Мариам 4 Эйшу

Эйшу был сирийцем финикийского происхождения. Не все его соплеменники стали стоиками, как Панэтий, но все усвоили трезвый скептицизм предков-мореходов.
Эйшу родился в маленьком городе Арвад, угнездившемся на крохотном острове в море северо-западнее знаменитого Библоса. Чтобы выжить на полуторакилометровом клочке суши, его соотечественники умудрялись даже добывать питьевую воду со дна моря. Они наловчились не только возводить на своём островке многоэтажки, причём, значительно выше римских, но и измыслили разнообразные инженерные хитрости, которые сделали бы честь знаменитым изобретателям более поздних веков.
Финикийцев постоянно подстегивала морская стихия. Она держала их в тонусе. Бодрость ума и тела Эйшу впитал с молоком. Он искушал её учеными экзерсисами в Дамаске, затем в Александрии и довел до совершенства годами упорного труда и изощренных размышлений о природе богов, вещей и людей. Он смотрел на мир трезво и принимал только очень взвешенные решения.
Но, с другой стороны, в нём текла кровь десятков поколений храбрецов, без конца атаковавших нептуново царство, лепивших свои города, как ласточкины гнёзда, на скользких крутых скалах, едва не опрокидывающихся в море, сумевших достойно выжить там, где лбами сталкивались интересы самых мощных имперских машин древности. Салманасары, Сарагоны, Синнахерим, Асархаддон, Ашшурбанапал, Навуходоносор – «скромный» и очень сокращённый список завоевателей этого лоскутка земли с морской оторочкой. А ещё Артаксеркс, а ещё Александр Макендонский, Селевкиды, Помпей...
Финикийцы защищались, нападали, торговались, сдавались на милость победителя, бунтовали, вырывались из-под самых немыслимых гнётов, тысячекратно начинали всё сначала... Всякий раз для того, чтобы оторваться от последнего краешка земли, опрокинуться-таки в море, выпростаться из-под малейшего контроля материка - и радостно сливаться-брачеваться с непререкаемо родной стихией воды. Для того, чтобы однажды раствориться в её бесконечности навеки. На краю света, там, где остров в центре океана, где Елисейские поля, земля блаженных... Путь, лежащий между Сциллой и Харибдой, мимо многоголовых гидр, сирен и циклопов. Иногда он увенчивался грудами золота и всего, что можно на него купить, а иногда тремя обезьяньими шкурками. Но главным во всём этом был поиск. Чего или кого? Эйшу – прямой потомок сих вечно рыщущих душ - много лет спустя запишет: « Что бы человек ни искал – истины, счастья, друзей или какого-то земного благополучия – на самом деле он ищет Бога. Ибо потребность обожания заложена в сердцевине нашей природы. Если человек несчастлив или неудовлетворён, значит, он нашел не того бога. Или точней – он всё ещё в процессе поиска и эксперимента».
В процессе поиска и эксперимента Эйшу обрёл откровение Адониса – бога умиравшего и воскресавшего. С ним была связана красивая трагическая легенда. Но Эйшу легенда не занимала. Его в какое-то мгновение неожиданно для него самого глубоко тронул образ божества, которое внёсло ритм и порядок в хаос воды и в хаос бытия. Эйшу знал, что упорядочиванием мироздания распоряжались более древние боги. Однако именно история Адониса стала для него метафорой могучего дыхания вселенной. Радостный вдох и неизбежный выдох. Вернее, наоборот: выдох – сначала. Смерть предшествует жизни - хаос космосу. Правда, под настроение Эйшу иногда усматривал в этом дурную бесконечность, но успокаивал себя тем, что такова неизменная природа мироздания.
В жизни же человеческой он отмечал странную сплочённость хаоса, периодически сменяемого ещё большим хаосом. «Но ведь и это в природе вещей, то есть людей», – организм мыслителя защищался от перспективы безнадёжности расхожим силлогизмом. Но вопрос заключался в том, из какой посылки его выводить. Здесь было что-то не в порядке с аксиомами. А к аксиомам Эйшу относился с подозрением – всё-таки абсолютно беспочвенная вещь. Но он полагал, что именно аксиомы являют границу материального и нематериального миров. То, что невозможно доказать. То есть обосновать существование данной идеи в этом мире. Но её нужно принять, чтобы построить хотя бы одну логическую научную схему. Именно необходимость её самоё дематериализует аксиому. Её нужно принять... как Бога? Или просто бога? Она есть потому что она есть. И всё из неё происходит. И так должно быть. Потому что таков миропорядок.
Он знал, что любые философские системы сводятся к горстке простых истин. С ними надо согласиться. Их надо принять... или сойти с ума.
С другой стороны, не обязательно заглатывать все истины без разбора. Можно поискать самые удобоваримые. Или одну – осно- вополагающую.
