Порожденный
21 ноября 19…
Проснулся в холодном поту от стука в окно.
Тук. Тук... Тук-тук. Тук.
Выглянул. Испугался.
Зацепившись за раму непонятным образом, на меня смотрели два черных, впивающихся прямо мне в лоб огромных глаза – один с багряным кровавым подтеком, другой – ровный, округлый, почти зеркальный: в нем я увидел маленькую взъерошенную кучку, резко отпрянувшую назад, и очень напоминающую что-то вроде человека. Это был я.
Почему испугался я, а не она?
Тук! – со всей дури долбанула она еще раз. Отрывистым движением я отдернул занавеску: два громадных черных крыла столкнулись и направились от меня подальше, вглубь заснеженной улицы, медленно волоча за собой дохлую воронью тушку.
«Доброе утро, старик», – я так и понял. В ванной комнате, у зеркальной полки, поджидал еще более неприятный сюрприз: оттуда на меня смотрел мужик лет тридцати. Судя по его виду, вчерашним вечером он бодрствовал невпопад. Покрасневшие белки глаз, впалые щеки и царапина справа, у нижней губы, его выдавали. Впрочем, не меньше, чем и выдранный клок волос прямо на затылке. Как это произошло?..
Это снова был я. Достал.
22 ноября 19…
Есть смысл рассказывать как прошел мой день?
Я прождал ее минут сорок и отправился в ближайшую кафешку. Просидел там еще минут пятнадцать, но так ничего и не заказав, вышел и направился к машине, сел за руль. И снова стал ждать. Не знаю чего я ждал: звонка, два черных вороньих глаза, ее, случайно проходившей мимо или, в конце концов, какой-нибудь пакости: штрафа за неудачную парковку, снежка с собачьей какашкой в спину, снесенного зеркала неуклюжим велосипедистом. Нет, все это уже со мной случалось, этого не повторится. В метрах трех от меня по льду, запорошенному тяжелым влажным снегом, шагал старичок, лет на двадцать меня старше (интересно, что я скажу о себе через эти двадцать лет?) – худощавый, сгорбленный, с крючкообразным носом; в правой руке он держал ручку тележки-пенсионерки, а в левой – вязаные, уже просвечивающие, пожалуй, архаичные рукавицы. За ним тянулась свора бродячих собак: серых, грязных, пятнистых сучек и кобелей. И они прекрасно друг друга бы дополняли, если не брать в счет то, что старичок не видел, что происходит за его спиной, он был глух, и, по ходу, слеповат. Значит, было в пенсионерке то, что привлекало их – ведь наверняка это было и у всех остальных людей, но пошли они именно за ним – старым, больным, беззащитным и отчасти глупым человеком. Вот, что нужно всем! Даже дворовые шавки понимают где-то на инстинктивном уровне больше, чем я – общество покинутых выбирает самых слабых из более высшего сословия и строит свои закулисные игры, объединяясь против голубокровых лидеров...
23 ноября 19…
Двое суток уже прошло, но я все еще жив. Хотя, конечно, она ведь не указала год, и это может случиться через десять или тридцать лет. Но тем не менее, это должно случиться: я верю ей, она – единственный человек, которому можно верить. Мне, например, нельзя верить так, как ей.
Я и сам себе не верю.
Весь день мучили нервы и головные боли. К вечеру разыгралась хандра.
Пытался уснуть, но видел ее лицо, глаза. Первое, что я заметил в ней – это были именно глаза – темные, карие бездонные омуты, полные не то тревоги, не то неукротимого волнения, которого она никогда не показывала, но его определяли ее глаза. Не могу с уверенностью сказать в какой момент я понял, что все последующие годы мы будем вместе, и когда именно я решил, что эта женщина будет моей. Не исключаю, что она все давно решила за меня, и об этом я догадываюсь только сейчас, но тогда все произошло естественно, само собой. Мы виделись каждый день и в один прекрасный (кажется весенний... да, точно) день в ее глазах мелькнуло – «возможно», а через мгновение и вовсе читалось прямым текстом – «да». Сколько нам было, лет двадцать пять... Не так уж и давно.
Где бы я не появлялся – везде начинается хаос. Не трудно догадаться, что если я выхожу на улицу и подымаю глаза к небу, то откуда-нибудь с верхнего этажа бросается школьница с горя от безответной любви, и вокруг ее бездыханного тела собирается толпа доброхотствующих, а ежели я хочу перейти дорогу, то обязательно кого-то должны либо сбить с ног, либо пара машин должны столкнуться лоб в лоб.
