Восточный ветер I

Где-то около полудня термометр сообщил мне, что на улице 48 градусов тепла (если это можно назвать просто теплом). И я налила себе еще одну чашку остывшего зеленого чая...

От чтения меня отвлек тихий скрежет деревянных колец по карнизу – и гардина, расправив крылья, медленно отодвинулась в сторону, обнажая распахнутое окно.
- Ну, если ты так хочешь, - сказала я.
Он ответил нежным высоким перезвоном металлических цилиндров на оконной раме и подтвердил свое пожелание глубоким отзвуком - над дверью в комнату.
- Какой же ты горячий.
Край гардины вздрогнул, словно на выдохе, и замер. Капля пота скатилась по груди на живот и затаилась в ямке пупка, за ней погналась другая.
Я ждала.
Тишина. Тишина и неподвижность.
Это было похоже на ласковую ловушку.
И я попалась.
Поднявшись с дивана, я подошла к окну. Внешней, открывающейся наружу, рамы, покрытой трещинками и лоскутками старой краски, почти касались тонкие березовые ветки (через год – два до них можно будет дотянуться рукой). Некоторые листья уже пожелтели, какие-то даже начали высыхать. Именно этими предвестниками осени он играл, как четками, зная, что они шепчутся не только о близком конце лета, но и о его скором уходе.
Я взглянула на небо, еще хранящее светлую летнюю голубизну, такую легкую и высокую. И в этот момент он дыхнул, со всем своим жаром, мне в лицо. Я отпрянула. Но он толкнул в стороны внутренние рамы. Испуганно задребезжали стекла. Занавеска вздыбилась, словно рвущийся с привязи конь. Блестящие цилиндрики залились тем истерическим смехом, который медленно и неизбежно переходит в рыдания, будто кто-то сгоряча сжал их в ладони, но, осознав свое бессилие, с досадой отпустил. Гардина плескалась, как сорванный парус, а потом, вдруг, поднялась надо мной и плавно опустилась на голову...
Ночь не принесла облегчения. Казалось, полная луна отражает не только свет, но и тепло. Я вышла на балкон. Старый каштан надежно скрывал меня от любопытных глаз...
Он прикоснулся к пыльной листве, к моим волосам, и стал слизывать капельки пота с моего тела своим жгучим, сухим языком...

Только на следующее утро, проснувшись, и ощутив долгожданную прохладу, я поняла, что это было прощание.