письмо в ленинград

Мой домашний арест, мое вечное видеть-бы-больше,
невозможность похода с тобой ни в кино, ни в музей.
Будет вечный июнь, будет луг за стеною не скошен,
«у меня никогда не случалось подобных друзей».
Пара-тройка вещей остаются на полках в комоде,
и пока что, наверно, их лучше не доставать.
Ты сбриваешь виски по какой-то непризнанной моде,
несмотря на меня, умолявшую их не сбривать.
Всё равно для меня ты бездомнее всех и бездонней,
и опять от любви я увижу тебя за версту.
Если мама увидит, как я прячу горе в ладонях,
то, наверное, скажет: «****уй к нему в Питер, ****уй!».
Я опять прибедняюсь. Ты тоже, наверно, в печали.
Присылаю открытку – опять темный бор и пруды.
А на той стороне, где иные печатают дали,
отпечаталась душная вечность без вкусов еды.
От колючей травы было больно и слишком щекотно –
в странной степени n все нисколько тебе не нужны.
Обещаю, что скоро я стану такой же свободной –
от тебя же свободу мне дал бы полет со стены.
Если дальше ходить нецелованным было бы больно,
значит, это тепло разливалось по телу не зря.

С волосами до плеч, на заброшенном поле футбольном,
улыбнется мне некто, кто нравился так с января.