Нелады с математикой

               


             В десятом классе  учились уже не ученики,  а здоровенные дядьки и тетки.   
Мы слонялись из кабинета  в  кабинет,   скучали,   часто   бегали  в  буфет  и  посыпали  голову  пеплом    от  несоответствия  наших  потребностей  нашим  возможностям.  Классным   руководителем  у  нас  был     милейший  Николай  Михайлович -  физик.
Тогда  это  никого  не  удивляло.  ПозднЕе  преподавание  в  школе  сделалось
исключительно  женской  прерогативой.  Он  никогда  на  нас  не  кричал,  что  было
так  же  большой  редкостью,  однако  умел  разговаривать  с  нами  так,  что  иногда
в  нас  просыпалось  что-то   отдаленно  напоминающее  угрызения  совести.
    Помню,  его  затылок   напоминал  подсолнух,  так  как  он  зачесывал  свои  редеющие
волосы  вперед,  по  кругу,  видимо  не   подозревая,  что  тыл  оставляет  незащищенным.
Думаю,  хлопот  с  нами  у  него  было  немало.  Мы  были  упрямы,  дерзки  и  глупо
самонадеянны.  Учиться  же  нам  совершенно  не  хотелось.  Я  буду  говорить  о  себе.
Гуманитарные  предметы  усилий с моей  стороны  почти  не  требовали.  Память у
меня  была  феноменальная.  Но  химия,  например,  вызывала  недоумение,
биология – скуку,   физика  -  скрытую  агрессию,  а  математика – смутное  беспокойство.
Надо  ли  говорить, что  я  была  далеко  не  самой  примерной  ученицей.  К тому же,
умники,  или,  как  теперь  говорят,  ботаники  авторитетом  в  нашей  среде  почему-то 
не  пользовались.  Мы  смотрели  на  них  с  некоторым  высокомерным  пофигизмом.
И  что  еще  удивительнее,  они  как  бы  признавали  за  нами  это  право  и  даже
будто  чувствовали  себя  виноватыми.   Что  касается  меня, то,  заручившись 
торжественным  обещанием    о  том, что  мне  никогда  не  придет  в  голову поступать
в  технический  вуз,  педагоги исправно  ставили мне  вожделенные  тройки.
На случай  экстремальных  ситуаций, когда  нужно  было сдать  контрольную  по  математике, у  меня  имелась  предварительная  договоренность с нашим   «профессором»
Валеркой  Погореловым, т.е.  производился  обмен  культурными  ценностями,  а  именно:
мое    грамотное, идейно  выдержанное, с развернутыми  цитатами   сочинение  по  литературе   обменивалось  на  полноценную  и  качественную, блестяще  выполненную   контрольную  работу  по  математике,  ибо  в  сложных  перипетиях  критического, а особенно, социалистического  реализма  Валера  был  так  же  беспомощен,  как  я  в
тригонометрических  функциях.
      В целом, я  была довольна своей  жизнью, несмотря  даже  на  очередную   безответную  любовь, типа:  Маша  любит  Пашу, Паша  любит  Дашу, Даша  любит
Сашу, а Саша  любит  Глашу и так до бесконечности.
       Каждое  утро  я  выбегала  из  дома   в  кромешной  тьме, только  восток  надвигался  на  меня  широкой  розовой  полосой. Темнота медленно  отступала  и  воздух  вокруг  становился  такого  странного  цвета, как  рыбье  брюшко. А  я  все  бежала  и  бежала  мимо  каких-то  деревянных  домиков,   похожих  на  терем  Ярославны  на  рисунке  в
отрывном  календаре.   Где-то  слышался  отдаленный  грохот  утреннего  поезда.
Мне  казалось, что  скоро, вот-вот  случится    что-то хорошее и впереди  ждет много хорошего,  ведь   розовый  восток -  это явление само  по себе  уникальное и гипнотическое.
      Однако,  вернемся  к  математике.  Собственно  о  ней  я  и  пытаюсь  вести  речь.
Уроки  у  нас  начинались  всегда  одинаково.  Маленькая  и  щуплая,  похожая  на  подростка  математичка,  Нина  Александровна  входила  в  класс  самым  сенсационным  образом.  Времени  ей  всегда  катастрофически  не  хватало. Опустив  глаза  долу и  семеня  маленькими  ножками, которые  уже  тогда  не  сгибались  в  коленях,  она
скороговоркой    выпаливала  примерно  следующее:   «Здравствуйтесадитеськтоотсутствуетвклассе?»  Затем,  без  перехода  торопливо-застенчиво  оглашала  свой  «черный  список:
                Вернер – два
                Грибова – два
                Кошелев – два
                Гавриленко – два
                Песоцкая– два
                Волдырев-  два
                Гудков – два
Последней  в  списке  значилась  моя  фамилия.
«За  что-о-о-о  -   нашему  возмущению  не  было  предела.
-   Тогда , к доске  -  следовал  ответ -  Быстро!»
-   Не-е-е-ет!  -   хором  скандировали  мы, отъявленные  двоечники  и  бездельники.
Мне  это  казалось  справедливым.  Собственное  спокойствие     гораздо  дороже    каких-то там  синусов  и тангенсов.  Остальные, вероятно, разделяли  мою  точку  зрения.   Не  теряя  времени,  Нина  Александровна    обращалась  к  классу:   «Тогда
продолжим.  Тема урока……………………."И за одну  секунду обе  классные  доски 
оказывались  исписанными  быстрым,  мелким, знакомым, нервным  почерком.
              В  этом  было  что-то  эпическое.
