Календарь поэзии. 17 ноября

Сегодня - день рождения Владимира Бенедиктова.

Бенедиктов Владимир Григорьевич (5 (17) ноября 1807, Санкт-Петербург — 14 (26) апреля 1873, там же) — русский поэт и переводчик.

Родился в семье духовника, детство в Петрозаводске, где служил его отец. Учился в четырехклассной Олонецкой гимназии, затем, в 1821, перешел в средние классы 2-м кадетского корпуса в Санкт-Петербурге откуда был выпущен прапорщиком в лейб-гвардии Измайловский полк. С этим полком участвовал в походе 1831 года против польских повстанцев и по возвращении гвардии в Петербург оставил военную службу, в чине поручика, поступив в министерство финансов, где прослужил много лет, дослужившись до места директора государственного заемного банка, ревностно относясь к своим служебным обязанностям, неизменно считаясь превосходным службистом и посвящая свои досуги высшей математике, астрономии и писанию стихов. В 1858 получил отставку с пенсией и с тех пор жил «на покое» то в Петербурге, то в деревне, то за границей.

В литературе Бенедиктов дебютировал в 1832, затем в конце 1835 напечатал небольшую книжку стихотворений «Стихотворения Владимира Бенедиктова», которая обратила на поэта внимание критики и публики. Книжка покупалась нарасхват, так что скоро потребовалось новое издание, которое и вышло в начале следующего года. К первым стихам Бенедиктова поначалу с одобрением отнеслись Жуковский и Пушкин. Только Белинский (в «Телескопе» 1835 г.) взглянул на произведения Бенедиктова с иной точки зрения и заявил, что в них виден только талант стихотворца, то есть умение ловко владеть размером и рифмой, но почти совсем отсутствует поэтическое дарование.В 1838 вышел второй сборник стихов, который также быстро разошелся тиражом 3000 экземпляров, - успех по тому времени неслыханный. Однако позднее общественное мнение заметно протрезвело, и в 1842, когда Бенедиктов снова выпустил книжку стихов, ее встретили уже довольно сдержанно. Бенедиктов практически перестал писать, и вновь вернулся в литературу лишь во время Крымской войны выступив с рядом патриотических од.

В 1856 г. вышло в свет полное собрание стихотворений Бенедиктова в 3-х томах, а в следующем году в виде дополнения к этому собранию — «Новые стихотворения». На этом собственная творческая деятельность "исписавшегося" к тому времени Бенедиктова практически прекратилась и погрузилось в пучину забвения. Лишь после смерти в 1884 товариществом М. О. Вольфа было издано 2-е полное собрание стихотворений Бенедиктова под редакцией и с вступительной статьей Я. П. Полонского. Однако в то же время Бенедиктов заявил о себе как один из крупнейших поэтов-переводчиков. Он переводил произведения И. В. Гёте, Шиллера, Байрона, Шекспира, Виктора Гюго, Огюста Барбье, Теофиля Готье и других зарубежных поэтов. Перевёл с польского языка поэмы Адама Мицкевича «Гражина» и «Конрад Валленрод» (1863), а также почти всю лирику Мицкевича (не всё издано, как и переводы из Байрона). Большую известность получил его остро-политический перевод «Собачьего пира» Барбье (1856), распространявшийся в списках и вызвавший восторг Тараса Шевченко. Особо удачными считаются его переводы из Гюго, Готье и других французских романтиков XIX века, близких Бенедиктову по художественному языку. Значительная часть переводов Бенедиктова появилась в изданиях Н. В. Гербеля (1860-е годы).

Умер Владимир Бенедиктов в Петербурге 14 (26) апреля 1873 г.


***

К черноокой


Нет, красавица, напрасно
Твой язык лепечет мне,
Что родилась ты в ненастной,
В нашей хладной стороне!
Нет, не верю: издалека
Бурный ветер тебя увлек:
Ты - жемчужина Востока,
Поля жаркого цветок!
Черный глаз и черный волос -
Все не наших русских дев,
И томительный твой голос
Сыплет речь не на распев.
Нет в лице твоем тумана,
И извив живого стана -
Азиатская змея.
Ты глядишь, очей не жмуря,
И в очах кипит смола,
И тропическая буря
Дышит пламенем с чела.
Фосфор в бешенном блистанье -
Взоры быстрые твои,
И сладчайшее дыханье
Веет мускусом любви.

