Орфелиада. Венок сонетов

15.
Не  по сезону, возрасту, уму
кутила тьма, союзница осады –
стирала силуэты и фасады
для уходящих в ночь по одному.

Швырял февраль в дорожную суму
надежду – бриллиантом в три карата…
Асфальта серый бинт и снега вата
кому не помогали?  Никому.

Я выжила, но зов подобен вою,
когда шагов не слышно за спиною,
когда объятий миг неповторим.

Меня не занести в твои потери
за этот миг в безвременье, в безверье,
хранимый только именем твоим.

1
Не по сезону, возрасту, уму,
не по судьбе, избравшей зазеркалье,
ломиться в мир, куда отнюдь не звали,
желанием притронуться к нему -

где не считают «взяли» и «отдали»,
где правят Переправой на дому,
где сквозь теней густую бахрому
льет лунный свет из заоконной дали…

Жаль, невозможно все иметь ввиду
из города, где триста дней в году
циклоны громоздят свои надсады,

из духоты подпольных казино,
из тех кошмаров, где не так давно
кутила тьма,  союзница осады.

2
Кутила тьма, союзница осады –
награбленное двигала ва-банк.
Сдавался ей в  ответ на блеф дурак,
А кто умней – от смеха чуть не падал.

В такой игре лицо держать не надо,
цена ему – начищенный пятак.
Тут что ни делай – сделаешь не так,
какая б ни маячила награда.

Весь пыл на кон поставив из-под век,
я выиграла собственный побег,
в придачу – репутацию кассандры.

Летел Фортуне шепот, «гранд мерси»,
и скорость полуночного такси
стирала силуэты и фасады.

3.
Стирала силуэты и фасады,
выстуживала память высота,
и отсекала землю тень креста
под Боингом – источником досады.

Простила ль твердь, чье имя суета,
чей след на горле не губной помадой,
но точно мне на ней теперь не рады -
не узнана, не узница, не та…

И мне резона мало в лишнем грузе:
ее дары – покой и свет иллюзий,
когда б и захотела,  не приму.

Исполненная горечи кофейной,
меж нами ныне сага об Орфее
для уходящих в ночь по одному.

4
Для уходящих в ночь по одному
найди, печаль, хотя б одну причину
не оглянуться. Ножик перочинный
у месяца, пасущего тюрьму.

Кому водить, откуда и к чему?
Слезами не изменишь вкуса чили.
Бродячий черный юмор  приручили
и узнают собратьев - по клейму.

Равны – и лик что свят и лик, что страшен,
о, симбиоз души и грозных стражей:
кого из них в потемках обниму?

Припомнит кто,  пустив чужую в  сани,
как пригоршни отвергнутых признаний
швырял февраль в дорожную суму?

5
Швырял февраль в дорожную суму
терпение - паек духовной пищи,
но сыпалось из порванного днища,
и шла молва по следу моему.

И до сих пор она свиданья ищет,
невидимая в свите белых мух.
Я преданности этой не пойму:
добро бы коронованной, но нищей?!

За то ль, что обнажен зевакам  стих,
за то ль, что в поражениях своих
"Dum spiro" повторяю многократно,

за то ль, что даже в рабстве ремесла,
в ломбард судьбы еще не отнесла
надежду - бриллиантом в три карата.

6.
Надежду – бриллиантом в три карата –
бесценным лотом на аукцион…
«Надежда – раз…» «Кто выставил?»   «Харон»
«Надежда – два…» «Позор – с его зарплатой!

С клиентов каждый день – гребет лопатой,
аки  веслом на торжество ворон…»
Пусть, если это сон, то вещий сон!
Да мне ли занимать молчанья злата?

«Надежда – три!» На чай оставлю грусть.
…Я обещала Лете, что вернусь
к той, для которой я всегда крылата,

к той, чья одна точеная строка
излечит что угодно. А пока –
асфальта серый бинт и снега вата.

7.
Асфальта серый бинт и снега вата.
Неделя, как растаял гипса лед,
а год - опять в полет, и нагло врет,
мол, в переломе карма виновата.

Поди, найди в бреду подобном брод –
задача не для недоучки-барда,
чья лира от рождения горбата,
но о любви к упавшему поет.

