Неприлично длинный шансон про дядю Ваню Раскольник

Играл баян. И квакала лягушка,
А дядя Ваня самосад курил.
Она была не стерва и не душка,
Была как все. Но он её любил.

Запев простой, маняще - безыскусный,
Как водевиль, как глупенький шансон,
Сюжет иной, обыкновенно - грустный,
От высших сфер до пресловутых зон.

Простой мужик, из нас, из гегемонов,
Короткий секс, пивная и в забой.
Мог и в разнос. И мог без закидонов.
Всё как у всех. Но с любящей душой.

Мог год не пить, и люди уважали,
Мог каждый день, годами, в драбодан,
Но все друзья и сослуживцы знали,
Хороший муж, Раскольников Иван.

Она всю жизнь "Работницу" читала,
Не всю, лишь лист про кройку и шитьё,
Варила щи и кофточки вязала,
Он уважал достоинства её.

Альянс любви и пламенного мата,
Сплав поцелуя с крепким тумаком,
Щелчок чеки. И взорвалась граната,
"Гранатой" был Семёныч, управдом.

Хапуга, вор. К тому же искуситель,
Библейский Змий в сравненье с ним - червяк,
Заблудших душ злокозненный растлитель,
Кого за деньги, а кого - за так.

Была как все. И отдалась спокойно.
Короткий суд и длинный приговор.
Но дядя Ваня вёл себя достойно,
Он не юлил. И опознал топор.

"Жизнь без любви - агония без смерти,
С любовью жить, и это проходил,
Бог - Судия. Но вы и мне поверьте,
Я не её, себя в себе убил".

Он говорил, присяжные рыдали,
И поп тайком убивеца крестил,
Все люди в зале душном осознали,
На пару с ней, он и себя сгубил.

Умолк баян, замолкла и лягушка,
И "баргузин" над лагерем затих.
"Пойми, братан, не стерва и не душка,
Хотя, согласен, рубят и таких"...
                28.11.14