1838


Чудный конь


Конь мой, конь мой, - удивленье!
Как красив волшебный бег!
Как он в бешенном стремленьи
Мчит поэта - сына нег!
Нет путям его препоны;
Ни железа в пенном рте;
Ни хранительной препоны
На изнеженном хребте.
Мать - природа гладит, холит
Друга, полного огня,
И, беспечен, не неволит
Всадник чудного коня;
И не чуя острой шпоры,
Конь летает через горы,
Мчится вихрем по степям,
Мчится бурей по морям.
Он свободно, без усилья,
Скачет выше облаков,
Где пернатый сын громов
Утомляет мощны крылья.
Он могучею стрелой
По следам планет летает, -
Там из звезд венец златой
Гордый всадник похищает
С ткани неба голубой.
Конь земной травы не щиплет
И не спит в земной пыли:
Он все в высь - и искры сыплет
На холодных чад земли.
Так в туманный час вечерний
Над челом полночных гор,
Радость мудрых, диво черни, -
Мчится яркий метеор.

1836
Три власти Рима


Город вечный! Город славный!
Представитель всех властей!
Вождь когда-то своенравный,
Мощный царь самоуправный
Всех подлунных областей!
Рим - отчизна Сципионов,
Рим - метатель легионов,
Рим - величья образец,
В дивной кузнице законов
С страшным молотом кузнец!
Полон силы исполинской,
Ты рубил весь мир сплеча
И являл в руке воинской
Всемогущество меча.
Что же? С властию толикой
Как судьба тебя вела?
Не твоим ли, Рим великой.
Лошадь консулом была?
Не средь этого ль Сената -

В сем чертоге высших дел -
Круг распутниц, жриц разврата
Меж сенаторов сидел?
И не твой ли венценосный
Царь - певун звонкоголосный
Щеки красил и белил,
И, рядясь женообразно,
Средь всеобщего соблазна
Гордо замуж выходил,
Хохотал, и пел, и пил,
И при песнях, и при смехе
Жег тебя, и для потехи,
В Тибре твой смиряя пыл,
Недожженного топил,
И, стреляя в ускользнувших,
Добивал недотонувших,
Недостреленных травил?
Страшен был ты, Рим великой,
Но не спасся, сын времен,
Ты от силы полудикой
Грозных севера племен.
Из лесов в твои границы
Гость косматый забежал -
И воскормленник волчицы
Под мечом медвежьим пал.

Город вечный! Город славный!
Крепкий меч твой, меч державный
Не успел гиганта спасть, -
Меч рассыпался на части, -
Но взамен стальной сей власти
Ты явил другую власть.
Невещественная сила -
Сила Римского двора
Ключ от рая захватила
У апостола Петра.
Новый Рим стал с небом рядом,
Стал он пастырем земли,
Целый мир ему был стадом,
И паслись с поникшим взглядом
В этой пастве короли
И, клонясь челом к подножью
Властелина своего,
С праха туфли у него
Принимали милость божью
Иль тряслись морозной дрожью
Под анафемой его.
Гроб господен указуя,
И гремя, и торжествуя,
Он сказал Европе: "Встань!
Крест на плечи! меч во длань!"
И Европа шла на брань
В Азию, подобно стаду,
Гибнуть с верою немой
Под мечом и под чумой.
Мнится, папа, взяв громаду
Всей Европы вперегиб,
Эту ношу к небу вскинул,
И на Азию низринул,
И об гроб Христов расшиб;
Но расшибенное тело,
Исцеляясь, закипело
Новой жизнию, - а он
Сам собой был изнурен -
Этот Рим. - С грозой знакомый,
Мир узрел свой тщетный страх:
Неуместны божьи громы
В человеческих руках.
Пред очами света, явно,
Римских пап в тройном венце -
Пировал разврат державный
В грязном Борджиа лице.
Долго в пасть любостяжаний
Рим хватал земные дани
И тучнел от дольних благ,
За даянья отпирая
Для дающих двери рая.
Всё молчало, - встал монах,
Слабый ратник августинской,
Против силы исполинской,
И сильней была, чем меч,
Ополчившегося речь, -
И, ревнуя к божьей славе,
Рек он: "Божью благодать
Пастырь душ людских не вправе
Грешным людям продавать".
Полный гнева, полный страха,
Рим заслышал речь монаха,
И проклятьем громовым
Грозно грянул он над ним;
Но неправды обличитель
Вновь восстал, чтобы сказать:
"Нам божественный учитель
Не дал права проклинать".

Город вечный! - Чем же ныне,
Новой властию какой -
Ты мечом иль всесвятыней
Покоряешь мир людской?
Нет! пленять наш ум и чувства
Призван к мирной ты судьбе,
Воссияла мощь искусства,
Власть изящного в тебе.
В Капитолий свой всечтимый
На руках ты Тасса мчал
И бессмертья диадимой
Полумертвого венчал.
Твой гигант Микель-Анжело
Купол неба вдвинул смело
В купол храма - в твой венец.
Брал он творческий резец -
И, приемля все изгибы
И величия печать, -
Беломраморные глыбы
Начинали вдруг дышать;
Кисть хватал - и в дивном блеске
Глас: "Да будет!" - эта кисть
Превращала через фрески
В изумительное: "Бысть".
Здесь твой вечный труд хранится,
Перуджино ученик,
Что писал не кистью, мнится,
Но молитвой божий лик;
Мнится, ангел, вея лаской,
С растворенной, небом краской
С высоты к нему спорхнул --
И художник зачерпнул
Смесь из радуг и тумана
И на стены Ватикана,
Посвященный в чудеса,
Взял и бросил небеса.

