Старуха

Она сидела у окна,
в руках перебирая письма.
Она всегда была одна
И наблюдая снегопад из листьев,
С ней тихо письмам тем внимала тишина.

«Простишь ли?» - говорила ей её подруга.
 - «Простишь ли горечь и тоску свою?
Простишь ли зря истерпленные муки?
Простишь ли?»
Утихомирив сердце и трясущиеся руки,
Она вздохнула.
И тишина спустилась на скамью.

«Да-да, прощу!» - в ответ отозвалась она.
Та, что ночами под непреклонный ветер,
Под стужу, ветры, грады и мороз
Почти усопла .
« Какой сегодня дивный вечер
Да я прощу. Прощу за те букеты белых роз.
Прощу за вечера- за те – за проведённые со мною .
- «И что же?»
 - «Позволь. Захочешь если, я тебе открою,
За что простила я давно уж наперёд того,
Кто далеко уехал, а , возможно, и к другой…»
 - «Простишь его?»

 - «Прощу»- настойчиво отозвалась старуха
И опустила голову, поправив старое поблекшее пенсне.
«Прощу. И как бы не звучало глупо.
Я верю..»
«Что вернётся он к тебе?
Ты долго лжёшь себе самой, родная.»
«Я знаю.»
«Пообещай мне , что не раскроешь более ни одного письма!»
А та, не то ли по привычке, сутулясь и вздыхая,
Улыбнулась только.
«Нет. Не обещаю»

Почти неслышный треск разрывавшихся сплетений
Прогнал подругу прочь. Подальше с глаз.
Посверкивал на бледном пальце дорогой алмаз,
На коем оставались следы от всех его прикосновений,
А на часах трезвонило без половины час.

Кукушка замерла.
Она как будто тоже ожидала.
Она ждала того же , что она,
Которая так нежно разрывала ….
Казалось, разрывала сердце, как сукно.
 Она… Что душу письмам изливала.
Она освободила от излишков плоти письмена.
Но только душу разрывало и доселе…
Как рвёт на части нож покрои полотна.

Смотря в окно уставшим взглядом
И глубоким,
Она руками дряблыми края его ласкала.
Она ждала чего-то и не открывала…


Лицо её бледнело от хандры
Слабостью в миг сковало тело.
И лишь лицо её показывать не смело
Что знала та, о наступлении поры,
Когда такое происходит с каждым .
Она ждала.
Она жила однажды…
Как жил и он. Когда ей приносил несметные дары…
 Тогда, когда он разделил отъездом их миры

Что порознь, что под крышею одною…
Нет тяжелей на свете ремесла,
Нежели любовь нести и верить…
Она не смела более касаться той – обратной стороны письма.

В один лишь миг так сладко онемело тело.
И руки отпустили рукописи пожелтевшие края…
И ветер с улиц подхватил несмело
Листок,
но зацепившись  за осколки старого столового инвентаря,
Письмо само раскрылось. И застыло.
Как время, как часы, как поздняя заря…
 «Я буду ждать тебя…»
  Лишь только это в нём и было…