Сезонные, собачьи, просто свадьбы -
гулящие, рычащие послать бы
(здесь рифма подойдет – «на Колыму»),

но и оттуда выведет кривая…
Ветра весны, на час в метель врываясь,
кому не помогали? Никому.

8
Кому не помогали? Никому.
Тогда зачем я затеваю снова,
себя самой же призрак безголовый,
распространять сонетную чуму?

Неужто впрямь – настолько нездорова,
кормлю тоску, дебелую куму;
неужто изо всех возможных мук
нет хуже недосказанного слова?

Ответ врача вмещает опыт лет:
каков недуг – таков иммунитет.
Всему – цена… Кто может паранойю

любви прогнать, тот полнит список стерв.
…Обидами на жизнь переболев,
я – выжила. Но зов подобен вою.

9.
Я выжила. Но зов подобен вою.
В нем прошлых воплощений имена:
чуть слышно, эхом, будто бы со дна
колодца, освещенного луною

в пустыне... или будто слой за слоем
слезает кожа, что обожжена…
Былому не подруга, не жена,
и жутко думать - завтрашнему кто я.

А голос твой – взрывает эту тишь…
Я не прошу: «ответь», хотя б услышь
одну волну эфирного прибоя,

когда обет последний позабыт,
когда в душе безмолвие – навзрыд,
когда шагов не слышно за спиною.

10.
Когда шагов не слышно, за спиною
чечетку ночь танцует  на костях
гордыни, и утоплен белый стяг
в грязи раскрытой книжкой записною -

и слову, побывавшему в гостях
у губ, нет больше места для постоя:
вот лишь тогда - оно чего-то стоит,
и  лишь тогда - его изъян простят

за то уже, что ни о чем не просит…
Прими сейчас, оно погибнет после,
где так лукав интерпретаций грим.

…Оно и в общем хоре – одиноко,
но что ему  твоя бомбардировка,
когда объятий миг неповторим?

11.
Когда объятий миг неповторим,
он больше, чем признанием пронизан.
Вот так в бессмертье выдается виза,
и тут же забирается другим

мгновением. В нем выдоха реприза,
плацкарт разнообразием пестрит….
Аттракцион «атлантовый экстрим» -
держать над ним вокзальные кулисы.

Не «на слабо» в кариатиды вдруг:
среди всего галдящего вокруг
душа под стать  слепоглухой тетере.

Пока не поплыла вагона клеть,
черчу начало фразы на стекле:
«Меня не занести в твои потери».

12.
Меня не занести в твои потери,
приобретеньем ценным не назвать:
хоть невесома, но без ручки кладь
бог-знает-с-чем – не то, что долго терпят.

В кино реинкарнаций много серий -
кто там следит за путаницей дат?
И это  «счастье»  позабыли дать
редактору лирических  истерик,

но спохватились: «тормоз» жмет на газ….
Какой там, на фиг, правильный рус.яз?
Успеть бы рассмешить, по крайней мере!

…А если  нет – в ответ на яд и ртуть -
на время невидимкой поднырнуть
За этот миг -  в безвременье, в безверье.

13.
За этот миг - в безвременье, в безверье
в тени укрыться тенью не спешу:
там самый чистый звук – невнятный шум,
отрезанный хлопком скрипучей двери.

Там каждому сомненью - по грошу,
огню – страницы, и ошейник – зверю,
там день-стервятник чинно чистит перья,
там в зеркале…  сойдет под анашу.

Там урны с прахом или просто урны,
отпет герой (пока – литературный,
немилостью ничьей неопалим)…

Там в ноутбуке - страсти от Пандоры,
да файл черновика со всяким вздором,
хранимый только именем твоим.

14.
Хранимый только именем твоим,
поэт сентементальнейше моншерит
одной сплошной светящейся мишенью,
подставленный под свой потертый нимб.

Влюблен в Стрельца, иным Стрелком любим
за вызов мастерству - серьгу на шее...
Черт ногу сломит в этих отношеньях,
а заодно и ангел вместе с ним.

Им не впервой – от мая и до мая
Они со мной не так еще хромали,
но в этот раз плетут  следов  кайму

под перезвон, дерущий перепонки.
Судьбе ль жалеть зеркальные осколки?
…Не по сезону, возрасту, уму.