Время Высоцкое. поэма сотен не

Пролог

Понимают гениев немногие,
Особливо братья по перу,
Что спешат протоптанной дорогою
К сытому столу - не к топору.

Чистые, лощеные, брыластые,
Хоть сейчас бери и на парад.
Пиджаки, насквозь лауреатские,
На груди провисли от наград.

Сунут барственно два пальца гению.
Чтоб потом похвастаться друзьям,
А вот топчут, просто с наслаждением:
- Мол, чего, намылился в князья!?

Гений губы оботрет кровавые,
Чтобы не испачкать микрофон:
- Ничего...
Еще сочтемся славою!
Морды бить сегодня не резон.

И уходит...
И над сонмом сытеньких
Спудом нависает тишина.
Нет их!
А аккорды незабытые
Слушает огромная страна.



Кто ты?

Кто ты?
Актёр, певец, поэт?
Пусть критик спорит,
За это деньги получает он.
Ты в бронзу воплощён,
Как Гамлет в Эльсиноре,
Но в памяти живёт
Твой хриплый баритон.

Вторым ты быть не мог-
Фортуна любит первых!
В клубке страстей
 - Изгой,
В клубке цепей
- Артист,
Ты дожимал спектакль
На обнажённых нервах
Как песню –
На согласных,
И на бис.


И душу прожигал до крохотки,
Как порох,
И, точно голос свой,
Иглою вены рвал…
И, если мир –
Театр,
А люди в нём –
Актёры,
Кто написал
Судьбы торжественный финал,

Когда,
Через Москву,
Запреты презирая,
Сквозь пыльную жару,
Сквозь тяжкий гул в крови,
Тянулась очередь
Огромная,
Большая,
Как будто бы строка
Признания в любви?




Напрасно!

Напрасно пишете иконы
С того,
Кто славно нагрешил,
Снося условностей препоны
Кипящей лавою души.


Он щедро раздавал,
По – братски,-
Богатый песенный запас,
Юродивый страны Таганской,
Кричавший
Истину про нас.

Приправив
Горечь жизни смехом,
Гитару он держал,
Как щит.
И отражённое им эхо.
В динамиках сердец звучит,

Легко сквозь время прорываясь,
На вылет,
Или напролёт,
Как будто солнечная завязь
Любви,
Что до сих пор живёт.






      Детство

Так часто подводило брюхо!
Не баловала пацанов
Послевоенная житуха,
Где счастье-
Манка без комков,

Где эшелоны с лязгом мчатся,
Не всем,
Увы, вернув отцов
И под скамейками ютятся
Обрубки выживших бойцов,

Где дешевеет хлеб и водка,
А жизнь, отсюда, веселей,
Где фрицы пленные
Высотки
Возводят на чужой земле,

Где Нинка крутит, как большая,
Любовь с окрестною шпаной
И «Рио-Риту» повторяет
Гармонь соседа за стеной,

Где блатату шерстит Петровка,
А в потайных двора местах
В пристеночку играет Вовка
С кликухой школьной «Высота».





Рассказы

Тихоней не был худенький пацан,
Мог оглушить в три пальца переливом,
Но жадно слушая друзей отца
В углу сидел – притихшим и счастливым.

Ах, коммуналка, только ты права,
Застольем пьяным часто притворяясь,
Где говорились верные слова,
Расплавленным свинцом в сердца вливаясь.

Обманчивую мира тишину
Воспоминаний артогнём взрывало!
Мальчишка точно проживал войну,
Что рядом шла, гремела,
Убивала.

И горечь той, предсказанной беды,
В крови потерь,
В жестокой правде фактов,
Оставила внутри него следы
Предвестием запоев и инфарктов.

Никто не слышал, как у малыша,
Не ведавшего о нелёгкой доле,
Звенела,
Поднимаясь ввысь, душа
Как «Як», что, наконец
Почуял волю.





Друг

Бесшабашный Лёвка Кочарян,
По жиганской моде загорелый,
Головы подстриженной кочан,
Как таран,
Использовал умело.

Он с размаху попадал под дых
И не дорожил нисколько ею,
Выходя один против троих,
И от первой крови стервенея.

Только не был он хулиганьём, -
Армянин, что вырос на Каретном,
Шёл своим, нетореным путём,
Ярким
И особенно приметным.

Для вступавшего в московский мир
Хорошиста и «Американца»
Лёва был,
Как истинный кумир,
Перед кем не надо поклоняться,

А в хорошем только подражать:
Бить
И стойко принимать удары,
Абажуры делать
И играть
Виртуозно на гитаре старой,

Снять кино,
Красавицу любить,
Просушить, - в который раз! –
Жилетку,
Просто настоящим парнем быть,
Не дерьмом, завёрнутым в конфетку.

Сделать он хорошего успел
Много.
Потому ничуть не странно,
Что, кто на «неё вовсю глазел»
Так похож на Лёву Кочаряна!





Инвалиды
 
Без рук и без ног герои
С колодкою пёстрой наград
Ни землю пахать, ни строить,
Ни украшать парад.

С утра портвешком согреться, -
Есть пенсия, что считать! –
Да вспоминать, как немца
Били, ядрёна мать.

И попросту,
По–солдатски,
Отбросив свои костыли,
Послать по матушке  штатских,
Что ноги в тылу сберегли.

В Москве живём, не в Париже,
Где быстро- б нагнули нас.
Эй, «шванц», подгребай поближе,
Есть баечка – высший класс!


Исчезли они в одночасье,
Точнее, в единую ночь:
Решенье московской власти –
Убрать позорище прочь!

Чиновников не тревожат
Обрубки тел и судеб.
В провинции дальней, может,
Нашёлся и кров и хлеб.

Решенье даётся просто –
Осталось лишь выполнять.
Шептались: «Не дикий остров
Их вывезли – умирать…»

Дай Боже, чтоб вспомнить имя,
Куда уж там до наград!
Исчезло полжизни с ними.
И стыд тяжёлых утрат.

