Мариам 3 Мариам

Мариам негодовала. Возмущение разносило её, как речку половодье. Она который раз пыталась втиснуть в законопаченные скорбью уши апостолов, усталых и бесконечно удручённых мужей, главную – да-да! самую главную! – благую – блаженную – блаженнейшую – вы слы-ы-ы-шите!!! – весть: Господь...воскрес-с-с!;
Мужчины с досадой отмахивались: ну, понятно –  у Эм Йегошуа помрачился ум от горя, а Мариам просто помрачена, потому что особь женского пола. Эм Йегошуа деликатно замкнулась в себе и ничего никому не стала доказывать, а Мариам ещё трижды, после того, как побывала сама, тащила всех ко гробу, к священному гробу, бессмертному гробу – вы понимаете?! – гробу жизни! Д-а-а-а!
Иоханан, конечно, поверил сразу как только туда попал – чудесный, чуткий Иоханан! Он узнал этот немеркнущий свет, он не мог не узнать!;
- Я говорю – воскрес!!!
- Действительно... воскрес... Да. Да.. Да... Да! Да-да-да!

Воскресла наша любовь.

Теперь замкнулась Мариам. После того, как она уговаривала апостолов поверить в очевидность Очевидного и, прислушавшись к мужчинам, даже поколебалась сама (стыдно, Мариам, Он потому и сказал тебе: «Не прикасайся ко Мне», что ты доверилась чужим словам, а не своим глазам, – ох, как нехорошо, Мариам!), она открыла для себя довольно неуютную для женщины истину: главные решения в жизни придётся принимать самостоятельно. Друзья, это, конечно, правильно. Они родные, они исключительно здравомыслящие, - кто спорит? - но выбор нужно делать самой. Твою жизнь за тебя никто не проживёт. Она принадлежит тебе и Ему. И никому больше. Следовательно, ориентироваться можно только на Господа. И на тот, не доступный для посторонних мир, который Он нам оставил.
Мариам вспомнила, что Рабби Йегошуа всё время повторял: «Царство Божие внутри вас». Значит, где-то там, в сердечных запрудах и тихих гаванях должно пребывать Царство, прекрасное, как начало и конец дня на Галилейском море, голубоватое и слегка расплывающееся в знойной дымке, как Галанские холмы по ту сторону воды. А Он теперь находится среди этого марева. И он будет сюда приходить. А как бы найти обратный путь? Нельзя же жить ожиданием. Мариам думала. Такая дорога должна быть. Нужно спросить об этом у Рабби, как только Он снова появится здесь.;
Спросить Мариам забыла.

