом правую и бьющий остановится, поскольку щек больше не будет, а что мешает бить по одной и той же щеке хоть сто раз, будет только больнее.
  -Да, я тебе всего лишь свой сон рассказываю. А сны, если научиться ими управлять, способны раскрыть неизвестные уголки нашего разума, возможности которого безграничны, потому что мозг бесконечен как вселенная, он и есть мироздание. Если мы чего-то не знаем, это только потому, что не «умеем» еще узнать, на сколько полно мы свой мозг используем. Поэтому дай досказать мне…
И говорил человек тот: «не берите чужого, потому что крадущий ворует у себя душу; и не прелюбодействуйте, поскольку от своей несдержанности получите множество проблем ослабляющих вас; не возноситесь над остальными, ибо много бед идет от гордыни, а чего стоит ваша гордыня? Сегодня: во славе и величии, а завтра: в забвении. Богат человек, а придет болезнь – до богатства ли ему будет и отдаст все, чтобы излечиться, а умрет – унесет ли в могилу состояние и славу свою. Глуп человек говорящий: нет мне равных в том или в этом, наступает время, и тупиться любой клинок. Жалуетесь: как плохо мы живем, а всему виной вы сами и ваше не реализованное эго. Научитесь управлять им себе во благо. Сознание что он не такой как все важно каждому человеку, стремящемуся к достижениям, но смешна вера в свою гениальность, если нет за ней дел. Вера в себя  нужна не для того чтобы возгордиться, верой этой давите в себе стадное чувство, потому что пасут вас не пастыри, а волки. И нечего стенать: как плохо живем мы – никто не придет и не даст вам улучшения и будут хитрые и подлые грабить безропотных и слабых пока каждый не почувствует себя личностью и гражданином. Убейте раба в себе, но убейте в себе и тирана.
   Вы говорите: что мы можем сделать, ведь бедны мы, а кругом беззаконие и произвол! Помните: ваша личность и есть ваша  собственность, и право выбора есть всегда, его никому не отнять. Не подавайтесь гипнозу, не давайте обманывать себя, но не творите насилия, ибо оно есть зло.
   Спрашиваете: что делать нам против беззакония или когда закон хуже? Есть один вид борьбы не знающий поражений – молчаливое неповиновение. Не подчиняйтесь дьяволу, даже если он самим богом поставлен над вами и не попадайте в зависимость от других, потому что зависимый – почти раб, а раб – уже не личность.
   Вам надоедают моралью и говорят: живите так, а я говорю: просто живите, но, идя по тропе судьбы своей, смотрите чаще вокруг себя и старайтесь воспринимать все искренне.
   Что есть история ваша, разве прямое отображение бытия как реальности, нет, она лишь матрица наиболее важных событий прошлого, размытая и искаженная.
   Что есть религия ваша – трансформер всеобщего равенства и высшей справедливости, созданный для тех, кто считает себя обделенным или несправедливо обиженным, дабы не сопротивлялся он тому, в чьих руках власть. Так стоит ли искать правду в истории и искать спасение от всего в религии. Отличайте истинную веру от обрядности. Разница между ними равна различию меж солнцем и луной, поскольку религия лишь отражает свет, рожденный верой, но сама светить не может. Вера живет всегда и она едина у всех, ибо вера и есть Дух Святой. Религия – лишь культ обрядов и действий. Много религий, да мало  в них веры, и есть ли в мире хоть одна религия, которая служителями своими многократно не опорочена, и есть ли в мире хоть одна религия, приведшая своих последователей к истине? Потому-то религия – есть плоть, тогда как вера – есть животворящая сила и не нужны вере: ни служители, ни храмы, ни жертвы, ни заповеди общие, ибо уже построен храм – мир, есть служители – люди, есть жертвы – дела их, и есть заповеди – помыслы их. Так занимайтесь всем тем, что приносит радость и наслаждение, но помните о последствиях действий ваших.
   Одинаково несчастен тот, кто не спит ночами из-за богатства своего и тот, кто не спит ночами из-за бедности, но счастлив тот, кто и в богатстве и в  бедности имеет покой. Счастлив тот, кто ничего не боится и чья совесть чиста.
   Самое дорогое – свобода, но есть ли смысл свободы в одиночестве, нужна она человеку в пустыне, воспользуется он там этим богатством? Тогда есть в ней смысл, когда свободен человек среди других.
   Есть среди вас те, кто надеются только на бога, есть те, кто верит в случай, есть те, кто верит в свою звезду, а я говорю: только на силы свои надейтесь и не ждите того, кого ждете, не придет он, так как давно уж меж вас, но не видите его, потому что слепы, тогда как сказано вам: «ищите и найдете», «стучите и откроется вам».
   Стройте храм не на горе, не на берегу, не в селении, а внутри самого себя, на горе знания, на берегу силы, в селении веры.
    Не ищите Господа вне себя и не идите куда-то, чтобы Бог услышал вас, ибо как Он слаб, если только где-то находится подобно идолу. Был бы бог всемогущим, если к нему идти надо, и раз нет его здесь, так принадлежит ли ему весь мир? Говорите с ним в любой день и час  в месте любом и услышаны будете, а навредить ему невозможно, и потому нет слов безбожных или мыслей богохульных. Не сдвинуть вам волей своей солнца и не, потому что оно велико, а потому что воля ваша мала. Безвольны вы, от того и страдаете, через это – получите искупление.
   Не печальтесь когда теряете, потому что ничего не теряется бесследно, а то, что было с вами – есть где-то и сейчас и то, что будет с вами, сейчас уже существует. Прошлое – подобно городу, который покинули вы, отправившись в странствие, будущее – подобно городу, который встретите вы на своем пути, но когда идете вы есть уже и тот и другой город, а путь ваш измеряется временем, а, управляя временем, можно изменить любое расстояние. Нет ни прошлого, ни будущего, есть только настоящее, потому что кто из вас может жить в прошлом или будущем, исчезнет ли голод при воспоминании о сытном обеде, пройдет ли усталость, если отдых только предстоит, но всякий живет только в настоящем и все что создано - создано для сего момента и нет ничего в прошлом и будущем. Все что есть – уже есть, то, что было – где-то есть и сейчас, что будет – уже создано, а того чего нет – никогда и не будет. Но нет такого, чего быть не может, потому что есть Все в бесконечности времени и пространства, где ничего нельзя создать или разрушить, поскольку Все уже создано и разрушено одновременно. И сейчас происходят события, тысячелетиями от нас отделяемые. И день, ожидаемый нами, уже настал и так в любое мгновение – расстояние, измеряемое временем и нет ничего ни в прошлом, ни в будущем, но мироздание – это наше настоящее и существует оно только сейчас и все что происходит в нем,  в настоящий момент и происходит. Бессмертны мы, потому что нет границ у жизни!»
   И услышав все это, сказали люди: «иди и управляй нами!»
   Но ответил тот,  кто говорил: «на какое царство вы меня зовете, не могу я управлять вами, ибо управляющий извне – царь и пастырь народа своего, а что делает хороший пастырь: пасет и охраняет овец своих от диких зверей и от стихий и от всякого злого, направляя стадо на путь правильный. Но что делает он с овцами паршивыми: бьет их посохом, да гонит собаками. Но кто скажет, что  эта овца паршивая, и где тот путь, что для всех один? Зачем вам пастырь, разве овцы вы? Царь ваш внутри, пастух с посохом и собаками – сами вы. Постройте царство божье внутри себя и не будьте стадом, тогда незачем звать пастуха и царя над собой ставить. Мне же противно насилие любое, не бывает его во благо, если идет оно из вне, а тем, кто не понял слов моих, скажу: если хотите чтоб не била вас жизнь, бейте себя сами».

   Товарищ устало зевнул: на кой черт ты, тоном проповедника рассказываешь мне подобную белиберду? В твоем сне нет никакого логического смысла. Ты мне специально мозги не пудри.
   Потом они стали обсуждать типы людей и решили разделить всех на четыре условные категории:
 -«Творцы» - люди способные родить в себе какую либо идею, развить ее и самостоятельно воплотить в реальность. Это люди способные сделать все от «а» до «я», от замысла до практического воплощения.
Вторая категория: «Мыслители» - люди, способные на замысел, но не имеющие практических навыков его воплощения.
Третья: «Мастера» -  узкие специалисты, добивающиеся грандиозных результатов в том, что умеют, но не видящие дальше того, что выходит за пределы их постоянной практики.
Объединив «мыслителя» и «мастера» можно создать «творца».
И последняя категория: «Пустышки» - внушившие сами себе, что они неудачники и скатывающиеся в помойную яму.
   Они говорили так же о том, насколько человек привязан к различным  искусственно созданным условностям.
   -Что значит «нормы поведения» - условность, определяющая грани  действий, и служащая оправданием к совершению или воздержанию от какого либо поступка.
   -А ведь по большому счету, сказал он, условности и табу придумывают либо слабые, для оправдания собственной слабости, либо хитрые – для создания нравственных препятствий другим.
   -Послушай, но данные твои утверждения полностью противоречат тому, что ты говорил о законности и общечеловеческих ценностях,
   -Я говорю сейчас не об устройстве общества, а о душе. Мы говорили с тобой об «Истине». Так вот: Истина не имеет условностей, она – это естественный ход всего. Я говорю, что людям следует отказаться от предвзятости, но не отрицаю необходимость нравственных норм и законов. Речь лишь о внутренней свободе мышления и поведения - речь о счастье. Я против консервативной глупости.  Если различные средства ведут к одной цели, эти средства равнозначны. На практике: если ты вегетарианец, так не носи и  обувь из натуральной кожи, а если ты любитель лопать мясо, значит, у тебя  должно хватать смелости самостоятельно лишить это «мясо»  жизни при определенных обстоятельствах, иначе, ты лицемер или дурак. Никогда не прикрывай собственную неспособность к активному действию разговорами о нравственности или гуманизме. Если на войне ты способен застрелить человека на расстоянии, значит, ты  должен быть способен   лишить его жизни и в ближнем бою с теми же эмоциями или не убивай вообще. Подобный морализм имеет значение  только в твоих собственных глазах, для окружающего мира важен только результат  поступка. Для Истины нет разницы. А сколько подобных абсурдных условностей и напускной благопристойности в отношениях между людьми, творчестве, сексе. Что есть одному истина – другому – сомнение, и нет здесь веса большинства или меньшинства, потому что: сколько людей, столько и истин.
   - А как же истина абсолютная – Бог? Сможем ли мы постичь ту единственную формулу, объясняющую Все. Хватит ли у человека времени и силы разума на это постижение.
   -Не знаю, человек увидел море, и придумал человек слово «море», воплотив его в символ, и когда он рисовал этот символ за сотни километров от берега, те, кто хоть раз видел море, понимали, о чем речь, а тот, кто не видел самого моря – понимал ли? Так происходит со всем, что нам известно. Но от слова «халва» во рту сладко не становится, или это не так? Мне кажется все дело в правильном коде, в пути к познанию. Мир ведь такой, каким  его видит каждый, и нет другого мира, кроме того, что может быть воспринят индивидуумом в объеме доступных знаний коллективного разума.
   -Ну, здесь я с тобой не согласен, раньше мир представляли на трех китах, но это же не значит, что он был таков, а сейчас астрофизики ведут речь о бесконечном множестве вселенных.
   -«Бесконечное множество вселенных», а может «реального» мира вообще нет, а есть лишь совокупность иллюзий каждого отдельного субъекта, зависящая от способности данных субъектов воспринимать окружающее через себя? Сколько людей – столько миров, и нет для тебя другого, кроме того, что тебе известен. Вижу, значит, верю и баста! Если собака не различает цветов, то разноцветен ли ее мир?
   -Тогда получается: сколько бы мы не познавали, мы познаем только самого себя, и нет никакого общего мира, а близость наших представлений об окружающем вызвана лишь сходством органов восприятия.

   И вдруг он почувствовал, что знает об этом несколько больше, чем может передать словами и это откровение страшило его.

С помощью тестов они решили проверить силу своих биоэнергетических полей, и он явно почувствовал разряд между ладонями.
   Тут, как что-то потянуло его за язык, и он стал возбужденно говорить другу: послушай, люди очень упрощенно представляют себе веру. Рай и Бог, Ад и Сатана, там добро, там зло, а мы здесь как дерьмо в проруби – то ли утонем, то ли выплывем, Бред, абсурд, нет никакого Бога и дьявола, четкая граница отсутствует, ибо едины и тот и другой. Есть только: вечность, пространство, время, силы и материя – создатель и разрушитель. Бог един и неделим. Он – Все и во всем и нет места во вселенной, где бы его не было. Силы добра и зла идут от одного Творца. Петр говорил: «умейте различать духов», но идут любые духи от Единого в вечной борьбе с самим собой.
   И все что идет хорошего и дурного – идет от нас, мы  и есть Он. Душа, разум, силы наши вечны и нет им преград. Ад и Рай, Бог и дьявол едины  внутри нас, как и мы едины. И нет предела мирозданию, а значит, ничего нельзя добавить в него или вынести. Можно только производить бесконечное число «перестановок» и «Больших взрывов», но все  остается внутри него и работает вечным двигателем.

    Было уже очень поздно, они попрощались. Ему предстоял двадцатиминутный путь домой в темноте июньской ночи по безлюдным окраинам города. Он шел, размышляя о разговоре и фантазируя, что высшие силы непременно должны наказать его за подобную фривольную откровенность. Он вспомнил свой недавний бредовый сон, где  увидел монумент в виде пирамиды, на вершине которого находился предмет, напоминающий по форме яйцо, но с оком посредине. От глаза исходило «сияние». Таких «очей» было три с каждой стороны под углом 120 градусов относительно друг друга. Под этим же углом между «глаз» из яйца выходили три крыла, но он никак не мог понять: ангельских или нетопырьих они как будто постоянно меняли форму. Внизу на пирамиде с четырех сторон света было выбито несколько замысловатых переливающихся  огнем иероглифов. Он смог различить изображение яйца с оком, сгорбленного человечка, человечка в позе на манер вавилонских царей изображенных на стелах междуречья времен Хаммурапи, и монады в виде круга, который по центру пересекала извивающаяся змея. Под иероглифами на мгновения появилась надпись, но он успел лишь прочитать: «должное сбудется…». Видение длилось миг, а потом исчезло.
   Он шел, продолжая размышлять о разговоре, и думал: не сказал ли я лишнего. Нелепая мысль поразила своей глупостью. Ощущение ожидания заполнило душу ночным туманом.
   Дорога пролегала по темной алее. Слева высились старые тополя, справа – беспорядочные заросли кустов шиповника и волчьих ягод  вперемешку с молодыми деревьями грецкого ореха и вишни – заброшенный садик, за которым  вдалеке стояли дома. Большинство окон были освещены, но свет, путаясь в ветках вишни и рассыпаясь по колючкам шиповника, не доходил до тропинки. Тем не менее, она освещалась сумрачным и непонятным огнем.
Он поднял голову вверх и увидел летнее небо с многочисленными тусклыми фонариками звезд.
Тропинка была достаточно широкой. Позади остался дом приятеля, впереди виднелись силуэты его микрорайона. Справа, где росли тополя, обзор был лучше, чем в сторону садика, походившего скорее на заброшенное кладбище. За тополями расстилался бесконечный, как казалось, пустырь. Тьма охватывала до самого горизонта его неровную поверхность и резала глаза хуже яркого света.
   Он шел обуреваемый мыслями и чувствовал как  непонятный и глупый страх завоевывает все его тело. Пройдя больше половины аллеи, он увидел поворот налево, вокруг садика, ведущий к его дому. Вдруг произошло что-то непонятное, заставившее остановится. Это было некое загадочное явление природы: что-то сверкнуло впереди, в далеком небе, как будто огромный кусок магния вспыхнул на высоте нескольких километров.
Он шел между темными деревьями и ежился от ощущения, что за ним кто-то наблюдает. Почувствовав на себе сосредоточенный взгляд, он оглянулся, повернув одеревеневшие мышцы шеи.
  Из-за тополя вышел большой толстый кот и стал переходить дорогу  метрах в двадцати пяти позади него. Размеры зверя казались неправдоподобными.
  В этот момент в небе опять сверкнуло уже  рядом.
   Кот скрылся за поворотом.
   Свернув, он увидел силуэт своей пятиэтажки, до нее было метров триста.  В этот миг он присел от яркой вспышки над самой головой. Казалось: протяни руку вверх, и огонь обожжет пальцы.
   Раздался оглушительный раскатистый удар грома.
- Гром, гроза, но откуда ей взяться, небо абсолютно чистое?
   Он уже подходил к подъезду, когда раздался новый удар грома.
   Подъезд был темен и пуст. Ему послышались наверху тяжелые шаги. Он ускорил темп подъема. Вот второй этаж, третий, четвертый. Чтобы не споткнутся, приходилось идти с особенной осторожностью. В пролете между четвертым и пятым этажами на стене под распахнутым окном, через которое просматривались тусклые звезды, застывшие над верхушками тополей, он увидел светлое пятно неправильной формы, но ни источника света, ни предмета способного отразить этот свет рядом не было.
   Остановившись, чтобы понять природу этого явления, он внезапно ослеп от яркой вспышки молнии, мелькнувшей возле самого окна. Оглушающий удар грома, залетевший в открытое окно, заставил, лихорадочно перебирая ногами, бежать к двери своей квартиры. 
   Сильный внезапный порыв ветра со всего размаха ударил окно о стену. Раздался звон бьющегося стекла, но в подъезде никто не отреагировал, словно кругом все вымерли.
   Прыгающими пальцами он достал ключ, открыл дверь и попал в квартиру.
   -Все, я дома, залился он язвительным смехом, нервы явно не в порядке, довел себя до глупейшего состояния. Страх из ничего: предметы, знамения – бред.
   Он неторопливо разделся, умылся, надел старый потрепанный халат с короткими рукавами, так как их родные концы пошли на локтевые заплаты, и уселся в кресло.
   Ему  хотелось расслабиться, но что-то мешало успокоиться окончательно. Хотелось пить. Пришлось подняться и идти на кухню. Его порыв к холодному чайнику был там стремителен, что чуть не опрокинул со стола неизвестно кем поставленную туда открытую и до половины пустую бутылку минеральной воды. Он жил в квартире не один, но семья еще днем уехала на дачу. Минеральная вода не была его любимым напитком, но эта бутылка была первым предметом, попавшимся ему на глаза и способным утолить жажду, так как чайник был пуст. Он стал жадно пить и горлышка. После воды захотелось есть. Сделав легкий ужин из нескольких бутербродов, он вышел на балкон.
   Воздух был душный и загадочный, в облике теплой летней ночи чувствовалась какая-то перемена.  Рядом разорвалась очередная молния. Раскатисто глухо на максимальной мощности своих частот ударил гром. Звук постепенно перешел на  низкую частоту, но не затих совсем, а продолжился частым и ритмичным барабанным боем – пошел сильный дождь – просто ливень, каких давно не было. Стук дождя заглушил все другие звуки природы и цивилизации.
   Балкон был застеклен. Но даже за те четверть минуты, что понадобились для закрытия сдвижных рам, халат стал неприятно мокрым и тяжелым.
   Ко всем отрицательным эмоциям этого вечера добавилось еще одно чувство – отвратительный привкус во рту.
   Он осушил бутылку до дна, но металлический серный привкус только усилился. Он долго рассматривал, пустую тару, но ничего подозрительного не обнаружил: источник №13, хранить…, РТС и т.д.
   Он вернулся в кресло и включил телевизор.
   За окном барабанил дождь. В голову опять полезли дурацкие мысли.
   Большие настенные часы Leroi a Paris показывали половину двенадцатого. По телевизору шел футбол.
   Просидев не более десяти минут, он был  парализован внезапно наступившей темнотой.
   -Наверное, сгорели пробки.
  Он на ощупь добрался до окна: весь район был погружен во тьму. Кругом полный мрак. Однако, как показалось ему, и темнота может излучать воздушный парящий в пустоте свет. Ни одного источника, ни одного, хоть какого нибудь огонька поблизости не было, но тьма не представляла собой однородную черную стену, было ощущение, что все окружающие предметы, накопив свет в большей или меньшей степени, в зависимости от  своей структуры, теперь пытаются отдать его мраку. На этом фоне все приобретало новые неизвестные раннее формы и очертания.
   В окне напротив появился неровный огонь свечи.
   У него тоже были свечи, целых три. Сделав несколько шагов от окна внутрь комнаты, он услышал вначале легкий металлический скрежет, а затем глухие жестяные удары, заставившие его оцепенеть на мгновение – это били часы, били двенадцать раз, но не успел окончательно угаснуть, растворившись в пустоте напугавший его шум, как новый леденящий душу ужасный звук заставил дрогнуть  окончательно расшатанные за сегодняшний вечер нервы: откуда-то снизу из умопомрачительных неизвестных глубин раздался протяжный тоскливо-надрывный собачий вой. Вой приближался, перейдя в глухое рычание.
  Даже в другое время, днем, подобный вой вызвал бы неприятные чувства, но сейчас это было пределом. Натянутая и настроенная на определенный мистический лад струна лопнула, обрывки ее разлетелись в разные стороны, круша и разрушая на своем пути остатки сознания и здравого смысла. В несколько прыжков он очутился на кровати и спрятался с головой под одеяло, как делают сильно напуганные малые  дети.
   Вой давно стих. Наступила полнейшая тишина. Спать не хотелось. Он почувствовал, что его левая рука тяжелее правой.
   -Часы! Но у него никогда не было электронных часов, он носил только механику.
    -Черт - они перепутали их в спортзале. «Электроника» приятеля, на ней должна быть подсветка.
    Он стал наугад нажимать кнопки, наконец, табло осветилось, но нормальное время сбилось, и теперь циферблат упрямо высвечивал «666».
    Балконная дверь заскрипела. Послышались шаги, явно приближающиеся к кровати, но страх исчез, все тело погрузилось в состояние покоя. Сквозь накинутое на голову одеяло он увидел приближающийся к нему огонь.

     В лицо ударил яркий свет солнечного утра.
     Поднявшись и наспех собрав палатки и прочие вещи, все поспешили к автобусу. За этой суетой никто не взглянул на камень, который еще вчера приковывал всеобщее любопытство.
     Дорога петляла по ущелью, в какой-то момент на несколько секунд из-за поворота в свежих молодых лучах восходящего Солнца показался силуэт странной глыбы. Чей-то внезапный крик удивления и возглас: «посмотрите туда»- направил взоры пассажиров к окнам автобуса. Над пропастью высился силуэт человека со скрещенными на груди руками, но это был не камень – сам старик стоял на краю обрыва.
   Потом все долго убеждали друг друга что-то лишь мираж, игра солнечных лучей.
   Прошло несколько лет. Эта история периодически всплывала в памяти Самсона и однажды, проезжая мимо тех мест, он заскочил в селение. Расспросив о старике, Самсон узнал, что уже давно, приблизительно с самого дня их похода старик исчез. Поиски не слишком тщательные, закончились безрезультатно, да и кому был нужен одинокий старец.
   Самсон направился к месту их тогдашней стоянки и обнаружил, что там нет никакого камня. Он постоял на краю обрыва на том самом месте, где некогда высился истукан, любуясь открывшейся далью, чистым небом ярко-синим и глубоким как глаза сиамского кота, лишь на горизонте испачканным слабой кучевкой.
  -Пора уходить.
   Повернувшись, краем глаза Самсон заметил блеск под ногами. Он наклонился, протянул руку и поднял с выжженной  солнцем травы три синевато-голубых камешка.



Мне не закончить сей роман,
Его, начав как озарение,
Я сам попался в свой капкан,
Влюбившись в собственное мнение.

Все что я создал – суета,
А мистицизм – псих отклонение.
Теперь, в грядущем: пустота,
Непонимание и сомнение.

Тихая лунная ночь
В дикой степи я стою.
Чем крик души превозмочь –
Думу решаю свою.

Что-то я делал не так,
Где-то не то я вершил,
В рваной душе стонет мрак,
Может, ни тем жизнь прожил.

В небе планета зажглась, так одинока она:
Нет рядом огненных звезд, только блистает луна.

Грустно и муторно здесь, сим опечаленный я.
Вдруг из-за темных холмов яркая всходит заря.

Солнце, спаситель и друг,
Ты мой вопрос разреши,
Встань, разомкни этот круг,
Дальше как жить, укажи!

- С времен рождения человека,
С далеких ноевских времен
И до скончания жизни века,
Когда коленопреклонен

Предстанет грешник перед Богом
На Суддне праведном, но строгом,

В тумане радости иль слез,
Вас всех страшит такой вопрос.

Жизнь – скитание, странствие в пустыне.
Взяв с собой багаж весов и мер,
Вечно: и до селе и от ныне
Дан твой путь, и ты в нем пионер!