Стал город пустым и гулким,
Выхолостили его…
Володька обегал проулки, -
Не встретил ни одного.

Хоть плачь,
Хоть кричи,
Хоть тресни,-
Обух не перешибить.
Друзей он оставил в песнях.
Любить, воевать
И жить!




Иза

Пугала неизвестность нас,
Как пустота кромешная,
Таящая любви обрыв,
А не пологий склон.

… Ты влажно дышишь мне в лицо –
Открытая и грешная,
И жар дыханья твоего
Колышет небосклон.

Совсем недавно мы с тобой
Теряли годы длинные
На поиски того,
Что в нас
С рождения живёт.

… Взлетают руки надо мной,
Как крылья лебединые –
И за тобою я готов
Отправиться в полёт!

Мы перед неизбежным страх уже,
Как рудимент,
Утратили,
А вместе с ним за прошлое
Недавнюю вину.



… Я,
Просто – напросто, возьму
И, щёлкнув выключателем,
Над нашей койкой погашу
И Солнце,
И Луну.




Обет

А я дышу, творю и просто верую,
Что жизнь ошибки прошлые
Простит.
Пусть лучше будет чёрная,
Чем серая,
Ведь равнодушье –  сердце омертвит.

Путь кажется
Безлюдным и заброшенным,
Я, впрочем,
Сам не выношу толпы…
Босыми пятками не пыль мешу дорожную,
Но камни, что в себе скрывает пыль.

Ищу тебя.
Желать другую нечего!
И дан  любви единственный обет.
Ночь –
Временная данность,
А не вечная,
И смоет тьму
Нахлынувший рассвет.




Перстень

Он стоял,
Не шатаясь от водки
И с такою надеждой смотрел,
Что сомнения выдох короткий
К крыше шиферной улетел

И растаял в неоне рекламы,
Обещавшей за столиком рай,
Где друзья,
Метрдотель и дамы
И оркестра шальная игра.

А ты перстень,
Ничуть не печалясь,
С пальца сдёрнула, подкрутив,
Понимая,
Что встреча лишь завтра,
Из которой родится мотив.

И порыв оборвать твой не вправе,-
Он сердечной дышал чистотой –
Аметист в филигранной оправе
Обручил и с судьбой,
И с мечтой.





Автограф

Как этот самодельный ледоруб,
Прошедший «Крым и Рым» в горах Домбая,
Поэт ещё не слышал медных труб,
Что превозносят, в бездну низвергая.

Неспешно вился дым,
Разъев глаза,
Колышут угли раскалённый воздух.
Он о горах не встреченных сказал
Так, как никто, пронзительно и остро.

И фильм с прямым названьем «Вертикаль»
Нас подвигал
До ощущенья боя,
Где слабже человечьей воли сталь,
Что раньше всех склоняла пред собою.

… Мелькают кадры быстро,
Как года.
Смотрю я фильм, наивный и неброский,
Где на изрезавших снега
Следах
Читается автограф: «В.Высоцкий».




Связка
С. Говорухину

Ледоруб отразил
Острой гранью клювастой и хищной
Синь небес.
И, чуть ниже,
Перевал в белизне снеговой.
И четвёрку на ней,
Ту, что в горном безвременье ищет,
Что нельзя на равнине обрести:
Долгожданный покой.

Ждёт их трещины пасть
Под до блеска начищенным фирном,
Ветер ищет,
Готовый от клифа сорвать в никуда,
А они, вчетвером,
Отделённые пиком от мира,
Переходят ледник,
Не оставив на нём ни следа…

Много позже, в купе,
Бросив щедро в стакан рафинада,
(Спирт ушёл на растирки,
Когда завершали подъём),
Принимали они,
Точно высшую в мире награду,
Возвращение к семьям,
Только жаль,
Что сегодня втроём.

Им казалось,
Что в чае, как дёготь густом и пахучем,
Проступает вершина,
Избитая звёздным дождём,
Где под грудой камней погребен
Тот, единственный, - лучший!
Спи, дружище, спокойно.
Наступит сезон,
Мы придём…




Любимой

Когда к твоим плечам я прикасаюсь,
Пусть неосознанно, пускай во сне,
То сердца примороженная завязь
Дрожит  в неповторимой тишине.

И лепестки словами оживают…
Как будто золотистою волной
Течёт добро, сквозь пальцы проникая
И принося  надежду и покой.

Я понимаю, покидая Землю –
Для жизни –
Грешной,
Суетной,
Святой.
Со мною на подушке солнце дремлет,
Чтоб утром встать,
Сияя красотой.



Снег  
Людмиле Абрамовой

У снегопада есть свои законы:
Всё укрывать,
И даже судеб связь...
Мы с ним кружим по улицам бессонным,
Всё дальше друг от друга расходясь.

И что горело, то заиндевело
И выцвело, как неба бирюза.
И фонари в тяжёлых шубах белых
Сомкнули свои ртутные глаза.

Случилось,
Что любовь мы потеряли
Среди пустых бульваров городка.
Снег падает,
Как будто по спирали,
Похожей на сплетенье ДНК.




Премьера
Юрию Любимову

Качался занавес тяжёлой, грубой вязки,
Отгородив подмостки от вранья,
От влитой в ухо, точно зелье,
Сказки
О прелести земного бытия.

Сурова жизнь.
Она скупей и проще,
Чем рукоять отцовского меча,
Как камень, что устлал брусчаткой площадь.
А камни, как известно, не кричат.

Зато кричал,
Сливаясь с мраком ночи,
Весь в чёрном и с провалом чёрным рта
Тот,
Кто молчать не может и не хочет,
Покуда не подведена черта...

Черта безумства –
В сорванных кувшинках,
Черта злодейства –
В кубке золотом,
Черта предательства -
В нелепом поединке,
Черта познанья –
В черепе пустом.

Надеясь,
Что хотя - б  один проснулся
От вечной спячки,
С раннего утра
Он в занавес,
Как в саван завернулся,
Найдя ответ
И смертью смерть поправ.