Процесс поиска и эксперимента привёл Эйшу к отверстому гробу. В тот момент, когда он заглянул в пустую пещерку, его пронзила догадка, что вот это и есть наиболее приемлемая аксиома для него лично. Искомая фундаментальная истина, не требующая доказательств. Разбивающая его любимую и опасную цикличность и дающая космосу полное преимущество над хаосом. «На такой безупречной посылке можно построить не только философию», – пронеслось в уме врача.
В эту судьбоносную для Эйшу минуту как будто кто-то вспорол могучую утробу тишины, и из неё ринулось не звучание, не шум, - нет – ошеломление, грандиозное, вопиющее, требующее своего. Оно властно утрамбовало под себя всех и всё – людей, животных, камни, деревья и здания и даже безразмерный уродливый дворец Хасмонеев.
И сейчас же всё окружающее пещерку разнотравье и разноцветье плеснуло ему в глаза свежестью, яркостью и пестротой. Это слезинки росы или игра драгоценных камней или... игра воображения? Эйшу растерялся. Солнечная россыпь – сталактитовая – коралловая – жемчужная – или это море? Он ошалел от натиска торжествующей зелени и карнавального бешенства красок. С утренним светилом тоже происходило что-то невообразимое. Казалось, оно танцует в облаках, отбрасывая какие-то фантастические круги и блики, словно срывая с себя покрывала в экстатическом восторге.
Это – чудо, это – совершенство, это...;
- Шелом!... вот что это такое! Бен Элогим умелех Исраэль (Сын Божий и Царь Израилев), - тихо проговорил один из учеников Гермидия – Халелу! (хвалите);
- Халелу Адонай...(хвалите Господа) - повторил его товарищ c совершенно неведомым Эйшу благоговением.
Эйшу кратко доложил прокуратору о происшедшем. Тот молча выслушал. Он уже познакомился с обстоятельным опусом Гермидия и восторженным лепетом Лабиритиоса.
Разумеется, его не стали будить на рассвете, и все свидетели смогли подготовиться и обдумать предстоящий разговор. Гермидий, по привычке, всё тотчас же записал. Лабиритиос успел взбудоражить Клавдию Прокуллу, но у него хватило ума не оповещать об увиденном всех фанатиков и зевак Иерусалима. Нужно было срочно решить, что сейчас предпринять. Синедрион уже сформулировал свою позицию и был настроен однозначно – тело Распятого следует считать похищенным. Пилат обдумывал, в какой форме выразить своё несогласие. В любом варианте это рискованно – некогда Пилат служил под началом казнённого два года назад префекта Сеяна и, естественно, в Риме числился среди неблагонадёжных. Интриган первосвященник об этом знал. Он пережил и переварил не одного властителя Иудеи. Но для Пилата у него кишка тонка. Даже с учётом связи с Сеяном...
Незаменимая Клавдия Прокулла, как всегда, бросила мужу клубочек Ариадны: «Ты обещал не чеканить....» – Да! Именно то, что нужно. Монеты ходят по самым разным рукам. Деньги уравнивают всех. Как смерть. Как закон. Или как некая непреложная истина, в отношении того, Кто и кто в провинции хозяин. Стало быть, эту истину и должно провозгласить. Прокуратор вызвал нотария и распорядился, чтобы в его преторство в провинции Вторая Сирия (10) на реверсе императорских монет не чеканили профиля римского наме- стника.
Однако политическая интуиция подсказывала прокуратору, что всё это только начало большой цепи событий, которые очень быстро выйдут из-под контроля.
;- Как вы думаете, что предпримет Синедрион? - спросил он Лабиритиоса.;
- А разве теперь их действия имеют какое-то значение?
-   Именно теперь и имеют. Считайте, что я перешел здешний Рубикон.
;- По-моему, - рассеянно ответствовал сенатор, поправляя прическу так, чтобы волосы прикрывали залысины, - лучше вообще не обращать на них внимания. В своих проблемах они разберутся сами. Мне кажется, что начался необратимый процесс, и Фортуна не на их стороне.
- А где гарантия, что на нашей?;
- Ну, разве вращающееся колесо может что-то гарантировать, кроме бесконечных перемен? Я бы сейчас воздержался от оценок и гарантий, а лет через пять...
- Зря, клариссимус(11), вы ушли от дел. Вы даже представить себе не можете, что такое пять лет в здешних условиях. Это пять военных кампаний, не уступающих пуническим. Если, конечно не вмешаться в ситуацию.
К прокуратору подошел раб и что-то шепнул ему на ухо. Пилат извинился и вышел. Он прошел из внутренних покоев в приемную. Там его ожидал Мастер.


10 В это время Иудея была ненадолго присоединена к Сирии
11 светлейший