Три девицы трагикомедия

                ГАЛИНА ДЕРБИНА 
                ТРИ ДЕВИЦЫ
                Трагикомедия в двух действиях
    Действующие лица:
    МАША – сорок пять лет.
    АННА – немного старше Маши.
    ТАТЬЯНА – немного старше Анны.
    ГАЗПРОМ – молодой человек.

                Д Е Й С Т В И Е   П Е Р В О Е

КВАРТИРА МАШИ.

       Вечер. Полумрак. Комнату, заставленную театральными предметами, освещает тусклая лампа. Слышно, как капает вода в кране. Свернувшись калачиком, Маша лежит на тахте и всхлипывает. Рядом стоят полураскрытая ширма и резное кресло, похожее на трон. На стене висит гитара. На передвижной вешалке - старые театральные костюмы. На окне, поверх занавесок, переброшен кусок цветастой ткани с аппликацией, в виде белого лебедя. С левой стороны сцены - кухня, справа - прихожая.
Раздается звонок в дверь.               

МАША. Саша, милый мой, ты вернулся…
Маша порывисто поднимается с тахты, включает свет в прихожей. Он вспыхивает и тут же гаснет. Сцена погружается во мрак.
Звонок повторяется.
 Подожди секунду, я сейчас открою… Да где ж этот фонарь?
Загорается свет «старинного» бутафорского фонаря. Маша выходит в прихожую, открывает дверь. В свете дверного проема стоят две женские фигуры в блестящих масках. На их головах яркие перья, а в руках сумки, наполненные всевозможной провизией.

ТАТЬЯНА, АННА. (Поют, изменив голоса).Happy Birthday to you! Happy Birthday to you!                Happy Birthday dear, Маша! Happy Birthday to you!

МАША. (Робко). Спасибо за поздравление…

ТАТЬЯНА. Машуленция!

МАША. Бог мой! Девочки! Это вы!

ТАТЬЯНА (снимая маску). Мы!

МАША. Господи, откуда же вы?
   
    АННА (снимая маску). Из ресторана!
   
    МАША.  А в России то вы, как оказались?
   
    ТАТЬЯНА. Прилетели. Уф-ф. Наконец то мы добрались до тебя!
   
    АННА (восторженно обнимая). Машуничка, милая ты моя… (хочет поцеловать Машу).

МАША. Не целуй. Нельзя! У меня сильный насморк.

АННА. Ах, мон шер ами, тогда я вот так.

ТАТЬЯНА.  А я поцелую. Ко мне никакая зараза не пристает.

МАША. Девочки, милые мои, я никого не ждала.  У меня не убрано.

АННА. Убрано, не убрано, всё это мелочи. Только почему в день рождения ты без света?

МАША. Перед самым вашим приходом… Чик и всё погасло.

ТАТЬЯНА. Может пробки? Где они у тебя?

МАША. Здесь… Нет, я в себя не могу прийти от радости. Мои дорогие…

ТАТЬЯНА. (Проверяя пробки.) Фонарь повыше подними…Так, так. Да будет свет!

Свет загорается.

АННА. Боже! А что это с твоей квартирой стало?

ТАТЬЯНА. Похоже, у тебя здесь театральный склад.

АННА. Зачем тебе вся эта рухлядь?

МАША. Это я для будущего музея отобрала кое-что из нашей прошлой жизни. Боже мой, ну, как же я рада, что вы приехали…

АННА. И я. Мон шер, дорогая, оказывается, ты у нас Плюшкин.
    
     ТАТЬЯНА. Мы тебе со вчерашнего дня дозвониться не могли, а потом выяснили, что за неуплату телефон выключен. Вот, приехали на свой страх и риск.

МАША. Извините, так уж вышло. 

АННА. Да заплатила я, съездила на станцию и всё устроила. Завтра телефон обещали включить.               

МАША. Cпасибо.  Мне так неудобно.

АННА. Да ладно. Ой, а это что? Неужели…

Анна подходит к окну, трогает цветастую ткань с лебедем. Она соскальзывает и накрывает её с головой. Подруги освобождают Анну из «плена».

Я смотрю, что за лоскутное одеяло, а это занавес из «Салтана».

ТАТЬЯНА. А вот и наш знаменитый лебедь.

МАША. Он, родименький… Помните, как мы клялись на нём вечно служить Мельпомене?