Круги

Ах, сколько же обидного писали!
И слухи расплывались,
Как круги…
Он женщин не бросал,-
Они его бросали –
Как будто круг спасательный –
Другим.



Возвращение
Клиническая смерть №1

Свет ночника под матовым стеклом,
Колёс речитатив знакомый с детства.
И я в купе.
Один ... Мне повезло
В его тиши прокуренной согреться.
 
Вагон качнётся, будто от толчка,
Как мышцы, дрогнут тормозные шланги,
И в кителе помятом сонный Ангел
Напомнит, что конечная близка.

Привстану я
И будто невзначай,
Об узкий стол локтями упираясь,
Пролью недопитый казённый чай.
И зазвенит посуда,
Разбиваясь.

А Ангел тонкой бровью поведёт,
Поднимет с пола тусклые осколки
И про себя тихонечко вздохнёт:
«Вот все Вы так …
Что ж волноваться столько»?

Выходит,
Что поездка наяву!
Забыв багаж и под подушкой книгу
Я в тамбуре тугой стоп – кран сорву
И на последнем повороте спрыгну.

И растворится поезда дуга
На фоне просиявшей остановки.
Как вязнет в жидких облаках
Нога!
Обратный путь, навряд ли будет лёгким.




Отец

Сюжет исперчен
И. увы, не нов:
«Двух сыновей забросил,
Вот скотина»!
Он был отцом для тысяч пацанов,
Им говоря
С запиленной бобины


Простые и понятные слова
О совести,
Товариществе,
Чести.
И что ещё романтика жива,
Пока мы , как кулак единый, вместе.

Он повторял им формулу любви,
Не той, что с карт игральных брызжет грязью,
О настоящей, что порой в крови
Бушует, превращая будни в праздник.

Плевать в лицо умел он палачу
И бисер не метать пред дурачиной.
Не хлопал он небрежно по плечу,
А руку жал, как следует мужчинам.

Крепка по – настоящему семья
В разводе –  не червонцами в конверте …
И осознали позже сыновья,
Что был отец им верен,
Аж до смерти.




Ожидание

Нет сна. И в форточку струится
Звезды давно угасшей свет.
А может взять да и влюбиться? …
Подвину пачку сигарет,


Освобожу от целлофана,
Как будто ногу от чулка.
Чай заварить? Пожалуй, рано,
Хоть ночь душна и коротка.

Дым вьётся сединой прозрачной.
Пронзительная тишина.
Эх, Люда,
Знала ведь, что значат
Два сына в жизни и … жена.

Любовь... Она не однодневка,
Что от восхода до Луны.
Чуть не забыл!
Звал в гости Севка?
Девчата.
Водка,
Пацаны,

Что вложат мне гитару в руки,
И, чтобы не увидел я,
Магнитофон подвинут …
Скука!
Она у каждого своя.

Как этот звёздный свет тревожит!
Чего я, с похмела, боюсь!
Иду к Васёчку, где, быть может,
По - настоящему влюблюсь!

   





Гамлет

Он в зал смотрел сквозь крестовину
Тяжёлым ставшего меча.
Играть нельзя наполовину.
И принц отчаянно молчал

О предначертанности действа,
О чаше горечи земной.
… Осталось на Таганке место.
Не в труппе –
В памяти людской.




Одесса

Весёлая, как будто карусель,
Что из далёка дальнего явилась,
Горластых чаек белая метель
Над пирсом ошалело закружилась.

От берега, надсадно тарахтя,
Как будто их движки больны одышкой,
Уходят шхуны, лаково блестя
Гирляндами изношенных покрышек.

Размыта морем горизонта грань,
Дав волю
Пены серебристой гриве..
Прибой солёный,
Вкусный, как тарань,
Плеснул в лицо, будя мечты о пиве.

Со встречным ветром явный перебор!
Гудят, как струны на пределе, чалки.
И волны
Звонко шлёпают о борт
Ладошкой заигравшейся русалки.




Встреча

Такое часто встретите едва – ли!
Их,
Как слепцов, вёл через тьму Творец.
И руки, встретившись, затрепетали
В такт ритму двух угаданных сердец.

И разомкнуть их не хватало силы
Ни близким.
Ни друзьям
И ни врагам,
Как будто между пальцами искрила,
Внезапно вспыхнув,
Вольтова дуга.

Он освещал подмостки и дороги,
И лес Булонский,
И московский двор.
Сиял огонь и согревал так многих,
Что верится в него нам до сих пор!





Грешная любовь

Мы падаем в бездну,- бескрылые Ангелы,-
Поток восходящий надеясь поймать...
И, видя финал,
До конца предугаданный,
Друг друга стараемся крепче обнять.




Спор

Я поспорил:
Ты будешь моей!
В кураже полупьяном, но в силе.
И в кругу самых близких друзей,
Нам  ладони, без смеха, разбили.

… Как снега, ты лежала тиха
И светилась такой чистотою!
Простыню – этот символ греха,
Как штандарт я поднял над собою.

Я – твой рыцарь,
О, Дама души!
Тот, кто против, получит перчатку.
Ты смеялась в ответ:
«Не  спеши,
Жить с колдуньей не очень-то сладко».

На колени я рухнул! Мой Бог!
Перед той, что дороже обетов
Был мой голос, как будто исток
Нескончаемых ныне сонетов:

- Свою душу в пари погубя
И не помня о светлом, о главном,
Я поспорил
La belle на тебя…
Как мне стыдно, родная,
Как славно!

И в сгустившейся тишине,
Что по лбу,
Каплей пота стекала,
Ты взъерошила волосы мне:
- Дурачок!
Я сначала всё знала.




Марина

Марина…
Рокот гальки под пальцами волны.
Марина…
Рондо неба средь звёздной тишины.

Марина…
Башня замка из рыцарских времён.
Марина…
Вкус каштанов на рю – де - Авиньон.

Марина…
Цокот шпилек по призрачной Москве.
Марина…
Земляника, доспевшая в траве.

Марина…
Окон друга погасшие огни.
Марина…
На каталке пристёгнуты ремни.