Рим! ты много крови пролил
И проклятий расточил,
Но творец тебе дозволил,
Чтоб, бессмертный, ты почил
На изящном, на прекрасном,
В сфере творческих чудес.
Отдыхай под этим ясным,
Чудным куполом небес!
И показывай вселенной,
Как непрочны все мечи,
Как опасен дух надменный, -
И учи ее, учи!
Покажи ей с умиленьем
Santo padre {*} своего,
{* отец (итал.). - Ред.}
Как святым благословеньем
Поднята рука его!
Прах развалин Колизея
Чужеземцу укажи:
"Вот он - прах теперь! - скажи. -
Слава богу!" - Мирно тлея,
Бойня дикая молчит.
Как прекрасен этот вид,
Потому, что он печален
И безжизнен, - потому,
Что безмолвный вид развалин
Так приличен здесь всему,
В чем, не в честь былого века,
Видно зверство человека.
Пылью древности своей,
Рим, о прошлом проповедуй,
И о смерти тех людей
Наставительной беседой
Жить нас в мире научи,
Покажи свои три власти,
И, смирив нам злые страсти,
Наше сердце умягчи!
Чтоб открыть нам благость божью,
Дать нам видеть божество, -
Покажи над бурной ложью
Кротких истин торжество!

1853



***
Москва


 Близко... Сердце встрепенулось;
 Ближе... ближе... Вот видна!
 Вот раскрылась, развернулась, -
 Храмы блещут: вот она!
 Хоть старушка, хоть седая,
 И вся пламенная,
 Светозарная, святая,
 Златоглавая, родная
 Белокаменная!
 Вот - она! - давно ль из пепла?
 А взгляните: какова!
 Встала, выросла, окрепла,
 И по - прежнему жива!
 И пожаром тем жестоким
 Сладко память шевеля,
 Вьётся поясом широким
 Вкруг высокого Кремля.
 И спокойный, величавый,
 Бодрый сторож русской славы -
 Кремль - и красен и велик,
 Где, лишь божий час возник,
 Ярким куполом венчанна
 Колокольня Иоанна
 Движет медный свой язык;
 Где кресты церквей далече
 По воздушным ступеням
 Идут, в золоте, навстречу
 К светлым, божьим небесам;
 Где за гранями твердыни,
 За щитом крутой стены.
 Живы таинства святыни
 И святыня старины.
 Град старинный, град упорный,
 Град, повитый красотой,
 Град церковный, град соборный
 И державный, и святой!
 Он с весёлым русским нравом,
 Тяжкой стройности уставам
 Непокорный, вольно лёг
 И раскинулся, как мог.
 Старым навыкам послушной
 Он с улыбкою радушной
 Сквозь раствор своих ворот
 Всех в объятия зовёт.
 Много прожил он на свете.
 Помнит предков времена,
 И в живом его привете
 Нараспашку Русь видна.

 Русь... Блестящий в чинном строе
 Ей Петрополь - голова,
 Ты ей - сердце ретивое,
 Православная Москва!
 Чинный, строгий, многодумной
 Он, суровый град Петра,
 Полн заботою разумной
 И стяжанием добра.
 Чадо хладной полуночи -
 Гордо к морю он проник:
 У него России очи,
 И неё судьбы язык.
 А она - Москва родная -
 В грудь России залегла,
 Углубилась, вековая.
 В недрах клады заперла.
 И вскипая русской кровью
 И могучею любовью
 К славе царской горяча,
 Исполинов коронует
 И звонит и торжествует;
 Но когда ей угрожает
 Силы вражеской напор,
 Для себя сама слагает
 Славный жертвенный костёр
 И, врагов завидя знамя,
 К древней близкое стене,
 Повергается во пламя
 И красуется в огне!
 Долго ждал я... грудь тоскою -
 Думой ныне голова;
 Наконец ты предо мною,
 Ненаглядная Москва!
 Дух тобою разволнован,
 Взор к красам твоим прикован.
 Чу! Зовут в обратный путь!
 Торопливого привета
 Вот мой голос: многи лета
 И жива и здрава будь!
 Да хранят твои раскаты
 Русской доблести следы!
 Да блестят твои палаты!
 Да цветут твои сады!
 И одета благодатью
 И любви и тишины
 И означена печатью
 Незабвенной старины,
 Без пятна, без укоризны,
 Под наитием чудес,
 Буди славою отчизны,
 Буди радостью небес!

 1845