Приличные  «дети», как  то  Погорелов  Валерий,  Федорова  Лилия и некоторые  другие
вникали в суть, деловито что-то  соображали и с просветленными  лицами  давали  точные  и правильные  ответы.  Нина  Александровна    расцветала  на  глазах.
Я  же  и не  пыталась  понять  то, что когда-то  было  упущено . Между мной и синусами 
вырос   «железный  занавес»,   не  хватало  только    «охоты  на  ведьм»
      Мой  сосед  по  парте,  Коля  Кошелев,  был чрезвычайно  беспокойным  соседом.
Он  беспрерывно  крутился, вертелся, слишком  близко и бесцеремонно  наклонялся  ко  мне  и  шептал прямо  в  ухо:  «  За  нами  следят!  Оставь  чемодан!» Я обычно  рассеянно  кивала, чтобы отвязаться. Но  он  не  унимался:  «  Вторая  смена!  Вторая  смена!»
При этом он   страшно  гримасничал и кривлялся,  уверенный в том, что делает это, как
знаменитый  комиссар  Жюв. Было очевидно, что вышедший  недавно  французский  фильм  «Фантомас»,  произвел  на  него  неизгладимое  впечатление. Он  знал его наизусть.  Оттолкнув  его, я  отворачивалась  к  окну  и  погружалась в свой   собственный  мир.  Там бродили мелодии Битлз, Мишеля  Леграна, пахло польскими духами  «Быть
может», мелькали новые высоченные  сапоги   нашей  местной  Цирцеи,  Галки  Грибовой,
которые  предполагалось  не лишним присоединить к моей  умопомрачительной,
кукольно-короткой  юбке, как у   английской  манекенщицы  Твигги.  И еще  много-много
разных  пустяков  блуждало в моей  бестолковой  стриженой  головке.  «Сейчас  бы  я  с удовольствием  высек  себя  за это» - говорит  чеховский  герой  в одном  из  его  рассказов.  Признаться, и я  немного  жалею, что  так  и  не  полюбила  математику.
Ведь  не  секрет, что у филологов с   трудоустройством – сплошное  унылое  однообразие.
Вдобавок, к моему изумлению,  с  возрастом  у  меня  иногда стали  проявляться…  нет,
не способности,  а некоторые  намеки… Так, уже    несколько  раз   мне  удалось  в  уме  сложить длинную  колонку  цифр   в  пугающе  короткие  сроки.
         Выходит, кое-какие  способности  у  меня  все  же  были?  Дремали?  Потерпели
поражение  в  неравном  бою  с  гормонами?  Или  я, наконец, достигла  возраста, в котором    понимают  точные  науки?
        Но  я  снова  отвлеклась.  Конечно,  вполне  безоблачным  мое  существование  назвать  было  нельзя.  Его  просто  нет  в  природе.  Коротко  говоря,   наличие  еще
одной  школы  по  соседству,   в двух  шагах  от  нашей,  сильно  осложняло  мне  жизнь.
Тогда  школы  росли, как  грибы  после  дождя,  при  том, что  классы  были  переполнены.
Вот в этой  самой  соседней  школе, в двух  шагах ,  работала  завучем  и ,  о  ужас!  Была
 секретарем парторганизации  обеих   школ,  как  будто   недостаточно было  должности  завуча -  моя  мать.  Легко  представить, что все  мои  начинания,  включая  самые  невинные, всегда  терпели крах.  Обычно,  удрав с уроков,  я  еще не успевала дойти  до  дома, как  в  соседнюю школу  поступал  сигнал  о  моем  недостойном  поведении.
Мать  была  слишком  строга  ко  мне.   Мы  были   очень  разными. Я же  не  могла ей
вразумительно  объяснить, что не всегда  бываю  в  состоянии   выносить лимонно-
уксусную  физиономию  и  вечно  недовольный  вид  англичанки Эммы   Григорьевны,
или  выслушивать пустые  и  лицемерные  сентенции на уроках  обществоведения.
Сама  эта  наука  представлялась мне  трескучей  и  надуманной.  В  таких  случаях  мать
была    особенно  непримиримой, а однажды  строго  заметила мне, что  она   является
человеком  сталинской  закалки.  И хотя  Сталин  умер   двадцать  лет  назад,  она  не  позволит мне  выражаться  и  вести  себя  подобным  образом… 
            Давно  нет  на  свете  моей  матери.  Она  погибла  в  автокатастрофе.
Почти  сразу, после  школы    уехал   в Германию  на ПМЖ   Саша  Вернер, похожий  на  американского  ковбоя.  Спились  и  окончательно  опустились  Юрка  Волдырев  и  Витька  Гавриленко,  мальчики  из  хороших  и  благополучных  семей.
Недавно  умер  Валера  Гудков.   Дружат  по-прежнему  и  обзавелись   кучей  внуков
толстухи   Лиля  Федорова, Галя Грибова  и   Наташа  Песоцкая. От  былой  Цирцеи  не  осталось  и  следа.  Где-то  в  гуще  людей  и  событий  затерялись  великий  математик,
Валерка  Погорелов  и  неисправимый  болтун  и  острослов, Коля  Кошелев.
Кое-кто  живет  за  границей.  А  некоторые  просто  умерли.
Просто, взяли  и  умерли…
И  только  математичка, Нина  Александровна,  совсем  прозрачная  от  старости,
опустив  глаза,   застенчиво  семенит   по  дорожке.
           Туда  и  обратно.  Туда  и  обратно.
Наверно, ей опять  не  хватает  времени.