Дневник 92 Отрада

***

…Сказать, что я не люблю слова «поэтесса» - мало. Я его едва ли не ненавижу: так оно дискредитировано тысячами доморощенных «поэтесс», жеманно, томно, деланно, бездумно и т.д. выпевающих это слово. Так они его и поставили к стенке, да и расстреляли. И нет у меня его больше. Зато высится непоколебимо одно: ПОЭТ. Сюда кисейные барышни не ползут: боятся инстинктивно, чувствуют необходимую дистанцию. И слава Тебе!
И как легко те же дамы (да и мужиков немало) объявляют себя «прозаиками». «Я хочу перейти на прозу…» - многозначительная пауза. «Я чувствую, что проза мне дастся лучше» – надежда и сладость переполняют высокого вздымающуюся грудь. «Я становлюсь прозаиком!» – и тишина в трубке: не лишка ли хватила, и ожидание одобрения… А что быть прозаиком – это безумно много ежедневно, ежечасно мучиться опытами письма, судьбами людей и страны, безумно много читать и изнуряюще думать, переживать… И хоть кол на голове таким чеши.
Вспоминаю, как одна знакомая  называет себя только "поэтка". Это не только смирение, а и смущение перед "дискредитацией"...
А Поэт она хороший.

***

У Лермонтова в «Родине»:
«…с отрадой, многим незнакомой…» - и дальше о «полном гумне», «празднике вечером росистым, «резных ставнях»…
Нигде пока не встречал в воспоминаниях современников поэта о его ПУБЛИЧНЫХ патриотических излияниях. Пушкин вон как выговорился Чаадаеву: не хотел бы иметь никакой другой истории, наша – мол, лучшая… В дружеском общении Л. стыдлив и застенчив в «патриотических» высказываниях. Это – область очень интимного. И – Поэзии. Чувство любви к России народной ощущается им столь неведомым для «многих», столь новым, что, возможно, он видит бессмысленность в попытке делиться «странной любовью» к России с кем бы то ни было. Другое дело – поэзия.
И «отрада»… Совсем не то, что радость которая представляется всякой. В том числе и злой, недоброй. А вот отрада – чувство негромкое, но очень глубокое, обязательно просветленное душой, сердцем, доброе… Отрада – скорее благодатное чувство. И сокровенное, теплым волнами переливающееся в душе. Оно не выплескивается наружу, не кричит никогда. Но оно твердо, при всей его застенчивости.
Вдруг – глубинная связь Лермонтова с «родной печалью»… Кому об этом расскажешь?.. «Молчи, скрывайся и таи…».

***

Из Розанова («Смертное»):
«Ты тронь кожу его», - искушал сатана Господа об Иове…
Эта «кожа» есть у всякого, у всех, но только не одинаковая. У писателей, таких великодушных  и готовых «умереть за человека» (человечество), вы попробуйте задеть их авторство, сказав: «Плохо пишете, господа, и скучно вас читать», и они с вас кожу сдерут»

«Кожу сдерут» - это вообще о нас, русских. Одна из самых отвратительных наших черт, чрезвычайно видная в деревне, поселке, провинциальном городке. Гладить только по голове о по шерстке. Самые интеллигентные внешне люди превращаются в фурий злых. Не терпим замечаний, «рухнем» волей при малейшей критике, топочем ногами от намёка на «ты нехороший», расстраиваемся люто, ссоримся, держим обиду и не держим удар.
В спорах – злы односторонностью, «несгибаемостью», «твердостью позиции». Летом сидели с мужиками в Забугорье, говорили, конечно, в том числе и об Украине. Не надо никому и объяснять, что приговор был один: мы – правы, они – нет. Ошарашивает меня отсутствие даже толики сомнения. Уж я попотел тогда, чтобы хоть немного задумались, остановились от «пальбы» в одну сторону. Не говорили политплакатами 1 канала ТВ…
Цепка в нас привычка и верить каждому газетному или журнальному слову, ТЕМ журналистам, ТЕМ телеведущим, ТЕМ аналитикам. ТАМ они лучше думают, Там они лучше рассудят. А ТАМ – Леонтьевы с экрана вещают. (Батя надо мной смеялся, когда я уходил от экрана  с «Однако» Леонтьева со словами: Опять фашист этот…» До того ведь он куплен и тенденциозен, до того страшно предсказуем во всех «злоточениях». До того нетерпим и «лжедержавен».)
Так что я, наверное, сам стал «злым поляком» Ионычем. Молчу и дуюсь… Нет, конечно: много и очень много вожусь с людьми. И они – со мною…

***

Их «Уединенного» Розанова:
«Шумит ветер в полночь и несет листы… Так и жизнь в быстротечном времени срывает с души нашей восклицания, вздохи, полу-мысли, полу-чувства… Которые, будучи звуковыми обрывками, имеют ту значительность, что «сошли» прямо с души, без переработки, без цели, без преднамеренья, - без всего постороннего… Просто, - «душа живёт»… т.е. – «жила», «дохнула»… С давнего времени мне эти «нечаянные восклицания» почему-то нравились. Собственно, они текут в нас непрерывно, но их не успеваешь (нет бумаги под рукой) заносить, - и они умирают. Потом ни за что не припомнишь».

Тонкое, изящное оправдание и наших, и моих записок. Опора им. Все мы почти нуждаемся в такой опоре. Вот сегодня выставил дневник очередной со спорным о политике, а В. К. и сказал, что я «укрепил» его во мнении быть вне политики. Я! Смешно. И не смешно. Потому, что сам блуждаю и ищу «костыли», чтобы ходить и жить.