Забытая эпиграмма. К 80-летию В. В. Домрина

Было это в начале семидесятых годов прошлого, двадцатого века. Я любил писать стихи, увлекаясь в основном баснями. Пробовал переводить строки Жана де Лафонтена(1621-1695), узнав, что почти все свои знаменитые басни Иван Андреевич Крылов(1769-1844) писал по тем же сюжетам, что и Лафонтен, являясь переводчиком с французского.
Как-то раз осмелился показать свои басни одному из критиков в Союзе писателей.
Мне представлялось, что литературовед будет детально разбирать каждую строку, но он только сообщил мне, что в течение века после Крылова жанра басни у нас фактически не было, так как жанр этот давно устарел, что даже Сергей Михалков пишет басни крайне редко и что мне не стоит ими заниматься. А особенно удручает, как выразился критик, моя несовершенная басня про осла, в которой я хочу "без лишних слов весь шар земной избавить от ослов", а это несправедливо, поскольку осёл - очень нужное и полезное в хозяйстве животное: может, например, перевозить в бурдюках жидкие и сыпучие грузы. Я робко возражал, вспоминая басню Крылова "Осёл и Соловей". "Но разве виновен Осёл, что природа не одарила Соловья прекрасным тенором кенаря или жаворонка?"- спросил критик. "Простите,-
заикнулся я, чувствуя, что слегка краснею,- Крылов имел в виду не музыкальные способности Осла, а его мнение о том, что Соловью необходимо учиться у господина Петуха." Критик снял очки и стал протирать носовым платком. Было заметно, что он почему-то нервничает. После некоторой паузы я добавил: "Может быть,вы мне что-нибудь посоветуете?" Я и не думал, что критик может на меня обидеться, вероятно, читая себя персонажем басни. Об этом узнал позже из других уст - и неожиданно родилась "Эпиграмма на критика басен".

Речь критика - остра и зла.
К ней подступал, как будто к бою:
Ведь басни все, что про Осла,
Считал издёвкой над собою.

Эту свою эпиграмму я показал одесскому поэту Владимиру Домрину(1934-1985),с которым был в очень дружеских, приятельских отношениях, хотя он был на целых шесть лет старше меня и гораздо опытней в поэтических делах. Он тут же взял шариковую авторучку и аккуратным и красивым почерком экспромтом так отредактировал моё четверостишие, что я его даже не узнал. Но радости не было предела оттого, что известный поэт редактирует мои строки. Это означало, что они ему чем-то понравились,ибо на полях других стихов он писал всего лишь одно слово:"Слабо!"
"Эпиграмма должна быть хлёсткой и конкретной,- говорил Домрин.- Нужно писать смелее и больше уделять внимания иронии, чтоб все почувствовали, что это портрет маслом заведующего отделом культура газеты "Знамя коммунизма". Он - неплохой журналист, но болезненно-подозрительный, воображает опасность там, где она и не ночевала. Страдает мнительностью. У него мнительный характер. Кстати, так и назовём эту эпиграмму: "МНИТЕЛЬНЫЙ" - и Домрин сверху уже готовой эпиграммы добавил заголовок. Вот как стала выглядеть эпиграмма:

МНИТЕЛЬНЫЙ

У зава мнительность была,
Но он не подавал и виду.
Хотя все басни про Осла
Считал...за личную обиду!

Домрин тут же звонил по телефону друзьям и говорил, что к нему в гости пришёл Яни и написал великолепную эпиграмму на зава отделом культуры и читал на память. Но хотя Домрин считал, что лишь отредактировал мои строчки, эпиграмма эта была для меня чужой радостью, так как не менее, чем на девяносто процентов была всё-таки явно домринской.
- Если ты считаешь, что эпиграмма не твоя, ты когда-нибудь мне напомни о ней, и я её где-нибудь опубликую,- произнёс Володя, возвращая усеянную надписями, испещрённую его пометками мою рукопись.
Но ничего напоминать мне не пришлось. У Домрина была изумительная память. Он хорошо помнил эпиграмму. И когда речь шла о выпуске в издательстве "Маяк" уже седьмого его сборника стихов "Лунная подкова"(1966), он сказал, что опубликует и эту эпиграмму с посвящением мне. Я взмолился: "Пожалуйста, Володя, не дай Бог,только не мне!" Видимо, он на секунду забыл, что это не просто юморное стихотвореньице, а эпиграмма с острым, сатирическим намёком на басенного Осла.