Марина…
Пенье «Мерса», что обгонял восход.
Марина…
Дни покоя
И всё – наперечёт.

Марина…
В тонкостенном бокале «Божоле».
Марина…
Всё,
Чем жил я,
Чем грезил на земле.




Медовые дни

Луна,
Как на цепочке медальон,
Что от порыва ветра закачался
И теплоход качнуло,
Точно он
До клотика шампанского набрался.

Не зря он имя «Грузия» носил!
Шашлык дымился,
Жиром истекая.
А тот, кто раньше с ней совсем не был,
Пел, рокот волн перекрывая.

Парили души – чайки …
Не зови,
Прервав дуэт счастливого полёта.
Плыл теплоход,
Исполненный любви
Лишённой фальши,
Как случайной ноты.


Мерцают, как созвездия, огни
Иллюминаторы
Громады белой.
… Медовые,
Безоблачные дни,
Что стоили, пожалуй,
Жизни целой.




Побережье

Мои печали,
Точно сны забыты.
И радостной надеждою горит
У горизонта паруса размытый
Мазок, чуть розоватый от зари.

На мелководье,
В солнечных накрапах,
Что сеет щедро золотой восток,
Трамбует чайка
Голенастой лапой
Зазубренный рапаны завиток.

И, на песке барахтаясь устало
В глубине вод запрятывая злость,
Прибой
Грызёт подтопленные скалы,
Как пёс приблудный
Мозговую кость.




Разлука

Ты говорил:
«Ещё не время плакать»…
Тогда вокруг гудел аэродром,
Как февраля сверкающая замять,
Что заметает аж под крышу дом.

Ты забывал о сцене и погонях,
Что жалости не знают и конца,
И пальцы её грел в своих ладонях,
Как выпавшего из гнезда птенца.

… Инверсионный след,
Мелькнув над крышей,
Оторванный от боинговских крыл,
Рейс, что тобой оплачен до Парижа,
Как кредитор расписку, погасил.




Размышления

Не подходите с мерками земными
К поэту.
Не хулите его всуе...
Он дышит измереньями другими,
Он образы незримые рисует.



Пусть часто он,
Как дикий ёж колючий
И больно ранит тёплые ладони.
Но может,
Не шутя, раздвинуть тучи,
Чтоб Солнце проявить на небосклоне.

Скажу Вам откровенно,
Между нами,
Любимые мои и дорогие:
Не путайте поэта со стихами!
Он – человек.
Стихи –
Сродни стихии.

Поэт порой не знает,
Удивлённый,
Откуда в нём
Слова любви воскресли,
Но создаёт подобно Соломону
Нетленность
Современной «Песни песней».

Он движется,
Неоценённый нами,
Слов лепестки под ноги рассыпая,
Рассеянно жонглирует мирами
И не боится их разбить,
Играя.



Закройте кодексы законов,
Судьи!
Как критики,
Порою вы пристрастны.
Поэт – ребёнок,
Дети – неподсудны,
Раз с ними жизнь
Становится прекрасней.




 Гармония 

 Далеко не красавец, вроде,
Сердце тронул,
В душу пролез.
Плыл он с ней в океан мелодий,
Как укравший Европу Зевес.

Бесшабашно аккордом брызнув,
Заключая с судьбою пари,
Он её из привычной жизни
Вырывал,
Как Елену Парис.

Непричёсан и неприкаян,
Что ж, таким он был, господа.
Но в поэзии бронзу впаян,
Как с своей Беатриче Дант.


Путь по лезвию был недлинным,
Но завидовал Агасфер!
Имена –
Владимир с Мариной, -
Как гармония высших сфер.




Письмо в Париж

Пуская жизнь  в отчаянный распыл
И, чтобы расставаясь,
Вновь встречаться,
Я дважды  через смерть переступил.
Но в третий раз,
Пожалуй,
Не удастся.

Я уходил не от тебя
В печаль,
Чтобы в глубинах потаённых сердца,
Найти слова, что не дадут молчать,
Как ключик,
Что откроет счастья дверцу.

Лишь видеть очерк дивного лица –
Судьбы невероятная награда.
Из рук твоих волшебного кольца
Не вырвусь.
Так мне,
Глупому,
И надо.




Любовь

Он бросался в Любовь,
Как в реку,
Необдуманно и с головой.
Много надо ли человеку?
Только жить в согласье с самим собой

И не рыскать в поисках крова,
И востребованность ощущать,
И не лгать ни единым словом –
Это всё равно,
Что предать!

И не жать обильно седины,
И не сеять крупицы зла,
И ещё:
Чтоб сейчас Марина
С аппарата трубку взяла.




Ссора

Иногда
Застревают в гортани слова,
Острым комом,
И больно царапают душу.
Я молчу, понимая, что ты не права,
Хоть признание рвётся,
Как песня,
Наружу.

Растворится в душе
Ссоры дождь проливной,
Ревность –
Время растопит,
Как будто морозы…
Моё слово «Люблю!» -
Золотой росой
Ляжет в сердце твоё,
Словно в чашечку розы.

Только дрогнет оно
И светло,
И тревожно…
И в глазах замерцает
Таинственный свет.
Без разлуки
Постичь было мне невозможно
Нежность,
Что ты таила столько лет!
Столько лет…




Банька
В.Золотухину
Ты «Баньку» пел,
Стакан пустой отставив,
Настроив не гитару, а себя,
И прошлое распахивал, как ставни,
И жару поддавал, себя губя.

Согласные тянул, как будто нервы,
Наметив край опасного пути,
А друг, давно желавший выйти в первые,
Открыто плакал,
Сжав лицо в горсти.

Ты удержу уже не знал, похоже,
С сознанием почти своей вины.
И две наколки старые
Под кожей
Всплывали из кровавой глубины…

Аккорд финальный,
Прозвучавший глухо,
Почуяла всем сердцем на заре
Сибирская деревня,
Как старуха,
Что мужа дождалась из лагерей.





