Мамай

я засыпаю с Клодом Моне и просыпаюсь без ничего.
без одежды, чтобы иметь хоть какое-то ощущение.
я собираю литературные премии.
чужие.
крупные серебряные украшения -
это всё образ жизни, смешной такой, кочевой.
я засыпаю одна, просыпаюсь одна,
я напиваюсь вином, как старый, давно исчерпавший себя художник
мне, конечно, повсюду зелёный, мне, конечно, везде и всё можно.
только периодически может стать тошно,
и это вовсе не от вина.
я готова выслушивать бредни о достижении высшей нирваны (опять ни о чём),
чтобы проснуться хоть с кем-то, вместо снов об асфальте и щебне,
я, будто старый седой волшебник,
в звуке осенних волн,
рождественский волхв,
всем подставляю плечо.
выстилаю дорогу посеребрённой парчой,
и путь мой неисповедим, и пусть мой вообще золочён,
и вяжутся узелочки, те самые, те, что гордиевы,
и снова вино и музыка,всеобщее веселье неистово,
и я снова ищу, с кем проснуться, и снова никак не найти его,
рассыпаясь блестящими искрами,
теми самыми, традиционными -
дуракам законы не писаны.
и постоянные разговоры о серьёзном внутреннем бреде,
вроде. вроде, правы? вроде?
на каком мы зависли свете?
в основах других периодик
делать нечего, моя милая, совершенно нечего делать,
и вершины гор смотрят на тебя с упрёком,
проснёшься опять, потея.
не пей, когда одиноко, не плачь, когда одиноко.
в объятьях Морфея
ты в безопасности будешь навеки,
в каждой новой, встреченной баре, пьяной скотине, в каждом изменчивом человеке...
не пей, когда одиноко, не плачь, когда одиноко.