Дорога к Богу

              В  этот  вечер  бабуля   приболела.   Она  ворчала   и   «скрипела»,   как  не  смазанная  дверь,  но,   управившись  по  хозяйству,  так  и  не  присела  отдохнуть,   тут  же  принявшись  доставать  дрова  из за   печки,   чтобы   растопить   «групку»,  так  называлась  у  нас  печь  -  голландка.  На   улице   третьи  сутки   моросил   мелкий,   холодный  дождь.
             С   бабулей   мы   частенько  оставались  одни.   Дед  уходил  на  охоту   или  выезжал  в  село  за  провизией.    И   вот  тогда,  вечерами,   возле  горящей     керосиновой   лампы,    и   жарко   натопленной   печки,   открывался  для  меня   удивительный  и  огромный  мир   бабушкиных   сказаний,   коих   знавала  она  великое  множество.  Но,  самым  моим  любимым  был  сказ  о  великой  стране  «Беловодье»,   и   опять,  в  сотый   раз,   я  просила  её   рассказать,   и   она   рассказывала.   А   я!   Я   слушала,  не  отводя   глаз  от   трещин  в  плите,  через   которые   просвечивал   пылающий  в  печи  огонь…  бабка   говорила,   что  в   стране  той   рыба  сама  в  руки  идет,  «…зверь  то  птису  не  трогат,   а  человек  то  зверя,  завсегда   жалеет...   Да  и  зверь  то,  сыт  завсегда  быват…на  человека   не  кидатси,  ( не  нападает,  значит),   ручной,   он,  зверь  то,  на  Беловодди…  потому  и  сыт   завсегда…И   живут   там  и   зверь   и   птиса  и   человек,   в   мире  и  великом   согласии,   и  нетука   у   их   страхов   перед   друг   дружкою  то,  ибо,  все,  что  душа   велит  и  на  пропитание,  так  жа,   Земля   матушка,   да  сам  Господь  Бог    там   дають   всем   страждущим…».   И  вот,   уже   виделись  мне   серебряные   озера  и  заливные,  малахитовые   луга,  и   вся,   мирно   гуляющая  компания    людей   в   обнимку   с  медведями,   ланями,  ястребами  и  прочей   лесной   живностью…   Виделись   сказочные,       цветочные   и  ягодные   поляны,  и…   большущая   рыба   в   озере,   которая    выпрыгивает,   прямо   мне   в   руки…
   А   бабуля,  сидя   за  прялкой,   мерно   продолжала  свой   рассказ…
«Ну,   дык   вот,   значит…  люди   там   усе  в  ратных  трудах   заняты,  и  заботы    ихние    не  в  тягость  вовсе,   а  в  радость…ибо   добрые   оне  там,   богомольные.   Слыхала   я,  коль   заплутат   кто,  да  к  им  туды   попадёть,   дык   оне   ведуть   того  спутника  то,   моють,   кормють,    да  почивать   ложуть…   а    уж,   апосля,   сам   спутник  то   и  говорить   им,   как   в   сарствие   то  их   попал,   сам   али  ненароком   судьбина   закинула…   И   великое  множество    заблудших   душ   спасти   им   удалося…   и   рассказывають   охотники   да   егеря   про   то,   токмо   кажон   по  своему…   Ибо   сказал   Господь   сам    «Возлюби   врази   своего,   яко   самого  себя,   да   и     воспрянет   мир   и   благоденствие!»,   ить  оно  как   ни   как,  а  сам  Господь    Бог     почиват  на  Беловодди  та,   кады   устанить  то  от  трудов  своих   ратных…  эвон    она   землица  то   у  нас   кака…   свята   землица    то…  А   забот  то  у   его,   у-у-у…   великое   множество   забот.  Эвон,   сколь  нас,   грешных  то   молютси,  да   все  помочи  просют,   способить,   знатьса,  -   бабка   сочувственно   вздыхает.   -  А    Он,   один.   А   кажну   простьбу  то   сполнить   надобно,   кажному   горю    помочь,   кажно   серсанько   утешить.   Эвот   оно   как,   дошешька…»   -   И,  в   сотый   раз,   рассказывая   мне   сказ   по   новому,   бабуля   расцветала,   хорошела   и   в   глазах   её   загорался     счастливый,   добрый   и   озорной   огонечек…

