Дневник 89 Противится душа снам вещим

***

«Пиитический ужас» Гринева в сцене пирушки пугачевцев… Если высветить картину из того далека-далёка, то, кажется, проступает темная олифа иконы, а сквозь неё – лики-морды пьющих и поющих будущих висельников. И всё же – отсветы золота сочувствия, а песня «Не шуми мати зелёная дубравушка» «роняет» героев в такие провалы национального, в такие душу леденящие бездны (пиитические!), что только и скажешь: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!»
А сон Гринева – вещий! – как и все лучшие сны в литературе русской, представляется как гениальная метафора повести, читаемая в ТОТ момент с огромным волнением, она подсказывает, питает интерес, зовёт читателя дальше… И только так я и рассматриваю другие «литературные» сны: – метафора. А взята она из глубинных слоев языческого и религиозного… И погружение в мифологическую глубину и даёт снам неповторимый аромат прелести и вдруг неизмеримо расширяет контекст произведения. А если предположить, что нечто подобное снилось Пушкину? Я бы не удивился. Если бы УСЛЫШАЛ от него такое признание в ТАКОМ сне при работе над повестью и над «Историей Пугачёва». Думаю, в большей степени над второй вещью, потому что не мог страшно не изумить поэта «бессмысленный и беспощадный русский бунт». И вот тут-то я чувствую, что такой сон мог присниться поэту. Сон – как отражение его потрясений кровавой статистикой бунта и судьбой «злоумышленников». Но в повести он рисует тот сон вещим и делает это убедительно, гениально, как и в случае сна Татьяны.

***
Читаю «Смертное» Розанова. Не скажу, что захвачен, но мне интересно. Теперь понимаю, почему Волгин Игорь в передаче «Игра в бисер» сказал: Читайте Розанова, но не сказал: Читайте классику. Кажется, полезнее было для меня рыться в комментариях к книге.
В сельской библиотеке взял две книги Юрия Казакова, книгу Юрия Куранова и две книжки-журнальчика «Детской энциклопедии» - для знакомства. «Потрясла» ветхость, замшелость полки на букву «К». 90 процентов книг можно выбросить. Думали ли авторы о такой участи?.. Тоже, поди, самонадеянно жили. В принципе, как мало хороших книг: умных и занимательных одновременно. Книг, у которых можно поучиться, которые можно переживать. Возможно переживать! К названным на «К» лежат еще добрые, талантливые книги Крупина, Катаева, Крапивина (одна книга 2007-го!)… Еще пара авторов, и всё - архивная пыль. Страшно залежалое и бесполезное. И ведь так со всеми сельскими библиотеками. А фонды – за десяток тысяч книг. Или вот многотомная энциклопедия «Православия». Миллионы рублей, многие… думаю, что никто не брал её у нас в руки. Деньги, брошенные просто на ветер. А вот «Юный натуралист» по-прежнему хорош, и как я просветлился, когда узнал, что А. из восьмого постоянно читает новые номера. (Когда-то я был «юным корреспондентом» журнала, еще во времена Огальцова-Онегова). А вот энциклопедия современного искусства хороша, хороша серия к 200-летию Ломоносова. НО нужно ведь рекламировать, уметь подать, «внедрять», убеждать… А библиотекарь СИДИТ на книгах, СИДИТ на великом богатстве. А в нем – несравненная Гемп, тот же Юрий Казаков, Абрамов и Шергин с Писаховым… Тишина никчемного библиотекаря в пустой, пустынной, пыльной библиотеке. Странное одиночество среди удивительного многоголосия. Скупой рыцарь на сундуках с золотом… В четверг возьму с десяток ребят и взорвем худую тишину.

***
Признак великой книги: она обязательно открывает твои страхи и слабости, как и лучшее в тебе. Великий мастер (такой, например, как Т. Вулф) «находит» их для тебя почти в каждом из героев. Вот завидующий Крамер (ага, со мной и по такому же поводу было), вот холод семейный Шерманов, а вот дрожащий от возможности разоблачения Шерман, и почему-то всплывают странные сны, где я казался себе преступником. Где страшно было от мысли разоблачения. Пожалуй, эти сны были пострашней пещер кровавых с крюками и висящими на них людьми…
Когда летом перечитывал «Братьев Карамазовых» - без всяких но! – лицезрел себя (то с радостью, то с отвращением) в каждом из героев.
И это не только свойство соотнесения прожитой жизни, опыта с книгой, но и признак великой книги. Именно великой. А я всю жизнь глядел в себя. Людей не знаю. И кажется, только в последние годы, в последнее время шаг за шагом стал внимать им.

***
Искусство идёт вслед за жизнью, а не опережает её. Иногда и безнадёжно отстаёт. Если и говорим мы об опережении, то только в том случае, если выпукло дано то, что УЖЕ ЕСТЬ или УЖЕ НАМЕТИЛОСЬ. Это мы уже, досужие и падкие на «остренькое», сенсации и «пророчества», додумываем, привязываем, соединяем, протягиваем параллели  и нити. Кудесников и пророков лепим мы. Вряд ли, скажем, Блок и Лермонтов согласились на такую роль в будущем, если бы сумели прозреть… Горько бы усмехнулись. Так называемые пророчества в искусстве – это ещё и «опыт, сын ошибок трудных», это исторические и культурологические аналогии.
Так произошло и с циклом «Поле Куликово», где прозрение прошлых битв, глубочайшие интуитивные нащупывания Блоком наших национальных особенностей на фоне пожара первой русской революции и дали предапокалипсический отсвет циклу, который позже и стал трактоваться «умниками» как якобы прозрение ОКТЯБРЯ. А Блок и не помышлял о такой завидной перспективе. Он шёл в ногу со временем, он гениально отражал в нем то общее, что было и может быть. Оно и произошло. В общем, противится моя душа и снам вещим, и пророкам в Отечестве.