Я – везунчик. Вокруг меня постоянно происходят страшные и от этого не менее загадочные вещи, я хожу по пятам смерти, но рано или поздно она обернется и заметит меня. И бежать-то мне будет некуда.
24 ноября 19…
Сегодня я был в католическом костеле. Во сне.
Думаю, пора завязывать грешить.
Почему бы мне не уехать во Франкфурт?
С чего я вспомнил именно это слово... Ну не Фрауэенфриденкирхе же вспоминать.
28 ноября 19…
Хоронили брата.
Она уже совсем близко.
29 ноября 19…
Несущественно было бы продолжать рассказал о том, как я отправился за билетом, как узнал о смерти брата, как отбивал ему место на кладбище и, схоронив его тело в закаменелой земле, отдал вещи, оставленные им здесь, в приют.
Кажется, я совсем повзрослел. Даже слишком.
Теперь я один, и нужно как-то продолжать начатую жизнь.
30 ноября 19…
Вернулся домой с работы.
Входная дверь была приоткрыта. Замок цел, значит, ее могли открыть только ключом. Ежели ключи в единственном экземпляре есть лишь у меня, соответственно, я мог забыть ее запереть утром второпях. Но нет, я точно помню, как приставил колено к двери, плотно подперев ее обшивку к внутренней доске, как со скрежетом провернул ключ в замке второй раз. На пороге что-то валялось, свет был вырублен на всем этаже, а может и во всем доме, откуда-то сверху доносились женские вопли, изрыгавшие несусветные ругательства. Вот так дела. Интуитивно я достал зажигалку, чтобы подсветить открывшуюся за одной темной бездной другую, но что-то меня остановило. Едкий, но не сильный запах, тем не менее режущий глаза. Запихав зажигалку обратно в карман, от греха подальше, аккуратно ступая через разбросанные в прихожей, по всей видимости, мои вещи, я добрался до кухни.
С двух конфорок клубился газ.
1 декабря 19…
Если меня хотят убрать, то к чему такие сложности? Гораздо проще было бы призвать кого-нибудь для осуществления своей цели. Зарезать меня по темноте в подворотне, сбить на стоянке, да куда ни шло – киллера нанять. Ребята, давайте жить дружно.
«Но за эти 11 дней свершится то, о чем ты будешь жалеть до конца своего пути. Вспомни мои слова, когда настанет этот день.»
Настал одиннадцатый день, итого:
1 день (21 ноября). Столкнулся с вороной, не в свою пользу;
2 день (22 ноября). Не дождался встречи, после наблюдал за сворой собак, преследующей старичка;
3 день (23 ноября). Вспоминал ее глаза и то, что смерть где-то рядом;
4 день (24 ноября). Придумал съездить во Франкфурт;
5 день (25 ноября). Поехал за билетом. Узнал о смерти брата;
6 день (26 ноября). Был в морге на опознании. Забрал свидетельство о его смерти;
7 день (27 ноября). Объездил три кладбища, не мог определиться с местом захоронения. Наорал на сторожа;
8 день (28 ноября). Похоронил брата;
9 день (29 ноября). Утром отдал вещи в приют. Потом пил. Весь день. Никуда больше не выходил;
10 день (30 ноября). Работал. В гости опять заходила смерть;
11 день (1 декабря). Жив.
Что же, согласен, потерю брата не восполнить, я буду скорбеть о нем до конца своих дней.
«Ты даже умрешь до прихода смерти»
Действительно, 30 ноября я должен был умереть по неосторожности, и никто бы ничего не доказал, Да и не пытался бы даже:
«Утром, уходя на работу, погибший забыл выключить газ, а по возвращению домой, где, по свидетельству потерпевших, отключили электричество, он открыл дверь и, не долго думая, при помощи зажигалки/спичек устроил взрыв, повлекший за собой некоторое количество человеческих жертв и нанесший крупный ущерб ветхому строению. Обстоятельства этого дела еще подлежат выяснению».
Да, ей можно верить.
«То, что ты породил – погубит тебя непременно»
Я породил страх смерти. А что породил ты?
21 ноября 2014 года
Свидетельство о публикации №114112102375
Надежда Ансеева 03.09.2018 20:30 Заявить о нарушении