Мариам 5 Маленький Иохананн

Иоханан пристроился на выступе Масличной горы. Он сидел, обхватив колени, и взгляд его безразлично скользил по склону вниз – к долине Йэхошафата. Боковым зрением он улавливал каменный столп Авийшалома – памятник слепой человеческой гордыни. Столп совсем развалился, и, вероятно, его скоро заменят новым. Противоположная сторона долины выползала на дорогу, приникшую к городским стенам. Чуть дальше – Золотые Ворота – путь, по которому неделю назад вошла в город Слава Израиля... Но сейчас юноша даже не вспомнил об этом.
Равнодушно побродив взглядом среди побелённых к Пасхе могил, он и на миг не подумал ни о загробной участи усопших, ни об их воскресении, как следовало бы человеку, изучающему Закон. Он был слишком молод, и пока не держал в руках свиток Йэхезкела – ему нужно было прожить ещё почти столько же лет, сколько имелось у него за плечами, чтобы открыть книгу, бесконечно вожделенную для штурмующих вершины Священного Писания. Поэтому долина Йэхошафата не вызывала у него мистических ассоциаций. Он невидяще смотрел на гробницы пророков и праведников, а перед глазами его стоял Воскресший. Иоханан понял, в чем дело сразу, как только вошел в Его гроб. Но взволнованный молодой человек совершенно не осознавал, что в эти мгновения он узнал о тайне Йэхезкела несравненно больше, чем сам пророк, да и все пророки и праведники вместе взятые. Он никак не пытался проанализировать происшедшее. Душа Иоханана не хотела отходить от пронзительного откровения сегодняшнего рассвета. Он смотрел на мир как бы из другого измерения, в которое он попал через крохотную пещерку гроба. Он ясно слышал утреннюю перекличку пичужек, но на фоне примелькавшихся привычных звуков разворачивалась совершенно другая мелодия – то ли во внезапно обнажившейся до основ природе, то ли в его душе, с которой спала пелена неведения. Эта мелодия включала видимое им пространство и звуки-шорохи, котрые он слышал, но она преподносила их совершенно не такими, какими их улавливало ухо. И он весь подобрался и превратился в одну-единственную точку, которая впитывала, втягивала, переваривала, поглощала и блаженно заполнялась дотоле неведомой сладостью бытия. И он только краем сознания улавливал, что сердце его расширилось далеко за пределы мира.
Иоханан был учеником великого пророка. Ему едва исполнилось шестнадцать лет, как старший друг Андреас привёл его на берег Иордана, где уже несколько недель яростно полыхала проповедь пророка. И он остался там.
Ученики пророка прозвали мальчика «маленьким Иохананом» – отчасти в шутку, так как юный неофит даже среди них выделялся своим усердием в подражании пророку.
Они все ходили босиком и даже в самый сильный холод чуть маскировали хитоны грубыми плащами из верблюжьего волоса. И, конечно же, кожаные пояса всенепременно стягивали их чресла. Они охотно ели дикий мёд, как и учитель, а вот с молодыми побегами было сложнее. Акриды уважали не все. Вернее, не все желудки их приветствовали. И большинство учеников время от времени подъедали что-то более основательное, благо, с подаянием проблем не было. Впрочем, ученики не обманывали «своего великого». И почти сразу после потаённой трапезы хлюпали носы, вытирались слёзы и раздавались столь скорбные вздохи, что некоторые с непривычки думали – оплакивают покойника. Маленький Иоханан крепился, как часовой на посту, хоть и слабел день ото дня. Поговаривали, что пророка в пустыне с младенчества обихаживали ангелы, под их неусыпным надзором он отрешился от всего земного и не делал ничего такого, что называется грехом, и уж, тем паче, беззаконием, поэтому он стал нечеловечески выносливым и следовать за ним стопой в стопу было более чем невозможно.
Когда другие почитатели пророка приваливались к первому попавшемуся кусту или камню, чтоб хоть немного подремать после беспрерывных молитвенных бдений, особенно в праздничные дни, - маленький Иоханан принимал все возможные меры для бодрствования: щипал себя за щёки, мотал головой, ходил взад-вперед, даже прыгал.
Ему хотелось стать таким же, как великий Иоханан. Он понял пророка и жаждал совершенного покаяния.