О если б горы говорить умели,
Они могли бы рассказать такое,
Что не узнать нам не раскрыв их недр.
Но даже распахнув гранита толщу. И перебрав все глыбы до крупинки,
Скорей нам  не понять без их подсказки,
Что спрятано внутри и вечный смысл…

О если б воды говорить умели,
Они могли бы рассказать такое,
Что не узнать нам, не уйдя в глубины,
Но и проникнув в самое их сердце, и дна достигнув бездны океана,
Без их подсказки нам понять едва ли,
Что кроется внутри и вечный смысл…

О если б небо говорить умело,
Оно могло бы рассказать такое,
Что не узнать нам, не поднявшись к звездам,
Однако и взлетев к таки высотам и рассмотрев все уголки вселенной,
Скорей всего приблизится, не сможем
К разгадке их создания, вечный смысл все так же будет скрыт и непонятен.



О если б люди помолчав, умели услышать тишину и пустоту,
Они тогда узнали бы такое,
Заставив говорить все то, что немо:
О чем кричат различные стихии,
О чем поют светила и пространства
Ведя свой ход в безвременье времен.

Тогда б, о люди, Вы смогли осмыслить,
Почувствовав клубок незримых нитей,
Которым все опутано как клеткой,
В которой нет ни выхода, ни входа,
Неволи иль свободного пространства,
А только ломкость неразрывных связей,

К чему ведет движение материи,
Вращение черных дыр и вечный смысл…
Но и тогда все вехи бытия
Остались бы не больше чем загадкой,
И смысл, который может быть наивен,
Для мозга неисчерпанным остался!


Не надо обо мне так говорить:
Что будто я в религии завяз.
В упадничестве просто обвинить,
Но истина нужна нам каждый раз.

Не верю, что вино всегда бодрит,
Мы от него пьянеем и тупеем,
И не всегда в еде приходит аппетит,
Коль правильно поесть мы не умеем.

Родившийся в центральной части Крыма,
Весь южный воздух я испил с лихвой,
Не верю ни в Отца, ни в Сына,
А верю только в Дух Святой.

Сейчас я подвожу черту
Под неудавшимся романом,
Хотел осуществить мечту,
Засыпался словесным хламом.

Желал героя провести
Сквозь искушения, испытания,
Но, не пройдя и пол пути
Я понял – тщетны все старания.

Эней, Вергилий, Данте, Гете
Прошли по этому пути,
Но мой рояль фальшивит ноты,
Куда мне монстров превзойти.




Бессмертный и великий «Фауст»
Был создан много лет назад,
Но миром правят грех и хаос,
И также рубят божий сад.

О, муза, покалено ты в крови,
Твой путь мостят десятки преступлений.
Тебя ждут как посыльную зари:
Предвестницу грядущих озарений.

Тебя так ждут, как женщину не ждут,
Томясь от страстной огненной и первой,
Но ты полна измены,  будто Брут,
И звать тебя не ангелом, а стервой.

Кого предашь – тот станет ревновать
К тому, кого поманишь за собою,
Вновь будешь флиртовать и подло лгать,
Даря восторг костлявою рукою.

Отравлен Моцарт – все из-за тебя,
В безумии обманутым Сальери,
Поэтов не жалея, не любя
Появишься и снова юркнешь в двери.

Кому верна, тот долго не живет,
Как ведьма наслаждаешься ты кровью:
Ночь пролетит, и гений вдруг умрет,
Твои объятия – не друзья здоровью.

Коварством фарисеев и Пилата
Иисус распят как вор с большой дороги –
Все ревность к музе в этом виновата:
Он благодать познал и говорил о боге,

А благодать – есть муза откровения,
Венок лавровый, пурпурная тога
Не дарят вдохновением искупления,
Он божий сын, так может ты у Бога?

Хочу я с небесами птицей слиться,
При помощи лишь рук достигнуть даль небес
И в этой бездне скрыться – раствориться,
Сказав: я не червяк, а ангел, может бес.

Стряхнувший пыль Земли, под ветра злобный вой,
Все продолжая в высоту полет,
Обняв руками мир, сказать: он мой,
И я есть Бог – все знаю наперед!

О Господи, прости за богохульство,
Тебе любовь знакома, а не месть.
В порыве непокорности и буйства
Я все же верю: в людях смысл есть.

Ты просвети: где ад для нас, где рай,
Где искушение есть, где искупление,
Где злобный хохот и звериный лай,
Где стройное и неземное пение.

Раскрой секрет спасения той вечери,
И смысл креста во множестве путей,
Открой чистилища всегда благие двери,
 И ладан знания на меня излей.

Зачем пытаешь нас создатель милосердный,
Мучениями тесня истерзанную грудь?
Спаси наш дух израненный и бедный,
Раз смог из бездны сделать млечный путь.

Убей, но просвети, пусть я умру два раза,
Гордыне жадной дай святой воды.
Я страшный грешник, бесова зараза
И не родившийся ребенок Сатаны.

Хочу услышать истины ответы,
Себя, заставив гибнуть и страдать,
Прочесть наоборот священные заветы,
И Имя Бога тайное узнать.

Ногами попирая пустоту,
Зажму в руке как крошку бесконечность,
Остановлю распада суету
И так войду в небытие и вечность.

Быть может, я потом остепенюсь,
 Пойму тогда, какой я был злодей,
Смирюсь, угомонюсь или сопьюсь,
Ну а пока: дай Все или убей!

Я исчерпался до самого дна,
Лучшие стихи – это тишина.

Ничто не вечно под луною:
Ни страсть, ни страх, ни шаг вперед,
Смерть все утянет за собою
И в прах прошедшее сотрет.

Что хрупкий мрамор иль гранит,
Железо, бронза, жалкий гипс
В себе от жизни сохранит,
Дурак на них раскатит lips,

Их установят для начала,
Напишут слово от тоски
Когда держава заскучала,
Затем расколют на куски.



И писанина тоже тленна:
Сгорит в печи холодных зим.
Одна душа лишь несравненна,
Так что хочу сказать я сим:

Не провести надежных граней,
Не зрим,  воздушен тот порог,
Надежда умирает крайней,
Последним умирает Бог!

А он и есть язык поэта.
Гробницу строю не спеша,
Ее не выражает смета,
Мне памятник – моя душа.

Она несется в бесконечность
Со скоростью поправшей свет.
Ей неизвестна быстротечность
Земных волнений горьких лет

Поющая во дни побед,
Как цензор кипе убеждений.
Она – первопричина бед,
Она – источник наслаждений.

Сказав: прощай все навсегда,
Летит с планеты на планету,
Где новой жизни суета,
Пока опять не канет в Лету.

Ну, вот и все. Я полетел,
А вы живите, как хотите,
Творите дальше беспредел,
Делишки грязные крутите.

Мне впереди лишь пустота,
Планет, не пройденных парад,
Младых галактик чистота,
Слепой метеоритный град,

А впереди лишь бесконечность,
И атомов полураспад,
И всеобъемлющая вечность,
И в то, что сбудется, возврат.

Опять постигнув смысл движения,
Пройдя сквозь то, что скрыто Вне,
В пустом пространстве – вижу Гения,
И смерти тлен, не страшен мне!







«ПУТЬ ВОЙНА»
Или философия Тэцугаку Ками – мастера кендо
услышанная и коротко пересказанная Самсоном, студентом кафедры истории восточных философий отделения востоковедения факультета философии ГАУГН


     Я люблю раннюю осень, когда уже не жарко, но на природе еще не лежит видимая печать увядания. Именно в это время года, мне наконец-то удалось воспользоваться предложением своего друга и сокурсника Кихо и провести целую неделю на родине его предков  в компании Кихо и его гостеприимного деда – Тэцугаку Ками, на лоне островной японской природы.
   Это не был простой обмен студентами или учебная практика. Студентов нашего факультета обыкновенно отправляли  по студенческому обмену в Иран или Индию и такое обучение, возможно, мне еще предстояло на заключительном курсе, тем более что я специализировался на Иране. Странно было также и то, что японский студент обучался в ГАУГН. На самом деле, отец Кихо работал в японском посольстве в Москве и хотел бы в будущем видеть своего сына также в дипломатическом корпусе представляющим Японию в России.
    Учебный процесс уже начался, но Кихо должен был посетить родину по семейным обстоятельствам, а у меня получилось воспользоваться открывшимся окном факультета философии и под этой эгидой, достаточно недорого посетить, пусть и на очень короткий срок, страну восходящего солнца.
   Поселок, в котором я очутился, был расположен в западной части острова Мияке в живописной бухте зажатой между двумя скалами вулканического происхождения с любопытными названиями: Сэкай сан (гора «Света»  или «Светлая») и Васи яма (гора «Орла») и,  являясь перевалочной базой рыбаков, состоял всего лишь из нескольких жилых домов, да пары хозяйственных строений. Для Японии, страдающей от недостатка территории и дороговизны земли, место было удивительно тихим и потому  навивающим что-то романтическое из средневекового эпоса времен власти сегунов.
   Кстати, Кихо происходил из  самурайского рода и если, насколько я знаю, отец его придерживался  современных взглядов, этого нельзя было сказать о  деде – Тэцугаку Ками, помнившего еще вторую мировую.
   Ути (жилище) Тэцугаку состоявшее из трех жилых помещений: спальни деда, спальни для гостей и общей комнаты, служившей гостиной и столовой одновременно, а также веранды и пристроенной кухни. Дом имел значительный по площади внутренний дворик, огороженный со всех сторон комнатами и кухней. Интерьер был спартанским, в доме практически не было мебели, кроме нескольких шкафчиков для одежды, а точнее – ниш с раздвижными дверцами, да большого плетеного сундука,  в котором хранилась всякая всячина, лишь в комнате для гостей находилась стереосистема и телевизор, но использовать данную технику можно было только в том случае, если работала, запущенная прибывшими в поселок рыбаками, небольшая автономная электростанция. Дед Кихо вполне мог бы приобрести себе подобный источник электричества, но предпочитал обходиться средневековым аскетизмом. Спать полагалось на татами. В некоторых местах пол был застелен циновками, сидя на которых мы трапезничали и беседовали, на сколько позволял мой японский,  в общем,  проводили время, когда находились в доме. Подобная простота  жилища объяснялась тем, что семья Ками сразу после войны переехала в Осаку, единственный сын Тэцугаку Ками жил жизнью дипломата, то есть, большую часть времени находился за границей, и вся семья использовала данный дом только как далекую редко посещаемую дачу (в нашем понимании). Сам Тэцугаку, прожив в Осаке более тридцати лет, где преподавал искусство фехтования, только некоторое время назад прекратив преподавание из-за возраста, по стариковской прихоти вернулся в места своего детства, став смотрителем этой части национального парка Фудзи-Хаконэ-Идзу.   Впрочем, назвать его стариком можно было только с большой натяжкой. Держался он подвижно и свободно, у него была крепкая для его лет фигура с не широкими, но прямыми плечами, лицо хоть и морщинистое, но чистое, волосы аккуратно зачесаны назад, а руки: жилистые и сильные. Что касается его физической подготовки, то он мог  выполнить все физические упражнения  на которые только были способны мы, молодые, увлекающиеся спортом студенты.
    Кихо рассказывал мне, что его дед – знаток синтоизма, что, собственно говоря,  и было официальным поводом моего посещения японских островов. Больше всего перед первой встречей со стариком меня волновало его возможное отношение ко мне, как к представителю страны, с которой у Японии нет даже мирного договора и которая, в свое время сама, нарушив мирный договор, объявила войну Японии. Вопрос спорных территорий и прочее. Скажем, мы при встрече с немцами,  так или иначе, но вспоминаем прошедшую войну.  И меня приятно удивило добродушие старика и то, что он не ассоциировал меня с событиями своей прошлой жизни и историей отношений наших стран. Зато, для меня не было неожиданностью, что Тэцугаку Ками превосходно владеет техникой японского меча, и даже преподавал это искусство офицерам японской армии во время войны.
   Дело в том, что я сам увлекаюсь техникой кендо и посещаю с момента моего поступления в ГАУГН секцию фэнсинга при факультете. Не могу, правда, привить подобную любовь к клинку своему приятелю, а ему то уж как раз на роду написано быть самураем, но видимо, на Кихо сильное влияние оказал отец, считающий, что причиной поражения Японии в войне стала приверженность  старым милитаристским традициям. Вообще, с дедом Кихо, как мне показалось, мы нашли общий язык благодаря общности интересов, и  я прекрасно провел неделю, тренируясь и изучая традиционную японскую философию и религию. Я обладал хорошим запасом японского, а легкость общения с дедом достигалась еще и благодаря помощи Кихо,  знающего русский.
   Не стану останавливаться на всех событиях той недели, расскажу лишь о том, что запомнилось ярче всего, а именно: о философии Тэцугаку Ками, выработанной им на базе огромного наследия именуемого у нас Восточной философией. Речь вовсе не о Бусидо, хотя Тэцугаку и принадлежал к сословию самураев, с его жестким вассалитетом и дисциплиной, и не о традициях, получивших свое начало от Лао-Цзы и Вань Шаня. Понятия, которым следовал Тэцугаку Ками – это индивидуальное мировоззрение конкретного человека, выработанное им в результате жизненных испытаний и многолетних занятий кендо. Особое мировоззрение, направленное на выживание человека в любых условиях, или, во всяком случае, стремление к выживанию, сохранив при этом то, что именуется у нас чувством собственного достоинства и самообладания.
   Я не претендую на сенсацию, вряд ли подготовленный читатель найдет в учении Тэцугаку что-то новое, а стало быть, интересное. Я сам, будучи студентом философского факультета и изучая развитие моего предмета, могу уверенно утверждать: в размышлениях старого японца практически нет ничего такого, что, в той или иной форме, не встречается во всевозможных школах Востока, античной Греции, иудаизма, средневековой схоластики и, наконец:  философии времен возрождения, впрочем, как и в более ранних понятиях «обо всем» начиная с эпохи каменного века. Его философия представляла  собой некий суррогат возникший и развившийся в условиях постоянной средневековой борьбы за выживания и имевший единственную цель:  если не победить, то, хотя бы, выжить, сохранив собственное достоинство самурая и личную независимость ронина, что было весьма непросто  в обстановке войн, смут и заговоров, в атмосфере необузданных ничем, кроме еще более необузданных страстей, когда каждому приходилось быть прежде «волком», а уже потом человеком, где нужно было рассчитывать  не столько на закон и защиту общества, сколько на свои собственные силы, что нередко ставило личность в условия одиночества в коллективе. Конечно, в наши дни подобная система взглядов вполне может вызвать законное осуждение как безнравственная, и я вовсе не собираюсь ее отстаивать, равно, как  и осуществлять очередной интерпретированный пересказ, облаченный в литературную форму. Меня интересовало то действие, которое способна оказать данная система мировоззрения на состояние человеческого духа, и та универсальность и применимость ее в условиях наших дней для человека любой национальности и вероисповедания, поскольку «путь  война» Тэцугаку несет в себе идеальную философию выживания, способную трансформироваться под индивидиульность каждого. Не стану утверждать, что система Тэцугаку является базовой для занимающихся любой формой единоборств, этот путь гораздо сложней и многогранней, но заключенный в ней энергетический заряд способен дать большинство качеств необходимых бойцу. Мировоззрение Тэцугаку  исключительно помогает мне в трудную минуту сохранять выдержку и спокойствие. Добавлю, что ее особенность не столько в системе дыхательных и физических упражнений, хотя, безусловно, старый японец всячески культивировал упражнения развивающие тело, сколько во внутренней способности контролировать свои эмоции путем только умственного контроля и хладнокровия. Будучи человеком, вообще-то нервным, за довольно короткий срок я смог воспитать в себе неплохое самообладание и фактически истребить всякий страх перед чем бы то ни было, сохранив, однако нормальное чувство осторожности. Если попытаться весь объем его  философских разглагольствований и практических упражнений выразить несколькими словами, то смысл всего учения может свестись к соломоновскому: «все пройдет», а потому не стоит внимания. Конечно, чтобы добиться  каких либо результатов, необходимо не только прочитать и, даже,  не просто понять, а почувствовать данную философию на себе, ведь, что касается развития таких качеств как: мужество, решительность и вера в собственные силы, то здесь мало поверхностных рассуждений, тут требуется выполнение целого комплекса практических упражнений, непосредственно связанных с реальной опасностью для здоровья и жизни. Об ничтожно малой части, которых я расскажу сейчас, о других – может несколько позже, если это вызовет интерес слушателей, но советовать практически выполнять их кому-либо я не имею никакого морального права, поскольку подобные опыты над собой вполне могут закончиться трагическими последствиями. Хотя, только подобным образом, через преодоление страха и боли, когда опасность реальна, а какая либо страховка отсутствует, можно добиться взлета над собой и стать воином, каким действительно является Тэцугаку Ками или какими были 300 легендарных спартанцев, преградивших путь значительно превосходящему их по численности войску и реально осознающих собственную смерть в конце противостояния.
   Та замечательная встреча оказала на меня значительное влияние, хотя, не являясь глубоким специалистом, я  все же претендую на начальный уровень знаний, позволяющих моему душевному «кувшину» не подставляться под струю любой информации с единственной целью – наполниться чем бы то ни было, а разбирать предложенное ему содержание. Мне бы очень не хотелось утомлять слушателя байкой ни о чем с претензией на философский смысл, ибо подобные произведения и так заполнили полки книжных лавок и страницы журналов. Я, как человек претендующий получить высшее образование и имеющий, как мне кажется, зачатки интеллигентности,  хотелось бы  - джентльменства, прекрасно понимаю, что нет ценностей выше общечеловеческих, и нет действий более правильных, чем нравственные поступки,  согласующиеся с собственной совестью. Однако, не имея возможности удержаться от соблазна душевных исканий, точнее говоря – рысканий, не могу ни поделиться собственным опытом с другими. Ибо, говоря запомнившимися мне словами князя Трубецкого, не помню где вычитанными: человек не может оставаться просто человеком, он должен либо подняться над собой, либо опуститься в бездну. Но что помогает человеку не стоять на месте? Путь! Путь, как система жизненных ценностей, построенная на собственном мировосприятии. Мировоззрение, способное объяснить необходимость всего, что произошло раньше, утвердиться в  настоящем и дать надежду на будущее, а стало быть: указать личности на ее место в обществе и мироздании, причем сделать это место достойным и комфортным. Именно поиск «пути», но отнюдь ни его конечная цель заставил меня изложить то, что удалось услышать и усвоить мне в ходе короткого общения с человеком, чье мужество и сила духа, спокойствие и рассудительность не вызывали никакого сомнения, а житейская философия показалась весьма интересной. Возможно под влиянием не столько философии, сколько личного обаяния  Тэцугаку Ками я, человек затрудняющийся порой связать три слова в единую фразу, беру назад претензию на интеллегентностьи высшее образование, попытаюсь изложить, с горем пополам, основные рассуждения Тэцугаку.
   Повторюсь, подготовленный человек не найдет для себя ничего нового в пересказанной мной системе взглядов, но заключенная в ней энергия и универсальность позволяющая не сгибаясь ни перед чем, преодолевать сложности оставаясь человеком уравновешенным и жизнерадостным, заставляет меня рассказать о философии моего собеседника.  Индивидуальное направление его мыслей, преследовало строго практическую цель – жить через веру в себя, веру в первозданную  красоту силы духа. Безусловно, я не претендую на точность всего пересказанного мной поскольку, как говорил старик: истиной для каждого является именно то, что он за такую считает, другими словами: истина у каждого своя – это то, что считается истиной, а потому, не поиск абсолюта, которого нет согласно его идеям,  заставляет меня пересказывать данные воспоминания, а поиск «пути», способного позволить человеку «подняться над собой» или «опуститься в бездну». Для меня важна здесь не цель, а средства, пробудить к поиску которых я и пытаюсь.
     Нищим  духом посвящается мой пересказ, недостатком которого является  бессвязность и отрывочность изложения. Дело в том, что прошло уже значительное количество времени, а в моменты общения с Тэцугаку я не вел никакого конспекта, поэтому рассказываю о том, что удается вспомнить. Оговорюсь также, что большинство японских терминов  мной изменены на более  распространенные и понятные слушателю с иной филологией, что вносит некоторое искажение в подлинный смысл слов Тэцугаку. Я заведомо решил не употреблять какие либо научные термины и не давать собственных оценок, дабы сделать пересказ максимально приближенным к простому языку нашего общения. Остается добавить что, используя метод Тэцугаку Ками, я возможно уже трансформировал его учение, впитав полученные знания и теперь воспроизводя их по памяти, затрудняюсь судить: что действительно мне удалось услышать от японца, а что является моими собственными домыслами и рассуждениями. Я не ставлю перед собой никаких других задач кроме как просто рассказать о замечательном мастере фехтования на мечах Тэцугаку Ками и о том «пути война»,  который  поверхностно, и сжато в силу мимолетности нашего общения, передал мне это сильный духом и независимый человек. Впрочем, Тэцугаку рассматривал искусство кендо не как оружие, но как упражнение для совершенствования духа. И как бы для меня не был тяжел труд рассказчика, я все же постараюсь справиться со своей задачей.