            На   завтра    у  нас   намечалась   баня.   Это   было   одним  из   важнейших  и  строго  принципиальных   вопросов   семьи.    Дед   возвращался   из   села,  и   бабка,   не   смотря  на  то,  что  очень   плохо  себя  чувствовала,   затопив   печь,    принялась   за    квашню,   дабы   с  утра  пораньше,   напечь  к  его  приезду   хлеба,  пирогов  и  шанег,  так,  как    весь   последующий    день   обещал   быть   хлопотным   и   счастливым.   Деда  мы  ждали  с  особым   благоговением…  Днем  я  помогла   ей   прибраться.  Вымыла  посуду,    полила   цветы   и  прибрала  свои  нехитрые   игрушки   и   теперь,   сидела   в   углу   полатей,   и    наблюдала   за  её   легкими  проворными   движениями.   « Прокуковали»    ходики   на  стене.  Смеркалось.   Бабуля   достала   из   загнётки   восковой   огарышек   свечи,   зажгла   его,   поставила   под   иконостас   и   встала   на  колени,   лицом   к  иконам,   что   стояли   у   нас   в   левом   углу,  на   красивой,    резной   полочке,   вверху.  А   я  потихонечку   прокравшись   в   светлицу,  достала   из  за   ящика   своих   тряпичных   кукол,  Маньку    и  Нюрку,  и  начала   снаряжать  их  на   Беловодье.

                2.


      Верила  я  и  верила  бабуля  моя,   что  вхож   на   Беловодье   каждый,   кто,  действительно,   хочет  туда  попасть.  И   всякого  путника  встретит  и  обогреет  оно,   и   святого   и  грешного…   Просто,   нужно,   найти  туда   путь…Возможно,    верили   мы   в  это   Алтайское   чудо   по   разному,   но   вера   наша   была   беспредельно   святой   и   чистой…
И  так!   Найдя  своих   кукол,  я  начала  снаряжать  их   на   Беловодье.   Одевала   я  их   основательно,   не  смотря  на  то,  что  на   дворе  стоял   август,   истинно   веря   в  то,   что   завтра,   пока  бабуля  будет   спать,  мы   потихонечку   улизнём  из   дома   и   отправимся   искать  эту   чудесную,   взаправдашную   страну.   Даже   любимые      леденцы  «Момпансье»,    привозимые   дедом    из   далекого   сельмага,    не  прельщали   меня  более,    чем  Беловодье.   Третьего  дня,   я   уже     собрала   и  спрятала  под   крыльцо   торбочку,  положив  туда  горбушку   хлеба,   свои  любимые   гренки,   два  огромных   куска   колотого   рафинада  и   две   длинные  полоски  вяленого  мяса,   что  лихо  стащила   с   чердака    нашей   избы.   Аккуратно   уложив   теплую   одежду  для   кукол,  я  принялась  отыскивать   свои   старенькие   подшитые   пимы,   так  как   путь  мне  предстоял  не  близкий  и  нужно   было  перебраться  через   большущие  и  холодные   пики  Белков,  а   там,  как  говорил  дед,   есть   какие  то   страшно   холодные,   ледники…  а   вот   замерзнуть  или  простыть  в  этих  самых   ледниках,  не  дойдя  до  Беловодья,   мне   категорически   не  хотелось…Нужно   было,   во  что  бы  то  ни  стало  добраться  таки,  до   этого  самого  Рая.   Да  и   вообще,   почему    мне  то   туда  нельзя?   Там   сад   с   огромными   райскими   диковинными  деревьями,   на   которых   растут   свежеиспеченные,   ароматные   пироги   и   капустные   шаньги,  вяленая  рыба   и   настоящий,   радужный   мармелад.   