Детство Мариам было до краёв заполнено любовью. Она не представляла себе нелюбимых людей. И, конечно же, всех брала за душу хорошенькая курчавая крошка с несколько асимметричным личиком. Едва не каждый встречный старался выразить свои чувства делом – кто погладит, кто ущипнёт за пухленькую щёчку, а кто снабдит засахаренным деликатесом.
Она была единственной обожаемой дочерью богатого поставщика жертвенной птицы. Каждый еврейский мужчина видит своё продолжение в сыне. А Шамуэля бен Элиэзера Господь утешил дочерью. Но он не расстроился. Он хотел девочку, и когда выяснилось, что его желание исполнилось, пировал с друзьями несколько дней, а на все шутки и подковырки отвечал, что в принципе он не бракодел и своё ещё наверстает. Но Господь больше не давал ему детей, и Мариам одной досталась всё то, что полагалось на пятерых-шестерых или даже на целую дюжину детишек. Поэтому девочка была переполнена любовью и открыта всему миру. Она очень любила гостей и вообще новых людей. Ей никогда не сиделось на женской половине, и ей позволяли гулять по всему дому. Если в доме появлялся новый человек, Мариам сейчас же начинала обихаживать его. Она тащила кувшин для омовения, расплёскивая по дороге содержимое. Потом она топталась около эведа(8), лившего воду на руки-ноги гостя и смешно семенила за пришедшим в гостиную.
А когда Мариам исполнилось три года, в их семье появился дядя Пиня. Он был младшим двоюродным братом Шамуэля и по воз- расту годился ему в сыновья. Состоятельный родственник взял на содержание навоиспечённого Бар-Мицву(9), чтобы обеспечить ему продвижение в сторону науки, весьма затруднённое заботой о многочисленных младших братьях и сёстрах. С утра до вечера Пинхас усердно вгрызался в толщу знаний, а маленькая племянница крутилась вокруг дядюшки и слушала его заунывное бормотание. Когда Пине что-то не ложилось на ум, он вздымал вверх указующий перст и возглашал, подражая занудным интонациям самого первого «своего великого»: «Запомни, Мариам!» - далее торжественно и многократно повторялось то, что подлежало запоминанию. Через полгода после поселения дяди Пини родители Мариам обсуждали проблему охраны огорода, при этом мать, расчесывавшая дочери волосы, вздохнула: «Конечно, поймать воров не трудно, но кто их сейчас станет наказывать?» Мариам серьёзно посмотрела на неё, подняла вверх пальчик и изрекла: «Запомни, мама, человек, который совершил кражу, будет наказан вдвойне или людьми, или Всевышним, благословен Он». Оба родителя онемели, затем Шамуэль рассмеялся, подхватил на руки дочь, подбросил её вверх и сказал: «Кажется, вместо одного раввина у нас будет два». Посмеялись и забыли. А Мариам продолжала вертеться около дяди. Через год она неизвестно как научилась читать, а ещё через полгода писать. Она всё знала про пророков и праотцев, которые в её сознании обретали черты магдальских рыбаков и голубеводов. Полка, на которой хранились свитки дяди Пини, казалась ей вознесённой в небеса голубятней, в которой почивали белоснежные души праведников, укрывшиеся там от коршуно-вороновых нападок язычников и нечестивых царей.
Однажды дядя Пиня застал её за чтением древней пророческой книги. Он отнял у девочки свиток: «Это не для малышей, и тем более не для девочек». «Почему-у-у-у?» – закапризничала Мариам, которой недавно исполнилось шесть лет, - «конечно, там ничего непонятно, кроме букв, но ты ведь всё объяснишь?» Пинхас положил свиток повыше, на окно, чтобы Мариам не достала. Тогда Мариам уселась под окном и, глядя на желанный рулончик, зашептала: «Милосердный, Благословенный, ты же знаешь, что я не усну, пока не прочту всё!» – Свиток величественно возлежал на окне. «Предвечный, Благословенный, почему мне нельзя это читать?» Мариам пожирала глазами папирусную трубочку, но она не сдвинулась даже на пядь. Мариам жалобно поглядывала то на потолок, то на свиток и никаких сверхъестественных или естественных подвижек не замечала. Она заплакала: «Ну я же хочу знать, что это такое!» В этот миг её тихо накрыл непонятный благостный покой и в средостении прозвучало: «Ты узнаешь». И Мариам забыла про свиток.
Спустя некоторое время дядя Пиня уехал в Иерусалим продолжать обучение, но он частенько наезжал в Магдалу за деньгами и всегда усердно продолжал просвещение любимой племянницы. Он видел, что её родителю это по душе, а от настроения Шамуэля зависела сумма, которую Пинхас увозил с собой в столицу. Через два года в семье Мариам неожиданно узнали, что Пинхас бен Элиэзер с молодой женой отбыл в Рим по торговым делам. Странный интерес абсолютно непрактичного Пинчика к коммерции удивил всех, и долго в любопытном магдальском мирке не могли понять, как паривший в рафинированных духовных небесах Пиня вдруг ниспал на трезвую почву и заделался торговцем. А немного раньше отец Мариам познакомился с неким саддукеем. Когда он пришел в их дом, Мариам, как обычно, спустилась навстречу гостю. Но этот визитёр ей почему-то не глянулся, и она убежала на женскую половину. Гость черной тенью проник в гостиную, где его восторженно встретил Шамуэль. Он так был занят этим человеком, что даже не заметил, что его всегда радушная дочь не сопровождает гостя. В тот вечер он совсем забыл о Мариам.
Вскоре в их доме появились языческие вещи. Мать Мариам – покорная еврейская женщина – взбунтовалась, и впервые за восемь лет их совместной жизни она поняла, почему жена должна бояться мужа.
Через пару месяцев отец отправился в Тивериаду и взял с собой Мариам. Раскошный полуязыческий город вызвал у ребёнка интерес и страх одновременно. Вечером они с отцом возвращались из театра и шли по главной улице города между двумя рядами ионических колонн. Уже стемнело, и многим расходившимся домой зрителям предшествовали рабы с факелами. Было свежо, ленивый ветерок ощупывал лица и тела прохожих.
Пахло магнолиями и тамариском. Отец Мариам ласкал сердце радостными мыслями. Сейчас он сдаст Мариам на руки эведу, который уведет девочку на постоялый двор, а сам он отправится с приятелем в приморскую таверну и, сидя на открытой веранде, они будут смотреть на Тивериадское море (Здесь не поворачивался язык назвать его Галилейским) и долго и толково рассуждать о том, что наконец-то и в Израиль пришла цивилизация, с водопроводом, деревянными тротуарами и такими вот маленькими уютными тавернами, где можно посидеть с друзьями после рабочего дня, потягивая хорошее вино и просто так глазея вокруг.
Когда Шамуэль с дочерью поравнялся со знаменитым египетским обелиском, который Ирод неизвестно зачем установил в центре города, Мариам заметила, что за ними идёт кто-то чёрный. Она прижалась к отцу. Чёрный, не обращая внимания на Шамуэля, подобрался к девочке и положил ей на голову когтистую волосатую лапу. С его когтей свесились болотно-зеленые нити и окутали Мариам. Она пыталась вырваться из этого плена, а слегка подвыпивший отец остановился посреди улицы и никак не мог понять, что происходит. Его милая, не по летам рассудительная дочь ожесточённо дёргала руками и ногами и вопила что-то несуразное. Вокруг них собрались зеваки. Наконец Шамуэль сообразил, что дело неладно, сгрёб в охапку пинающееся и плюющееся во все стороны чадо и быстро пошел на постоялый двор. Всего этого Мариам уже не замечала. С того дня около неё постоянно находились черноликие мучители, а до остального мира ей не было дела. Родители горевали – они только что сосватали Мариам хорошего жениха, - сына того самого саддукея, очень богатого человека и уважаемого члена Синедриона.
8 Работник,слуга,раб,;
9 Буквально–«сынзаповеди»(евр.)–мальчик,достигший13- летнего возраста.