     Итак, на следующий день после приезда на остров, мы: Тэцугаку Ками и я, узнав об общем пристрастии к фехтованию, вышли во внутренний дворик жилища Тэцугаку, дабы размяться и провести тренировку. Для этой цели мы захватили с собой две специально подготовленные бамбуковые палки, используемые как имитация мечей.
     Не успела начаться тренировка, как японец сразу предложил мне стать в позицию и атаковать.
С предельным вниманием и осторожностью я попытался провести один из своих излюбленных элементов:  обманный косой удар сверху вниз, переходящий из рубящего в колющий прямой с ложным выпадом и одновременным уклоном вправо.
     Абсолютно пренебрегая моими стараниями, Тэцугаку стоял, не шелохнувшись, смотря как бы через меня, и когда  до его груди оставалось не более одного дюйма,  я остановил «меч»  глядя на него.
     Тот в свою очередь посмотрел на меня вопросительно как бы выжидая, что я буду делать дальше.
     -Почему вы не парируете? – спросил я.
    - А разве ты атаковал? – задал он ответный вопрос.
    -А что же я делал?! – ответил я несколько обиженно, опустив бамбук.
     -Я вижу форму, но в ней нет содержания. Цель любой атаки – поразить противника.
     Я понимающе кивнул.
     -Тогда почему ты не нанес удар?
     -Но мне показалось, что вы его не парируете.
      -Так в чем же дело, разве твой удар наносился для того, чтобы быть отбитым? Твоя задача – поразить, так рази, к чему размахивать перед моим лицом палкой!
      -Но это же тренировка - оправдывался я.
     -Так ты проводишь тренировку ради тренировки – что за самоцель? Ни один нормальный человек не будет заниматься, каким либо действием ради самого этого действия. Твоя цель победить, так доводи удар до конца.
     Я провел другой элемент и мой «меч», хотя еще не  совсем уверенно, но все же ударил японца в плече. Удар шел сверху прямехонько в голову и лишь в последний момент Тэцугаку, каким то образом, успел подставить плече, защиты, как таковой, не последовало.
    -Сильней! – закричал он, на мне нет мух, чтобы их сбивать, убей меня!
    Учитывая, что мы были без всякой защиты, все это выглядело несколько диковато.
     Через некоторое время я уже как безумный колотил его со всех сторон.
     Как только он понял, что намерения мои серьезны, что видимо, выдавало свирепое выражение моего лица, Тэцугаку, наконец, стал парировать сыплющиеся удары, но делал это он весьма непривычным, во всяком случае, для меня, образом, дав сразу убедиться в полном своем превосходстве. Обычно я, как любой начинающий фехтовальщик, старался заранее предугадать направление атаки противника, а, раскусив, упредить ее соответствующей защитой, с последующим широким отводом меча противника от себя. Он же позволял моему «мечу» почти коснуться его, но только почти, в последний момент, когда моя атака практически завершалась и я сам, открываясь, уже  ничего не мог сделать, легким движением кисти одной руки, ослабляя при этом хватку второй, он не блокировал жестко, но лишь направлял линию полета моей палки на безопасную для себя траекторию, оставляя за собой прекрасную возможность для контратаки, так как положение его «меча»  практически не менялось: под углом перед собой острием вверх, тогда как мой «клинок» направлялся своим концом куда угодно, но только не на него. Однако он ни разу не воспользовался отличной возможностью нанести ответный удар, а лицо его все это время не выражало никаких эмоций.
     Признаться, я считал себя неплохим фехтовальщиком, но так ни разу не смог дотронуться до него.
     В конце концов, это меня порядком разозлило.
    Увидев, что я теряю выдержку, Тэцугаку прекратил тренировку, сказав, что не следует увлекаться до потери самоконтроля, поскольку меч есть не только у меня, но и в руках противника.
   Я понял: он недоволен моими действиями, что сильно меня раздосадовало, ибо я рассчитывал, конечно, не превзойти его, но, по крайней мере, оказать достойное сопротивление, тогда как японец прекратил тренировку через пятнадцать минут, так и не вступив со мной в поединок. Казалось, он заметил мою неудовлетворенность и то, что гордость моя унижена.
     -Ничего, на первый раз хватит, у нас еще будет время продолжить – сказал он, похлопав меня по плечу: неделя не такой уж малый срок, если взяться за все с умом.
     Я и Кихо провели день в праздном шатании по окрестностям, любуясь дикой тишиной   острова и обманчивым спокойствием вулкана, лишь под вечер мы добрались до ути Тэцугаку. В дальнейшем я вообще исключу подробности, не относящиеся непосредственно к цели моего изложения, хотя, имея такую возможность, я мог бы составить подробный географический очерк о природе островной группы Идзу или, к примеру,  о культуре, традициях и религиозных обычаях местных аборигенов.
     Дед сидел на циновки, постеленной на пороге дома, ожидая нашего прихода, что весьма не характерно для японцев, поскольку порог жилища считается священным и сидеть на нем с открытой дверью  не правильно в суеверном отношении. После ужина Тэцугаку предложил нам небольшое путешествие на вулканический утес, расположенный невдалеке от заброшенного поселка, и хотя мы порядком устали, все же решили прогуляться со стариком.
     Утес представлял собой скалу или гору, вдавшуюся  в океан, и практически лишенную какой бы то ни было растительности. Пока мы шли к месту, Солнце уже скрылось за водной гладью где-то по направлению к островам Омбасе, но полная темнота пока не наступила. Сумерки делали эти места еще более загадочными и непривычными моему славянскому взору. Необъяснимая грусть накатывалась подобно океанской волне, но трудно было найти ей  логическое объяснение. Все было нормально, но на душе не спокойно, присутствовало ощущение некой необъяснимой щемящей потери, как будто что-то важное для меня происходило здесь, но, опоздав к этому событию, я так и не узнаю что же, а, не узнав, не смогу успокоиться. Будто что-то привычное и родное оставлял я в этих местах навсегда. Я шел, опустив голову пытаясь разобраться в охвативших меня чувства. Все молчали. С наступлением темноты кругом стало еще более загадочно, а ожившие тени в свете пробудившихся звезд, заплясали диким хороводом. Мне окончательно стало не по себе. Я был как  исследователь, впервые оказавшийся на далекой враждебной моему существованию планете.
     Старик вывел нас на вершину скалы, где была ровная площадка, на которой оказалось несколько бревен. Тэцугаку молча сел на одно из них, и мы последовали его примеру. Вид был прекрасен. Перед нами в свете далеких звезд расстилалась темная бездна Тихого океана, где-то вдалеке, миль за сто пятьдесят на запад кипела ночная жизнь Осаки, а за нашими спинами находилась еще более темная, чем водная гладь, территория острова.
Старик внимательно  посмотрел на меня, на своего внука и, увидев наше смятение, начал разговор.
     -Я люблю эту скалу, она напоминает мне мечты детства, с нее одинаково хорошо виден восход и заход Солнца, впрочем, она имеет множество других преимуществ, в чем вам еще предстоит убедиться.
     Мы смотрели на старика с непониманием. Взглянув в наши лица  Тэцугаку рассмеялся.
     -О чем ты думал с такой грустью, когда мы поднимались сюда – спросил он меня.
     Я не смог ответить ничего вразумительного и только пожал плечами.
     -Я остался доволен сегодняшней тренировкой – вдруг произнес Тэцугаку: но ты действовал нерешительно. Когда противник и ты стоите лицом друг к другу и мечи ваши обнажены, у тебя нет времени на раздумье, есть лишь время для действия, но и его очень мало.
     Я сослался на то, что привык вначале  делать разминку, отрабатывать приемы, прорабатывать отдельные элементы, как бы медленно «вкручиваясь» в тренировку, а затем уже проводить спарринг.
     -Вкручивайся и прорабатывай сколько угодно в гордом одиночестве, но когда противник наставил на тебя меч, внезапно или по договору, твое дело немедленно атаковать. Одна атака – одна победа. Не существует просто тренировочных поединков, каждый – это борьба, не бывает главных и второстепенных поединков, любой может оказаться для тебя последним. Будь внимателен  к мелочам до педантичности, из них складываются поступки и  вся жизнь.
     На другой день я проснулся оттого, что Тэцугаку тряс меня за плечо.
     -Вставай, ты и так опоздал к восходу, тогда как утренние и вечерние сумерки – лучшее время для тренировок, да,  разбуди этого бездельника – указал он на мирно дремавшего Кихо:  можешь использовать для этой цели палку.
     Наконец мы вышли во дворик. Тэцугаку сразу стал в позицию и, следуя его наставлениям, я начал атаку. Хотя действия мои были такими же безрезультатными, как и вчера, вел я их с достойным осла упрямством. В конце концов, я начал уставать и атаки мои приобрели еще более прямолинейный характер. Он сделал знак остановиться.
     -У тебя не поставлено дыхание. Ты не контролируешь его фазы и делаешь вдох и выдох беспорядочно и не полностью. Выдох должен быть коротким и полным, ты должен почувствовать, как мышцы живота выталкивают воздух из легких. Вдох также осуществляется животом. А самое главное: и то и другое должно быть абсолютно незаметным для противника. Теперь – сказал Тэцугаку: атаковать буду я.
     Мне очень не хотелось «упасть лицом в грязь» при первой же атаке. Я отошел от него на несколько шагов и постарался предельно сконцентрироваться, ожидая какого ни будь «супер-финта», из тех, что окружают сверхъестественным ореолом мифических мастеров. Но, против моего ожидания, он не выкинул ничего такого, а стал пробовать на мне хрестоматийные элементы атаки, причем  явно не в полную скорость. Я, как мне показалось, довольно успешно парировал их, правда, его «меч» всегда оказывался в положении для повторной атаки несколько раньше, чем мой в положение для защиты. В конце концов, я понял, в чем дело: его «меч» постоянно вращался вокруг моего, не теряя контакта и предугадывая все мои движения. Стоило мне подумать о том, чтобы  вести свою палку вперед, его имитатор отводился назад, но тут же без остановки, в отличие от моего, скользя, обрушивал очередную атаку. Его действия представляли одну непрерывную цепь. В движении он стал объяснять мне свои требования
     -Вчера я смотрел, как ты атакуешь, сегодня – как защищаешься, я доволен твоей базовой техникой, однако все твои движения имеют широкую амплитуду. Большим размахом хорошо перерубать связку бамбуковых прутьев укрепленных на палке, но размахивать мечом, находясь перед противником – небезопасное занятие. Ты слишком увлекаешься и у тебя все очень конкретно: или оборона или нападение, но и в том и в другом случае ты открыт, поскольку «меч» твой гуляет вдали от тебя. Старайся, чтобы в любом элементе он находился строго между тобой и противником, не выходя за силуэт твоего тела, меч должен всегда разделять вас. К чему широкий размах там, где может быть достаточно одного правильного прикосновения. Ты должен научиться, быстро изменять в любой момент траекторию, и не парируй до предельного отвода руки, делай это коротко, в скользь, с моментальной атакой. Если ты только защищаешься, ты даешь противнику возможность повторной атаки. Действуй так, чтобы, еще не успев начать своей атаки, он был вынужден уже парировать  твою. И не делай пустых движений, ты тратишь энергию и сбиваешь дыхание. Все равно, только один удар решает исход поединка, все остальные – лишние.
     В тот же день, ближе к вечеру мы еще раз вышли на тренировку. Тэцугаку сказал, что мы не будем отрабатывать какие либо элементы, а проведем настоящий поединок. Мы стали в позицию. Я ожидал, что он сразу будет атаковать, но Тэцугаку стоял неподвижно, его словно окаменевшее лицо ничего не выражало. Несколько осмелев, я попытался провести атаку и нанес японцу косой удар снизу вверх. Мой имитационный меч, с  силой, чуть не вырвавшей его из рук, взлетел вверх, совершенно не коснувшись японца, тогда как имитатор Тэцугаку довольно чувствительно ткнул меня в горло чуть ниже кадыка.
     -Никогда не старайся изменить направление атаки противника – прокомментировал старик свои действия: пусть его меч идет по выбранной им траектории, главное – чтобы тебя там не оказалось, наоборот, «помоги» ему, пускай клинок соперника пройдет все возможное расстояние, тогда как твоему будет достаточно лишь слегка продвинуться для контратаки. Но что это? – воскликнул он  явно наигранно.
     Я с недоумением посмотрел ему в глаза.
     -Что ты принес – и он с театральной злостью указал на бамбуковые мечи в наших руках, как будто это я, а не он был ответственен за инвентарь. Разве я показываю тебе технику удочки? Жди меня здесь – и Тэцугаку, сгребая имитаторы в охапку, направился в дом. Он вышел через несколько минут, неся два прекрасных катана без ножен тонкой работы с широкими и тонким темно-синими клинками, на которых отчетливо проступала волнистая линия закалки. Не буду утверждать, что это были оригиналы работы Мурамаса, как утверждал старик, возможно, это были произведения  учеников знаменитого и опального средневекового мастера, но катана были прекрасны. Тут только я начал понимать все коварство планов японца.
     -Неужели вы собираетесь - произнес я: устроить поединок на настоящих мечах, одно прикосновение которых может искалечить человека на всю жизнь?
     -А ты считаешь  можно изучать кендо на деревяшках? У воина есть только два пути: либо ты самурай, либо женщина. Если хочешь стать воином – будь им, или оставайся тем, кем являешься.
     Не зная как отвертеться, и всячески стараясь затянуть время, я попросил Тэцугаку рассказать что такое «быть воином», рассчитывая отвлечь сумасбродного старика на поучительные разглагольствования, но тот был неумолим. Он дал мне меч и стал в позицию. Я достаточно оскорбился его последней репликой и потому не мог ни принять вызов, дабы не усугублять и без того, как я понял, не высокое обо мне мнение. В глубине души я надеялся, что это всего лишь шутка, проверка меня на «вшивость», и, в конце концов, Тэцугаку не станет проводить поединок. Ведь не ставит же он своей целью убить меня, а в подобном исходе боя я не сомневался.
Он не смотрел мне в лицо и тем более в глаза, взгляд его полный внимания был направлен куда-то сквозь мою грудь, во всем положении его тела чувствовалась предельная концентрация. Даже с расстояния  нескольких футов я отчетливо видел насколько отточено лезвие клинка Тэцугаку. Возможно, мой меч был не менее острым, но, почему-то в данный момент этот факт не имел для меня никакого значения.
     Внезапно, не поднимая остекленевших глаз, японец скорчил гримасу, выражающую состояние предельной свирепости. До сей поры, я ни разу не видел, чтобы лицо Тэцугаку наполнялось такой неукротимой злобой, будто это не лицо живого человека, а устрашающая маска самурая. Я приготовился к удару и теперь уж испугался по настоящему. Меч сразу как-то потяжелел и не поднимался для боя. За долю секунды я превратился в сжатый комок нервов. Но вместо удара Тэцугаку опустил меч и сказал, что тренировка закончена. Мы пошли в дом и все оставшееся до темноты время молчали. Лишь под вечер старик предложил прогуляться на скалу. Когда мы уселись на ее вершине, он спросил: не случался ли со мной  хоть раз в жизни какой либо случай, требующий значительного морального и физического напряжения, связанного с реальной угрозой или опасностью.
      Моя жизнь текла спокойно и умеренно. Вспомнить что-то подобное было весьма затруднительно. Хотя у меня с детства тяга к романтическим приключениям но, слава Богу, подобные приключения всегда обходили меня стороной. Я был средне статистическим обывателем, жизнь которого не попадает в заголовок тапа: «герой среди нас». Я не попадал в авиакатастрофы, не становился заложником, не переворачивался на скоростных шоссе, так, парочка незначительных городских аварий, да несколько прыжков с парашютом – это не в счет. Разве что несколько месяцев назад со мной произошла неприятная история, именно ее, поскольку ничего другого на ум не приходило, я и рассказал Тэцугаку. Как-то я проводил выходные на берегу Черного моря  на диком пляже в  районе поселка Рыбачье. Был жаркий день, кажется первое июля, во второй его половине, окончательно разморившись на пляже, я решил немного поплавать на матрасе. Зайдя покалено в воду, я взгромоздился на матрас и, значительно отплыв от берега, перевернулся на спину, уставившись сквозь темные солнцезащитные очки в абсолютно чистое небо. Стоило бы предварительно выкупаться,  чтобы остыть и взбодриться, но черт попутал меня расслабиться и закрыть глаза. Сам не заметив того, я задремал, не известно, сколько времени это продолжалось, только когда я проснулся, то к великому своему страху обнаружил, что нахожусь, как говориться, в открытом море. В первую секунду я, конечно, не испугался, но, когда смог по настоящему оценить ситуацию, то сразу запаниковал.  Я понимал, что нахожусь, нигде ни будь на необъятных просторах Тихого или Атлантического океана, а  в родном Черном море и вряд ли меня отнесло на значительное расстояние, однако день уже клонился к вечеру,  и я понимал, что если до темноты не увижу берег, то положение мое значительно ухудшиться. На пляже я был один, и вряд ли меня кто-либо быстро спохватится. Дрейфовать ночью на ненадежном матрасе, который может сдуваться или даже лопнуть в любую минуту не самое приятное занятие, тем более, я заметил, что ветер, которого в начале моего злополучного приключения не было вообще, не только появился, но и стал усиливаться, а как следствие этого: штиль сменился некоторым волнением, вполне способным перейти в шторм. Мысль о столь нелепом конце пробудила во мне кипучую деятельность. Я начал  усиленно грести и тут же спохватился – в какую сторону? Вначале я решил: коль меня отнесло от берега, а возможно сносит и в настоящий момент, естественно предположить, что земля в противоположном направлении, следовательно, необходимо определить снос и грести против течения, но это оказалось невыполнимой задачей. В отсутствии, какого либо ориентира определить дрейф было невозможно. И тут я понял, до какого шокового состояния может довести человека экстренная ситуация, от  осознания собственной глупости мне хотелось разорвать себя на части. Солнце, конечно Солнце, что еще могло более определенно подсказать в какой стороне берег. Как я не догадался сразу об такой элементарщине, просто верх идиотизма и глупости. В настоящий момент Солнце находилось от меня справа, его диск уже наполовину скрылся за горизонтом. Коль запад от меня справа, следовательно, берег за спиной. Я возблагодарил бога, что очнулся до того момента, как солнце окончательно скрылось. В противном случае мне бы до рассвета   не догадаться в какую сторону плыть, поскольку я абсолютно не ориентировался в звездах. Ночью на хилом матрасике посреди черной бездны…
     Сильно хотелось пить. Я спрыгнул с матраса и начал, держась за него,  усиленно грести ногами в сторону, где должен был находиться берег. Солнце исчезло, и темнота стала надвигаться с быстротой скоростного катера, огни берега все не появлялись. Отчаяние вновь овладело мной. Я греб как безумный и, в конце концов, полностью выбился из сил. Наступила ночь. Я лежал на матрасе, уцепившись за него мертвой хваткой, поскольку боялся перевернуться из-за усилившихся волн. Отдохнув, я прыгнул в воду и вновь начал грести. Не знаю, сколько еще продолжались мои мучения, но вот впереди себя несколько левее, я увидел яркий свет, который появился, исчез и вновь появился, он появлялся и исчезал через равные промежутки времени, и я понял,  что это маяк Рыбачьего. Я поплыл прямо на него, появились другие огни на берегу,  через несколько часов  я уставший и обезвоженный  буквально выполз на берег.
Этот, пожалуй, более курьезный, нежели трагический случай я и рассказал Тэцугаку.
     -У тебя появилось желание выжить и стремление к борьбе только потому,  что тебе стало страшно, и ты думал о гибели. Ситуация угрожала твоей жизни, но на самом деле человек постоянно сталкивается с необходимостью подобной борьбы и не важно: открытая угроза или завуалированная. Почему большинство неподготовленных людей теряются, когда попадают в стрессовые ситуации – потому что они не в состоянии контролировать свои эмоции и страхи в непривычной окружающей обстановке. Тогда как каждая минута нашей жизни, как бы мы ее не проводили – это минута борьбы за  себя. И только человек подготовленный, вдобавок ведущий себя всегда естественно, но сдержано, способен контролировать любую ситуацию, и не важно: плывет он на матрасе, ведет поединок или лежит дома перед телевизором в момент начала землетрясения. Контролирующий ситуацию  человек, переходя улицу, о чем бы он не думал и чем бы не был отвлечен, никогда не попадет под машину, он механически посмотрит по сторонам и оценит ситуацию. Там на матрасе ты испытал страх и понял, что бездействие было для тебя очевидной гибелью, тогда как активность могла спасти. Но страх от бездействия – есть страх пассивности, поскольку он требует действия и это первый вид страха. Следовать ему легко, но это только половина задачи, иногда требуется как раз обратное – преодолеть данный страх и не бежать от опасности, а  идти ей на встречу – это мужество сенси (воина).
     Тэцугаку посмотрел в сторону океана на темнеющий горизонт и, подержав поднятый вверх палец, как бы, между прочим, отметил: завтра будет хороший ветер. Нам показалось, что он был рад этому.
   Утром, поднявшись и выйдя на улицу, я действительно обнаружил довольно крепкий ветер, дующий с океана.
Тэцугаку сказал, что сегодняшнюю тренировку мы проведем на побережье, но вместо мечей взял туда крепкую и довольно толстую веревку метров пятьдесят длиной. Я очень удивился такому чудачеству, на что японец хитро усмехнулся и загадочно произнес: мы кажется, вчера говорили о страхе от бездействия, я хочу посмотреть, как ты активен в спасении собственной жизни. Для того чтобы преодолеть страх нужно сперва научиться  ему следовать, и делать это надо легко и естественно, не сомневаясь: «прав я или нет» - просто действовать во имя собственного спасения, как делает это газель, спасаясь от хищника. Я не понял смысла всех его слов, но почувствовал, что они не означают что-либо хорошее для меня.
   Тэцугаку привел нас на берег уютной бухты, над которой возвышалась уже известная мне скала. Еще на подходе я видел, как бушевал океан: на открытом пространстве волны доходили до десяти - пятнадцати метров, но в бухте волнение значительно уменьшилось.
   Тэцугаку остановился на небольшом выступе, образованном основанием утеса, куда не доходили даже самые сильные волны, лишь их брызги периодически обдавали нас соленой прохладой. Мы стояли как бы на естественном трамплине, под нами бурлил океан, до естественного уровня воды было метров девять,  а за нашими спинами высилась скала. Если бы вдруг пошла большая волна, такая как в открытом океане, нас  бы неминуемо вначале ударило о стену утеса, а  затем смыло в воду, так узка была полоска земли под ногами и так неустойчиво на ней наше положение.
   Один конец веревки Тэцугаку привязал к торчавшему над самой водой большому камню, а другой отдал мне, приказав обмотаться. Я решил, было спорить, но он так сердито и уничтожающе посмотрел на меня, что я послушался его указанию. Я обмотал веревку вокруг пояса. Он подошел ко мне и тщательно затянул узлы. Затем старик велел мне стать на край скалы, на тот самый камень, к которому был привязан противоположный конец каната и стал как будто что-то высчитывать, смотря на волны. В определенный момент он сказал мне прыгнуть в воду «солдатиком», но я не решился. Надо быть круглым идиотом, чтобы в девятибалльный шторм прыгать в море даже  на веревке,  где массы воды  будут бить и рвать меня как тряпку.
  Тэцугаку разозлившись, закричал, превозмогая сильный шум прибоя, что это единственный мой выход и если я не смогу прыгнуть сам, то он столкнет меня со скалы. Позиция моя была довольно неустойчива, достаточно было легкого толчка. Я стал ссылаться на то, что внизу могут быть подводные скалы, но Тэцугаку резко прервал меня: дно здесь достигает двадцати футов глубины и тщательно вымерено ныряльщиками.
   -Но в чем заключается моя задача?
   -Прыгни ногами  вниз по моей команде и отплыви как можно дальше от берега, жди, когда пройдет самая сильная волна, за ней будет наиболее низкая, вот на нее ты должен лечь и плыть к берегу, как бы подтягиваясь на канате. После того как веревка будет  нами выбрана и натянута в вертикальном положении, ты должен успеть подняться на безопасную высоту. Скала под выступом, на котором мы стоим, в том самом месте, где утес уходит под воду, образует небольшую впадину, поэтому у тебя, молодого и сильного, вполне хватит сил, чтобы сопротивляться слабой волне, но стоит замешкаться,  дождаться более сильной, не успев подняться наверх,  и волна шваркнет тебя о скалы.
   Сам бы я никогда не прыгнул в воду  и не стал проделывать подобное упражнение, но сейчас все пути к отступлению были отрезаны и чувство мужского достоинства задето. Мне казалось, что Тэцугаку считает меня законченным трусом, ни одной девушки в мире я не хотел так  доказать обратное как этому  ехидному старому японцу. Я опустил голову вниз и стал готовиться к прыжку бесконтрольно любуясь мощью резвившихся подо мной волн, брызги которых доставали меня даже на высоте десяти метров. Тэцугаку стоял сзади, положив руку на мою спину. Все это поразительно напоминало прыжок с парашютом: та же обстановка, похожие ощущения, только вместо потока – брызги и ветер, вместо обреза двери – мокрый край скалы, внизу – бездна, а за спиной – Тэцугаку в роли выпускающего, и те же чувства уже не страха, а возбуждения – выброс адреналина от неизбежной и осознанной  опасности. Времени на размышления нет, нужно действовать  и ты делаешь шаг…
   Я с головой погрузился в воду и тут же, помня совет Тэцугаку, немедленно отплыл от берега на всю длину веревки. Являясь неплохим пловцом, я все же страшился плыть спиной к океану, волны были высокими и мощными, стоило мне только повернуться к утесу, как очередная движущаяся масса воды накрывала меня. Я посмотрел на старика, тот сделал мне знак рукой, скорее всего означавший: не волнуйся, освойся не спеша.
   Первоначально мне было довольно сложно ориентироваться, казалось: вот прошла самая сильная волна, но за ней была еще более мощная и свирепая. Вспомнив пресловутый девятый вал, я стал считать и понял: действительно волны возрастали до девятой, последняя была самой сильной, а затем следовала наименьшая, но случались и некоторые отклонения, так я насчитывал возрастание до десятой и даже до одиннадцатой волны. Тэцугаку увидел мою нерешительность и дал знать, что будет руководить моими действиями.
   Я повернулся к нему, и огромная волна полностью накрыла меня. Вынырнув, я увидел, что японец машет рукой. Я поплыл к берегу,  а японцы стали вытягивать слабину веревки. Оказавшись почти под скалой, я схватил канат обеими руками и, подтягиваясь на нем, ринулся к скале, меня нагнала очередная волна, но она оказалась слабее предыдущей. Со следующей волной я оказался под самым утесом, с которого смотрел на меня Тэцугаку. Он показывал, что нужно немедленно подниматься и действительно: волны усиливались. Одной из них меня отнесло под скалу, хорошо, что в этом месте образовалась выбитая прибоем впадина вроде небольшой пещеры, иначе я бы сильно ударился, а так, натянувшаяся веревка приостановила мое неконтролируемое движение, когда до камней оставалось всего метра три. Я полез наверх. Вначале, пока вода поддерживала меня, это было не очень сложно. Труднее стало, когда я уже наполовину выбрался из нее, мокрые руки скользили по веревке. Я подтягивался и смотрел на надвигающиеся валы, сейчас еще высокая волна вполне достала бы мне своим гребнем до подбородка. Я влез еще выше, и в этот момент прошла самая мощная волна, она практически накрыла меня с головой, но мне удалось удержаться, вцепившись в веревку пальцами рук и обхватив ее ступнями – лишь качнуло как на качелях.
   Тэцугаку сделал знак все повторить.
   Мне очень не хотелось опять лезть в океан, но я все же послушал его и отплыл, на сколько позволяла веревка, воспользовавшись ослабевшей волной, а затем повторил все самостоятельно. После чего, уже не смотря на японца, снова  поплыл от берега, где, миновав максимальный вал, лег на волну и, выбрав веревку, вернулся под скалу. Став карабкаться наверх, я почувствовал, что силы мои иссякли. Постоянная борьба с волнами и два предыдущих лазания по канату измотали меня. Мокрые руки и мокрая веревка создавали скольжение и упражнение, выполняемое в подобных условиях, требовало тройных усилий. Я лез, видя как усиленно жестикулирует Тэцугаку, но свободная петля веревки, болтающаяся подо мной по воле волн, создавала  дополнительный  вес и била по ногам. Я почти забрался на спасительную высоту, но руки скользили, и я съехал по пояс в воду. Пришлось все начинать заново. Я попытался плотнее сжать веревку, меня отнесло под скалу, Тэцугаку не было видно. Я  отплыл так чтобы видеть его лицо, это было весьма не просто. Я  увидел, как огромная масса воды надвигается на меня. Волна находилась всего метрах в девяти, все, что я успел сделать,  это молниеносно обмотать свободную часть веревки одним витком вокруг туловища, вцепившись в нее, как мне показалось, даже зубами. Ужасный гребень возвышался над моей головой с величием двухэтажного дома. В ту же секунду огромная темно-зеленая масса закрыла от меня все остальное. Удар был такой силы, что я почти потерял сознание – глаза застлала черная пелена, но я все же не выпустил натянутую струной веревку. Меня спасла именно величина волны, верх ее разбился о скалу надо мной, и хотя в углублении удар был достаточно мощным, завихрение в нижней части волны вначале подбросило меня вверх под скалу, благо там был запас пустого пространства, а затем, натянув веревку, кинуло вниз. Вода, стремительно заполнившая все свободное пространство пещеры, так же стремительно схлынула. Вдоволь наглотавшись  воды, я пришел в себя в тот момент, когда внук и дед тащили меня наверх. Оказавшись на скале и откашлявшись, я дожидался если не похвалы, то, по крайней мере, сострадания. Но первыми славами японца были: сегодня нашлось, кому тебя вытащить, а завтра некому будет дернуть за веревочку. Воин всегда должен рассчитывать только на себя или он труп.
   Я был готов сказать ему что ни будь грубое, но сил не оказалось даже на это. Я промолчал, усевшись на скалы. Мышцы рук болели.
   Тэцугаку подошел ко мне и развязал мою веревку. Я не помогал и не сопротивлялся, признаюсь: тогда мне было ровным счетом на все наплевать.
   Тэцугаку понял, что я обиделся, он посмотрел на меня с отеческой заботой, однако в его взгляде явно проскакивала ирония, ничего не сказав, он, отошел в сторону и подозвал к себе Кихо.
   Я не слышал о чем они говорили, но мне показалось: дед ставил меня в пример, я наблюдал за их разговором без особого интереса, хотя и почувствовал прилив гордости.
   Кихо был типичным  американизированным японцем – своеобразным штампом из кинокомедии: маленького роста, щуплый, если я и говорил что он занимался спортом и был способен выполнить определенные гимнастические упражнения, то только потому, что брал легкостью и  гибкостью, но не силой мускулов. Он терпеть не мог  боевые искусства, оружие и всякое насилие вообще, был до комичности застенчив с девушками, что не редко ставило меня в неловкое положение в совместных приключениях  студенческой жизни. Он  часто исполнял роль моего прицепного хвоста и нередко мешал своим нелепым поведением. Зато он был отличным фотографом и хорошо разбирался во всякого рода электроники.
  Когда Тэцугаку вновь подошел ко мне, я спросил о цели проделанного упражнения.
   -Ну, во-первых – сказал он, дружелюбно посмеиваясь, это укрепление мускулатуры и кистей рук, а еще, ревущая волна – отличный стимул в преодолении лени, во-вторых – упражнение развивает ловкость, расчетливость в оценке дистанции и умение принимать ответственное решение не шарахаясь. Ну и самое главное – я хотел показать тебе, что такое страх, требующий действия.
   Я попросил рассказать Тэцугаку какие еще «упражнения» могут ожидать меня, но он прервал разговор, сказав: на сегодня хватит и стал связывать веревку таким образом, что из нее получилось некое подобие лестницы. Когда работа была  готова, один конец ее он привязал  к скале, там же где привязывал перед этим, а другой опустил в воду, так что он свободно болтался из стороны, в сторону имея запас в несколько футов. Закончив все, Тэцугаку приказал Кихо спускаться вниз.
   Зная своего  товарища, я ожидал схожей с моей реакции, но  к  большому моему удивлению Кихо безропотно прыгнул в воду. И все же мне удалось заметить ужас в его глазах, пропорциональный силе бушующего океана. Слава богу, плавание в университете было поставлено на высоте. Я наблюдал за барахтаньем друга, его задача мало отличалась от той, что была поставлена передо мной: отплыть от берега, где высота и мощь волн не представляла серьезной опасности и там, дождавшись «тихой» волны, используя ее как подушку, глиссировать к лестнице, забраться наверх и ожидать прохода «девятого вала». Упражнение требовало меньших физических усилий, поскольку лезть по веревке гораздо труднее, чем забраться по лестнице, но и опасней – спасательного пояса не было.
      Меня охватил азарт, а руки уже достаточно отдохнули, я сиганул в воду и присоединился к Кихо. Наше совместное купание прошло без происшествий.
      Мы вышли на тренировку лишь в шесть часов вечера. Тэцугаку взял с собой как два деревянных, так и два боевых меча, принеся их без ножен. Сегодня, вопреки своим предыдущим наставлениям, он начал не с поединка,  а с разбора техники, показывая  различные варианты парирования и контратак, стараясь нацелить меня на возможные ошибки противника. Я пытался, как можно точнее следовать всем его советам и надо отметить, не смотря на его подавляющее превосходство, в этот раз я открывался значительно реже, а бамбуковый меч мой не гулял на всю длину рук, а находился  в области возможных атак японца. Занимаясь, я изредка косился на лежащие в стороне на циновке боевые клинки, ожидая их выхода на сцену. Какую роль отвел им японец? Наконец, примерно после часа тренировки, Тэцугаку отдал имитаторы Кихо, приказав взять боевые мечи. Мы стали в позицию.
   Стемнело. В таких условиях подобные игры становились еще более опасными. Тэцугаку заметил мое волнение.
    -Почему чувствуя себя спокойно при виде бамбуковой палки, ты так нервничаешь перед боевым клинком? Я могу нанести тебе  деревяшкой вред не меньший чем сталью. Однако ты ее не боишься.
    Я ответил, что еще слишком молод, чтобы гибнуть, пусть даже от руки такого мастера. Но шутка моя не сработала, японец не отступал.
   - А почему должен погибнуть именно ты, разве ты вооружен хуже меня? Неужели в твоих глазах собственная жизнь выглядит таким уж бесценным кладом? Ты же знаешь сказку о льве с сердцем зайца. Побеждает тот, кто не трусит. Никогда не жалуйся на то, что твой противник подготовлен лучше, жизнь не делает скидок слабому. Когда идешь в бой думай только о победе. В поединке думай о борьбе, а не о ее результатах. Выжить – еще не значить победить, но победить – значит выжить. Если начинаешь какое дело, твоя цель только победа, иначе, зачем начинать что-то вообще. Страх и неуверенность -  это  проигрыш еще до битвы. Делай все возможное, а там судьба рассудит.
     Тэцугаку нанес мне удар сверху. Я парировал его классической «подставкой». Звонкий металлический  стук напомнил мне об опасности. Механически пошла моя контратака. Тэцугаку отбил удар. Я атаковал еще раз, он выполнил уход назад и нанес мне колющий удар в грудь. Я ушел влево и вывел его клинок во внешнюю сторону, мне представилась великолепная возможность нанести  короткий укол в переносицу, что я и сделал, но меч японца оказался в том самом месте на мгновение раньше моего и парировал удар. Наш поединок продолжался около трех минут. Тэцугаку практически не атаковал, а если и делал это, то движения его были строго размеренными. Я понял, он давал мне возможность почувствовать себя уверенным. Японец парировал мои атаки, лишь намечая ответные удары. Я снизил темп, почувствовав, что мои силы после утреннего испытания еще не достаточно восстановились. Тэцугаку дал команду атаковать его активней.  Ответом на мои жалобы было лаконичное: усталость для война означает - смерть! Ты, кажется в этом сегодня убедился!?
     Однако он отложил меч в сторону. Я думал, что тренировка окончена, но Тэцугаку велел Кихо принести из дома сверток воловьей кожи, а меня попросил стать спиной к стене кухни.
     Когда Кихо вернулся из дома и передал непонятный предмет деду, тот дал внуку новое задание: принести из кухни несколько свечей. Тэцугаку проверил, достаточно ли я хорошо прижимаюсь к доскам, а затем воткнул вокруг моей головы, видимо в специально проделанные отверстия в стене, четыре зажженные свечки.
Отойдя шагов на десять, японец расхохотался. Зрелище наверняка было очень забавным. Я хотел сказать, что не собираюсь веселить его подобно шуту, но Тэцугаку внезапно прекратив смех, крикнул мне не двигаться. Я  следил за действиями японца с подозрением, тот развернул принесенный сверток и достал связку  сюрикенов с отверстием посредине. Он повторил свой приказ не двигаться и вдруг внезапно для меня резко дернул рукой. Чувство близкой опасности комом застряло в моем горле. Я услышал как что-то стукнуло в дерево в нескольких сантиметрах от моего левого уха. Тэцугаку повторил движение и «звездочка», слегка задев волосы, воткнулась в стену у меня над головой. Еще один бросок и нож сюрикен застрял в досках правее меня. Так продолжалось до тех пор, пока японец не затушил все свечки. Трудно передать чувства, которые я испытывал: с одной стороны я доверял мастеру, с другой – мне очень хотелось убежать, но, поскольку в действиях Тэцугаку присутствовал элемент внезапности, я понимал, что неосторожное движение вполне может совпасть с броском смертоносного оружия – знание этого и заставляло меня оставаться на месте, став частью кухонной стены.