АННА. Это было так давно, что…
МАША. Что?

АННА. (Весело рассмеялась). Ой, не могу! Как он меня накрыл…

ТАТЬЯНА. Раньше он казался мне солиднее. (Анне.) Нет?

АННА. Пожалуй. Только не солиднее. Изящнее. Ах, девчонки! Сказать откровенно, я была убеждена, что этот лебедь станет серьезным конкурентом мхатовской чайке. Со временем, конечно. Да, да! Я нашу «Сказку о царе Салтане» воспринимала не иначе, как «Синюю птицу».

ТАТЬЯНА. Ты это сейчас придумала?

АННА. А что? Нельзя?

ТАТЬЯНА. Почему… Сочиняй дальше.

АННА. Спасибо…Но я действительно так думала.

ТАТЬЯНА. Что тут скажешь? Мечтательная ты была девушка.

АННА. Да! Я была немного наивная, но зато искренняя. Сейчас, смотрю на этого лебедя…  Ни дать, ни взять… (Рассмеявшись.) Утица кривобокая.

ТАТЬЯНА. Вот именно, а то синяя птица…

МАША. (Аккуратно складывая занавес.) Мне он сейчас ещё больше дорог, чем раньше. Бывало жизнь прижмет, а я руку к нему приложу, вспомню нашу клятву и силы откуда то прибавляются. И я снова, как заведенная…

ТАТЬЯНА. На что ж ты так заводилась то?

МАША. Как на что? Я… Впрочем, об этом потом. Вот тут у меня где-то были наши… А, вот. (Достает из коробки кокошники.) Что на это скажете?

АННА. Дай мне. (Надевая кокошник). Три девицы под окном пряли поздно вечерком. Кабы я была царица, говорит одна девица… Вы помните, как нас дразнили - три девицы?

МАША. Почему дразнили? Называли… И довольно уважительно называли.

АННА. Угу. Уважали, как же, как же…

АННА. Мне казалось, что многие завидовали нашей дружбе.

ТАТЬЯНА. Да-а. Были времена, прошли былинные. Ми-но-вали…

АННА. А это, что за каракатица?  Неужели трон Салтана?

МАША. Он.

ТАТЬЯНА. (Трогая гитару.) Маш, а гитара… Та самая?

МАША. Конечно.

МАША. Танюш, может, споешь нашу… Не забыла?

ТАТЬЯНА. Ещё помню.

МАША.  Тогда спой.

Татьяна настраивает гитару.

АННА. Перестань тренькать. Давайте лучше…
 
ТАТЬЯНА. (Перебивая.) Так петь или нет?

МАША. Очень прошу, спой.

ТАТЬЯНА. Слово именинницы закон. (Поет.)
                Бродит счастье по свету, всё в обнимку с несчастьем.

 Маша подпевает Татьяне
               
                И одни счастье ищут, а другие нашли.
                Ну, а мне повезло. У меня тоже счастье.
                Актерское счастье, не простое, моё.
                Актерское счастье – это сотни жизней,
                Голоса на галерке и софитов огни.
                Только где-то за рампой улыбается Гамлет,
                И чудак Сирано нам читает стихи.

АННА.  Никому не нужное тряпьё и наивная песня, давно вышедшая из употребления. Это всё, что осталось от нас прежних.               

ТАТЬЯНА.                Ну, а если кто спросит,
                Не начнешь ли сначала?
                Может быть ты пойдешь по дороге иной?

АННА (Пытаясь прервать песню). Девочки, во Франции…

ТАТЬЯНА.                Я в ответ улыбнусь.
                Что ж, давай всё сначала!
                Только, знаешь, не надо дороги иной!

АННА. Тань, хватит уже солировать, ты ж мои реплики заглушаешь.               

Татьяна, закончив проигрыш, стукнула ладонью по гитаре.

ТАТЬЯНА. А ты не налезай на партнера. Партнеру надо внимать! Кто так говорил?               

АННА. Станиславский.               

ТАТЬЯНА. Эка, куда хватила.               

АННА. Тогда Немирович-Данченко. Эх, девчонки, знавала я одного Данченко. В Киеве дело было. Это был такой Данченко. Орел, а не Данчен…

ТАТЬЯНА. (Перебивая.) Ой, охолони… Серьёзно, Ань, давай про киевского орла потом. (Маше.) Что, неужели и ты не помнишь? 