Гостья

Одна любовь
Прощения не просит.
Вселенную свою творит она.
Ко мне пришла
Непрошенною гостьей
Нахлынувшая в сердце
Тишина.


Я,
Как старатель,
Что нашёл обманку,
И совершаю,
Уж который год,
Шаг роковой,
Чтоб окунуться в пьянку,
Едва вписавшись
В резкий поворот.

На сером и заплёванном снегу
Костёр втекает  в небо
Горьким дымом.
Как рукописи,
Комкаю судьбу…
Пускай горит,
Ведь ты –
Невозвратима!

Укрылась ночь
От раннего рассвета
Тяжёлым,
Как прощание, плащом.
Любовь –
Чеканки редкостной монета,
Где ненависти реверс
Посвящён.




Добрый человек

А его душа -
Сплошная рана.
А его душа -
Мертвящий лёд.
Добрый человек из Сезуана,
Кто его метанья разберёт!

Может,
Этот, на него похожий,
Разваливший надвое себя,
С нервами, торчащими из кожи,
С гневом, что сжигает, всех губя?

Он травил всё гнусное и злое
В глубоко сидящем двойнике,
Выходя из долгого запоя,
Точно истребитель из пике.

И выигрывал любовь в раскладе,
Том, что Рок, как шулер, лреподнёс,
Зарываясь в выцветшие пряди
Пахнущих сухой травой волос.

Берегла его любовь иная
За двенадцать лет – десятки раз,
Когда гнал он лошадей по краю,
Не спасаясь,
Но спасая нас.

Сцены баловень, герой экрана,
Пел для всех – страдая и спеша.
Добрый человек из Сезуана –
Двойственная
Русская душа.



Принц

Наследник трона не был простаком
Или шутом, рождающим репризы.
Он если бил Полония клинком,
То насмерть, чтоб не пискнул, точно крыса.

И Ангел черный тенью хладных крыл
Перечеркнул рожденное любовью...
Офелию дворцовый пруд укрыл.
А мать - порфира, купленная кровью.

О, этих откровений мрачный плен,
Пришедший, к сожаленью, очень скоро!
- Быть иль не быть?-
Гасили камни стен
Седого от столетий Эльсинора.

- Быть иль не быть?-
Рапира, отблистав,
Уткнулась острием в подножье башни.
- Быть иль не быть?-
Он зря открыл уста.
Искавший, оказалось, день вчерашний.

Лишь уходя.
Услышал он ответ.
Озвученный соленым ветром с моря.
...Полоний.
Мать.
Офелия.
Лаэрт.
И у Небесных Врат с ключами -
Йорик.



Шут

Как славно и почетно быть шутом!-
Позвякивать на шапке бубенцами
И строить рожи графам и, притом,
Быть на ноге короткой с королями

И правду говорить им, не шутя,
Пристроив зад на трона подлокотник.
Шут -
До седин беспечное дитя,
Смешащее порой почти до колик.

Тряхни бесстрашной головой, дурак!
Ждет тронный зал блестящего экспромта...
Но помни, что от трона только шаг.
Короткий шаг -
К подножью эшафота.



Циркач

Не медногласый ветер туша
Канатоходца поддержал,
А как рукой - волной воздушной
Тот Ангел. что внизу летал.

Шагал смельчак, расправив гордо
Трико обтянутую грудь
И на канат ступая твердо,
Его стараясь не прогнуть.

А дамы ахали в партере.
Все, как одна, в дезабилье.
Бил дрессировщик шамберьером
Зверей, ревнуя...
Сакр Дье!

Забыл красавец про волненье
И тренировок едкий пот.
Казалось, даже притяженье
Невластно перед ним...
Но, вот,

Всю жизнь летавший над манежем,
Хранитель-Ангел так устал,
Что на секунду
Веки смежил...
...И в пустоту
Циркач
Упал.




Уходя – уходи!

«Уходя – уходи!»
Вроде сказано здорово.
Остаётся сжигать все мосты за спиной.
Уходя – уходи…
Примитивная формула –
Жизнь гораздо сложнее науки иной.

Уходя – уходи!
Это очень запальчиво.
И до дыр прожигают бумагу слова.
Уходя – уходи –
Не припевку заканчивать
И не фразу на выходе оборвать.

Уходя – уходи!
Словно гвозди обойные,
Что на новом гробу закрепляют глазет.
Уходя – уходи…
Это строки отборные
В чёрной рамке последней страницы газет.

Уходя – уходи! Как колючая трещина
Через сердце,
Надежду,
Любовь
И мечту.
Уходя – уходи – слово горькое женщины,
То, что может, как пуля,
Убить на лету!



Парижский вечер

Застолье далеко не вечно.
Окурок вдавлен в винегрет.
И в форточку влетает вечер,
Шурша обёртками конфет.

Друзья уходят.
И спокойно,
Как память, закрывают дверь.
А ты всё споришь сам с собою,
Мой ласковый и нежный зверь.

Нет!
Ты – любимый мой подросток,
Почти на краешке Земли...
И мне уже совсем не просто
К тебе добраться из Орли,

Хоть страшно по тебе скучаю,
По грифу, сжатому в руках,
По крепкому, как дёготь, чаю.
И блеску шалому в глазах!

Со мной сейчас одна подружка,
Что делит поровну печаль –
Тобой примятая подушка,
Тепло хранящая плеча.

Иного счастья не желаю!
Кто мне его наколдовал?
И я магнитофон включаю,
Чтоб голос твой 
Меня обнял.



Пьянка

Два притопа.
Три прихлопа.
Хорошо, ядрёна мать!
Удивляется Европа,
Как умеем мы гулять…

Два притопа.
Три прихлопа.
Струны рвутся –
Не беда!
Сердца рваные синкопы
Их заменят, как всегда.

Два притопа.
Три прихлопа.
В “оливье” уснул сосед.
Водочкой
Смываем копоть
С душ,
В которых Веры нет.


Два притопа.
Три прихлопа.
Однова, братва, живём.
Перестаньте, дуры, хлопать,
Вы не в зале –
За столом!