   Наконец мы вошли в дом. Как бы забыв про свои метательные упражнения, Тэцугаку стал наставлять меня:
   -Учись проводить поединок несколькими ударами, лучше одним, не затевай длительного утомляющего фехтования, мусоля то, что не представляет никакой опасности для противника.  Только один удар решает исход всего поединка, все остальные – лишние.
   Я поинтересовался внезапностью странного упражнения с сюрикенами.
   -А что ты чувствовал в то время?
   -Ничего приятного – ответил я. Он засмеялся.
   -Мне хотелось, чтобы ты понял, зачем иногда нужно преодолеть страх от бездействия. Видишь ли, когда тебе угрожает опасность, кажется, страшно не действовать, но не всегда действие является правильным выходом из ситуации, бывают моменты, когда нужно затаиться.
   Остаток вечера наша тройка провела за обсуждением интересующих меня вопросов из области японской культуры и философии. Мы рано отправились на покой. После бурных событий дня я спал как убитый.
   На следующее утро, легко  позавтракав, мы пошли к скале, но на этот раз Тэцугаку ничего не прихватил с собой, признаюсь – это меня несколько успокоило. Впрочем,  былого страха перед неожиданными выходками японца у меня не было. Я понимал, что в его задачу не входит нанесение мне вреда.
   Мы пришли на место вчерашних приключений. Волнение уменьшилось, волны уже не обрушивались на берег, а расплескивались и разбрызгивались по скалам.
   Тэцугаку поинтересовался, достаточно ли я отдохнул и есть ли во мне силы и уверенность. В его вопросах я почувствовал некий подвох. Видимо заметив  написанную на моем лице подозрительность, Тэцугаку уселся на камень и с самым невозмутимым видом уставился в океан. Эта сцена продолжалась минуты две. Когда я окончательно успокоился, японец встал и, велев оставаться нам на месте, пошел по тропинке ведущей с утеса. После того как он скрылся за уступом скалы прошло минут десять. Я и Кихо стали недоумевать, когда вдруг прямо над нами на самой вершине утеса показалась голова Тэцугаку. Японец жестами приглашал нас подняться к нему, причем требовал сделать это не в обход скалы, как сделал сам, а указывая на самый кратчайший путь  по обрывистому склону горы. Кихо полез первым, я последовал его примеру. От меня требовалось подняться на высоту приблизительно шестидесяти метров, и вначале эта задача не показалась такой уж сложной. Скала вовсе не представляла собой гладкую отвесную стену, а  изобиловала всякого рода выступами и трещинами. Я не альпинист, но восхождение казалось мне доступным и забавным. Пару раз камни все же выскакивали у меня из-под ног,  и кое-где рискуя потерять равновесие, цепляясь за трещины, я ободрал пальцы, но  все-таки вскарабкался по склону почти до самого верха.
   Тэцугаку внимательно наблюдал за нашими успехами. Когда до него оставалось всего метров девять мы вдруг  обнаружили что дальнейший подъем невозможен. В этом месте скала была вогнута внутрь, а над этим углублением  свисал карниз, образующий шапку утеса, откуда виднелась голова Тэцугаку. Отклониться вправо или влево мы не могли, поскольку с двух сторон скала была абсолютно отвесной. Подобие тропы, по которой мы забрались сюда, являлась единственной  линией подъема. Находясь внизу под утесом  заметить, что возможность подъема  обрывается около самой вершины, было затруднительно, неужели Тэцугаку знал об этом?
   Кихо обрисовал наше положение. В ответ японец равнодушным голосом сообщил: поскольку вы не можете продолжать свой путь вверх, единственно логическим решением остается путь вниз, в конце концов, можете оставаться на одном месте, сколько посчитаете для себя нужным.
   Я понял: конечно, он с самого начала знал о невозможности выполнить его указание и затеял все это с одной единственной задачей – заманить нас. Но каковы были его цели, неужели старик хочет, чтобы мы сиганули в океан с высоты более пятидесяти метров, наш прыжок означал бы верное самоубийство. Нет, никакими увещеваниями на счет «пути война» он не заставит нас сделать это. Мы начали спускаться и поняли, что неприятности наши только начинаются. Трещины и камушки, служившие нам опорой при подъеме, уже не казались такими заметными и надежными. Отыскать их, смотря под ноги, было непростой задачей, говоря просто: мы не знали куда ступить. Осознав весь драматизм своего положения, мы поняли, что не сможем спуститься без посторонней помощи. Обращаться к Тэцугаку было бесполезно. Его ответ был предугадан: вы сами попали в дурацкое положение и сами из него выпутывайтесь, мол, нечего слушать кого попало, а надо иметь свою голову на плечах, а если мы будем просто стоять, трусливо взывая о помощи, то он вовсе уйдет домой, так как не желает опаздывать к обеду, наблюдая столь жалкое зрелище.
  Я понял, что рассчитывать нам не на кого, оставалось только стоять, распластавшись по скале на высоте десятиэтажного дома, в растерянности проклиная коварство старика. Стоять можно было сколько угодно, поскольку нынешнее наше положение представлялось довольно устойчивым, если нас и могло что-то сбросить, так это штормовой ветер, но по сравнению со вчерашним днем он заметно ослабел и не представлял угрозы, лишь свистя в ушах да трепля складки одежды. Я начал испытывать те же чувства  что и тогда  на матрасе, когда понимал: надо действовать, но не знал как. Понятно было одно – надо спускаться, но делать именно это больше всего и не хотелось. Кихо, который стоял чуть выше меня, ждал моих действий. Пересиливая страх, я переставил одну ногу ниже, затем другую. Из-за страха перед высотой я не желал смотреть вниз, но перебирать ногами вслепую был опасно. Почти сросшись со скалой, прилипая к ней, по паучьи широко расставив руки, будто пытаясь обхватить ими всю каменную толщу, мы начали карабкаться вниз, постоянно рискуя сделать ставку не на тот камень. Трещины, так прекрасно наблюдаемые при подъеме и столь удобные для ног, сейчас просто спрятались от меня, я сползал вниз, полагаясь только на собственное чутье и удачу. Любая ошибка стоила бы нам жизни. Поразительно было то, что я вдруг почувствовал некое новое чувство равновесия. Страх не прошел, но я был уверен в своих действиях. Не буду пересказывать всех перипетий этого спуска, продолжавшегося раз в десять дольше  аналогичного пути вверх, скажу лишь: несколько раз я оказывался на грани, когда неправильно поставленная нога, сорвавшись, делала мое положение очень сомнительным, в такие моменты я попросту «размазывался» по скале стараясь утонуть  в каменной броне, схватившись руками за уступы трещин шириной не более сантиметра. Только потом после спуска я  смог осознать всю реальность грозившей нам опасности, но тогда, пока я не достиг нижней площадки, во мне  не было  ничего кроме желания выжить. Любопытно: я не испытывал никакой злобы. Тэцугаку, который уже давно спустился, обойдя утес и наблюдая за нашими успехами, был удивительно дружелюбен. Он похлопал нас по плечу, что было с его стороны высшим проявлением похвалы, лицо его освещала одобрительная улыбка.
   - Я рад, что ты не сердишься - начал он разговор со мной: я знал, что с вами ничего не случится, Кихо неплохой гимнаст, и я видел, что и ты готов к подобным упражнениям. Моей целью было показать тебе, что такое страх действия, это второй вид страха, который нужно научиться преодолевать. В отличие от страха, призывающего к активным действиям, этот требует замереть, отказаться от намерения и т. д. Человек слабый, испытывая данный страх, способен отказаться что-либо делать, но воин понимает: действие есть единственный выход и он действует вопреки чувству самосохранения, поскольку знает –  только преодолев страх, он сможет выжить, тогда как, поддавшись ему – погибнет. Однако глупо не отдергивать руку от струи кипятка. Ты должен научиться не только преодолевать любой страх, но и разбираться: когда действовать, а когда замереть. В любом случае, не чувства должны управлять тобой, а ты – чувствами. Атаковать первым или ждать атаки противника в расчете на контратаку – и то и другое по-своему правильно, в любом случае драться придется в обоих вариантах. Научись пользоваться и тем и другим страхом, а главное – навсегда похорони тот свой страх, который унижает, но не решает проблемы.
   После обеда мы вышли на тренировку во двор и, став в позицию, начали фехтовать. Через некоторое время Тэцугаку остановил меня.
   -Ты стал меньше бояться, и твоя техника хоть и далека от совершенства, но развивается в правильном направлении, если бы не одно но – она мертва.
  Это заявление задело меня.
   -Что значит мертва?
   -Твой меч мертв, для тебя это обыкновенный гимнастический снаряд, ты относишься к нему так же, как относился бы к находящейся в твоих руках бейсбольной бите или клюшке, хотя для любого мастера в своем деле амуниция это несколько больше чем амуниция,  раньше мастера наделяли меч собственной душой. Ты же знаешь легенды о мечах Муромасу и других мастеров. Если ты попросишь показать тебе жизнь как нечто определенное, я бы посоветовал тебе взглянуть на отточенную грань клинка, если ты попросишь показать тебе смерть, я скажу: посмотри на клинок. В старые времена меч  для воина означал жизнь и смерть одновременно, и обращались с ним  как с собственной жизнью и смертью. Меч должен стать твоей частью.
   Мы продолжили тренировку, и как бы для укрепления сказанных слов меч Тэцугаку чиркнул  мне по лицу. Прикосновение было слабым, но и его вполне хватило, чтобы образовался порез, из которого потекла кровь. По телу прошел легкий морозец. Мы прекратили поединок.
   На следующее утро я проснулся удивительно рано от охватившего меня смутного беспокойства. Это был последний целый день на острове. Завтра рано утром нас должен был забрать  рыбацкий катер, который часов через семь-восемь при хорошей погоде доставит меня и Кихо в Йокосуку, оттуда экспрессом мы доедем до Токио, чтобы вылететь в Москву ночным самолетом. Видимо из-за  волнения перед дорогой и скрытого сознания того, что это заключительный день в компании Тэцугаку, тогда как мне еще очень многого хотелось бы узнать от японца, я проснулся еще до рассвета. Я зажег свечу. Кихо спал, уткнувшись лицом в маленькую подушку. Встав, надев джинсы, рубашку и накинув куртку, я собрался выйти на улицу, предварительно заглянув в комнату старика. Она была пуста. Я вышел во внутренний дворик, но там никого не оказалось. Вернувшись в спальню Тэцугаку и осмотревшись, я обнаружил, что боевых мечей нет на месте. Мне стало интересно: куда мог направиться японец еще до рассвета, прихватив с собой оружие. От дома вели только две тропинки: одна в глубь острова, другая – прямо  океану, а точнее – к утесу, ставшему местом нашего паломничества. Именно этот путь был избран мной как более правильный. Я шел к утесу в предрассветной тьме,  еле различая дорогу. Забравшись на скалу с первыми  лучами солнца, я увидел расположившегося на толстом бревне Тэцугаку. Он сидел, скрестив под  собой ноги, держа раскрытые ладони перед животом, его голова была слегка наклонена вперед, а глаза полуоткрыты. Перед ним на циновки лежал один меч без ножен, его ножны были заткнуты за пояс кимоно, еще один меч в ножнах был вертикально привязан за  спиной японца, как бы предохраняя его шею от удара сзади. Я остановился шагах в десяти и стал наблюдать за странной медитацией. Старик казалось, не замечал моего присутствия, хотя наверняка слышал в утренней тиши шум приближающихся шагов. Он сидел, повернувшись лицом к восходящему Солнцу ожидая его восхода. Понаблюдав минут десять за данной сценой, я понял: место, где сидел Тэцугаку и лежал его обнаженный меч выбрано не случайно. Встающее Солнце освещало сталь меча, и тот отбрасывал слабый световой блик на раскрытые ладони старика. Когда Солнце окончательно поднялось над горизонтом, японец закончил своеобразную молитву, вложил меч в ножны и предложил мне сесть рядом.
   -Вы покланяетесь Солнцу – поинтересовался я?
   - Видишь ли, у каждого должно быть такое место, где он может в одиночестве, слившись с окружающим, осознать силу, данную ему богом. Эта скала -  место моего общения с высшими силами. Я не покланяюсь Солнцу как Богу, но оно для меня - источник энергии, здесь я достигаю полной концентрации и черпаю силу из самого себя. Внутри каждого из нас есть сила, ее только надо уметь сосредоточить. Умей из всего извлекать силу, она есть везде, вокруг и внутри тебя, сила – это сама жизнь, будь  естественен!
   Солнце полностью осветило остров, океан и нас на вершине скалы.
   Тэцугаку предложил провести тренировку прямо здесь. Он протянул мне  меч, и предложил вынуть его из ножен, после чего достал второй из-за спины и, не вынимая его из ножен, стал в позицию. Я  стал против старика, попросив показать мне какой либо хитрый прием, что-либо особенное из арсенала прославленных мастеров. Он только улыбнулся. Наше противостояние продолжалось около двух минут. Тэцугаку ничего не предпринимал, не выдержав, я решил атаковать и, выполнив имитацию бокового рубящего  удара, нанес укол снизу. Я атаковал очень быстро, но мой клинок, вместо того чтобы поразить японца в грудь, проткнув складки его кимоно, прошел под рукой Тэцугаку и остался там в этом  положении, тогда как его меч сильно ударил по моей шее. Если бы не ножны, то моя голова совершила увлекательную прогулку с вершины утеса, заметно опередив туловище. Я попросил повторить прием в медленном темпе. Он проделал его еще раз. К величайшему разочарованию, я не нашел в данном элементе ничего сверх сложного о чем и поделился с японцем.
 Тот засмеялся: ты ожидал, что мой меч превратится в шаровую молнию или у меня вырастут крылья? Я такой же человек, как и ты, только значительно старше, а значит не такой гибкий и подвижный. Мои руки не могут вырасти больше чем они есть и не крутятся в плоскости, не предусмотренной природой. Ты должен быть куда более хорошим фехтовальщиком, только тебе не хватает чутья. Ну ладно, становись в позицию.
   Я опять атаковал, Тэцугаку резко  криком  выдохнув воздух, подскочив ко мне на один шаг. Мой меч прошел мимо цели, тогда как ножны японца «лишили» меня руки. Я продолжал атаки, но не изменено оказывался поверженным, а когда мы переходили к разбору того, что произошло, я постоянно убеждался что в победах Тэцугаку отсутствовало волшебство или таинство. Это были базовые формы кендо, но исполненные с мастерством расчетом и точностью. В действиях японца чувствовался огромный опыт и филигранная точность.
Он предвидел все мои действия и легко противопоставлял им свои.
   -Никогда не гонись за сенсацией, нет ничего секретного и тайного противостоящего знанию. Просто я чувствую тебя как противника и знаю, что нужно делать. Только каждодневным трудом над простым можно добиться сложного, ибо все сложное составляется из  простого. Собери фигуру из того, что уже создано природой и не пытайся превзойти самого себя, такой человек – смешон.
   -Почему вы никогда не атакуете первым?
   -Мне не зачем придумывать собственные комбинации, за меня думаешь ты, и, стремясь к одному, упускаешь другое. Учись использовать ошибки других, пусть за тебя думает противник, ты лишь лови его, но помни: жизнь и смерть находятся  на острие меча и только один удар решает исход поединка, все остальные – лишни.
   -А почему вы не достаете своего меча?
   - Прилюдно обнажить меч – значит совершить ритуал: когда сталь видит  свет, а ее видят люди, должна наступить, чья то смерть. Когда сталь видит свет, кто-то из присутствующих должен перестать его видеть. У нас не принято просто так обнажать меч.
   Послеобеденную тренировку Тэцугаку предложил провести не во дворе, а  здесь, на вершине скалы.
   Наверху было безветренно и спокойно, океан дремал, и красно-оранжевый диск над ним также готовился ко сну.
   Я предложил японцу оставить ножны дома как делали всегда, но старик отказался. Мы стали в позицию. Тэцугаку обнажил свой меч и приказал мне сделать то же самое. Я в очередной раз удивился его чудачеству, совсем недавно он сам учил меня не совершать этого, но старик сказал, что сегодня как раз тот день, когда мы должны так поступить, потому-то сегодня один из нас должен умереть.
    От удивления я даже несколько отступил назад, вопросительно приподняв брови. Если японец не собирался совершать убийство, тогда он, может быть, хочет чтобы я лишил его жизни – что за абсурд, я согласен следовать его указаниям, но не до такой же степени. Я смотрел на Тэцугаку как на сумасшедшего. Он предложил начать поединок. Я отказался, заявив, что не собираюсь  совершать убийство, равно как и становится самоубийцей. Он сказал, что я идиот и если бы я был воином, то понял смысл его слов, а так только отнимаю у него время.
   - Человек, разделенный с тобой мечом – противник, у тебя нет времени думать, надо действовать, убей любого, кто поднимет меч на тебя или сам готовься к смерти.
   Я еще больше удостоверился в сумасбродстве старика, из его слов я понял:  или мне предстоит умереть, или его намерение - окончить свой жизненный путь от моей руки. Я твердо решил не предпринимать никаких шагов, связанных с риском для жизни, но, чтобы не вызвать неудовольствия старого маразматика, мне пришлось стать в позицию. Наступила поразительная тишина. Я старался смотреть сквозь Тэцугаку не концентрируя свой взгляд на чем-то конкретном, а охватывая как бы все сразу. Мы простояли так очень долго, мне казалось: я слышу, как бьется сердце. Время фактически потеряло всякий смысл, для меня существовал только  противник, не враг, поскольку я не испытывал злобы. Бодрящее чувство опасности  спровоцировало выброс адреналина, но не сопровождалось ознобом. Я не различал уже Тэцугаку, кто стоит передо мной – было все равно, меня охватило  страстное желание победить, в руках у меня был клинок острее бритвы, против меня такой же клинок и больше ничего во всем окружающем мире, казалось, весь мир повис на лезвиях наших мечей. Я так и не разгадал намерений Тэцугаку, поэтому был особенно осторожен, во всяком случае, я помнил о пресловутой восточной хитрости и жестокости и понимал: старику ничего не стоит убить меня, а затем скинуть тело со скалы, кто будет расследовать подобный несчастный случай, правда, я не понимал цели такого поступка, разве убийство ради убийства. За неделю Тэцугаку не раз ставил меня на край гибели с упорством маньяка. Уж не «выкармливал» ли он меня как свинью, чтобы потом заколоть с удовольствием. В любом случае пути к отступлению я не имел, можно было просто убежать, но что  стоит ему убить меня ночью, не стану же я скрываться в горах до отъезда, в доме: деньги, документы и обратные билеты. Нет, отступать было некуда. Я решил защищаться, в конце концов, у нас равные шансы, он опытней, я моложе и нахожусь даже в более выгодной позиции, поскольку садившееся солнце светило ему в глаза. Мы так и стояли  на вершине скалы, приготовившись к поединку и никто не решался сделать первый ход. Все потеряло для меня цену, никакие  мировые события не имели для меня значения кроме этой битвы. Я не мог видеть собственного лица, но могу сказать с уверенностью: оно не уступало в окаменелости лицу Тэцугаку, ибо я отрешился от всего. Я старался не думать, а чувствовать, чувствовать наступление того момента, когда от меня потребуется нанести решительный удар. К огромному стыду признаюсь: мое решение не навредить старику совершенно вылетело из головы, любая нерешительность или растерянность могла дорого обойтись мне. Не знаю, как долго продолжалось наше молчаливое  противостояние, вдруг я почувствовал некое движение в свою сторону легкое колебание воздуха, не думая ни о чем, инстинктивно я направился навстречу этому потоку всем телом, ведя впереди себя меч рукоятку которого крепко сжимали мои руки. В этот момент я не видел ни своего клинка, ни клинка противника, только почувствовал, как мой меч встретил на своем пути некое препятствие, я толкнул его от себя вниз и тут же, как во сне, слегка ослабив хватку, дабы ускорить вращение клинка, почувствовав, что меч принял параллельное рукам положение,  став их продолжением, нанес жесткий удар, сжав рукоятку. В следующий момент я как будто пришел в себя. Тэцугаку отскочил метра на три назад, по его лицу текла кровь, он опустил меч, но казалось, был очень доволен случившимся.
   -Тебе бы ударить чуть сильнее и моя старая голова лежала сейчас у твоих ног. Тебе придется еще очень много работать над собой, но случилось именно то, что должно было случиться. Ну, закончим тренировку, скоро совсем стемнеет.
   Мы шли домой и опять, как в первый вечер, меня преследовало непонятное ощущение тоскливой грусти, чего-то такого, что и объяснить было трудно. Я стал размышлять о случившимся, не знаю: то ли японец поддался, дабы дать мне почувствовать себя уверенно, то ли я действительно чему-то научился. Здравый смысл вел меня к первому варианту, самолюбие – ко второму, истинного смысла произошедшего я так и не понял. Я слишком мало узнал о духовном мире Тэцугаку, но, видя перед собой прекрасный экспонат в плане этнографии, религии и культуры,  решил расспросить его за ужином, что он подразумевает, когда говорит мне о неком «пути война».
   Проявив должное уважение, какое следует оказывать сенсею, я спросил его, что он подразумевал, когда говорил мне: «если бы я был воином» и т.д.
   -Вы подразумеваете: если бы я был самураем?
     Подумав, японец предложил прогуляться на утес, взяв с собой столько хвороста, сколько мы сможем унести.
Взяв три вязанки дров, наша компания в полном сборе отправилась на скалу. Придя туда, старик развел огромный костер таким образом, что со временем огонь должен был охватить также некоторые большие бревна. На тех, которым не суждено было сгореть, расположились мы. Сухие дрова вспыхнули словно порох. Получился мощный костер, великолепно осветивший весь пятак вершины. Наверное, огонь мог бы служить превосходным маяком для проплывающих кораблей, если бы те продолжали вести навигацию по картам и маякам. Возможно, вершина данного утеса некогда служила для этой цели. Стало жарко. Тэцугаку посмотрел на меня внимательно: так что ты хочешь узнать? – спросил он.
   -Вы постоянно намекали мне о неком  пути,  которым нужно следовать, приводя в пример те или иные качества присущие  воину, что это за  путь - бусидо самурая, философия синтоизма, что вы имеете ввиду?
   -Ну, я совсем не настаивал, что тебе нужно ему обязательно следовать -  хитро ответил старик. Я сказал только, что существуют два пути: женщины и воина. «Путь женщины» - это путь любви и красоты, но слабости и зависимости от кого-то или чего-то,  это отсутствие  выбора. «Путь воина» - жизнь полная силы и свободы, но одиночества и борьбы, борьбы без устали и перерывов, усталость в которой означает смерть. Причем половые признаки выбирающего тот или иной путь не имеют никакого значения. И то и другое – искусство.
   -И с кем «воин» должен постоянно бороться?
  - В первую очередь: с самим собой.
   -Но неужели нет золотой  середины, а только слабость и сила?
   -Именно в «золотой» середине и прибывает большинство людей, но это не путь, это состояние полученное нами от рождения. Ребенок не может быть «женщиной» или «воином», он чистый лист для письма, тесто из которого должен в последствии сам себя вылепить, но большинство людей так и остаются никем: слишком грубыми для любви и слишком беспомощными для «воина».
   -А могли бы вы привести пример для наглядности, кто из исторических личностей был «воином»?
  -Никто, Кришна, Рама, Шива, Будда, Иисус, но не будем говорить о богах. Были люди, следующие этим путем и добившиеся неплохих результатов, их множество.
   -Позвольте, но ведь Иисус призывал к любви. А вы говорите, что это удел «женщины»?
  -Под любовью «женщины» я подразумеваю нежность, идущую от слабости, если бы цветы могли любить, они делали это именно так, но существует и любовь силы  и заботы –  это  любовь  «воина». Разве Иисус не пошел на казнь добровольно, осознавая необходимость собственной жертвы, я думаю, он  имел все возможности отказаться от «чаши сей», и был момент, когда он хотел это сделать. И «воин» и «женщина» могут пожертвовать собой, только один делает это выбором разума, другой – выбором чувств. Никто не может жить без любви, но «воин» в первую очередь стремиться к силе и независимости. Любовь «воина» не привязывает, и в любви он остается свободен.
   -Вы противопоставляете себя обществу?
   -Смотря, что ты представляешь под обществом: собрание личностей, робкое стадо, служащее кому-то на потребу. Я принадлежу к обществу только в той мере, в какой не завишу от него как личность, но являюсь частью общества в той мере, в какой связан с ним. Для меня главное – сила моего духа, если общество не пытается сделать меня слабым мне с ним по пути.
   -Вы сказали: никто не был «воином», а разве вы не считаете себя таковым?
   -Нет, я только стремлюсь быть им. Человек может стать «воином» лишь на сколько, на сколько он близок к идеалу. Нельзя достичь совершенства. Человек не может стать богом избавившись от всего человеческого. «Воин» - это воплощение чистоты и силы, лишенный какого либо греха, порока и желания! Если ты стремишься  быть сильным, ты должен стремиться к силе,  но это не означает подражать кому-либо. Твой путь принадлежит только тебе и кумиры здесь не нужны. Людям свойственно в ком угодно искать объект для подражания. А вспомни хоть, что говорил ваш Иисус: «не сотвори себе кумира». Я стремлюсь быть «воином», но путь «воина» - путь всей жизни и может быть стать им не самое главное, гораздо важнее: идти. Я старался, научит тебя преодолевать страх смерти, но не наперекор чувству самосохранения. Многие стараются забыть о смерти, «воин» помнит о ней и не боится. Получить полное наслаждение жизнью можно только тогда, когда каждую минуту живешь как последнюю.
  -А что вы понимаете под «силой»?
   - Большинство людей воспринимают только трехмерное пространство, так приучили смотреть нас с детства, хотя вокруг бесчисленное число пространств, но только «видящий» способен получать знания от этих миров и жить в них так же, как живем мы в видимом мире. Учись чувствовать себя частью окружающего мира, чувствовать миллионы нитей связывающих тебя с ним и, почувствовав это, ты обретешь «силу». Именно так я знаю все, что ты хочешь предпринять в поединке, я стараюсь уловить нити пространства и времени вокруг нас. Почувствовав их, ты поймешь, на сколько не имеет смысла то, что кажется тебе нужным и главным. Можешь возразить мне: раз все не имеет смысла, так не проще ли ничем не заниматься. Но и состояние покоя также бессмысленно, как самое кипучее действие – все равноценно и находится в равновесии. Следующий дорогой «воина» может делать все, что приносит ему радость, но не к чему  ни привязываясь. Откажись от чувств делающих тебя слабым,  и ищи силу во всем. Если дело заранее обречено на неудачу, оно не имеет смысла, но победить оппонента также бессмысленно, как и проиграть самому. Все равнозначно, нет важного и второстепенного, и все имеет смысл только потому, что ничего не имеет смысла. Поэтому можешь себе ни в чем не отказывать, но во всем знать меру, всегда оставайся хозяином самого себя. Делай все, что приносит радость, счастье и наслаждение, но оставайся при этом господином, а не рабом того, что делаешь. Идущий этим путем во всем будет хозяином вещей, событий, привязанностей и ситуаций.
   - Я начал терять смысловую нить его изречений и вопросительно посмотрел на старика. А как же привычки, обязанности и прочий уклад жизни?
   -Не привыкать к чему ни будь  – не значит отказаться от постоянства, важно только чтобы это постоянство не перерастало в манию. Избегать расстройств и стрессов можно, только если относиться ко всему с готовностью как к должному чтобы не случилось,  ничему не удивляясь.
   Я пожал плечами: а в чем здесь «путь воина»?
   -А разве я обещал рассказать тебе о каком-то пути? Просто будь всегда естественен, не бутылка красит вино, а вино – бутылку, и чего стоит золотая личина, коль  скрыта за ней пустота. Поэтому не пытайся выдать себя за другого, а будь  с  окружающими таким, какой ты перед самим собой. Любая маска сорвется рано или поздно и не будет долго жить имидж, если создан он, но нет за ним человека, тогда как человек проживет и без имиджа. Истинная и естественная красота грима не требует. Живи легко и свободно.
   -А как же «путь воина» - не унимался я.
   -У каждого человека свой путь и в каждом есть смысл, ибо нет смысла ни в чем и нет вещей важных более или менее. Ты спрашиваешь: в чем смысл «пути воина» и зачем нужно следовать ему?
   -Ну да, мне интересно узнать, в чем отличие и сходство вашей философии от учений классического синтоизма и буддизма.
   -Не стоит засорять голову очередной чушью - в этом и заключается особенность моего миропонимания. Моя система стоит именно из отсутствия системы, или каких ни будь заранее подготовленных заповедей. Любая стена поддается ломке, любое препятствие можно опрокинуть или обойти. Все заповеди и ограничения прочны лишь на время, так как созданы для своего времени с определенной конкретной целью, но проходит срок и любые, казалось бы, самые нерушимые истины рассыпаются в прах. Наоборот, отсутствие заветов, как преград – есть чистая вечная дорога, на которой нечего ломать или перестраивать.
   -Это и есть «путь воина»?
   -Это есть преимущество естественного перед навязанным, которое «воин» использует в своей жизни. Сама природа учит нас этому.
   -Вы отрицаете необходимость законов, установленных в обществе?
   -Нет, но признаю только те из них, которые опираются на законы естественного.
   -Что вы подразумеваете под законами естественного?
   -На протяжении долгой вечности идет борьба. Борьба всего со всем и против всего. Это не только борьба за существование идущая на животном уровне, это не только естественный отбор в природе, это не только жесткая конкуренция внутри человеческого общества – вся материя, существующая на бесконечном пространстве вселенной, в любых формах и любом состоянии: твердом, жидком, газообразном, плазменном, атомном  либо ином другом постоянно участвует в этой борьбе «полей и напряжений», естества с пустотой, разрушения с созиданием.
   -Ну, это философия «Янь и инь», пять стихий и так далее, а как это можно применить на конкретных примерах.
   Тэцугаку посмотрел на меня с удивлением.
     – Когда море подтачивает берег или берег наступает на море, когда ветер обтачивает породу, но вместе с тем, сам разбивается о толщу скал и тонет, затухая в ущелье, когда полноводная река, круша все на своем пути, пробивает новое русло или когда солнце превращает в истрескавшийся грунт то, что еще вчера называлось рекой – это и есть борьба всего со всем, беспощадная, но справедливая, поскольку побеждает  всегда тот, кто должен победить. И самое главное: здесь нет победителей и побежденных, поскольку все это имеет одно название – мироздание, и человек  - часть его. А под естественными законами я подразумеваю, законы общественного устройства, в которых отсутствует элемент условностей и надуманные догмы, ну, к примеру: «что позволено Юпитеру, не позволено быку» и прочее. Жизнь людей должна быть естественной как сама природа.
   -Вы считаете, что основная сила, строящая этот мир – борьба за выживание?
   -Слово борьба лишь очень ограниченно по «человечески» характеризует данный процесс, на самом деле – это просто и есть жизнь, потому что силы, участвующие во всеобщей борьбе невозможно разделить,  нет ничего, что можно было бы назвать абсолютным, все, добро и зло запутано в неразрывный клубок и не способно существовать отдельно друг от друга. Нет правого и левого, черного и белого – все едино. И нет жизни без борьбы.
   -По-вашему понятие добра и зла отсутствуют вовсе?
   -Нет, существует и то и другое, но не всегда добро является «добром», а зло – «злом». Все зависит от стороны «наблюдателя», другими словами: от системы отсчета, и без одного мы бы не видели второго. Нельзя судить о предмете только по «замыслу» или его внешним проявлениям. Чтобы докопаться до истины, надо видеть все целиком и  со стороны, а это как раз и невозможно. Всегда на наше окончательное мнение влияет личностный элемент или собственное мнение, сформированное в процессе жизнедеятельности. Не бывает беспристрастного подхода.
   -В таком случае, скажем, младенец или животное способны быть «беспристрастными судьями», ведь их мнение еще не сложилось?
   -Не совсем так, «мнение» – это не только продукт высшей нервной деятельности, результат работы головного мозга, приобретенные инстинкты, чувства и чувствительность.  Наше мнение – это наше место «под солнцем», во всяком случае,  оно зависит от этого. Я бы сказал: и камни не беспристрастны. Добро и зло – все относительно, и даже неживые предметы  вряд ли способны быть идеальными судьями. Меч твой в твоих руках добро для тебя и зло для твоего врага, а если он попадет ему в руки, станет злом уже для тебя, но в нем самом нет ни того, ни другого. Также как добро и зло могут находиться во всем, так и не бывает вещей совершенных или несовершенных. Совершенство есть во всем, ибо оно во всем отсутствует, и любые человеческие поступки также относительны. Как там у вас: благими делами выстелена дорога в ад? Человек может творит зло, руководствуясь добрыми помыслами, а, сделав зло, получить положительный результат.
   -Я с этим не могу согласиться, злом никогда не добиться доброго и хорошего!
  -А я и не навязываю тебе собственное мнение, если ты способен легко отделить праведное от грешного и нужное от лишнего – дерзай. Для меня мир един и неделим, бесконечен и вечно изменчив, таковы и мы, люди,  желания и поступки – такой же неделимый неразрывный сложный и запутанный организм, подчиненный единственному закону – естественной постоянной борьбе всего со всем внутри всего. Следование этой борьбе и есть «путь воина». Мы все на этом пути, только те, кто следует им осознанно – следуют «путем воина», остальные, те, кто идут слепо или бегут от борьбы, все равно выполняют великий закон природы: битву за свое место.
   -Но в таком случае подобная битва бессмысленна?
   Тэцугаку сделал паузу  несколько секунд, он посмотрел на чернеющую даль океана, на яркий огонь вокруг нас и вдруг неожиданно громко расхохотался.
   -Ты быстро схватываешь, просто налету – произнес японец, еще недостаточно оправившийся от смеха, легко похлопав меня по спине: но о смысле и бессмыслии мы поговорим несколько позже, а сейчас я хочу объяснить тебе другое. Если принять на веру необходимость данной борьбы в силу ее глубокого смысла - и старик заговорщицки подмигнул: то ты должен согласиться что тот, кто ведет ее осознанно, всегда имеет больше шансов победить, поскольку всегда готов к борьбе, в отличие от прячущего голову в песок. Кто идет на битву с радостью и спокойствием, чей путь осознан им самим – есть «воин» и не важно дает ли что-то эта борьба, несет в себе смысл, преимущества, скрытые истины или она такой же самообман, как и уклонение или полное ее отрицание. Нужно ли постигать то, что навсегда останется недостигнутым? Но с другой стороны: разве можно узнать вкус саке, саке не попробовав, разве можно судить о спектакле, его не увидев, разве можно критиковать что-либо, не умея достичь большего, и нужно ли объяснить что дает «путь воина» человеку не идущему данным путем. А прав идущий по нему или нет, кто знает истину? Когда океан борется с берегом кто прав из них и есть ли смысл в их противостоянии.
   -В таком случае, в чем видеться вам смысл человеческой жизни?
   -Cмысл жизни в том, в чем ты его видишь! Ты можешь считать: он в накоплении богатства и это будет так, он в достижениях, он в любви, добре, борьбе, адреналине, служении богу, в чем-то еще. Смысл жизни будет во всем, что ты изберешь смыслом. Ты можешь считать: жизнь не имеет никакого смысла и это будет действительно так. Ты можешь не знать в чем он, и тогда смыслом для тебя станет неизвестность жизни, ты можешь смутно догадываться о наличии некого смысла, и эта полу открытость станет для тебя истиной.
   -Но что тогда счастье?
   -В обретении смысла! Счастье – это наше внутреннее состояние, парадокс, но оно не зависит от внешних факторов. Нельзя заставить себя или кого-то быть счастливым. И вместе с тем для обретения счастья нужно безумно мало – захотеть этого.
   -Вы считаете: счастье в достижении полного спокойствия через отрешение от всего?
   -Какая разница, что считаю я, главное: что считаешь ты. Я не могу определить, в чем счастье для всего человечества. У каждого свое счастье, как и свой смысл жизни.
   -И все же: счастье в нирване?
   -Не всегда, к примеру: любовь – очень беспокойная вещь, но и она способна осчастливить некоторых. Счастлив то, кто не считает себя несчастным, и не важно как он добился этого: в богатстве или с протянутой рукой. Счастье – это гармония с самим собой.
   -Но как достичь этой внутренней гармонии? Означает ли это, что не стоит стремиться к чему-либо трудно достижимому, чтобы потом не жить разочарованным?
   -Достижение внутренней гармонии вовсе не обязывает отказаться от стремлений, иди избранной  дорогой, но будь счастлив уже тем, что имеешь, будь счастлив каждым днем своего существования. Тот счастлив, кто считает себя счастливым. В это трудно убедить, это нужно понять, почувствовать.
   -Вы хотите сказать, что не бывает несчастья самого по себе?
   -Совершенно верно. Все что происходит с нами – это единственное что должно происходить.
   -И, стало быть, является божьей благодатью?
  -Благодатью или нет, какая разница, но происходит всегда то, что должно произойти, что проку пенять на неизбежное!
   -От чего, по-вашему, идут несчастья?