МАША. Почему?               

АННА. А-а, я поняла, про кого ты говоришь. Про Александра Ивановича ЧерешЕнко. О-у, какой неожиданный сюрприз! Неужели и он к нам может прийти?!

МАША. Нет, не может.

АННА. Как? Татьяна сказала, что Александр Иванович…

ТАТЬЯНА. …говорил, что партнеру надо внимать.               

АННА. Ладно, ладно. Я преодолела дискомфорт и готова внимать вашим песенным воспоминаниям. Пой.
    
     ТАТЬЯНА. Бродит счастье по свету… Ну тебя, весь настрой сбила!
    
     АННА. Девочки, первые годы во Франции я о вас чаще, чем о родителях думала.               
    
     МАША. А во вторые годы?

АННА. И во вторые, и в пятые-двадцатые. Я всегда помнила.

МАША. Отчего же ты не писала? Я о тебе столько лет ничегошеньки не знала.

АННА. Париж закрутил, а потом я в Ниццу переехала, а там… В мягких муровах у нас – песни, резвость всякий час, так что голову вскружило… И о совке я позабыла. Напрочь забыла.

МАША. А ты почему ни разу о себе не напомнила?               

ТАТЬЯНА. Всё по той же причине. Эх, Машка, если б ты знала, как прекрасна Америка! Как свободно и красиво там живут люди. Сколько же ты потеряла, что не была в Америке! Мне тебя жаль.   

МАША.У нас, Танечка, люди тоже неплохо жить стали.

ТАТЬЯНА. Вижу, вижу…

МАША. Это я днями перевезу, а потом ремонт сделаю. Я уж и с малярами договорилась, но они деньги вперед попросили. А у меня правило - вначале работа, а деньги… 

АННА. Не продолжай, всё понятно.  Деньги, это не та проблема, над которой надо напрягаться. Завтра я всё устрою.

МАША. Спасибо, но не надо.
    
     ТАТЬЯНА. Перестань. У Анюты денег, сосчитать трудно! И потом, наша троица опять вместе.  Мы тебе поможем. Уж, мы порядочек здесь у вас наведем.
      АННА. Не смущайся. И пойми, ты теперь не одна.

     ТАТЬЯНА.  Мы вернулись и теперь у тебя всё будет о’кей.  Что? Не веришь? А вот мы прямо сейчас и начнем.

     АННА. Не-ет. Сейчас я сяду. У меня ноги-и ... (Хочет сесть на трон).               

    МАША. Не садись, он вот-вот развалится. Ой! Я от радости совсем голову потеряла. Надо же стол накрыть. Девочки, а вы помните, как после премьер мы пировали здесь? Сейчас я картошечку поставлю, чтобы было совсем, как раньше.

Маша убегает на кухню.

АННА. (Присаживаясь на тахту). Да-а, бедновато тут. В прошлой жизни мне так не казалось...

Маша возвращается.

МАША. Оказывается, у меня нет ни одной картошенки.

ТАТЬЯНА. Обойдемся. Вон у нас сколько всего.

АННА. А из чего пить? Маш, где тут у тебя хрустали парадные?

МАША. Где ж им быть? На старом месте, в буфете.

АННА. Боже мой! Знакомые фужеры. Сколько же из них выпито! Девчонки, а помните, как Александр Иванович, после «Трех сестер», отбил ножку у фужера. Ну помните, он сказал: Мы в Москве, наконец-то мы в Москве! Дальше забыла… Но тост был грандиозный. Интересно, где он сейчас в Москве или, как все дальновидные люди, сделал ход конём и за кардон перебрался…

МАША. Запад умело из России таланты высасывает. Однако сейчас многие из уехавших назад потянулись. Возвращаются помаленьку... Правда, победителей среди них маловато. И это не удивительно. Народная мудрость не зря говорит: Где родился, там и пригодился. У вас, надеюсь, всё хорошо сложилось?

АННА. Сложилось… Я довольна. Мне пожаловаться не на что… Ну, что, девицы-красавицы, душеньки-подруженьки, всё на столе. Чего ждем?

ТАТЬЯНА. Ждем команды хозяйки.

