Горькой иронии вкуса, серого с охрою цвета...

Горькой иронии вкуса, серого с охрою цвета
Жалкого солнца усмешки уж по-осеннему лживы.
И в одиночестве мокром в чёрные зябкие шали
Лишь для приличья одеты влажным туманом деревья;
Ноги промокшие прячут в сухо шуршащие листья — 
Листья жарки только цветом и просушить не способны
Горе, печаль и тревогу.
                Небо, ещё не сдаваясь,
Горько и сдавленно плача ночью о всех, проходящих,
О всех, ушедших, идущих и всех, идти позабывших,
Утром —  свежо и прозрачно; только лишь изредка вздрогнет
Искрами страха морозно, вдруг испугавшись, что кто-то
Глупо заметит и будет, не понимая, смеяться.
      
Люди… нет —  души людские —  призрачны, неуловимы,
Как запах осени —  горечь, дым умирающих листьев;
Души их непостоянны, как горький ветер, любовью
Неразделённой взбешённый к гордой и рыжей, упорно
Незамечающей ветер осени с охряным взглядом.

Ветер, совсем потерявший голову, мечется, рвётся
В тщетной наивной надежде вдруг овладеть недоступной,
Взбалмошной и златокудрой, и не расчёсанной гребнем,
И сумасбродной богиней.
                Листья —  надежды людские
Зелены были когда-то, вдруг затем золотом стали,
Золото тронулось зыбью, стало тускнеть, превратилось
В  жёлтые нервные краски и необузданный пурпур;
Утренний холод окрасил в горькое с бурым надежды,
Тихо, уставши от жизни, сохнут, тускнеют и вянут,
И навсегда опадают в сна безнадёжный колодец.

Стыд потерявшие клумбы ярко рыдают цветами
Снов безрассудных, кошмара, мрачно-кровавого бреда.

Тени по улицам бродят, в тихих кофейнях за чашкой
Сладко-осеннего дыма, льют аромат в себя горький.
Редко, не слыша друг друга, вдруг перебросятся словом,
Недосказав, недослушав, кофе оставив, уходят.

Жарких лучей избежавши, небо не мучимо больше
Яркими взорами страсти, испепеляющих свежесть;
Небо, уж не выцветая, стало пронзительно синим,
Свежим, живым и холодным.
                Листья легко, как деревьям
Больше ненужные мысли, носятся в пьяном осеннем
Горько-медовом пространстве. Лишь иногда дикий ветер
Мысли, опавшие в воздух, мысли кофейно-седые,
Алые, с медью, с багрянцем вдруг соберёт в общем смерче
С тайною верой в возможность слить их в едином узоре.
Но, завертевшися пьяно бешено-радостным вихрем,
Мысли, друг другу чужие, могут творить лишь кошмары.
Видя, что вышло, внезапно смыслов чужих испугавшись,
Дико шарахнутся в злости, и разлетятся, хохоча,
На все четыре милльона чуждых друг другу сторон.
               
                1986