   -От алчности и завести, от потребностей и желаний которые невозможно выполнить, от отсутствия самоконтроля.
   -Но люди жалуются не только на недостаток материального.
   -Какая разница. Когда невозможно вернуть близкого человека – это тоже невыполнимое желание. Глупо желать невозможного, стремись всегда к тому, чего можно достигнуть и будешь, счастлив, но прилагай все усилия.   
   -А кто может отличить реальное от мнимого?
   -Человек, обладающий «знанием».
   -Кто такой «человек обладающий знанием»?
   - Идущий «путем воина», тот, кто может отличить реальное от мнимого. Причем не только в глобальных вопросах, мелочи повседневной жизни также требуют тщательного отбора.
   -И чем руководствуется «человек обладающий знанием пути воина»?
   -Он старается во всем найти истину, что бы это истины придерживаться.
   -Но ведь истины нет?
   -Истиной для каждого является то, что является для него истиной.
   -Вы можете объяснить более конкретно?
   -Ты хотел бы иметь собственный «Роллс-ройс»?
   -Да!
  -Почему?
   -Дорогой автомобиль известной компании – это престижно.
   -Вот в этом и есть твоя истина – и Тэцугаку посмотрел на меня прищурившись.
   -Я вижу, вы смеетесь, что-то не так?
   -Нет, я вовсе не хочу сказать, что твой ответ неправильный, если смотреть на автомобиль как на украшение хозяина, способ пустить пыль в глаза – все вполне справедливо. Просто у вас, современных людей общества потребления не редко истинное предназначение вещи заменяется ее статусом.
   -А в чем ваш смысл?
   -Каково основное предназначение автомобиля?
   -Ну, видимо, быстро и комфортно доставлять своего владельца в нужные ему пункты, еще – надежность и безопасность. Американцы говорят, что собственный автомобиль  - это символ свободы.
   -Стало быть, основной критерий при отборе автомобиля – его качество! Заметь, я не сказал что твой выбор неправильный, я лишь указал на разность подходов. Большинству престижных вещей свойственно качество, тем не менее, тебя в вопросе выбора авто больше интересовало мнение других о твоем автомобиле, тогда как «идущий путем воина», прежде всего, ориентируется на себя, другими словами: в данном выборе главное - качество, которое будешь ты использовать по основному назначению, все остальное – лишнее.
   -Большинство людей общества потребления видят смысл жизни в материальном достатке, вы осуждаете подобный подход?
   -Видишь ли, каждый должен делать то, что ему удобно или хочется, но при этом не наносить прямого вреда или неудобства окружающим и еще: за все нужно платить. Того, кто безудержно, не зная меры, гонится за благами,  рано или поздно жизнь наказывает за стяжательство, а тот, кто не гонится, попросту говоря, их не имеет,  и жизнь наказывает его за то, что не гнался. Есть ли середина – не знаю, с одной стороны: умеренней потребности – меньше плата, но с другой: не иметь потребностей вообще может только мертвый и чем меньше их у человека, тем ближе он к подобному состоянию. Основная потребность индивидуума – жажда удовольствий, уровень которых зависит от культуры жаждущих. Для  успешных людей удовольствие – это то, что приносит деньги и избавляет от потребности в них, но и за это тоже нужно платить, не всегда деньгами.
   -Что такое для вас любовь, признаете ли вы ее реальность, или по вашему это тоже нечто относительное?
   -Какую любовь ты имеешь в виду: братскую, родительскую, любовь к богу и его творению, мужчины и женщины, все это разные чувства?
   Вначале я хотел задать общий вопрос, но, поняв его неконкретность, передумал: ну, хотя бы, мужчины и женщины?
   -Для меня, любовь это не эфир или дух, живущий независимо от нас наподобие греческого амура. Она находится внутри всего подобно силе, любовь – это тоже борьба, борьба за единство. Посмотри, как огонь охватывает дерево, как волны накатываются на берег, посмотри, как ветер нежно путается в складках одежды. Ради чего происходит эта борьба, разве не ради единения. Любовь для меня – это когда различное стремится стать общим, но чем сильнее желание, тем больше разрушений несет оно. Сравни два пламени, большое и малое, где сильнее жар, где дерево охвачено лучше – там, где огонь сильнее, однако, сгорит древесина – погибнет огонь, малый костер – слабое чувство, нет страсти – меньше разрушение. Когда штормовая волна в безумном порыве соединения накатывается на берег, круша все на своем пути, что это:  любовь или разрушение?
   -Но вы уклоняетесь от ответа: объективна ли любовь?
   -Объективны ее общие начала: желание к единению, но конкретная человеческая любовь, к сожалению, относительна, потому что зависит от впечатлений конкретного человека.
   -Объясните понятней!
   -Это наподобие самовнушения или гипноза, мы часто любим нарисованный образ, а не то реальное, что скрыто за ним.
   Я абсолютно не согласился с подобным определением, но спорить не стал. – Так что же, вы предлагаете: вообще не влюбляться?
   -Это невозможно, ты никуда не денешься от Фрейда, в смысле я хотел сказать от природы. Любовь – борьба, все мироздание настроено на это, нелепо подавлять то, из чего ты создан.
   -Тогда,  что, по-вашему, настоящая любовь?
   -О молодость, тебя все интересует, что есть настоящая любовь противоположных полов? Когда мужчина и женщина в порыве не поддающихся контролю чувств превращаются в  клубок страсти – это и есть настоящая безумная любовь. Пока сознание, табу, расчет и здравый смысл держат верх  - это не любовь, а игра или лицемерие. Настоящая страсть подобна взрыву, когда уже ни что не в состоянии остановить разлетающиеся осколки сознания. Но подобно бешеной стихии, такая любовь всегда разрушительна, потому что она не останавливаясь ни перед чем, крушит и ломает все, что встречает на своем пути, в этом ее трагедия, но только это любовь, все остальное – ложь.
   -Слушая вас, я делаю выводы, что идущий «путем воина» не сможет жить в обществе, вы призываете к уединению?
   -«Воин» в состоянии жить где угодно, его место там, где он находится.
   -Общество устроено по определенным правилам, некоторые из них являются догмами, а чем руководствуется «воин», ведь для него все относительно?
   - Думаешь, в изучении техники меча нет учения техники жизни?
   -А как можно применить это к жизни?
   -Прямым образом! Бери хоть общественное устройство, хоть состояние души: твои поступки – твой меч, относись к любому из них так, будто от него зависит вопрос жизни и смерти. Каждый твой шаг: или жизнь или смерть. Не бойся, но чувствуй и не обнажай меч понапрасну. Не обещай людям того, чего не в силах выполнить, но если твой «клинок увидел свет», доводи дело до конца, и еще: только один удар решает исход битвы, все остальные – лишние. Стремись быть всегда сильным, потому что твоей слабостью воспользуются другие, всегда найдется тот, кто сделает это. Твоя сила нужна только тебе, умей пользоваться слабостью других – таков закон природы, никогда не становись игрушкой в чужих руках. «Путь война» способен подарить тебе весь мир и сделать тебя счастливым, поскольку счастье измеряется не внешними атрибутами, а внутренним состоянием души. Мир – это ты, здесь все создано тобой и принадлежит тебе.
   -Но разве подобный эгоизм не порождает потребительство и тиранство!
   -Я еще не встречал человека, который бы искренне и окончательно желал себе плохого. Мир – это и есть ты!
   -И чем руководствуется «воин» живя в подобном собственном мире?
   -Есть только одно слово – свобода и нет других понятий как: равенство, справедливость, демократия, только свобода является гарантией всех этих вещей. Никакая власть, никакие чувства не должны лишать человека свободы – свободы выбора, и когда человек понимает это, он становится на «путь воина», ибо ни что не способно отнять свободу у «воина». Жизнь с подачками, льготами, законами, правилами, правами и обязанностями, нравами и общественными устоями – это всего лишь театр, декорации, бутафория. Настоящая жизнь идет  «за кулисами», и там не существует условностей, только жесткая конкуренция, борьба за выживание без табу, правил  и послаблений, в которой каждый видит только собственную цель духовную или материальную, и никого не интересует, да, к сожалению, и не должно интересовать, что или кого они топчут ногами.
   -Вы говорите жестко и цинично, а как же быть с человечностью, состраданием, милосердием, с ответственностью, в конце концов, или вы отрицаете эти понятия?
   -Не отрицаю, но, помимо добра, существует зло и то и другое относительно. На этом и основана высшая справедливость.
   -Не понял?
   -Знаешь, почему солдат на войне стреляет? Абсолютно не из ненависти к противнику, просто он сам не хочет быть убитым. Он вчера мог еще брататься с неприятелем, может брататься с ним и завтра, но сегодня они стреляют друг в друга и идут в рукопашную по причинам, не зависящим от их собственной воли. Можешь быть пацифистом, любить людей, но, попав на совершенно безразличную для тебя войну,  будешь стрелять в такого же солдата с другой стороны, только потому, что тот стреляет в тебя, конечно, если ты хочет выжить и вернуться домой. Часто первый выстрел совершает подонок, а потом начинают стрелять все подряд, ибо им ничего не остается: либо умереть, либо выжить. Кода мы рождаемся, с появлением на свет, мы уже втянуты в эту войну и дальше каждый сам за себя с кем не объединяйся.
   -Существуют ограничения?
   -Одинаково нелепо: как фатальная покорность судьбе, так и непримиримое сопротивление ей. Человек волен действовать как ему угодно, но при этом он всегда должен помнить, то, что происходящее с ним – есть ответная реакция на его же поступки. «Воина» не интересует чужое мнение, его невозможно задеть или оскорбить. Он знает – любое мнение относительно, причем, его собственные суждения также не объективны, как и у остальных. «Воин» балансирует на грани реального и условного. С одной стороны: чем иметь необъективное мнение – лучше вообще не иметь никакого, но с другой: не иметь собственных суждений обо всем – значит не жить вовсе. Наше мнение – это наша  реакция на происходящее. Данное балансирование означает необходимость собственного взгляда на все и вместе с тем, понимание неспособности данного взгляда, ввиду иллюзорности, изменять что-либо кроме самой иллюзии. Наше мнение не меняет сути предметов, оно только показывает отношение к ним.
   -Тогда, каким образом познается суть вещей?
   -При помощи «знания».
   -А чем отличается «знание» от «мнения»?
   -Объективностью. «Мнение» складывается о том, что вне нас, «знание» идет изнутри.
   -Я не совсем понимаю.
   -«Знание» всегда ограничено, оно верно только для определенной системы координат и в этой замкнутой системе два умножить на два всегда равно четыре независимо от мнения кого бы то ни было, но объективность знания  действует только в пределах своей системы и привязано к точке отсчета как мост к берегу, но стоит реке выйти из берегов и мост разрушиться. Мнение действует в любой системе, потому что исходит от самого индивидуума, подобно кругам от камня, брошенного в воду, но мнение нигде не бывает точным, оно всегда иллюзорно и неуловимо как расходящиеся круги, в нем нет объективности. Так стоит ли уделять внимание чужому мнению. «Воина» интересует только «знание», объективное для его системы, и еще: чувство, которое следует отделять от мнения. Развитая чувствительность редко обманывает ожидания, тогда как мнение – это необъективное и предвзятое отношение к чему-либо.
  -Когда следует использовать знание, а когда чувство?
    -Если «мост не разрушен» - действуй согласно знанию, но когда «река вышла из берегов» и система координат сдвинута, тебе остается надеяться только на чувство, оно способно построить новый мост к новым точкам отсчета.
   -И все-таки: как отличить одно от другого?
   -«Знанием» -  делятся, мнение – навязывают, что касается чувства – его можно лишь испытывать, но объяснить невозможно. Тэцугаку сделал паузу.
   Мы сидели, втроем уставившись на колеблющиеся языки пламени, за которыми просматривалась полнейшая темнота океана. Где-то там, на расстоянии более одиннадцати тысяч километров были мой дом, семья, знакомые, с которыми провел я множество впечатляющих мгновений своей еще относительно короткой жизни. Не могу сказать чтобы я слишком близко к сердцу воспринимал откровения старого японца, но обстановка осенней ночи на берегу, как казалось, бездонного и мрачного океана, вдали от родины была романтически впечатляющей. Может и вправду, подумал я, мир, в котором я жил, любил, учился, работал, развлекался, строил планы на будущее – сплошная иллюзия, плод моего субъективного воображения, неопределенная относительность, состоящая из знаний, мнений и чувств, и где же тогда точка отсчета – «абсолютный» хребет, на который можно опереться. На сердце стало тоскливо. Душа, провалившаяся в дырявую пустоту, интуитивно искала точку опоры.
   -Тогда, что такое Бог, где он в вашей системе?
   -Во-первых: такого понятия как система просто не существует. «Воин» может находиться в любой системе, а во-вторых: сама система – и есть Бог.
   -Но кто тогда выбирает точку отсчета?
   -У каждого она своя.
   -Получается: у каждого свой Бог?
   -Нет, он один.
   -И где он?
   -Бог – это мир!
   -Но ведь мир иллюзорен!
   -Мир – это совокупность знаний, мнений и чувств всего живого. Это слияние мировоззрений и миропониманий, сплав мыслей и философий, а если мы не одни во вселенной, то сумма представлений о мире тех, других, и это тоже Бог. Но он не просто мешанина всего со всем. Бог – это что-то вроде общего знания, единого мнения, всеобщего чувства. Он - ось мироздания, и все что происходит во времени и пространстве, происходит вокруг данной оси.
   -А можно ли разделить все происходящее.
   -Все помещается в две области: «знание» и «незнание».
-Я ничего не понимаю, что такое «знание» и «незнание»?
   -«Знание» включает в себя «известное» и «забытое», а «незнание» - «познаваемое» и «непознаваемое».
«Незнание» - это то, что человек не чувствует, не видит, не понимает, о существовании чего в данную минуту не догадывается, но это тоже мир и тоже бог. Некоторые называют «не знание» антимиром, но все едино.
   -А чем отличается «познаваемое незнание» от «непознаваемого»?
   -«Познаваемое» - реально познать, «непознаваемое» - останется неизвестным. Это смешно звучит, но познавать нам мир помогает «знание», линия между «знанием» и «незнанием» - это линия чувства, где поджидает коварный враг – мнение, потому что оно не может использоваться иначе как во вред самому себе. Мнение затмевает разум и притупляет чувства, и только победив мнение, человек может рассчитывать на достижение нового горизонта познания. Мир «воина» лишен предвзятых схем и условностей, он свободен, а потому открыт для восприятия нового. Мир «война» живет естеством и потому не знает идеала.
   -Что вы называете идеалом?
   -Надуманную общую истину: то, что подходит без всяких оговорок, с чем соглашаются абсолютно все, что устраивает при любых обстоятельствах. Идущий путем «воина» не знает идеала, он живет в нем. Для него – это жизнь, тогда как для других -  это цель жизни. Но, достигнув цели человеку нередко свойственно разочаровываться. «Воин» не знает разочарования, потому что его всегда устраивает происходящее, в каком бы трудном положении он не был. К тому, что имеет идущий «путем воина» всегда относится бережно, к тому, что теряет – равнодушно. Его идеал – реальность всего мироздания, но реально ли оно  и есть ли что вокруг нас кроме нас самих. Разве видит краски мира тот, кто не различает цветов, разве существуют звуки мира для глухого, что есть любовь для того кто не любит и знает ли боль тот, кто не чувствует боли? Что есть мир для слепого?
   -Вы хотите сказать, что я существую только потому, что кто-то знает о моем существовании?
   -Ты существуешь только потому, что знаешь о своем существовании, ты существуешь только потому, что я знаю о тебе и так со всеми и во всем.
   -Другими словами: если бы я не знал вас, а вы не познакомились со мной, нас бы просто друг для друга не существовало?
   -Да, в наших системах отсчета, и это было бы также правильно, как и то, что ты мог существовать для Кихо, но в моем мире попросту отсутствовать. Человек живет в собственном мире, где все, о чем он знает, является наполнителем его системы и одновременно, он сам является элементом других систем. То, о чем не знает никто, просто не существует, потому-то этого нет нигде.
   -Это область «непознаваемого знания»?
   -Нет. Любое знание или незнание всегда привязано к чьей-то системе, например: твое, касается только тебя. «Непознаваемое незнание» для тебя то, что не сможешь познать ты, но это вовсе не означает полного отрицания самого предмета, он может быть известен кому-то другому. То, о чем никто не знает – есть «Ничто», этого просто нет.
   -То есть: для того чтобы существовать, надо быть частью какой  системы?
   -Да, если о тебе никому ничего неизвестно – тебя нет. Но этим кем-то не обязательно должны являться люди, информация о тебе может заключаться в чем угодно и пока есть она, существуешь и ты. Мир для каждого – это сумма его «знаний», «мнений» и «чувств», он таков, каким представляем его мы.
   -Но существует объективный закон диалектики: суть предмета не меняется от знаний о нем. Если я о чем-то не знаю – это же не значит, что такого вообще нет.
   -Не существует такого понятия как «вообще». Все находится в определенной системе. Вещь может существовать для других, но в твоем мире отсутствовать. Если я не знаю предмета, его для меня  просто нет, и так будет до тех пор, пока я не узнаю о его существовании.
   -Но коли мироздание таково, каким мы его представляем, есть ли что вокруг нас кроме нас самих? В таком случае: мир – это иллюзия!
   -Не совсем, иллюзорно наше «мнение» о мире.
   -Например?
   -Можно ли объяснить глухому от рождения шум морского прибоя?
   -И боль вы тоже считаете иллюзией?
   -Есть люди, не испытывающие боли.
   -Но это вызвано нарушениями.
   -Какая разница – перебил меня Тэцугаку: если можно не испытывать боль, значит она – иллюзия, если можно избавиться от страха, значит страх – иллюзорен, «воин» всегда помнит об этом. Человек живет в придуманном мире, в том мире, какой он ощущает, видит, слышит, знает и для него не существует никакого другого. Мир таков, каким мы его знаем. Если я чего-то не знаю – этого для меня просто не существует.
   -Но ведь это могут знать другие?
   -Мы опять возвращаемся к пройденному: значит, для других эта деталь существует, а для меня – нет.
   -Но это абсурд! Ведь многие вещи существуют независимо от нашего сознания!
   -Например, какие? Расскажи мне о том, чего не знаешь.
   -Как я могу рассказать об этом, если я не знаю о чем рассказать?
   -Потому что мира, которого ты не знаешь, для тебя просто нет – это область «незнания»; мир, который ты знаешь – область твоего «знания»; мир, о котором никто не знает – «ничто». Вещи для тебя существуют только потому, что ты знаешь об их существовании. Чем больше у человека область знания, тем более разнообразен  и велик его мир, в этом ценность «знания».
   - А как быть с тем, о чем пока никому не известно, но что появится в будущем?
   -Это область «познаваемого незнания».
   -Но ведь об этом сейчас никто не знает, значит «предмета» нет вообще, он «ничто».
   - А разве я говорил что «ничто» не существует? Оно – это то, что никому не известно, «незнание» - то, что неизвестно тебе, оно всегда чье-то, не путай одно с другим.
   -Получается «ничто» тоже можно познать?
   -Нет  вещей, неподдающихся познанию.
   -А существует ли что-либо, чего познать никому не удастся?
   - Все бесконечно.
   -Не понял!
   -Только вечность познает бесконечное. Этот процесс конца не имеет, а потому нелепо говорить: я знаю все, или можно познать только это, остальное непознаваемо -  не правильно и то и другое. Познание бесконечно.
  -В чем тогда смысл?
   -В бессмертии!
   Японец явно меня путал. Я не совсем понимаю, что вы подразумеваете под «бессмертием»?
   -Я вижу нужно начинать все сначала. Не существует вещей  без нашего «знания» о них, но грань эта постоянно меняется.
   -Расширяется?
   -Изменяется, ведь помимо «узнаваемого нового» происходит еще «забывание старого», то, что забывается, переходит в область «забытого знания», то, что забывается всеми, переходит в "ничто".
   -Как может перейти в пустоту то, что было хорошо известно?
   -Что ты знаешь о древних цивилизациях? Все что известно нам – действительно было, все забытое – для нас не происходило, и не важно: как было на самом деле, нет такого понятия. Если тебе что-либо не известно – этого не было до тех пор, пока ты не узнаешь об этом. То, о чем не знает никто, в данную минуту не существует, а того, о чем не узнает никто – просто не существовало.
   -Как тогда быть?
   -Стремись к «знанию»
   -А в чем смысл «знания»?
   -В бессмертии.
   -Как обрести бессмертие?
   -Звезда, о которой никто не знает, просто не существует пока свет ее не дойдет до видящих его. Существование чего-либо во вселенной начинается с того момента, когда кто ни будь узнает об этом существовании. Если о существовании объекта все забыли или не знают – его нет!
   -Он исчезает?
   -Он просто не существует. Все мы живем только в том мире, о котором что-либо знаем, но и сами известны лишь потому, что есть мир вокруг нас. Пока существует он, будем и мы.
   -Вам не кажется, что данная теория слишком противоречива, ведь согласно ей: «все» - иллюзия. Может ли быть иллюзия вечной?
   Тэцугаку театрально почесал себе лоб, его узкие восточные глаза смотрели на меня с нескрываемым сарказмом.
   -Если я сейчас сообщу тебе: мир – это иллюзия, или: мир – это реальность, изменится от моих слов хоть что ни будь вокруг нас? Какая разница: объективен мир или субъективен, он таков, каков есть, и твое дело жить в нем, поменьше забивая голову подобной ерундой.
   -Но зачем вы рассказываете мне то, в чем сами, как я понял, сомневаетесь?
   -Ты хотел услышать о «пути воина».
   -Так, «путь воина» - это ерунда?
  -Не больше чем любой другой «путь».
   - И все-таки,  вы верите в бессмертие?
   -Давай представим, что во всем бесконечном мироздании не осталось той или иной, хоть какой ни будь формы материи, тем более – разумной, бога, души, силы, энергетических полей, святого духа, чего ни будь там еще. Но тогда, подумай, если не осталось ничего способного воспринять хоть что-то и не появится больше всю «долгую-долгую вечность», будет ли существовать само мироздание? Если мир это мы, то с уходом каждого человека наступает и «конец света», тем не менее, жизнь продолжается, но что остается от человека: «знание», «сила», «душа», «дух», «память» - называй, как хочешь, но пока есть это, мы бессмертны.
   -Ну, вот вы и сами подтвердили абсурдность вашей теории: мало ли скажем, в том же древнем Египте происходило событий и было людей, о которых не только я, но и никто другой из ныне живущих не знает, да и не узнает, однако это совершенно не значит, что их не было вообще, просто время скрыло их навсегда.
   -Расскажи мне об этом!
  -Я не могу, века стерли историю!
   -Тогда для тебя на данный момент есть только то, что ты знаешь, не больше, не меньше!
   -Опять мы возвращаемся к относительности?
   -Нет никакой относительности, как нет и абсолюта! Ты видишь листву зеленой, а небо – синим только потому, что так видишь – это твой мир и он правильный, но если собака воспринимает все в сером цвете – это ее мир и он не менее правильный, чем твой.
   -Так значит: небо не синее, а листва не зеленая?
   -Не совсем так, синее и зеленое – для тебя, но серое – для собаки.
   -А какое оно на самом деле, само по себе? – меня забавляла наша дискуссия об элементарной физике.
   -Нет ничего «само по себе», все такое, каким мы способны его воспринять. Ты наблюдаешь форму листа и считаешь: она такая, какой я ее вижу и это правильно, зрение лягушки построено по-другому и она не воспринимает четкую форму, а только движение – что для нее лист неподвижный или колышущийся. Если ты способен обрести скорость тигра, ты бьешь как тигр, если, выходя на бой, ты напуган противником, ты проиграл, не потому что он сильнее тебя, а потому что ты так решил.
   Меня начали смешить наивные рассуждения старика, наконец-то за столько дней общения я впервые почувствовал превосходство цивилизованного современного образованного человека над  почти средневековой философией полудикаря. – По-вашему, для пингвинов, живущих в Антарктиде, вообще никаких листьев не существует?
   Несмотря на присущую Тэцугаку Ками жизнерадостность, я только сейчас узнал, насколько японец может долго и заразительно смеяться. Наконец успокоившись, старик взял в руку уголек и нарисовал на гладком белом камне, лежащем у нас под ногами, благо было довольно светло, правильную окружность.
   -Что это – поинтересовался я?
   -Сложно изобразить бесконечность. Представь себе, что данная окружность – прямая без начала и конца или граница мироздания, бесконечная сфера или говоря поэтическим языком – окружность неразгаданного круга.
   -Ну и что?
   Вместо ответа Тэцугаку провел прямую линию, разделившую круг на две симметричные половины. – Это линия – ось мироздания или Бог, создатель, о котором мы говорили. На одной половине круга японец нарисовал иероглиф означающий время, на другой – пространство.
   -Это вечное пространство – прокомментировал он, где время и расстояния бесконечны, а материя – неизвестна. Все, находящееся здесь – «ничто».
   -А где же область «знания»?
   Из двух точек, являющихся основой «оси мироздания» японец нарисовал странную фигуру, напоминающую две соединенные синусоиды, так изображается наша галактика в плоскости. Эта фигура симметрично вписалась в центр окружности, захватив среднюю часть «оси» внутрь себя, а верхнюю и нижнюю – огибая с двух разных сторон.
   -Видишь эти границы, они – расширяющиеся и сужающиеся грани познания или границы известного мира, все, о чем мы знаем, находится внутри.
   -Получается, мы только частично знаем бога?
   -Да, и там, где мы его знаем, происходит иллюзорная линия пути индивидуума. Тэцугаку несколько раз обвел ось находящуюся внутри «области знания» – там, где эта линия пересекает грани познания, находятся иллюзорные точки начала и конца пути индивидуума, другими словами: приход в этот мир и уход из мира.
   -Почему вы называете линию жизни иллюзорной?
   -Потому что она на самом деле лишь отрезок, тогда как все остальное – бесконечно.
Тэцугаку нарисовал множество отрезков параллельных первому, но менее жирных. – Эти штрихи – произвольно рассматриваемые «пути мира»: отдельные события, предметы, судьбы, другими словами – известная история вселенной. Их точки соприкосновения с гранями познания также: начало и конец, созидание и разрушение, рождение и смерть. Ты видишь, между этими линиями имеются промежутки – это то, что тебе не известно, область «незнания», забытая или неизвестная история мироздания.
Японец провел одну линию перпендикулярную всем остальным отрезкам.
    - Данная ось – постоянно изменяемая линия настоящего, где материя или наше «знание» о ней максимально, а значит «ничто» стремится к минимуму. Все, что происходит в настоящее мгновение, находиться на данном отрезке и то, что происходило или будет происходить, также было или будет расположено на данной оси, поскольку время здесь стремится к минимуму, как и «ничто». Теперь я покажу тебе «центр» бесконечной окружности – это пересечение отрезка пути индивидуума и центра изменяемой линии настоящего. Условный центр мироздания, ибо окружность бесконечна, я называю точкой силы, некоторые – точкой озарения. Она переходит в иное измерение.
   -Что значит «переходит в иное измерение»?
   -Мироздание бесконечно, в данном случае, окружность – это его условная внешняя граница, но на самом деле границы нет. Все  что я нарисовал тебе, бесконечно повторяется как «во внутрь» так и «наружу». Вся большая окружность с областью «знания», «ничем», «осью Бога», бесконечными линиями событий как в зеркале отражается в этой маленькой точке - своем центре, и сама данная точка, стремящаяся к нулю и бесконечности одновременно, также является продолжением такого же мира, и у него есть аналогичная точка – центр. Но и сама большая окружность, нарисованная мною - ни что  иное, как очередной центр мироздания или точка силы другого измерения и так до бесконечности. Да, чуть не забыл, и Тэцугаку заштриховал два участка между линией «непознанного Бога» и границей «области знания».
   -Это что?
   -Отрезок «оси мироздания» выходящий за «область знания» - «непознаваемая реальность» или «высшая сила», ты, наверное, слышал такое понятие как «вселенский» или «высший божественный разум». Заштрихованные области между ним и границей «знания» - участки «непознаваемого», то, что причисляется к нематериальному миру. Кривые линии, отделяющие «знание» от « непознаваемого» - есть «границы миров».
   -Безусловно, все изображенное вами весьма интересная игра ума, но причем тут «путь воина»?
   -Притом, что «путь воина» находится внутри данной системы.
   -Это «линия индивидуума»?
   -Нет, жизнь индивидуума, это всего лишь отрезок собственного «я», он мало чем отличается от остальных путей.
  -А где же « путь воина»?
    Тэцугаку нарисовал две точки в верхней и нижней части окружности там, где ее пересекала «ось мироздания». - Это точки бесконечной пустоты на грани мироздания.
   -Почему они так называются?
   -Потому что мироздание безгранично в отличие от точек рождения и смерти. Точки бесконечной пустоты не ограниченны временем, они – конец отрезка именуемого «осью мироздания», но данная ось не является отрезком, она – прямая. Время и пространство в этих точках бесконечно, а область «знания» стремится к нулю. Они – переход в иное измерение.
   -Также как и «точка силы»?
   -Да, но в «центре мироздания» время и пространство стремятся к нулю, тогда как материя достигает наивысшей плотности, «знание» в данной точке всегда максимально, потому что находится на линии настоящего, а в точках «бесконечной пустоты» все наоборот.
   -Это парадокс?
   -Это парадокс мироздания. И то и другое – ворота измерений, горизонт событий, только одни – «внутрь», другие – «наружу»
   -Ну и где же здесь «путь…»?
   Старик провел кривую через центр окружности так, что ее концы выходили из обеих точек. Если отбросить все множественные линии и штрихи, нарисованные им ранее кроме окружности и последней кривой, проходящей через центр, то получилось бы ни что иное, как монада борьбы и единства «янь» и «инь».
   – Эта линия без начала и конца на грани вечных переходов в различные измерения и есть «путь воина». Посмотри внимательно: одинаково справедливо, как и то, что он находится внутри мироздания, как и то, что мироздание находится внутри его. А теперь ответь, когда получаем мы новые знания что меняется: наше представление о мире, мы сами или весь мир и где он: внутри или вокруг нас?
   -Вы считаете, мир стабилен?
   -Не знаю, но если все бесконечно изменяется, переходя из измерения в измерение, каков смысл подобных изменений, не являются ли кажущиеся перемены «пульсом статического организма» потому что все течет и меняется, но все возвращается на круги своя.
   -Но какой смысл в том, что вы мне рассказали?
   -Ты спрашивал о «пути воина».
   -Мне было интересно, что значит этот «путь» для человека, как применять вашу философию в повседневной жизни?
   -Ты спрашиваешь, зачем я рассказал тебе о мироздании. Все услышанное тобой является для «воина» тем самым, что обычно остальными именуется верой в Бога. Человек не может без вдохновения, и самый окрыляющий образ – образ бессмертия. Однако тебя интересует что значит «путь воина» для меня? Это постоянное совершенствование умения жить. Чтобы выжить «воин» вынужден непрерывно совершенствовать мастерство боя. Жизнь для «воина» - поле битвы, в ней нет хорошего и дурного, есть только борьба, смысл которой – все та же борьба. Она существует везде и всегда, тайно и явно, между всеми и всем. От нее нельзя убежать, как нельзя убежать от самого себя, как нельзя убежать от того, что везде. Бегство – лишь форма этой борьбы, но отступающий вечно – не «воин». «Воин» идет на борьбу сознательно и явно, а если ему случается отступить, он бежит легко и свободно, бросая то, что не нужно. «Воин» всегда контролирует ситуацию и если старая тактика и стратегия не соответствует новым требованиям, он изыскивает новую, и не редко, внезапно повернувшись к преследователю, поражает его в тот момент, когда тот меньше всего ожидает удара. Путь борьбы – это «путь воина»!
   -Неужели возможно всегда контролировать ситуацию и принимать правильные решения?
   -Разве  я сказал, что можно стать «воином», просто действуй решительно и смело, но взвешенно – в этом сила.
   -А как быть с сомнениями?
   Ты должен  помнить случай из библии, когда Петр вначале поклялся в верности, потом при всех отрекся от Христа и, в конце концов, стал испытывать угрызения совести? Пути господни неисповедимы, как у вас говорится, но конкретное поведение Петра – это не поступок «воина»!
   -А как бы поступил «воин»?
   -Или не отрекайся вовсе и иди до конца или откажись, но тогда не мучайся сделанным. Душевные терзания сомнения, трепетания – не «путь воина»!
   -А если это всего лишь изыскание новой тактики?
   -«Воин» меняет планы смело и решительно без колебаний и сожалений. Изменение тактики у него вызвано необходимостью нового действия, а не сомнениями или   переживанием об уже содеянном.
   -Человек не может жить без сомнений – это невозможно!
   -Человек не может быть «воином», я, кажется, говорил об этом, он лишь в состоянии пытаться следовать данным путем. «Путь воина» - это путь силы чистого духа, потому что только чистый дух способен быть по настоящему сильным. Но где ты встречал абсолютно «чистого» человека?!
    -Человеку дано приблизится к подобному состоянию?
   -То, что я скажу, наверняка вызовет в тебе бурный протест, но только одинокий человек может стать достаточно сильным, потому что ему не на кого рассчитывать кроме как на себя и не для кого стараться кроме как для себя, конечно, если речь не идет о показной силе. «На миру и смерть красна» - пословица слабых. Сила перед кем-то – это роль, человек в обществе не может быть чистым как белый лист бумаги, поскольку живет по навязанным правилам игры. Истинная сила в одиночестве.
   -А как же Иисус Христос, Будда?
   -А разве не уходили они от мира, чтобы очистится и набраться силы, вспомни их житие. И потом, кем считается Христос или Будда – богами. А разве в каждой религии нет института отшельников?  Жить в обществе и быть абсолютно чистым может только Бог, любой из нас грешен! Ты спрашивал про сомнения? Не сомневаться могут только Бог и дурак.
   -Но Иисус сомневался в Гефсимании перед распятием.
   -Я тоже читал библию, правда, это было давно, однако помню, как там сказано: «…бремя наших грехов лежало на нем угнетало его». Ради кого принимал он «чашу» страданий, кем был тогда: богом или человеком, и потом, кто слышал как «скорбел и тосковал» он, ведь ученики его спали, предоставив учителя самому себе и господу,  уж не придумано ли многое после… Вряд ли сам он рассказал им про молитву, разбежались они проснувшись. «Воин» никогда не сомневается, но это идеал, в жизни так может только бог и дурак. Для человека, идущего «путем воина» сомнение – главная защита против сомнения, в этом парадокс.
   -Почему?
   -Потому что нет абсолютного добра или зла, как нет и абсолютно правильных поступков, все перемешано.
   -В чем тогда заключается смысл всего?
   -В истине!
   -Где эта истина?
   -Истина – есть «путь воина»!
   -«Воин» считает себя равным Богу?
   - Никто не может быть равным Богу, он есть во всем и вокруг всего, ему нельзя уподобиться, можно быть только Богом. «Путь воина» исходит от Бога и уходит в него, пересекаясь с ним на линии настоящего.
   -Значит «воин» - это Бог?
   Тэцугаку ничего не ответил, однако я не унимался: а как быть человеку, избравшему данный «путь»?
   - Исткать истину, стремиться быть «воином»!
   -Значит, стремиться быть Богом?
  Тэцугаку опять промолчал.
   -Хорошо, но коль вы считаете себя Богом, вы такой же всемогущий как он?
   А в твоем сознании вбита мысль, что ты червь – парировал Тэцугаку. Считаешь себя червем – будешь жить как червь, считаешь себя Богом – будешь Богом!
   -Но Бог может выпить океан яда как Шива или усмирить бурю как Христос, он в состоянии совершить множество чудес не подвластных вам!
   Японец поднял с земли уголек и подал мне.
  -Ты можешь написать свое имя правой рукой?
   -Да.
   -А левой?
   -Могу.
   -А в состоянии ты написать свое имя, ну скажем, ухом?
   -Нет, но ведь оно не приспособлено для подобных целей.
   -Но ты же не хочешь сказать, что твое ухо не часть тебя, однако оно не в состоянии сделать все то, что умеешь ты; так и человек, и все остальное в мире имеет свои функции и определенные ограниченные возможности, но это не отрицает наличия во всем божественного. Все существующее создано для определенной цели и по отдельности слабо и не совершенно, но, в целом, образует всемогущего бесконечного Бога, подобно тому, как отрезки образуют прямую, или дуги окружности соединяются в окружность. Как части тела создают единый организм, так и все мы образуем Бога.
   -Стало быть, вы считаете себя частью Бога?
   -Так говорить – не ошибка, но не точность. Бога нельзя разделить на части, он един: это я, это ты, это все что вокруг нас, он есть во всем. Организм, поделенный на части погибает. Нельзя быть частью Бога, можно быть только Богом.
   -Но если мир – единая целостность, зачем борьба, с  кем?
   -С самим собой, борьба – это единство!
   -И все-таки: как я могу быть Богом?
   -Если ты скажешь: мое ухо – это я, все кругом рассмеются, но если ты его прищемишь, то закричит не ухо, а ты.
   -А каким должен быть Бог?
   -Естественным, чистым и сильным.
   -Что вы подразумеваете здесь под силой?
