Вечный путь

       
               
                Памяти Алексея Матвеевича Федотова –
                истинного русского художника, –
                с благоговением посвящаю


Средь отрогов Сихотэ-Алиня,
Много лет с той поры утекло,
В плодородной Амурской долине
Разместилось казачье село.
Здесь охотились, землю пахали,
Высевали пшеницу и рожь.
И такие дома воздвигали! –
До сих пор в наших селах найдешь
Потемневшие срубы из бревен,
Им как будто и времени нет,
Крыш карнизы седые, как брови,
И живой не скудеющий свет
Теплых окон, высоких и светлых,
Голубых, как глаза стариков,
Что живут на земле незаметно,
Сохраняя преданья веков.
В тех домах не увидите скуки,
И несвойственна им суета,
Многочисленны дети и внуки,
Жизнь устойчива здесь и проста,
И уклад ее ровен и скромен,
Каждый занят работою в ней.
Вот в таком-то ухоженном доме
Жил кузнец, его звали Андрей.
В крепкой кузнице за огородом
Он уголья в горне раздувал
И весь день для честного народа
Из металла поделки ковал.
Мех вздымался, и пламя гудело,
Заготовки звенели, искрясь.
И была у него между делом
К рисованию тайная страсть.
В тихий день, от работы свободный,
Уходил он на берег реки,
И ложились на холст отбеленный
Ярких красок живые мазки.
Получались такие картины!
“Волшебство!”  – удивлялся народ.
Темно-синие сопок вершины,
Плес речной, голубой небосвод.
Лес прибрежный в закатном сиянье
В легких сумерках словно парил...
Не хранил он холсты свои в тайне –
Он картины сельчанам дарил.
Знал он киноварь, охру и кобальт –
Дед в секреты его посвятил, –
И, случалось, за глиной особой
По распадку в тайгу уходил.

Вот однажды порою весенней,
Чтобы красок пополнить запас,
Он подался в тайгу из селенья.
Был погожий предутренний час.
Шел он долго тенистой тропою –
Этот путь ему с детства знаком:
Вот звериный наброд к водопою,
Кедр могучий на склоне крутом.

За ручьем, разбегаясь по склонам,
Свежей зеленью выпорхнул лес,
На вершине хребта отдаленной
Поднимаясь до самых небес.
Так шагал он, не чуя сомненья,
А потом огляделся. И вдруг
Был охвачен внезапным волненьем –
Незнакомое место вокруг.
Недалеко, в прозрачном тумане,
Над глубоким таежным ручьем,
В окруженье берез на поляне
Он увидел загадочный дом.
Крыша в ясных лучах золотилась,
На венцах проступала смола.
И калитка свободно открылась,
До порога дорожка вела.
На крыльцо по тесовым ступеням
Он взошел и, томясь у двери,
Вдруг почувствовал шорох движенья,
И шаги раздались изнутри.
Он притронулся к ручке, уверясь,
Что не сон ему снится чудной...
Вышла девушка, встала у двери.
Он не видывал прежде такой.
И с тревогой, досель небывалой,
Он безмолвно застыл перед ней.
А она ему просто сказала,
Словно с ним где-то прежде бывала:
“Здравствуй, свет мой, художник Андрей!”
Словно выйдя из оцепененья,
Он навстречу ей руки простер,
Но в ответ не почуял движенья
И потупил стеснительно взор.

И воскликнул: “Откуда ты знаешь
Обо мне, знаешь имя мое?!”
“Что ж, отвечу, коль ты вопрошаешь:
Я – земное призванье твое.
Я – душа бесконечной природы,
Осеняющая бытие,
Я – надежда и вера народа,
Я – любовь и бессмертье твое” .
“Что же делать я должен отныне,
Чтоб любовь твою завоевать?”
“Ты вернешься и будешь в долине
Целый год мой портрет рисовать.
Буду я твои чувства тревожить.
Через год ты портрет принесешь,
На себя если буду похожа, –
То, что ищешь всю жизнь, обретешь...”

Запершись, целый год он работал,
Все забыл семьянин и отец.
В день заветный по жарким подсчетам
Был закончен портрет, наконец.
И, надеждой себя успокоив,
Понял он, – наступила пора, –
На рассвете таежной тропою
Торопливо ушел со двора.
И, тревогой охваченный смутной,
Раскатал он свое полотно,
Убеждением полный как будто,
Что пред ней не померкнет оно.
Только видит он, краски потускли,
Побледнели до срока мазки,
Лишь зрачки золотились, как угли,
Да запястье прекрасной руки
Каждой линией нежно светилось,
И накидка, до самой земли
Ниспадая, прозрачно струилась,
С небесами сливаясь вдали.
И подумал он втайне: “Быть может...”
Но послышался вздох из груди:
“Хорошо... только я не похожа,
Потому – через год приходи...”

Целый год он писал в исступленье.
И прекрасен был новый портрет.
Но почуял он горечь сомненья,
Словно облако солнечный свет,
Набежав, пеленою укрыло
И холодную легкую тень
На леса и поля уронило,
Опечалив сияющий день.
Но, в мечтах ободрясь понемногу,
Понял он, – наступила пора,
И знакомой, заветной дорогой
На рассвете ушел со двора...
Вот и дом тот знакомый, и что же? –
Все как будто еще впереди:
“Хорошо, но ведь я не похожа,
Потому, – через год приходи...”



Двадцать лет с той поры пролетело.
Вот шагает он, сед и сутул,
Напрягаясь натруженным телом,
Дух в котором еще не уснул.
Дверь легко и свободно открылась,
И навстречу явилась она:
Даже в черточке не изменилась,
Недоступна, светла и юна.
И, как будто судьбу подытожив,
Прошептала: “Ты – мастер, Андрей,
Только видишь, что я не похожа.
Возвращайся домой поскорей” .
Приговором сраженный суровым,
Повернулся он, чтобы уйти,
И увидел вдруг сына родного
На своем безутешном пути.
И, собравши последние силы,
Крикнул сыну: “За мной не ходи!”
Но дыхание перехватило,
Крик не вышел из мертвой груди.
А она поджидала у входа,
Бесконечна, ясна и чиста,
Вечно юная песня природы,
Неразгаданная красота...


Говорят, что в далеком селенье,
На прибрежном обрыве крутом,
Посреди современных строений
Сохранился бревенчатый дом.
Там, всегда озаренные светом, –
Стены горницы взглядом окинь, –
Девятнадцать прекрасных портретов, –
Девятнадцать прекрасных богинь.
Ходит слух по селеньям окрестным:
Кто в том доме хоть раз побывал,
Никогда не забудет об этом –
Девятнадцать прекрасных портретов...
А двадцатый никто не видал...