Загуляли.
Сорван стопор.
До упора, значит, пить…
Два притопа.
Три прихлопа.
Эй,
Маринке не звонить!



Раскаянье

Я так искусен был в подборе слов,
Рифмуя, зачастую, их случайно,
Вставляя,
То и дело, про любовь,
Которой обделён был изначально.

Игра в любовь – нехитрая игра,
Скорее в поддавки,
Ничуть не боле!
Но наступает, наконец,
Пора,
Когда не можешь скрыть
Сердечной боли.

И понимаешь,
Что впустую жил
И понапрасну по стране скитался,
Ведь никого на свете не любил,
А лишь искусно
Врал и притворялся.

И, всё же, память о тебе жива,
И заставляет плакать виновато,
Когда сжигаю лживые слова,
Написанные о любви
Когда-то.




Крик

Вскрывает критика, как скальпель
Стихи,
Их вывернув наружу.
Под стук кровавых дробных капель
Влекут на свет нагую душу.

Сейчас,
Сейчас её разложат
По полочкам, как подобает ...
Душа стыдливая не может
Терпеть
И тут же умирает!





В Нью – Йорке

Выкладывался он,
Не долларов за ради,
Спрессованных до хруста, в кошельке.
На высвеченной сотней глаз эстраде,
Как – будто на Малевича «Квадрате»,
Качаясь на вселенском сквозняке.

И видел Бог усталыми глазами,
Что в дорогих костюмах мужики
И плакали, обнявшись,
И рыдали…
И воле Кагебешной вопреки,
К Америке московской отплывали
Под «Рваными», как юность «парусами»,

Где старая,
Как этот мир, пивнушка,
Встречала блудных Брайтона детей,
Им двери открывая,
Точно душу,
Закон гостеприимства не нарушив.
И тесно не казалось в тесноте,
Что прорывалась,
Как шансон,
Наружу.





Визит
Клиническая смерть - 2

Меня сегодня посещала смерть.
Попутно... Заглянув уже ко многим.
А я сказал разлучнице:
- Не сметь! Я не изведал край земной дороги…

Ты опоздала, древняя, за мной!
Ведь свет зари горит на небосклоне.
Смерть слушала, качая головой
В остроконечном белом капюшоне.

- Хочу в знакомый дом придти опять,
Там лампа допоздна не угасала.
И женщине красивой прочитать
Слова,
Каких она ещё не ожидала.

Она увидит в них живой портрет
Любви и состоявшейся Надежды.
Присела Смерть на старый табурет,
Расправив запылённые одежды.

- Дай мне услышать
Дней осенних медь!
И января глотнуть прохладный воздух.
И песню, что не сложена, допеть,
А после –
Можно камнем кануть в воду.

Чтоб плеск её рассыпался окрест…
Неужто я и этого не стою?
Молчала Смерть,
Лаская длинный шест.
Увенчанный сверкающей косою.

- Позволь мне завершить свои дела,
Над каждой «и» поставив чётко точки.
Ведь ты пришла за мною не со зла.
Груз грешных душ
Тяжёл для одиночки…

Я всё сказал.
И тишина легла.
Дверь отпертая в окнах отразилась…
Смерть не дослушала меня.
Она ушла.
По – видимому, очень торопилась.



Жар - птица

Завидовали лицедею,
Владельцу серебряных струн,
Гитары ласкавшему шею,
Как сказочную Гамаюн.

Казалось: живёт он играя,
Пока эта птица жива,
Всем встречным в сердца рассыпая
Сверкающие слова.

Певунья, рождённая вольной,
Всё больше страдала одна,
Ведь в городе шумном застолье,
Как омут, не ведает дна.

Её оперенье тускнело
И, как-то в июньскую ночь,
Взяла и в окно улетела
Пернатая пленница прочь.

Рванув против сердца рубашку, -
Пугала его тишина,-
Фрамугу раскрыл нараспашку
Поэт…
Не вернулась она.

Петлёю сдавила обида.
В квартире,
Где было темно,
Парило перо, точно выдох,
Душой улетевший в окно.




Прости

Прости за то, что недопонимал
Души твоей
Открытую безбрежность
И часто одиночества искал,
Чем ранил сердца преданного нежность.


Прости за то,
Что слишком слабым был,
А потому, порою,
Просто лишним...
Не убежать, как видно, от судьбы
И жизнь,
Как черновик, не перепишешь.

Прости за то,
Что тесен стал для двух
Подлунный мир, распахнутый навстречу.
Как слишком часто подводил мой слух,
Не слыша зова о желанной встрече!

Я не пишу красивые слова.
Жив Герострат!
Блуждает где-то Муза.
И не пойму, жива или мертва
Душа, что стала непосильным грузом.

И я лохмачу топором пеньку,
Причальные канаты обрубая,
Тебе на предначертанном веку
Один куплет поспешно выпевая:

«Пусть будут дни твои теперь тихи,
Как будто бы у брига в долгом штиле.
Прости и отпусти мои грехи.
Блаженны в жизни те,
Кто не судили!».



Дайте!

Было... Было время, где актёрам
Не хватало места на погосте.
И лежали где-то под забором
Упокоенные в глине кости.

А теперь иное: гром оркестров,
Речи над открытою могилой,
И почётное – вот странно! – место
Тем, кого элита не любила.

Профили на марках и конвертах,
Имена на досках у подъездов.
Всё даётся…
Только - после смерти!
Почему живым так мало места?

О Ваганьковском не хлопочу я
И не рвусь в ударники культуры…
Дайте доиграть,
То, что хочу я,
И стихи печатать без цензуры.

Дайте залы тем,
Кто слышать хочет!
Дайте петь в особицу - не хором!
А потом…
Пусть ржавый дождик точит
Кости
Под заброшенным забором.



24 часа

Дурманит
Утра маковый настой,
Расхватанный
Костлявыми руками.
Как пластик шприцев,
Лёгкий и пустой,
Похрустывает лёд
Под каблуками.