МАША. Вот я росомаха. Давайте, давайте, не ждите меня. Как прежде, сами хозяйничайте. (Осторожно достает фужер). Анечка, вот тот самый фужер, который Са... Александр Иванович разбил.  Мне его склеили и я храню в память о том вечере.               

АННА. Какая прелесть. Девочки, сегодня я пью из него.               

ТАТЬЯНА. А почему это ты? Я буду из него пить.               

АННА. Послушай, Тань, а ты то тут причём?               

ТАТЬЯНА (забрав фужер). При том.               

АННА. Я не понимаю, ты что забыла? Мы же с ним…Я ж за него чуть замуж не вышла.
   
   ТАТЬЯНА. Так, не вышла же! (Маше). Что я такого сказала? Я правду сказала. И вообще, что за блажь, пить из разбитой склянки в память о том, что когда-то не сбылось... Не сложилось. (Анне.) Ладно. На, бери свой фужер.
 
    АННА. Вот теперь, он мне не нужен.
    
    ТАТЬЯНА. Что ж, тогда из этого хромого ветерана придется пить мне.
   
    АННА.  Какая же ты… Ты такой раньше не была! Ты про всё забыла.
   
    ТАТЬЯНА. Так, давай без истерик и конкретно.
   
    АННА. Ты про наших «Сестер» забыла!

ТАТЬЯНА. Я забыла?! Да я последнее время только о «Трех сестрах» и думала. Иногда проснусь ночью и вспоминаю…. И так отчетливо вижу, как стою у берёзы на нашей маленькой сцене, а рядом вы. Помню, как Александр Иванович сказал… Вот в этой самой комнате... Он сказал, что я лучшая Ольга, какую когда-нибудь он видел в Москве! Разве я могу это забыть?

АННА. Он и нас с Машей хвалил… Но как женщину он тебя вообще не воспринимал!

ТАТЬЯНА. Потому что я не набивалась, как некоторые.

АННА. Что?! Это какие такие некоторые?

ТАТЬЯНА. Тебе виднее какие.

МАША. Танюш…Пожалуйста.

АННА. Ты хочешь сказать, что это я набивалась? 

ТАТЬЯНА. Я не хочу. Я сказала… Извините, дама, но когда-то это было вам так свойственно.

АННА. Да ты знаешь… Это ты потому говоришь, что он в твою сторону даже не смотрел!

ТАТЬЯНА. Ошибаешься. Одно время он посматривал.
    
     МАША. Что, действительно?
    
     ТАТЬЯНА. (Смеясь) Смотрел, смотрел, но, к моему сожалению, ничего не высмотрел. Как говорится, мои пароходы лавировали, лавировали, да не вырулировали…               

     АННА. Эээ-х, ты! Даже про артикуляцию забыла. Пароходы не вырувырывали...ли, а выровали…

     МАША. Не вылавировали. Только не пароходы, а корабли.               
   
     ТАТЬЯНА. Никто не вырулил! Ни корабли, ни пароходы… Все утонули в Миссисипи!

Татьяна нервно расхохоталась, а потом неожиданно оборвала смех…      

Александр Иванович в своей оценке меня был прав!

АННА. Что ты говоришь…

МАША. Ты сейчас о чём?

ТАТЬЯНА. (Маше.) Я имею ввиду роль. (Анне.) Он был прав! Прав! И это чистая правда.

АННА. Ах, так?! Хорошо… Тогда я тоже правду скажу. Черешенко был молод и не опытен. Он к тому времени от силы года два, как в Москву приехал из своей хохляндии... Ну, не больше. Что он мог видеть? Каких таких «Сестер»? Когда он с нами с утра до ночи репетировал. Да он, кроме тебя, ни одной Ольги в глаза не видывал! Она лучшая Ольга. Не знаешь ты настоящих Олек-к.               

ТАТЬЯНА. Очень даже знаю!  Я в Нью-Орлеане такой спектакль видела. О-го-го!

АННА. Маш, ты слышишь, что она говорит?  Да разве могут в Орлеане Чехова поставить?

МАША. Если режиссер уверен, что откроет в сто раз поставленной пьесе новое, важное или значимое для сегодняшнего дня, то какая разница в каком городе он осуществит свою попытку?

АННА. Есть разница! В Орлеане отсутствуют традиции драматического театра.  Там же одни карнавалы и шоу с перьями.

ТАТЬЯНА. Много ты знаешь!