Однажды маленький Иоханан увидел, как из огромной, дымящейся от жары и страстей толпы, возник, подобно чистому и прозрачному пламени свечи, Человек и двинулся к реке. Он шел вместе со всеми и в то же время очень обособленно. Человека заметил не только маленький Иоханан, но и его великий тёзка. Пророк указал на Него рукой и сказал Иоханану, но так, чтоб слышали все: «Вот Агнец Божий, Который берёт на Себя грех мира». Не успел мальчик задуматься над этими словами, как стопы Незнакомца коснулись воды. В этот миг обоим Иохананам показалось, что Иордан замер. На самом деле только верхняя часть реки прервала своё течение, и, по мере того, как Незнакомец подходил к пророку, справа от них образовался небольшой водяной вал. А вода слева продолжала течь дальше, обнажая полосу песка и камней от берега до ног Вошедшего. Человек двигался не в воде и не по воде – Он ступал по мокрому дну, оставляя на нем отчетливые следы. И вода их не заполняла – она стояла невысокой стеной, словно боялась сдвинуться с места. Когда Человек подошел к Пророку, тот еле смог выговорить: «Мне надобно креститься от Тебя, а Ты приходишь ко мне?!» В ответ твёрдо и просто прозвучало: «Оставь теперь. Ибо так надлежит нам исполнить всякую правду.» Того, что произошло дальше, маленький Иоханан даже много десятилетий спустя не решился описать словами. Потому что внешне ничего не изменилось. Пейзаж был тот же. Пророк тот же. И Человек оставался тем же самым. Пророк привычно поднял руку – и воды сомкнулись над головой Подошедшего. Что особо отметил про себя маленький Иоханан – Человек не произнёс ни одного покаянного слова. А пророк не стал Его обличать. «Он что – безгрешен?!» – с изумлением подумал юноша. И сейчас же Что-то или – как собственными глазами видел Иоханан – Кто-то, осле- пительно чистый, похожий на голубя, опустился на голову Человека, названного Агнцем Божиим. И маленький Иоханан тотчас же понял, что этого Человека он знал всю свою коротенькую шестнадцатилетнюю жизнь, и что с этим Человеком он связан каким-то образом от своего рождения до самой смерти. Тогда же он осознал и то, что смерти вообще не может быть. И ещё многое вошло в его душу в те минуты на Иордане. Он никогда не пытался ни говорить, ни писать об этом – разве можно выразить неотвратимость?
И с этого часа в душе маленького Иоханана поселилось нечто, что безвозвратно отделило его от всего остального человечества.
Целый день он уклонялся от товарищей. Иногда юноша ловил на себе взгляд пророка, в котором обнаруживалась совсем непривыч- ная для великого тихая радость. В тот день пророк пребывал в совершенно несвойствен- ном ему благостном умиротворении. Он нико- го не обличал, не пробирал, не ставил перед фактами. Вечером он подошел к ученику и, как бы отвечая на его немой вопрос – что ЭТО было? – проговорил: «Я видел Духа, сходящего с неба, как голубя, и пребываю- щего на Нём». Потом после паузы добавил: «Сей есть Сын Божий».
Иоханан вспомнил, что утром, у Иордана, пророк тоже произнёс эти слова, но тогда их просто запечатлела память, безо всякого участия ума и души. Теперь он задумался: «В каком смысле – Сын Божий?» Но он не стал расспрашивать учителя, поскольку твёрдо знал, что в самое ближайшее время встретит этого Человека. Правда, маленький Иоханан ещё не предполагал, что встреча с Ним заполнит всё его жизненное пространство без остатка.
На следующий день они с Андреасом выбрались из шалаша, в котором ночевали, и направились к пророку. Не успели они поприветствовать учителя, как тот указал на тропинку за ивами: «Вот Агнец Божий». Молодые люди переглянулись – искорка сверкнула ме- жду ними – они поняли друг друга без слов и побежали догонять. Незнакомец обернулся: «Что вам надобно?» От неожиданности они спросили первое, что пришло в голову: «Рабби, где живёшь?» Более нелепого вопроса незнакомому Человеку нельзя было приду- мать. Но Он услышал нечто иное, чем то, что озвучили два вчерашних подростка в помятых туниках и почтенных ворсистых плащах. Ответил просто: «Пойдите и увидите».
Весь день они не могли оторваться от Рабби Йегошуа. Такой любви они не улавливали ни в материнских, ни в отцовских глазах, такого покоя не вмещала даже затягивающая небесная бесконечность.
Юноши пришли в Его шалаш около десятого часа и просидели до позднего вечера. То был вечный день, хотя он мелькнул одним мгновением. Маленький Иоханан никогда о нём не рассказывал. Он помнил только, что сердце его изнемогало от любви. С тех пор он стал измерять время сердцем.
Потом Рабби пропал на сорок дней. О них Иоханан и вспоминать не хотел. Это были дни, не отмеченные любовью, а, стало быть, и жизнью.