Пусты
И беспредельно глубоки,-
В таких до дна
Не долетит и камень! -
Расфокусированных луж
Зрачки,
Как у закайфовавших наркоманов.

Царит повсюду
Ласковое зло,
Несущее забвение земное.
И чёрным
Перепончатым крылом
Взмахнула ночь,
Как гибель,
Надо мною.




Прорыв

Из меня  прорывается злость,
Как сквозь мышцы,
И кожу,
И гной
Раздроблённая пулею кость
В медсанбате,
На передовой.

Из меня прорывается гнев,-
Концентрированный адреналин,-
Чтоб,
Смятение преодолев,
Можно было подняться с Земли.

Из меня  прорывается страсть,
Обгоняя и мысль,
И слова.
Только - б выстоять,
И не упасть.
Коль настигнет сжигающий вал!

Из меня
Прорывается страх –
Узнаваемые черты.
Неужели так близко пора
Вековечной и злой
Немоты?

Из меня  прорывается свет,
Как предвестие
Нового Дня,
На исходе безудержных лет
Обращая,
Как Савла,
Меня.




Уход 1

Прошлое свистит осколком мимо,
Так, что даже сердцу горячо.
Рейс Москва – Париж, недостижимый,
Как Марины нервное плечо.

Это не греховное желанье –
Уравнять двух пульсов ровный тон.
Рейс Москва – Париж, как те признанья,
Что кричал хрипящий баритон.

Очень трудно выдержать такое,
Особливо, если вдалеке...
Рейс Москва – Париж – ладонь покоя
На сухой горячечной щеке.

Лип Булонских тишину нарушить
Может подмосковный плач осин.
Рейс Москва – Париж сжигает душу,
Как залитый в баки керосин.

И куда – ж от тройки клятой деться,
Что несёт по кочкам и вразнос...
Рейс Москва – Париж летел сквозь сердце,
Что не выдержало
И разорвалось!



Уход 2

Рассыпается сложенный миф
Упаковкою трюма при качке.
У гитары зашкалило гриф,
Как термометр при белой горячке.

И сгустившиеся слова
Забивают хрипящее горло...
Как мелодия неправа,
Что звучала последним аккордом!

Непокорной тряхнув головой,
Тот, не певший толпе на потребу,
Не ночною уходит Москвой,
А беззвёздным распахнутым небом.

Затихают поэта шаги
На границе меж Адом и Раем.
Он оставил гитару другим,
Твёрдо веря,
Что мы доиграем.


Уход 3

Водка – искус,
Спасенье,
Зараза!
С ней катиться сподручнее вниз...
Из клинической смерти два раза
Ты карабкался,
Как альпинист,

Без триконей
И без страховки,
Чтоб добраться к Единственной,
К Ней! -
Завивая подобьем верёвки
Пропотевшую ткань простыней.

Всё казалось,
Что ветер подует –
И умчится хвороба твоя…
Оказалась бессильна колдунья
Перед магией
Небытия.

Истощённый хулою и славой,
И, блуждая, наощупь
Во мгле,
Как Хлопуша на дыбе кровавой
Ты повис
На блестящей игле.



И в душе,
И в подкорке – каверны.
В каждой – невыносимая боль...
Плата за гениальность –
Чрезмерна,
Измеряемая судьбой.

Прожитое –
Неповторимо!
Век хрипел
И шептал,
И кричал.
Понапрасну пыталась Марина
Возвратиться к началу начал,

Хоть,
Как в истину,
Искренне верила
В телефонных звонков правоту.
Обернулась надежда потерею,
Как падением
В высоту:

Через окна –
В пекло московское,
Через выдох –
В мрак Инферно…
Но сменилось время кремлёвское
На Высоцкое, всё равно!




Уход 4

Заваленный толпы аплодисментами,
Их принимая за слепой каприз,
Он как Лаокоон, обвитый лентами,
Рвал целлулоид,
Чтоб прорваться в жизнь.

Самовлюблённость –
Качество киношное,
В цветастом глянце сыгранных ролей.
А он своё,
Иное,
Непохожее.
Влагал в уста шутов и королей.

Гуан ушёл.
А кто же будет следующий?
Кому камзол изысканный к лицу?
Ведь режиссёр,
Он не Господь всеведущий,
Хотя подобен, как и все, Творцу.

Трагедии –
Как эхо древней Греции,
А он их, походя, перевернул
И, срежессировав уход свой
Не по Швейцеру,
Почти счастливым… взял,
Да и уснул.


Уход 5

Не вороньей породы
И не воробьиной-
Слухам и официозу назло,
Залы, глухо ревущие,
Точно турбины,
Поднимали Высоцкого на крыло.

Это было проклятием и наградой?
Понимал он, летя над огромной страной:
По летящему
Проще стрелять из засады...
Осознать очень сложно,
Где свой, где чужой.

По земле безопасней?
Поди – ка, попробуй
В колее так, как все, не оставить следы.
Волчьи ямы таят скоростные дороги…
А с устатку спиртного плеснут –
Не воды.

Подплывает асфальт от слепящего зноя.
В одинокой квартире,
Где немы звонки,
Торопясь и захлёбываясь   новизною,
Он хрипел,
Вырываясь,
Как волк, за флажки.

Трос на финише ждёт,
А не красная лента,
Наплевать!
Мы в ландо пересядем ещё…
… «Мерседес»,
На московских широких проспектах
Не уйдёт от погони.
И выписан счёт.



Четвёртая

Оплакали актёра три вдовы,
Как водится по – русски, причитая.
Поминки в центре брежневской Москвы
Их уравняли,
Как любовь святая.

Володя свёл их на похоронах –
Трёх дивных Муз,
Своей согласно воле.
Теперь они и в разных городах,
И в разных странах,
И в иной юдоли...

Но до сих пор живёт в квартире старой,
Где песни
Эхом дремлют по углам,
Четвёртая вдова –
Его гитара,
С душою женской, выжженной дотла.



Оставьте...