АННА. Знаю! Вот я смотрела «Три сестры», это суппер! На театральном фестивале в Авиньоне…
   
    ТАТЬЯНА. Расскажи.
   
    АННА. Фужер.

    ТАТЬЯНА. Ха-ха! Пожалуйста.               

Анна неловко берет, фужер падает и разбивается.

АННА. Ах, разбился… Маш, извини… (Пытается собрать осколки).

Маша отстраняет Анну, сама собирает осколки, выносит их в кухню…Выбрасывает. Возможно, плачет.

ТАТЬЯНА. Леди, ну, ты и деловая! Теперь Машке уж не склеить.

Раздается звонок в дверь.

Я открою.

Татьяна открывает дверь. На пороге – высокий молодой человек с мешком.

ГАЗПРОМ. (Заглядывая за спину Татьяны). Здравствуйте.

ТАТЬЯНА. Привет. Тебе чего?

ГАЗПРОМ. Картошка молодая. Надо?

ТАТЬЯНА. Как раз кстати. Заноси. Откуда картошечка?

ГАЗПРОМ. С Украины. (Затаскивая мешок в прихожую, пытается заглянуть в комнату).

ТАТЬЯНА. (Приоткрыв мешок). Розовая, да какая красивая, как на картинке.

ГАЗПРОМ.  Так это ж «Американка».

ТАТЬЯНА. Да ты что?! А сказал с Украины…

ГАЗПРОМ.  «Американка» - это сорт такой.  Может он из Америки, а может даже из Австралии.

ТАТЬЯНА. Из школьной программы я помню, что картошку в Россию привез Петр 1 из Голландии. Ну, а потом она распространилась, аж до самой Сибири.

ГАЗПРОМ. Я не знаю, может быть, и так дело было, я не в курсе. У нас в школе Россию и Петра проходили мимо.

ТАТЬЯНА. Может у твоей картошки и вкус мимо?

ГАЗПРОМ. Нет, вкус у неё, что надо. Мать моя этот сорт именно за вкус ценит и зовет «Мараканка».

ТАТЬЯНА. И сколько ты за свою «Мараканку» просишь?

 ГАЗПРОМ. Нисколько. Я за просто так принес.

ТАТЬЯНА. Что, благотворительная акция для бедных?

ГАЗПРОМ. Почему для бедных? Это же этот, как его…Сувенир.

ТАТЬЯНА. Ого! Это теперь в Москве так называется? Возьми хоть на чай.

ГАЗПРОМ. Вы меня за кого держите то?

ТАТЬЯНА. Бери, не строй из себя мецената. Или, может быть, мало? Так, вот ещё…

ГАЗПРОМ. Не надо…Нет! Вообще уже.

ТАТЬЯНА. Как хочешь. Наше дело предложить, твоё дело… Это твоё личное дело.

ГАЗПРОМ. А-а…Это… Как его…Девочки дома?

ТАТЬЯНА. Девочки?! Хм… Девочки то дома.

ГАЗПРОМ. Я хочу их в кино позвать. Можно их в кино?

ТАТЬЯНА. Ещё чего! Нашёл себе подружек! Нанюхался, так иди откуда пришёл…

Татьяна выталкивает Газпрома за порог, резко закрывает дверь.

…Ничего себе… Неслабые у них тут в Москве перемены. 

 Татьяна проходит в комнату. Анна стоит у стола и, всхлипывая, ест одну за другой конфеты из коробки.

… Ну, а ты что? Всё дуешься на меня? Боже мой, да она плачет.

Входит Маша.

МАША. Кто это был?               

ТАТЬЯНА. Пацан какой-то накуренный.

МАША. Странно.

ТАТЬЯНА. Ань… Ань, ну перестань. Ты ж знаешь, как я тебя люблю… И хватит жрать уже!

АННА. Во-первых, не жрать, а есть, а во-вторых, я не ем, а закусываю!

ТАТЬЯНА. Сначала надо выпить, а потом закусывать.

АННА. Так и я о том. (Хочет сесть на трон.)

МАША.  Стоп. Дай я его от греха подальше. (Переносит трон). Садись вот сюда.

Подруги садятся на стулья из разных спектаклей.

АННА. Шампанское кто-нибудь откроет?

МАША. Я не умею.