А   посредине,   стоит   самое   волшебное,   самое   сказочное   дерево,   которое   так  и   называется   -   КАКАВА,  и   дерево   это,  сплошь   усыпано   шоколадками   и   вкуснющими   ,   как  в   Новый   год,   конфетами…  Но,   самое    главное,  я  очень   хотела  увидеть  там  Бога,   который   представлялся  мне  босоногим,  седобородым   старичком   в   белой,   до   пола,   косоворотке,   с   огромным   золоченным   крестом   на   груди,   как   у   нашего   сельского   дьячка   Миколы.  Увидеть  и  попросить   его,  чтобы  он  не  заставлял  каждые  утро  и  вечер  вставать  бабулю  на  колени  и  долго  молиться  на  его  портреты,  что  стоят  в  углу  нашей  избы,   ведь  ноги  то  у  нее  больные.  Иногда  она  плакала,   когда  молилась, и  тогда  мне  становилось её  очень  жаль.  Но,  помочь  то  я  ей  никак  не  могла…
     «Это  всё  Бог  виноват,  -  думала  я,  -  это  она  из  за  Бога  плачет…»
Вот  об  этом  я  и  хотела  поговорить  с  самим  Господом.   Вернее,   я  очень  хотела  высказать  ему  своё  недоверие  и  досаду.  Ну  разьве  можно  так  издеваться  над  человеком,  который  любит  тебя  от  всего  сердца?  «  Что  это
 за  Бог  такой?   -   думала  я,     -  Живет  там  себе  на  Беловодди  та,  припеваючи,  а  бабуля,  вон,   измаялась  с  ногами  то   тутока   вся…».   Одно  было  прескверно,   дорогу  на   Беловодье   я  совсем   не  знала.   А   как  хотелось  то  туда!     Как  хотелось…
     -Доча,  -  позвала  из  кухни  бабка,  -  айда  ка,   ужнать…
    -Иду,  ба-а…
   -  А  то,  эвон,  тёмно  уж,  хоть  щертей   кликай…  Да  спать  то,   сёдни  поране   надо  лечь…Завтрева  то,  стряпня  у  меня…
                После  ужина   она   вдруг  как  то,  обмякла  вся,  потяжелела,  и  тут  же  прилегла   рядом  на  полати.   Через  пару  минут,   она  уже  сладко  сопела  и  только  я   никак  не  могла  уснуть.  Как  же  мне  уйти  так,   чтобы  меня  не  хватились  искать?  А  вдруг  ей  еще  хуже  станет?    Но,  как  быть?  Надо  же  мне,  с  Богом  то,  поговорить…
              Утром,   естественно,   на  Беловодье  я  проспала,  но  особо  не  расстроилась,  так  как  основательно  уже  решила,   -   иду.   Вечером   приехал   дед.   После  бани,   за   чаем  они  завели,   как  всегда   долгую,  хозяйскую,   беседу,  из  которой  я  поняла,  что  до  третьего  Спаса    мы   переедем   уже  в  село.   Вот  тут  и  начались  все  мои  треволнения…А   как  же  теперь   моё  свидание  с  Богом?   Ну   уж,   нет!   Увидеться   мы   должны,   во  что  бы  то  ни  стало…   И   осмелев,   я   начала   разговор  с   дедом.
   -Деда-а,  а   Беловодде,  взаправду  есть,  да?
  - Есть…
   -  А  оно  где,  деда?
  -   А  те   што  до  Беловоддя  то,  за  охота? -  улыбнулся  он,  внимательно  поглядывая  на  меня.
 -  Да  так,  просто…
 - Далёко  оно,  милая,  ох,  далёко…   Я  вот  всю   жисть  ишшу   его,  а   до   ся   пор   не  нашёл…
 -  А  можно  найти  то?   -  Дед   хитро   улыбнулся   в   бороду.
-  Ну   дык,   можно,   однако…Только  уж,   шибко  захотеть  надобно…
-  А  ты   пошто   не  нашёл   ещё?
- Дык,   прячется  оно  от  меня,   видать,  раз  не  нашёл…Слыхал  я,   что   Беловодде  то,   изначаль   сердцем 
 почуять   надобно…А  там,   глишь,  и  тропка   к   ему   отыщитси,   обнаружитси…-  дед   встал   и   прихрамывая,   направился   к   двери,   -   спи,   куропатка,   завтрева   ульи   смотреть   пойдем…   -  и,   хлопнув   дверью,   он   вышел   прочь,  оставив   меня,   расстроенную  и  замороченную   наедине  с   моей   роковой   тайной.   От  горя,   я   заплакала   даже,   но   после,   успокоившись,   уснула,  твердо   веря  в   свою   победу…

 
                3.