   -Силу духа.
   -Вы призываете к одиночеству?
   -«Путь воина» везде.
   -Значит и во мне, чем же я подобен Богу?
   -Тем, что сам отвечаешь за свои поступки.
   -То есть?
   -Во всем что происходит или не происходит с тобой, виноват только ты сам, как бы не было заманчиво и легко обвинить в этом других, судьбу, родителей, Бога. От момента рождения и до смерти человек вынужден, желая того или нет, отвечать за свои поступки. Мы не всегда способны заметить причинно-следственные связи, но ничто не проходит безнаказанно кроме времени, только оно в состоянии само наказывать всех, оставаясь недосягаемым.
   -Значит, только я отвечаю за собственную жизнь?
   -Абсолютно! Все происходящее и существующее происходит и существует только потому, что, так или иначе, проходит сквозь нас. Чего мы не знаем – просто не существует и так продолжается до той поры, пока нас не «оповестят» о существовании данного. И когда мы говорим, что хотим изменить мир, не означает ли это то, что мы должны изменить себя, измениться в ту сторону, которой нам так не хватает в окружающем нас. Изменить мир – это изменить себя, собственное поведение, миропонимание, мировосприятие. Мир таков, каким мы его хотим видеть. Но при этом нужно помнить: не всегда получается ожидаемое.
   -Почему?
   -Жизнь сама расставляет все по своим местам, повинуясь законам мироздания, познать которые вряд ли удастся.
   -Значит, есть нечто неподдающееся нашей воле?
   -Борьба вечной жизни с вечной смертью, где ни то, ни другое не стоит, ни гроша!
   -Почему?
   -Потому что человек, как и все живое, не платит ни за свою жизнь, ни за свою смерть, все это он получает даром, и есть только одно, что человек в состоянии взрастить сам и то, что остается после него, всегда существуя между полюсами живого и мертвого: это сила духа, мысли и воли, но не та, порождающая гордыню, а та, не дающая сломаться и исчезнуть, превратившись в жалкую пыль. Эта сила – «дух воина»!
   -Что такое «дух воина»? – переспросил я.
   -Сила, которая позволяет преодолевать любые трудности и испытания, сила, которая дает великую любовь к жизни и неизменное презрение к смерти, какой бы не была жизнь и какой бы не казалась смерть. Сила, позволяющая не боятся ни бога, ни дьявола и всегда помогающая выстоять.
   -Вы можете привести конкретные примеры силы духа?
   - «Дух воина» достаточно воспет и используется во множестве национальных философских, религиозных, воинских системах. Именно благодаря этой силе, положенной в основу жизненного пути, приобретали свои превосходные качества, неустрашимость и мощь: рыцари, самураи и иные представители духовных и воинских искусств. Но носители приходят и уходят, дела их заносит песками времени, все есть пыль и прах и ничего не стоит ничего, но «дух воина» как чистая энергия ярости живет вечно.
   -«Сила  духа воина» – это бог?
   -Бог есть в каждом, сила не у всех.
   -Получается что существует «дух бессилия»?
   -Существуют бессильные души. У вас, подобные души называются покинутыми.
   -Это те, которые отвергли Бога и отвергнуты Богом, потому что Бог – это сила, и «дух воина» - тоже сила.
   -А что есть дух в вашем понимании?
   -Не совсем то, что принято у вас.
   -В смысле?
   -Я не рассматриваю дух, как душу, скорее наоборот, душа – это дух, он что-то вроде ядра атома или элементарной неделимой частицы. Как ядро несет в себе заряд атома, так дух заключает в себе «заряд» человека. Сила духа – величина этого заряда.
   -Дух материален?
   Тэцугаку рассмеялся: тебе во всем нужна наглядность. Помнишь главу из Библии, где пророку Валааму преградил дорогу ангел с мечом, чем тебе тот вооруженный ангел не «дух воина»!
   -А если серьезно.
   -Когда ты лез по веревке из последних сил, спасаясь от волны, когда спускался со скалы или становился против меня с боевым мечом, ты надеялся только на свои силы и в тебе говорил «дух воина».
   -Так что такое «дух воина»?
   -Это состояние хладнокровия, спокойствия и равновесия из которого ничем никогда ни при каких обстоятельствах нельзя вывести. «Воин» примет помощь извне, если ее окажут, но он всегда рассчитывает только на себя.
   -Но каким образом можно достичь подобного состояния?
   -Физически – через постоянные тренировки, духовно – через презрение ко всему.
   -Не понял?
   -Нельзя уметь презирать смерть, не научившись презирать жизнь!
   -Вы предлагаете от всего отказаться?
   -Абсолютно нет, живи, как хочешь, пользуйся любыми благами жизни, но помни: сила достигается через презрение ко всему.
   -Что подразумевается под «всем»?
   -Презрение к богатству и бедности, к счастью и страданию, к родине и чужбине, к себе и другим, к жизни и смерти, к богу и дьяволу, к мукам ада и благодати рая.
   -То, что вы предлагаете абсолютно невозможно даже для самого отпетого циника и негодяя!
   -Человек не может стать «воином»!
   -Тогда в чем необходимость такого отрицания?
   -Презирать все – значит не нуждаться ни в чем, значит не зависеть от чего-либо, а не имеющий привязанностей не имеет слабых мест. Только через презрение ко всему можно стать поистине сильным!
   -Значит «путь воина» - это путь презрения?!
   -То, о чем рассуждаем мы – идеал, дух. Ни один человек не в состоянии достичь такой силы, чтобы та позволила ему все презирать, а значит: ни один человек не может обрести «дух воина».
   -Что означает презрение для обычного человека, можно ли использовать силу духа в повседневной жизни, отбросив идеал?
   -Презрение ко всему есть ни что иное, как победа над человеческой слабостью. Борьба здесь должна вестись бескомпромиссно: либо ты победишь свои слабости, либо они победят тебя, но, как и везде, здесь есть выбор. Презрение не означает отказа от всего, оно лишь дает независимость.
   -Но должны же существовать какие то нормы, чем руководствуется человек идущий по «пути воина»?
   -Все, что совершаешь ты – правильно, все, что не делаешь – происходить не должно, все, что делается с тобой, для тебя, против тебя – справедливо.
   -Значит все происходящее уже заранее определено?
   -Не совсем «определено», мы сами своими предыдущими действиями определяем будущее и за каждый совершенный или несовершенный поступок мы платим и плата эта справедлива.
   -Но как быть с понятиями о добре и зле?
   -Ты опять возвращаешься к пройденному: во всем, что существует вокруг, есть добро и зло одновременно, причем и то и другое необходимо, поскольку все относительно.
   -С каких это пор зло стало вселенской необходимостью?
   -Речь идет не о зле, ради зла, а о необходимости каких либо действий имеющих отрицательные последствия для других.
   -О чем вы говорите?
   -Ну, ты же дышишь кислородом, а в условиях промышленного прогресса чистого воздуха становится все меньше и меньше, мы сидим рядом, и ты поглощаешь мой кислород, того и гляди, я начну задыхаться – и Тэцугаку судорожно зашлепал губами, словно превратившись в большую  рыбу, вытащенную на берег: ты совершаешь зло.
   -Какое же это зло, все получается непроизвольно  неумышленно! Зло – это то, что совершается с умыслом, сознательно.
   -Так немедленно перестань дышать, ты ведь уже знаешь, что делаешь мне плохо!
   -Но дышать моя естественная потребность, иначе я умру – ответил я с наигранным раздражением.
    -Наконец то ты заговорил о естестве. По-твоему: если зло вызвано необходимостью, значит это не зло?
   -Данный пример не совсем удачен.
   -Я могу привести тебе сотню подобных парадоксальных примеров: мало ли кому ты «перешел дорогу» испортив человеку может быть всю жизнь. На конкурсе «удачи» никогда не хватает призовых мест. Когда хищник убивает жертву чтобы насытиться и спастись от голодной смерти – это зло, но он не может поступать иначе и то,  что плохо жертве – добро ему. Существует естественный ход жизни в котором все перемешано, докажи мне обратное если сможешь.
   -Ну, знаете, до чего мы можем договориться! Человек  - не зверь, он живет в обществе, где должны существовать  понятия жалости и сострадания.
   -А разве жалость – не зависимость?
   -Что же мне нужно быть естественным подобно зверю?
   -Не поступай безжалостно и тогда жалость тебе будет ни к чему. Когда двое сходятся в битве ради одной цели битву  «не интересует»  кто подготовлен и вооружен лучше, а кто – хуже, ее «не интересует» причина этого. Всегда один подготовлен более, другой – менее, но высшей нелепостью является утверждение, что подобный бой не честен. В битве не действуют никакие оговорки. Если ты настроен на битву, значит ты готов к ней. Если один вооружен хуже и потому проигрывает – это только его проблема, и такой бой не менее справедлив, чем поединок равных, потому что  бывает неравенство друг перед другом, но все равны перед битвой и жизнь дает каждому равные стартовые условия.
   -Я с этим не согласен.
   -Ты говоришь о материальном, я  - о воспитании духа. История знает немало примеров, когда рожденные рабами становились властителями империй. Когда человек сходится с тигром, в каких бы условиях они не встретились, бой этот будет справедлив и честен, а победит тот, кто лучше подготовился, поскольку перед жизнью все равны.
   -Ну а как быть с понятиями о чести, морали, справедливости, о том, чтобы не бить первым, не бить в спину?
   -А разве я учил тебя бить в спину? Но, если такой удар получишь ты и проиграешь – это будет справедливо, потому что ты не подготовился к такому развитию событий.
   -Не возможно прожить все жизнь в таком напряжении!
   -Человек не может, «воин» - да. Я не оспариваю благородство перечисленных тобою  понятий, но попробуй выбрать их трех вариантов, что более справедливо перед Богом: когда ты повстречался с разъяренным тигром безоружным, когда ты вооружен прекрасным огнестрельным оружием или когда ты оказался перед ним вооруженным только холодным оружием – какой вариант более благородный?
   Не смотря на всю примитивность и наивность вопроса, я затруднился что-либо выбрать. В любом случае либо я, либо тигр оказывались в невыгодном положении. В конце концов, я пришел к выводу, что лучше вообще избегать подобных надуманных ситуаций.
   -Ты считаешь ее надуманной, хорошо, но я могу привести тебе сотни примеров, когда в жизни человеку приходится выбирать между жизнью и совестью.
   - И все-таки: лучше не попадаться…
   Он засмеялся: гениально, именно так бы и ответил любой нормальный человек, но коли это случилось…
   -А какую ситуацию выберете Вы?
   -Для «воина» справедлива та ситуация, в которой он оказался.
   -Стало быть: нравственны все три?
   -Нет, только реально произошедшая, две другие – несправедливы, потому что справедливость – это жизнь.
   -Но мы ведь говорим про мир людей, а не хищников!
   -Какая разница, для «воина» важна только ситуация. Не важно: кто перед тобой, важно: как ты поступишь. Я был офицером японской армии во время оккупации Китая в 1941 году, мой взвод охранял лагерь военнопленных, власти организовали там  ни то лабораторию, ни то больницу, объект был секретный, ни я, ни другие офицеры не знали об истинном назначении подобных экспериментов, всем командовали военные врачи. Только потом, при эвакуации архива мне удалось приоткрыть тайну их деятельности.
   -И чем они занимались?
   -Наш объект являлся центром по изучению нервной и психической деятельности человека. Один из опытов был циничен и прост: двух пленных, предварительно поставив в известность, закрывали в газовой камере, в которой находился только один противогаз. Подача отравляющего вещества была слабой, дабы у подопытных  оставалось время на действия. Конечно, подобная ситуация искусственна дика и бесчеловечна…
   -И как вели себя «подопытные»?
   -Видимо совершенно по разному. Я вспомнил данный ужасный пример только потому, что он наглядно демонстрирует ситуацию, когда мораль глупа, а подлость естественна. Если человек оказавшийся в подобной ситуации сделает все возможное чтобы выжить это не будет подлостью, это будет жизнью.
   -Все ваши примеры  из ряда вон выходящие крайности, слава богу, не каждый день мы оказываемся в столь душераздирающих ситуациях.
   -Восприятие всего происходящего как должного и единственно правильного – вот вдохновляющий источник силы для избравшего «путь воина». Любые волнения, страдания, переживания и прочие эмоции ослабляют человека и делают его уязвимым. «Воин» не должен быть беспомощным.
   -Но в жизни не избежать стрессовых ситуаций, где выход?
   -Существует один путь: не избегать стрессов, а готовится к ним. Кто-то из древних сказал: «необходимость обостряет разум», в состоянии подобной «необходимости» пытается существовать «воин».
   -И все-таки, что касается морали, я не могу с вами во всем согласиться, существуют прописные истины, например: заповеди Христа.
   -А разве я отрицаю ценности, названные общечеловеческими? Человечество давно бы установило рай на земле, если бы каждый следовал им. Люди с готовностью соглашаются с вселенской  моралью, но и не думают следовать ей. Хочешь, я приведу тебе приблизительный диалог человека с собственной совестью? Твоя совесть говорит: нужно соблюдать моральный принципы, в твоем случае: заповеди Христа, ты соглашаешься с ней, но тут же отвечаешь: я бы соблюдал их, но в том случае, если бы их придерживались все окружающие. Совесть возражает: все так говорят и потому их никто не выполняет, а надо начинать с себя, не смотри на других, начни с себя. Ты опять соглашаешься, но снова возражаешь: все так говорят, но сами не соблюдают, а начать первому – поставить себя сразу в невыгодную позицию, это гибель, подобно распятию. Иисус следовал им за всех и был распят, а я хочу жить нормально, и вынужден, живя с волками, выть по-волчьи. И человек прекращает этот спор, хотя и он и совесть его признали как прекрасны заповеди божьи.
   -Вы предлагаете что-либо лучшее?
   - Трудно придумать что-то лучшее чем «нагорная проповедь», но дорога Христа – путь бога, «путь воина» - дорога человека.
   -В чем ваша нравственность?
   -В естестве. Ты можешь подумать, что я якобы отрицаю мораль, приличие, ну и тому подобное и призываю опуститься до звериного уровня, а я лишь утверждаю: все существующее – нормально, иначе его просто бы не было.
   -Значит то, что вы критикуете в людях тоже нормально?
   -Я выступаю за «знание» в противовес «мнению», но и то и другое – естественно.
   -  И никаких определенных установок кроме размытого понятия «естества», но хоть на что ни будь да опирается «воин» на своем пути?
   -Он руководствуется «искусством воина».
   -Это еще что такое?
   -Говоря очень коротко – это чутье, более конкретно -  это умение сочетать воедино все то, что может показаться на первый взгляд не сочетаемо: бесстрашие и страх, осторожность, и решительность, великодушие и жестокость, справедливость и хитрость, жесткость и податливость, аскетизм и ненасытность, другими словами, все противоположное: черное и белое, холодное и пламенное, легкое и тяжелое, янь и инь. То, что противоположно, а потому борется, борется, а потому – едино.  Умение использовать разное во имя своей цели зовется «искусством воина».
  - На сколько это возможно?
   -Любой воин имеет в комплекте как оборонительное, так и наступательное оружие, а каждый отдельный его элемент в свою очередь может использоваться  для атаки или защиты. Воин, владеющий только одной частью: защитой или нападением – уязвим. Но овладевший и тем и другим может считаться опытным бойцом. Ты понимаешь, о чем я говорю, нет предела совершенству. У мастерства нет только нападения или только защиты. Обороняясь – нападай, а, нападая – защищайся. Искусство жить – это искусство выигрывать – в этом и заключается «искусство воина». Психологически ты должен перед битвой думать о битве, в момент битвы думай о победе. Накануне сражения следует решать, как его выиграть и это есть стратегия «воина», в разгар боя думать некогда, надо только действовать, чувствуя как победить, и это есть тактика «воина». Думать «перед» и чувствовать в «в» - вот воинское искусство. Для «воина» одинаково глупо выжить, но проиграть, или победить, но умереть. Хороший воин только тот, кто умеет побеждать, выживая, ведь победа лишь тогда становится победой, когда победитель  может ее праздновать. И «воин» знает, как победить и выжить, потому что он знает: когда думать, а когда чувствовать. И главное: не бери ничего на веру, в том числе и мои слова.
   -Я не должен вам верить?
   -Ты не должен создавать себе кумира для безусловного почитания и доверия, подобно тому, как каждая новая религия возникала из-за необходимости смены старых догм и доктрин ввиду их несоответствия потребностям наступившего времени, но, на обломках старого, незаметно для самих себя создаем нового кумира, который также окажется не лучше предыдущего, ибо нет ничего вечного кроме «незнания».
   -А знание?
   -Любое «знание» ограничено «рамками» познающего – это один мир, мир другой – «незнание» и оно, как безграничное кольцо расположенное вокруг первого.
   -Так стоит ли чему-то учиться?
   -Только ты сам можешь быть себе учителем.
   -А как же  традиции школ и учений, безропотная вера и подчинение учеников учителю?
   -Если ты сам не способен учить себя, никакой учитель тебя не научит, вы только потратите время. Наставник направляет, но учишься ты.
   Не знаю, сколько было времени, но ночь полностью вступила в свои права, костер, поначалу казавшийся таким огромным, практически потух. Не смотря на близкое расстояние, я не видел лица собеседника, лишь силуэт. Завтра, точнее уже сегодня, предстоял долгий путь  домой. Вряд ли мне суждено еще хоть раз встретится со странным японцем, жизнь разведет нас по разным углам бытия. Я многое отверг из его философии и возможно поступил бы подобным образом со всей, слишком противоречивой и дикой, слишком наивной и первобытной, чтобы заинтересовать цивилизованного человека и  чуждой моей славянской душе, если бы не сила и уверенность, исходящая от старика и поражающая красотой непреклонного мужества. Казалось, если он и не знал всего наперед, то уж точно был всегда готов ко всему.
 -И все-таки, Тэцугаку Ками, кто такой «воин»?
   -Ты хочешь некого итога всему сказанному, он невозможен. Сколько бы мы не говорили, да и без толку говорить, надо жить. «Воин» - человек, не имеющий слабостей, но это не значит, что ему чуждо все человеческое, это человек, не имеющий привязанностей, но это не значит, что он никого не может полюбить, это человек, чувствующий себя свободным даже в тюрьме, но это не означает, что ему следует туда попадать, это человек, который и на чужбине, да хоть и на Луне будет чувствовать себя как дома, но это не значит, что он не должен любить родину, это человек, который не знает страха, но это не означает, что он не уязвим, а значит и не осторожен.
   -Но это все тезисы похожие на заклинания, а какие реальные качества отличают человека следующего этой философии?
   -Прежде всего – восприятие, неразрывное восприятие себя и мира как единого организма малого и смертного, но великого и вечного. Он воспринимает все происходящее как единственно правильный путь высшей справедливости и никогда не сожалеет о случившимся, понимая – это также нелепо, как и сожалеть об отсутствии третьей руки. Разве не сказано в ваших  христьянских заповедях: «не делай себе кумира», но не переводятся идолы, «не убей», но прекратились ли воины и убийства,  «не прелюбодействуй», но разве разврат стал менее желанным, «не кради», но разве воруют меньше, «не произноси ложного свидетельства», а подлецы и лжесвидетели не переводятся. «Воин» знает, что нет добра и зла, есть только наше восприятие того или иного факта, поступка или события, зависящего от стороны воспринимающего. Если даже миллион скажет «да», а один – «нет», будет ли право большинство по отношению к «единице». Если я, дыша и делая себе добро, забираю кислород у тебя, что будет истиной? И если человек, доведенный обществом или властью  до отчаяния, идет на преступление дабы спасти свою семью, где здесь добро, а в чем – зло? Есть только жизнь, и нет ничего другого, и «воин» всегда доволен временем, в котором живет. А идет он по пути борьбы, не потому что желает что-либо изменить, а потому что борьба – это форма существования.
   -Вы рисуете какого-то терминатора – машину убийства со стальными мускулами.
   -Нет, «воин» - всего лишь человек с изначальным, данным ему природой набором естественных слабостей и потребностей, но сила воли его такова, что он никогда не становится рабом этих слабостей, а наоборот заставляет  служить  их себе, воспитывая собственные желания до степени послушного пса. «Воин» всегда способен справится с любым чувством, если оно уменьшает его силу. Цель его пути – совершенство во всем, но «воин» знает: достичь совершенства невозможно, ибо оно безгранично как мироздание, потому что совершенство – это само мироздание. Твердо и уверенно идя к своей цели «воин» понимает, что идет к горизонту, за которым будет новый горизонт, да и само место, где он находится, тоже является горизонтом, если смотреть с расстояния. И понимание этого делает «воина» подобным ветру. Он не ожидает прозрения, находясь в томительном  неведении, жизнь – и есть откровение, а потому любое ее событие приносит радость как божественная воля и такой же радостью будет для «воина» смерть, ведь он борется за жизнь, не потому что та представляет для него некую большую цену, а лишь из-за того, что коль она дана «воину», он обязан сохранять жизнь до момента смерти. Я понимаю твое осуждение: стремление к силе через победу над своими чувствами и слабостями,  и стремление к победе над всеми посредством приобретения силы самоконтроля в некоторых случаях может казаться аморальным, особенно если смотреть со стороны трусости и безволия, испуганно спрятав голову под подушку. Но разве я отрицал святость  твоих личных или общечеловеческих ценностей или необходимость следовать принципам морали? «Воин» ничего не отрицает, потому что любое отрицание противоречит естеству, все существующее – уже есть, значит необходимо, но он старается в собирательных терминах типа: законность, этика, мораль, нравственность, чувственность и т.д. отсеять все относительное и прийти к абсолютному, которого, кстати, нет. Ты прекрасно знаешь как ловко люди в тех или иных случаях или условиях бытия могут играть подобными понятиями, подгоняя их «под себя». Я говорю не об идеале: как хотелось бы или как надо, «воин» живет в реальном мире. Кстати, подобные выворачивания других, «воин» воспринимает как должное и естественное, потому что такова природа человека, он никогда не изображает из себя возмущенного моралиста, жизнь такая, какая она есть.  «Мораль воина» строится «кирпич за кирпичиком» в процессе получения знания и накопления жизненного опыта. И он никогда диаметрально не поменяет свою мораль, поскольку она не навязана ему против воли. А «знание» собирается в течение всей жизни, потому что глуп человек, утверждающий: изменить мое мировоззрение невозможно. Каждый день и час несут в себе что-то новое и даже кардинальная, но искренняя  смена убеждений говорит не о предательстве, а о накоплении новых знаний. «Воин» открыт для окружающего мира, он и есть этот мир, где любой замысел – стратегия, любой шаг – тактика. Как бы «воин» не поступал, он не совершает предательства, потому что с кем бы он ни воевал, «воин» всегда сражается сам с собой. И разве опытный полководец не меняет своих планов, если прежние не ведут к успеху? Нет событий, к которым не был бы готов «воин», хотя он, как и любой другой человек не знает будущего, просто он всегда готов ко всему и что бы не случилось и относится к происходящему со спокойствием. В жизни совершается только то, что должно произойти, от мелочей, до самых кардинальных событий и трагических поворотов. «Воин» всегда уверен в себе, поскольку знает что делает. Я ожидаю твоего замечания относительно данного утверждения. Установка на постоянное спокойствие и уравновешенность многим покажется жестокой и циничной, если такое вообще возможно. Я предвижу и другое возражение: невозможно жить без эмоций, переживаний сомнений и страхов, в том числе за собственную жизнь или жизнь своих близких. Я не ставлю своей целью тебя переубедить. С самого зачатия, с появлением в утробе матери, человек вынужден вести борьбу за себя хочет он этого или нет, знает или не знает, и побеждает тот, кто оказывается сильнее, в любом бесконечном аспекте этого слова. Так правильно ли поддаваться тому, что делает нас слабыми и зависимыми?
   -И все-таки, для меня «путь воина» - философия не реальная, либо это философия безжалостного деспота, добивающегося своей цели любыми средствами – вставил я.
   -Значит, я не правильно объяснил тебе суть, или ты неправильно ее понял, мы, кажется, уже говорили об ученике и учителе. «Путь воина» - это, прежде всего готовность идущего на самопожертвование и смерть без страха и упрека в любой момент своего существования, но так как результатом любой борьбы может быть либо смерть, либо победа, стараться победить. И поскольку победа не приходит сама собой, а требует длительного самовоспитания, подготовки и закалки духа и тела, подготовить себя к сражению. Но, в отличие от солдата в реальном смысле этого слова, у «воина» нет времени на подготовку в тренировочном лагере. Битва начинается с началом жизни и «воин» вынужден, готовится  к бою в процессе самого боя «атакуя» и «отбивая атаки». «Воин» не бывает жестоким, пока этого не требует сама жизнь, подобно тому, как лев не трогает пасущихся вокруг антилоп пока те не подойдут слишком близко, а он не проголодается.
   -Но если я правильно трактую все вами сказанное: «воин» не может любить, иметь семью, друзей, какие либо привычки или привязанности?
   -Он может иметь все это, но только в том случае, если подобный набор не ослабляет его, не делает зависимым и уязвимым, не заставляет страдать и волноваться,  а наоборот: придает силы и уверенность.
   -Но как можно любить и не волноваться за любимого человека?
   -А что толку в пустых волнениях, если за ними отсутствует действие. Что проку в волнении матери, ждущей своего сына или дочь не возвращающихся поздно домой, если она ничего кроме этого самого беспокойства не предпринимает. Придет ее чадо домой, или, скажем, не дай бог, попадет под машину, естественно ей не безразлично, но коль она не в состоянии изменить что-либо, зачем предаваться бесполезному. Либо действуй: ищи, иди навстречу, если можешь, или спокойно жди, если ничего предпринять, не способен! Что толку волноваться мужу перед серьезной операцией у жены, если он сделал все возможное и теперь осталось только ждать! Бесполезно волноваться перед экзаменом, надо сдавать, готов ты или нет!
   -Позвольте, но ведь для того, чтобы произошли действия, необходим первоначальный приход чувств - нервный толчок. Вы говорите: какой прок переживать, раз уже сделал все что мог, а станет ли вообще действовать человек, если душа не болит за происходящее?!
   -А разве я сказал: «воин» бесчувственен как полено, просто его волнение – рассчитанный осознанный поступок. Его действие – это сила, а не паника. «Воин» «сражается» пока это возможно, но если шансов или возможности нет – он не действует,  и это не отказ от борьбы, а понимание безысходного.
   -Об этом от вас я еще не слышал, «воин» способен на смирение?
   -Какой смысл исступленно страдать на похоронах близкого родственника, если, как не впадай в истерику, обратно его не вернуть. Все это проявления человеческой слабости, приносящей лишь дополнительные страдания, но не способной изменить что-либо, а значит: не стоящей ни гроша. «Воин» всегда спокоен и уравновешен, для него нет понятий: беда, несчастье, неудача, есть только естественный ход событий, без которых жизнь невозможна. Хорошо это или плохо, жестоко или справедливо – решай сам, но в борьбе побеждает сильнейший, а путь силы – это путь ее накопления. Для «воина» не существуют свои и чужие несчастья, оказавшись перед лицом смерти, он остается не менее спокойным, чем в любой другой ситуации. Это не значит, что ему не знакомо чувство сострадания или желание оказать помощь попавшему в беду, просто он не «страдает», а действует, делая то, что считает необходимым, а если помочь не может –  устраняется. «Воин» может оказать помощь кому угодно, даже врагу, но при этом никто не услышит ничего, что может быть принято за слабость или проявление волнения. Он никогда не играет на публику и, оставаясь один, он не сорвется в истерику и не предастся отчаянию. Ему незнакома нервная дрожь безвольных переживаний. Все что делает «воин», он делает с чувством собственного достоинства, но без заносчивости и единственная эмоция знакомая ему – смех. «Воин» живет с улыбкой и умирает с улыбкой на устах. Ничего, никакие беды, невзгоды и трагедии не способны изменить кривую уголков его рта. Он тренирует свои эмоции, поскольку они могут быть такими же управляемыми, как и действия, и так же, как действия, эмоции влияют на судьбу человека, поскольку они возникают у человека раньше мыслей и управляют последними. Человек, научившийся контролировать свои эмоции, способен влиять на предчувствие и тем самым добиваться перехода желаемого в действительное. Чувства ненависти и злобы также не являются «оружием воина», поскольку они не делают человека сильнее, а только ослепляют глаза и туманят разум. Но ему знакомо чувство здоровой ярости, которое, подобно лавине или волне, обрушивается на противника в нужную минуту,  эта ярость - не гримаса злобы, она - неумолимость действия, эта ярость холодна и точна, она подчиняется тщательному расчету, а не безумному буйству гнева. «Воин» никогда не идет напролом, если это ему не по силам, но и не бежит, уподобившись трусу, перед превосходящим противником. «Воин» может отступить, но любой отход выполняется только для того, чтобы обходным маневром зайти в тыл или ударить с фланга. Любовь его, как и ярость, взвешена и точна, потому что любовь «воина» не есть торопливая паника чувств, сила  его любви вымерена и всегда направлена в нужную точку как стрела, выпущенная опытным лучником. «Воин» всегда спокоен, потому что он живет в своем собственном мире, созданным и управляемым им самим, но этот мир не панцирь, не скорлупа, не футляр которым человек тщетно пытается отгородиться от не устраивающей  реальности. Его мир – это то, что есть на самом деле и к этому нечего больше добавить или описать конкретно. Мир сложен только потому, что таким его в страхе, непонимании или бессилии изображают люди, мир прост только потому, что таким его в страхе, непонимании или бессилии изображают люди. На самом деле – он не прост, не сложен, не плох, не хорош – он естественен и все, что происходит в нем подвластно одному единственному закону - закону естества. Все законы мироздания выходят из естества, все науки держаться на нем, все события происходят по его смыслу и лишь Оно, «Естество» существует само по себе и не нуждается ни в чьих подтверждениях. И «воин», зная это, руководствуется принципом: если не можешь изменить мир, измени свое восприятие мира. Он всегда видит мир именно таким, каким  удобно его видеть и все события, происходящие в нем, «воин» пытается воспринимать так, чтобы затем можно было использовать их в собственных целях. Другими словами, как там у вас: что Бог не делает – все к лучшему.
   -Этот принцип не нов, и я бы сказал, что это высказывание слабых – вставил я.
   -Да, но «воин» старается использовать его как человек старается использовать камни для перехода через быстрый поток. Мир «воина» реален и иллюзорен одновременно. Он реален, а значит, существует, потому что воспринимается органами чувств, его можно увидеть, услышать, почувствовать и т.д. Он иллюзорен, потому что органы чувств передают только наше собственное восприятие, они рисуют символы, модель, образ мира, но не сам мир и каждый воспринимает его несколько по-своему. Наш разум, анализирующий входящую информацию, не может объяснить или даже просто представить  выходящее за рамки его понимания. Отдельный индивидуум никогда не охватит весь мир, он в состоянии только домысливать и фантазировать, опираясь на известную ему логику сообразно собственному знанию. Мир «воина» всегда таков, каким он хочет его видеть и не обстоятельства диктуют условия, а он, используя сложившиеся обстоятельства. «Воин» подобно хамелеону, изменяющему свою окраску, умеет приспосабливаться к любым условиям, потому что когда его преследуют неудачи, когда происходит поражение, когда приходится испытывать нужду, душевные муки или физическую боль, наконец, когда «воин» оказывается перед лицом смерти – мир и все происходящее в нем становится иллюзией, не достойной внимания. Когда «воину» улыбается счастье и удача подбрасывает его на гребень волны, мир воина – прекрасная реальность. Но и в том и в другом случае «воин» никого не винит и ни кого не хвалит, он просто пытается использовать создавшееся положение с максимальной выгодой для себя, а игра в реальность и иллюзию позволяет при любых обстоятельствах сохранять присутствие духа, спокойствие и достоинство. «Воин» не подвластен разочарованию, потому что не верит ни во что. Даже относительно себя у него существует не вера, а уверенность. Единственная его вера – это вера в правильность всего происходящего. Он готов ко всему, поскольку никогда не замыкается на себе, он всегда открыт для мира, потому что он и есть мир. Растворившись в окружающем, «воин» живет имеющимися обстоятельствами и любые события не неожиданность, а естественный ход жизни, имеющий свои причины и последствия, где одно всегда порождает другое. «Воин» - это тот, кто не знает страха, потому что всегда осторожен, это тот, кто не знает случайностей и внезапностей, потому что всегда готов к ним, это тот, кому мало благ всего мира, но и то, кто может обходиться самым малым, потому что ему ничего не надо, это тот, кто уверен в себе, потому что никогда не берется за то, что ему не по силам. «Воин» всегда одинок, потому что его дом – вселенная. И «воин» борется со всеми только потому, что не желает быть ничьим рабом. «Воин» никогда не предаст свою или чужую жизнь, зная, что она не имеет цены, но именно потому, что жизнь бесценна, «воин» не ставит ее ни во что, считая, что неподдающееся оценке – ничего не стоит.  Он приходит для борьбы и, слившись с ней,  уходит, веря в бессмертие. Он сосредоточен и погружен в себя, но видит весь мир. Его борьба подчинена одной единственной цели – выживанию, но он бесстрашен, потому что относится к собственной жизни с презрением, зная: время ухода не зависит от воли союзников и противников, оно не зависит даже от самого «воина», это время настанет тогда, когда оно должно настать и в том не будет ни чьей вины или заслуги.
   -А как быть с жизнью других?
   -«Воин» не имеет права распоряжаться чужой жизнью, только собственной, но когда вопрос ставится так: «я или он», «воин» делает выбор и, кстати, ни всегда в свою пользу, но, если он оставляет себя, «воин» убивает без сожаления и содрогания, он делает это также естественно, как и все остальное, он делает это подобно хищнику, убивающему жертву, дабы не умереть самому.
   -И вы считаете это нормальным, с точки зрения нравственности, чтобы так заявлять на весь мир?
   -Да, если нет альтернативы! Когда на тебя нападает преступник, нет времени  на раздумье о гуманности и законности самозащиты, превысишь ты необходимую самооборону или  нет. Нужно просто выжить и не важно: убьешь ты его или убежишь – все естественно. Если два человека остаются на изолированном пространстве с запасом пищи и воды только на одного, второй должен умереть. А разве в мире конкуренции и бизнеса не так?
   -И как выбрать жертву?
   -Здесь нет выбора, побеждает всегда тот, кто меньше всего думает о страхе, но больше всего думает о борьбе и поступок будет честным и справедливым, потому что так распорядилась природа, а значит и Бог. Смертельные схватки всегда выигрывает  не тот, кто больше боится за свою жизнь, а тот, кто меньше  боится смерти.
   -А если тот, другой, кому суждено умереть будет моим другом, родственником, близким мне человеком?
   -«Воин» не имеет друзей и врагов, у него есть только «противники» и «союзники», и тех и других «воин» выбирает по своему усмотрению, но делает это так, словно не он, а они остановились на нем.
   -То есть?
   -Старайся жить так, чтобы тебя никто не мог «выбрать» против твоей воли. Относительно близких – у тебя всегда есть выбор возможности самопожертвования, если ты готов к этому, главное – действовать сознательно.
«Воин» не может иметь друзей и врагов, ибо все переменчиво: «союзник» может стать «противником» и наоборот, и то и другое – явление временное, а друг и враг – навсегда. Измена другу – это предательство и «воин» не имеет друзей, чтобы не терять их, не предавать и не знать предательства, ведь в жизни всегда может возникнуть ситуация когда «вышли вдвоем», но «дойдет лишь один». И «воин» не имеет врагов, чтобы не знать ненависти. Он живет без любви и злобы, поскольку и то и другое может стать его болевой точкой, уязвимым местом.
   -А как строить отношение с «союзником»?
   -Тебе не на кого надеется кроме как на самого себя, ты можешь просить помощи и волен воспользоваться ею, если она предоставлена, ты должен оказывать помощь сам, но никогда не рассчитывай  на других. «Воин» стремится использовать «союзников» и «противников» как бы незаметно для них самих. Само их наличие уже подразумевает помощь независимо от того, хотят ли они этого сами, подобно тому, как в битве, стоящий рядом сражаясь сам, прикрывает тебя, а противник не может размахнуться в тесноте плотного боя. Но в любом случае, в любом окружении «воин» всегда одинок и ему не на кого рассчитывать кроме как на собственные силы. У него нет «ахиллесовой пяты». Он доводит все до конца и всегда готов к смерти.
   -А можно ли использовать смерть?
   -Как и все остальное, смерть – это всего лишь «противник» или «союзник» в зависимости от обстоятельств.

