Стихополотно. Конная масть. Вороная

О всаднике ночном и ужасе моём
Речная Нимфа

Ночью безлунной явился ко мне
всадник ужасный на мрачном коне.
Смял мне дыханье и, душу тесня,
в земли бесплодные звал он меня.

В край, где смыкается небо с землёй,
флейта рыдает и воет гобой.
В тёмные рощи над тихой рекой.
В бездну печали и вечный покой.

Конь его схож был с туманом ночным,
пеплом остывшим и страхом моим.
Он выдыхал из ноздрей темноту
тленом несло от него за версту

Всадник же бледен был, строг и суров.
Взгляд его, страшный, как угли костров,
жёг меня гибельным жаром, и я
в ужасе замерла возле коня.

- Кто ты, зачем ты нарушил мой сон?
- Верь мне: кто грезит, не будет спасён.
Только Неспящий пройдёт этот путь.
- Дай мне забыться и мирно уснуть.

- Нет, не за тем я скакал через ночь
Землями, схожими с пеплом точь-в-точь.
Кровь твоя внемлет приказам моим.
Спит твоё тело, но дух твой над ним

рвётся назад, и не ведает сна.
Участь твоя прочтена и ясна.
Следуй за мной и оставь этот мир,
Внемли далёкому пению лир.

Вспомни народ свой и дом свой в нигде.
Хладные реки и камни в воде.
Вспомни, какой ты была рождена.
Как отреклась и была прощена.

Жить среди смертных – печальный удел.
Души их – узники гибнущих тел.
Сны их обманчивы, страсти пусты.
Память подобна куску бересты.

Время твоё наступило, вернись
к сёстрам и братьям твоим, и проснись.
- Нет, это вовсе не сон, наяву
слышу я голос твой, вижу траву

гибнущую под ногами коня.
- Видно ты вовсе не помнишь меня.
Я не оставлю тебя среди них.
- Смерть затаилась в движеньях твоих.

Тёмен твой взор, и застыло лицо,
в жутком оскале повешенных псов.
Я не твоя, возвращайся назад
в прошлое, в сумерки, в тлеющий ад.

Я не пойду за тобой, я жива.
- Жизнь твоя теплится в теле едва.
Мне так легко оборвать её нить,
в небытие тебя каплею влить.

Я закричала. Мой крик был высок.
Боль чёрной птицей метнулась в висок.
Сердце упало на самое дно
пропасти ужаса, стало темно

и неподвижно в сознаньи моём.
Передо мною раскрылся проём.
Кто-то стоял за порогом и ждал.
Холод могильный мне тело сковал.

Крик мой иссяк, и в молчаньи я шла,
словно сомнамбула, к вестнику зла.

*******

Вечность минула, и солнце взошло.
В сердце и тело вернулось тепло.

Я пробудилась. Я снова жива.
Ломит всё тело, болит голова.
Утро моё улыбается мне,
Я забываю о страшном коне.

Я забываю о всаднике бледном.
Кофе дымится в кофейнике медном.
Душ выгоняет из тела дремоту,
Город проснулся – пора на работу.

Где я? И кто я? Куда я, куда?
Странные снятся мне сны иногда…
©  Речная Нимфа, 2004
http://www.stihi.ru/2004/09/10-255




                * * *

                Айда, голубарь,
                пошевеливай, трогай,
                Бродяга, - мой конь вороной!
                Все люди -
                как люди,
                поедут дорогой,
                А мы пронесем стороной.
                Чтобы мать не любить
                и красавицу тоже,
                Мы, нашу судьбу не кляня,
                Себя понесем,
                словно нету дороже
                На свете меня и коня.
                Зеленые звезды,
                любимое небо!
                Озера, леса, хутора!
                Не я ли у вас
                будто был и не был
                Вчера и позавчера.
                Не я ли прошел -
                не берег, не лелеял?
                Не я ли махнул рукой
                На то, что зари не нашел алее?
                На то, что девчат не нашел милее?
                И волости - вот такой -
                А нынче почудилось:
                конь, бездорожье,
                Бревенчатый дом на реку, -
                И нет ничего,
                и не сыщешь дороже
                Такому, как я, - дураку...

                1927
                Корнилов Борис Петрович



ТРИ ПАЛЬМЫ
(Восточное сказание)

В песчаных степях аравийской земли
Три гордые пальмы высоко росли.
Родник между ними из почвы бесплодной,
Журча, пробивался волною холодной,
Хранимый, под сенью зеленых листов,
От знойных лучей и летучих песков.

И многие годы неслышно прошли;
Но странник усталый из чуждой земли
Пылающей грудью ко влаге студеной
Еще не склонялся под кущей зеленой,
И стали уж сохнуть от знойных лучей
Роскошные листья и звучный ручей.

И стали три пальмы на бога роптать:
"На то ль мы родились, чтоб здесь увядать?
Без пользы в пустыне росли и цвели мы,
Колеблемы вихрем и зноем палимы,
Ничей благосклонный не радуя взор?..
Не прав твой, о небо, святой приговор!"

И только замолкли - в дали голубой
Столбом уж крутился песок золотой,
Звонком раздавались нестройные звуки,
Пестрели коврами покрытые вьюки,
И шел, колыхаясь, как в море челнок,
Верблюд за верблюдом, взрывая песок.

Мотаясь, висели меж твердых горбов
Узорные полы походных шатров;
Их смуглые ручки порой подымали,
И черные очи оттуда сверкали...
И, стан худощавый к луке наклоня,
Араб горячил вороного коня.

И конь на дыбы подымался порой,
И прыгал, как барс, пораженный стрелой;
И белой одежды красивые складки
По плечам фариса вились в беспорядке;
И с криком и свистом несясь по песку,
Бросал и ловил он копье на скаку.

Вот к пальмам подходит, шумя, караван:
В тени их веселый раскинулся стан.
Кувшины звуча налилися водою,
И, гордо кивая махровой главою,
Приветствуют пальмы нежданных гостей,
И щедро их поит студеный ручей.

Но только что сумрак на землю упал,
По корням упругим топор застучал,
И пали без жизни питомцы столетий!
Одежду их сорвали малые дети,
Изрублены были тела их потом,
И медленно жгли до утра их огнем.

Когда же на запад умчался туман,
Урочный свой путь совершал караван;
И следом печальный на почве бесплодной
Виднелся лишь пепел седой и холодный;
И солнце остатки сухие дожгло,
А ветром их в степи потом разнесло.

И ныне все дико и пусто кругом -
Не шепчутся листья с гремучим ключом:
Напрасно пророка о тени он просит -
Его лишь песок раскаленный заносит
Да коршун хохлатый, степной нелюдим,
Добычу терзает и щиплет над ним.

Михаил Лермонтов