               И   вот!  Настал   мой   час!   Тайком   вытащив  свою  торбочку   из   под   крыльца,     я   наконец,   отправилась   в   свое   первое,   сказочное   путешествие.  Перебравшись   через   прясла,  я   на   четвереньках   доползла   до   родника,   поднялась   и   опрометью   рванула   наутек   по   лесной,   еле   видимой    тропинке,  в   гору.   А  когда   остановилась,   чтобы   отдышаться,  то  увидела,  что     наша   изба,   дед,  что  ворожил  над   ульями    и   амшанник   скрылись  из  виду.  И   вдруг!   Меня  обуял  такой  восторг!   Такое  торжество   свободы!   И,   забыв   обо   всем  на  свете,   я   начала   горланить,    кувыркаться  и   плясать   прямо   на  тропинке,   что   уводила   меня  вверх  от  родных   моих   пенатов.   От   осознания   того,  что  я  иду,   наконец,   в   Божье   царство   на   земле,   душонка   моя  наполнилась  искрящимся    светом,   точно   таким  же,   какой   струился   сквозь   разлапистые   ветви    пихтача  и  ельника   на   тропинку,   где  я  вытанцовывала   свои   самодеятельные   «па».   
                Пропутешествовав   какое  то  время  и  вдоволь  налюбовавшись  красотами  леса,   как  и  наевшись  от  пуза  кислицы,  я   почувствовала,  что  устала  и  еще  сильнее  захотела  есть.   Присев   на   корточки,  я  с  удовольствием   открыла  торбочку…   Но,    что   это?  Ни  хлеба,   ни   сахара,  ни   валенок…     А   где   мясо?!     Тихий  ужас!   Я   пошарила   в   торбе   рукой,  затем   вытряхнула   все   на  дорожку…  Ничего,   кроме   двух   моих,   голых  кукол.     Как  же  так?    Ведь   я   загодя   всё   собрала.  Я   этот   факт   хорошо   помню.   Чудесное   настроение  мое   улетучилось,  со  скоростью  света.   Незримо,   но  твердо  передо  мной   стал   первый   в  жизни   выбор  -  идти  дальше   или…   И   -  «или»   -   взяло  таки   верх.   Но  не  идти  же  мне  на  Беловодье   голодом,   да  ещё  и  без   валенок!   Злая   и  голодная,  я  встала  и  угрюмо   поплелась   обратно.   Но  не  прошла  я  и  десяти  шагов,   как   в   зарослях,   рядом,   что  то  засвистало,   заухало,   загоготало   и,   прямо  передо  мной,    лохматое   и   серое,
 вылетело   из  под   ног  и  скрылось   под   ближайшим   кустом.  Сердце   моё   застучало   быстрее  и  совсем  таки,  в  горле.  Я  собралась  с   духом,  и  смело   пошагала   дальше.   «Ку-ку,  ку-ку, ку-ку»  -  прямо  над  моей  головой.   Я  задрала  голову,  чтобы   увидеть   кукушку,  и  загадать  на  года…   но    со  всего  маху   нога  моя   вдруг  угодила  в     уложенную    кучку    ягод. Ох!   Кучки   из  ягод  были   везде,   на   дорожке   и   около,   как  будто  их  только  что  сварили  в  дёгтярной  каше   и  аккуратно  по  размерам,   уложили   сюда,   как   шанежки.    Странно!  И   пахли  они,  ну  совсем  не  ягодами.   Я   принюхалась,  -  ф-фу-у…  они  не  просто  пахли,   они  воняли  на  весь  лес!   Кокашками!   Но.   Откуда   здесь  такие  большие   кокашки?    Прямо  как  у   нашей   Марты? И   тут  меня  осенило.   От   страшной  догадки   косички   мои  встали   дыбом   и  по  спине  предательски   побежали  мурашки…  «Это  ж,  медведь!    Ну  точно!   Мишка,    который   у  нас   весной   Буяна   задрал!».   Не  помня  себя  от  ужаса,  я   бросилась   вниз  по  тропе,  когда   медведь   за   моей   спиной   закряхтел   дедовым   басом,   отчего,   с   диким   визгом,   я  припустила  ещё   быстрее…