   Мне безумно хотелось спать. Разглагольствования Тэцугаку потеряли для меня всякий смысл с той самой минуты, когда я понял: он говорит об одном и том же. Дальше я мог продолжать уже сам: «воин» - это идеальное, почти мифическое состояние человеческого тела и духа, в его понимании, не имеющее слабых мест, потому что ни к чему не привязан, в том числе и к собственной жизни в нашем прямом человеческом понимании. Тот, кто не испытывает страха смерти и всегда готов к ней. Тот, кто знает только то, что хочет знать, но владеет этими знаниями досконально. Тот, кто нигде не ищет Бога, принимая Бога во всем. Тот, кто не требует справедливости,  правды и сострадания, считая, что справедливость, правда и милосердие подобно Богу, есть во всем, а жестокость борьбы и ее результат – есть высшая справедливость жизни. И когда приходится «убивать» или побеждать, «воин» побеждает и «убивает», понимая, что в любой момент может оказаться на месте жертвы. Но кем бы он не был: победителем или жертвой, он принимает это без торжества или отчаяния, как высшую справедливость, идущую от Бога, потому что «воин» не различает границ между собой и окружающим миром и воспринимает все единым гармоничным организмом, где каждый может оказаться на месте каждого и потому нет  потерь или приобретений, поражений или побед, врагов и друзей, счастья и горя, смерти и жизни. Он вообще никогда ничего ни ищет, зная: все есть там, где оно есть. И «воин» живет в гармонии с собой, подобно Богу, или Мирозданию которое никем и никогда не было создано, но вечно и постоянно создает само себя и никогда не завершит "самосоздания". А подобное самосовершенствование и есть борьба материи и антиматерии, всего со всем. Эта борьба и есть смысл Всего - вечный переход из материи в энергию и из энергии в материю: из одного состояния другое. И сила движущая этим переходом  - есть «Дух божий». Именно этот Дух, «снизошедший» на человека, называл Тэцугаку «духом воина». И все-таки: «путь воина» - это всего лишь бег, бег от мира ради познания самого себя и от самого себя ради познания мира при эфемерной попытке не отделять одного от другого. Бесконечный бег из неоткуда в никуда.


