Дневник 88 Об Анищенко, Пахомове и Маше Марковой

***

Падает и падает освежающий снег на ады и смерти Анищенко…
 Есть путь к поэту. Он корректируется для дружески настроенного читателя, для преданного читателя. Он не может быть неизменным. Он как большая река, вбирающая в себя все ручейки на своём пути. Вот так банально. И в случае с Михаилом Анищенко, с его стихами я прохожу такой путь. Отступление первоначальной тьмы, хаоса, смерти и ада. Как естественно поддаться при первом, втором, третьем… чтении его книг под магию мрачноватых слов-лейтмотивов. И только позже (иногда – гораздо позже) тебе в большинстве его стихотворений открывается (радостно! близко!) уничтожение этой самой Смерти и Ада. Читать и читать, переживать и переживать – простой рецепт этой счастливой читательской эволюции.
И тогда вечное воскрешение читается в строчках –

Живи, как ласточка в аду,
И как зачатье после смерти!

И тогда внятно его великое заступничество за человека в его богоборческом –

Я выйду вон, напьюсь и упаду,
Но я не Бог, и я не стану злее.
От грешников, сгорающих в аду,
Мне никогда не делалось теплее.

И тогда физически чувствуешь, как прохладный снег с утешающей ласточкой, вестницей земли и любви, слёзно бьются и вьются в аду…

***

  Сергей Пахомов на мой вопрос о «механизме вдохновения», а яблоке, упавшем… «Мне кажется, я могу говорить, только о себе -у меня идет накопительный выброс за те годы концентрации энергии внутри, плюс стресс сильнейший и издание всего, что было, как бы освобождение, старое перестало тянуть. Мне кажется, поэт должен находиться в стороне от этого процесса, догадываясь о механизме, но не увлекаясь его вскрытием, разглядыванием шестеренок. Можно о кирпиче, о пегасе, об астральных связях... Есть теория эйфории, когда подскакиваешь от радости, когда написал. Было. А потом это чувство, память о нем, об этом состоянии, опять тащит к столу, сродни наркомании. Мне кажется, успехов в поэзии сейчас можно добиться в возрасте, в нашем социуме, раннее раскрытие убьет личность. Лучше не говорить, чтоб не сглазить. М ы все валим на Бога, почему и не это... Поэзия - это метафора, и миф о ней - тоже должен быть метафорой».
  Вот и Маша Маркова, вступив со мной было в «полемику», вздохнула тут же и молвила: неинтересно мне стало… Не потому, что вообще не интересно, а потому, не хочет увлекаться «вскрытием, разглядыванием шестеренок». Ей важен процесс. Стихийно важен. А потом – всё равно. Тем более, в случае с ЕЁ стихами, которые сами никогда вещественно, материально не застывают, текучи и подвижны и лишены напрочь мыслей и идей в привычном нам понимании. Это нащупывание «третьего», что живет между материальным миром и поэтом. Это некий реалистический мистицизм. Важны не цвет и звук, не запах и форма, а то, что стоит за ними, над ними, тот поэтический флёр, который окружает всё сущее, те зыбкие пелены и покрова, которые можно углядеть тончайшим духовным зрением вокруг всего материального мира, как космические темная энергия и темная материя, за которыми, похоже, и прячется загадка Бога…
Анализ её стихотворений, как мне кажется, не может быть не поэтическим и несколько невнятным сам: научный мало что объяснит, а может и навредить, оттолкнуть. И передача чувствования стихов Марии Марковой требует от нас следования за ней в её фантастическом нащупывании третьего мира. Что между миром и душой.