Носили короли невидимые платья
В стране,
Где всё делилось на троих.
Он в голос замыкал,
Как в тесные объятья
Людей случайных,
Близких
И чужих.

В подмостки утверждаясь безраздельно,
Где, как известно,
Горе от ума,
Он жил, как пел,
И, право же, бесцельно
Искать подтекст, как фигу…
Пуст карман!

Иные времена.
Совсем иные нравы.
И баритон давно сменили на фальцет,
Ужав в его формат.
Ну как же
Вы не правы!
Оставьте всё,
Как выкричал Поэт.








Человек

На Ваганьковском
Памятник:
Не рывок,
Не разбег:
Остановившийся маятник...
Был
Человек.

Горечь,
В стаканы налитая.
Вечный ночлег.
Струнами боль перевитая.
Нем
Человек.

Только звучит незаконченный
Песенный трек.
Сломленный,
Славимый,
Солнечный
Жив
Человек!









Письмо в Москву

Как в озеро, погружаюсь
В серебряный зеркала свет.
Я каюсь,
Я каюсь,
Я каюсь
За чёртову дюжину лет,

Что мигом одним пролетали,
Сводя и с пути и с ума.
Морщины
Лицо исписали…
Читайте открытый роман!

Я просто любила Володю…
Нельзя было
Не полюбить!
Надеюсь, меня Вы поймёте,
Сумев за злословье простить.

Обида во мне говорила
За то, что успеть не смогла,
За то, что растратила силы
Порой на пустые дела,

За то, что укрыть не сумела
Его от проклятия доз,
Калечащих душу и тело,
Судьбу запустивших в разнос.


Теперь от беды я смогла бы
Его унести на руках..
Простите французскую бабу
За русского мужика.

Я так ревновала к Расее,
Когда он, с грустинкой в глазах,
Стихи, точно семечки сеял
В чужих Елисейских полях.

Всё,
Милые,
Позабыто...
Лишь песен живёт естество,
Как искренние молитвы.
Простите меня за обиды.
Я очень любила его!




Завещание

Дышим мы русской речью,
Каждым живём глотком,
Душу свою и плечи
Расправляя легко.

Господи! Как же просто!
Только плечи болят,
Точно крыльев отростки,
Что лететь не хотят.


Вечно в плену сомнений
И в пелене грехов…
Знаю:
Крылаты тени
Нерожденных стихов.

Жадно дышу словами,
Понимая всерьёз:
Тем, кто придёт за нами
Проще достигнуть звёзд.




Кредиторы

Рвали псы неподвижного волка,
Понимая и наверняка,
Что не вздыбится с проседью холка
И слюна не вскипит на клыках.

Рвали мертвого волка мерзавцы,
По щенячьи скуля и визжа,
Кто при жизни хотел подвизаться
К его стае и славе, спеша.

Каждый пес, как безумный, старался
Хоть бы клок оторвать второпях.
Рык предсмертный над сворой метался,
Точно песня о верных друзьях,

Что долги
Отдадут непременно,
Что не падки на серебро,
Что придут
И заступят насмену
И отплатят добром за добро,

И залечат сердечные раны
И помогут подняться сынам.
...Псы
Догрызли немого титана
И лениво
Пошли по домам.



Не говорите!

Не говорите мне:
-Он жил...
Решивший покурить, похоже,
Он лишь гитару отложил
И снял пиджак из черной кожи.

Не говорите мне:
- Он тлен...
Впрессованный в винил и в пластик,
Он время лживых перемен
Пережидает, как ненастье.


Не говорите мне:
- Он был...
Из плена жизни вырываясь,
Педаль он насмерть притопил,
Греша и мучаясь и каясь.

Не говорите мне:
- Он Бог...
Сверкнув,
Как рухнувший  Денница,
Он сделал ровно, сколько мог,
Успев в последний раз влюбиться.

Еще блеснут его глаза
Под кепки козырька знакомо
И скрипнут “Мерса” тормоза.
Ну, слава Богу,
Значит, дома!


Кода

Пониманья требуя,
А не благ взамен,
Тетивой сплетая музыку и строфы,
Не любил ты время скорых перемен,
Чувствуя,
Что близко Русская Голгофа.

Уходил ты вовремя,
Общий и ничей,
Нелюбимый властью, как любой Предтеча.
Ты бы спел про время сытых сволочей,
Но отлитым в бронзе,
Как известно, нечем.

В выжженной безверьем
Гулкой пустоте,
Патокой попсовой истекают песни.
… На Большом Каретном
Притаилась тень.
Ждёт она хозяина в подворотне тесной.


Эпилог

Танк ВВ. Высоцкий
написано после известия о том, что большое количество наиболее достойных российских авторов исключены из школьной программы

Моя модификация –
 ВВ,
Удвоенная сила пробивная.
А мне хотелось искупать в траве
Железо гусениц, их остужая.

Я пёр, башкой проламывая стены,
Оперативный чувствуя простор!
Жаль, что броня ветшает постепенно,
Не говоря про пламенный мотор...

Хрустел я кирпичами и бетоном,
Отхаркивая сизые клубы.
И шли за мной нестройные колонны
Свидетелей отчаянной борьбы.

Они бортов ладонями касались,
Кто подтолкнуть стремясь,
Кто придержать
И о металл изрытый обжигались,
Творца помянув и едрену мать.

Я тяги рвал,
Забыв о жизни личной:
Вот он, желанный горизонт вдали!-
Но выработал свой ресурс вторичный,
Уткнувшись башней в холм сырой земли.

Потери неизбежные на фронте...
Пусть так!
Но мне хотелось прорычать:
- Эй, чёрт возьми, вы не туда идёте!
Я шёл вперед,
Вы ж повернули вспять!

Но мне, чтоб я не мог тревожить души,
Твердя, что я своё оттарахтел,
Забили в ствол свинцовую заглушку...
А то бы я, как прежде, не стерпел!

Меня венки и сплетни украшают.
Катки мои в бетон погружены.
Одно лишь, право слово, утешает,
Что лазают по башне пацаны.