   Прошло достаточно много времени после того, как я услышал  эту историю от Самсона. Около года назад я узнал, что Самсон погиб в банальной автомобильной аварии. Я не смог присутствовать на  похоронах, но уже после его ухода мне удалось побывать в его скромной квартире, где среди вещей я обнаружил три странных синевато-голубых камешка, цвет которых напоминал цвет неба в яркий солнечный день, а также скомканный листок бумаги, на котором было написано стихотворение, имеющее некое отдаленное сходство с японскими танка, как мне показалось, впрочем, весьма отдаленное. Его я и публикую ниже.
   

Исчезнет все, и даже день,
Как прошлое другого дня.
Исчезнет все, и даже тень,
Как продолжение меня.

И только капельки дождя
Все также полетят к земле.
Весна, капелью прозвеня,
Придет с грозой навеселе.

Дождем напишет высота
Стихи земле о чистоте.
Но будет та земля - не та
И капли будут те - не те.

Пройдут мгновением века.
Рассыплет ветер в прах слова.
Но знаю что наверняка
Весной прорежется трава.

И вновь с небесной высоты
Дождем омоется земля
Быть может каплей будешь ты.
И может каплей буду я.

   
       
 
   
   Станислав Сапрыкин.
При любом цитировании ссылка на меня обязательна.