             Как  я  заблудилась?   Не   знаю.   Но,  тропинка    все  не  кончалась  и  не  кончалась,  а  лес  становился   все   гуще  и  темней.  И  даже   высоченная   трава,  сговорившись  с  корягами,     нещадно    хлестала    меня,   куда  не  попадя.  Окончательно  выбившись  из  сил,  я,   наконец  увидела   впереди   яркую   полоску   света,  и…   полезла   напролом.   Силы   мои  покидали  меня.  Но   вот   страх!     Он   улюлюкал  и  визжал,   свистел   и  рычал,  гоготал   и   скалился  на   меня   огромными   своими   зубищами,    подстёгивая   и   карауля   бедную   мою   душеньку…  Наконец,   добравшись   до   лужайки,   обессиленная,  я   рухнула   попой   в   травяную   кочку   и   заревела  в  голос.   Голосила   я  от  души,  как   заправская   бабка   на  погосте.  С  причётами,   с   молитвой.   Сразу   же  на  ум  пришли  все   молитвы,  которым   насильно   учила   меня   бабуля.  И  которые   я   никак  не  могла   запомнить… А   тут! 
И!  О!  чудо!    Оно    случилось!   Сквозь   ветки   и  коряги    я   увидела,   как   ко   мне   пробирается   любимый   дед.
   -  Де-да-а-а!   -   заорала  я  не  своим  голосом
   -Чего  паразуешь  то,  как  бык? -  возмущенно   сетовал  он,  -  Эвон,  усех   собак   подняла.   Убилась,   ли  чё  ли?   -   и   дед,   подойдя,   стал   аккуратно   ощупывать   мои   ноги  и  руки,  -  О – ох!  И  попадет  нам  с  тобой  от  бабки.   Чюет  моё  серсанько…
Я,  же,  вцепившись   в  него,   как    клещук,  завыла   ещё   истошнее
  -  Де-да-а-а,  заблудилася   я…де-да-а-а…   я…  я  домой   хочу-у-у…  там… там   мишка   насра-а-ал,   де-да-а-а…
 -Тихо  ты!   Не  вой.  Щас   бабка   услышит,   так   будет   нам    и   мишка   и    на   орехи  заодно…  -  и,   вдруг,   дед   поднял   меня   высоко,   над   своей  головой,   -  Мала  ты   ишшо!  Мала-а-а!   Знать  не  взяло  тебя   Беловодде    то,  куропатка  ты  моя!  Жить   будем,  знать!   Понимашь  ты  это  аль  нет?   Жить!   Рано   нам  на  Беловодде  то,   милая   ты   моя,  рано…


        Обошла  я  тогда   весь  ближайший   окрест     нашей   пасеки   под    мудрым  и  проворным   наблюдением   деда.   Но,   видимо   где  то,  он  меня  упустил,   и   шел    после   за   мной   на   мой  плач.   В   лесу  то,  далеко  слышно.   Это  ведь  я  не   знала,   
что   совсем   рядом   с   домом   нахожусь.   А,   и   как  узнать  то,   если   деревья   такие!   Большие-большие!  И  травы   -      втрое   выше   моей  головы…  а   горные   чистые   ручьи,   это   огромные,   как   жизнь,   бушующие   реки…
       И   вот   ещё   одну   странность   приметила  я.  Бабка   моя   любимая   пошла  таки,   на   поправку!     То  ли,   сам   Господь   услышал,  как   я  молилась,   сидя   задницей  в  крапивной   кочке,   то  ли,   дед   выдал,   под  строгой,   взятой   с  него,   клятвой   умолчания,  все   мои   великие  тайны   о  причинах    и   путешествии    к   Беловодью…   и   лишь,   много   позже,   я   узнала,   что   Беловодьем    они   называли    ту   страну,   в   которую   уходят   все  наши   близкие…  В   последнее   своё   путешествие…