ТАТЬЯНА. Намек понял. (Ловко открывает). О-па! Анют, за тобой тост. (Разливает).

АННА. Салюте! (Отпивает).

ТАТЬЯНА. Какое ещё салюте? Выпьем за именинницу и чтоб у тебя, Машка, наконец-то всё сложилось, как у всех нормальных людей. (Чокается с Машей и пьет).

МАША. Спасибо. (Пьет).

АННА. (Отпив ещё немного). Нет, зря ты тогда не послушалась меня и не уехала в Германию. Тебе неплохой контракт предлагали.

МАША. Что теперь вспоминать.

АННА. Тогда салюте! (Отпивает).

ТАТЬЯНА. Опять без тоста?

МАША. Давайте я скажу. Предлагаю выпить за тебя Анечка и за тебя Танечка. За…

АННА. С удовольствием. (Допивает).
ТАТЬЯНА. Ты смотри, что делает. Куда понеслась то?

АННА. Я думала уже всё сказано.

МАША. Я хочу выпить за наш маленький театр в подвале. И пусть наше будущее станет таким же счастливым и наполнится творческой радостью, как в то время, когда мы играли наших любимых «Сестер».   
   
    АННА. (Экзальтированно). Не пейте, не пейте! Я хочу дополнить. Никогда после я не испытывала таких эмоций, как тогда, когда…И вот тогда, то есть, сейчас…Ах, я не могу…И вот…

ТАТЬЯНА. А нельзя попроще. И, если можно, покороче, ты то уже, а мы… В ожидании.

АННА. Короче. Когда человек бережёт какой-то предмет, хранит его долго, долго…

ТАТЬЯНА. Ещё короче можно?

АННА. Ещё короче. И вот этот предмет разрушается судьбой неумолимой (почти плачет), а точнее разбивается, случайно, невольно…
   
    ТАТЬЯНА. Анют, давай так: мы выпьем, а потом ты речь договоришь.

    АННА. Это не речь, а тост.

    ТАТЬЯНА. Анютка, я тебя сейчас убью!
   
    АННА. Пейте.

ТАТЬЯНА. Ну вот, глаголь дальше.

АННА. Если этот предмет разбился, а был он очень важен для того, кто им обладал…

МАША. Бог с ним, Анечка. Соединив нас когда-то, он свою роль отыграл.

Татьяна откупоривает ещё одну бутылку шампанского.

ТАТЬЯНА. Это ты о чём?

МАША. Так…
   
    АННА. Дай мне бутылку. Теперь я за вами поухаживаю. Выпьем за счастливые новости, которые ожидают Машуню.
   
     Анна берет из рук Татьяны бутылку и наливает ей вино.

ТАТЬЯНА. Хватит, хватит…

АННА. Ой …

ТАТЬЯНА. Вот, перелила.

АННА. Так, это тоже хорошая примета! К полной жизни. Танюш, теперь она у тебя будет бить через край.

МАША. Это надо солью. Соль лучшее средство от винных пятен.

АННА. Боюсь, что соль всё счастье нейтрализует.

МАША. Что ты говоришь? А я всегда солью…

АННА. Поэтому у тебя и жизнь такая. Если бы ты соль не сыпала, она бы била, а так… Происходит нейтрализация и она не бьет. (Татьяне). И тебя не будет бить, если соли насыпать.   

ТАТЬЯНА. Не будет и не надо. Жизнь меня и так не слабо пришибла. (Маше). Сыпь, сыпь. (Анне). Ну, о чём задумалась, красавица? Наливай Машуленции, только осторожно.

МАША. Кажется, в дверь звонили?

АННА. Нет, это я бутылкой о хрусталь.

ТАТЬЯНА. (Анне). Наливай себе-то, наливай.

АННА. (Жеманно). Что я алкоголица, сама себе наливать? Обычно мне кавалеры наливают.
 
ТАТЬЯНА. Нет! Вот, во что ты превратилась в своей Франции? Манерная кривляка с толстой… Мошной. И нечего губы надувать. Нас слезами не удивишь. Мы тоже плакать можем.

АННА. Ты не можешь! Ты – железный Феликс!

ТАТЬЯНА. Был железный, да заржавел.  (Почти кричит). Нет Феликса. Нет! Нет!

АННА. Танюсик, прелесть моя, перестань выступать. У тебя голос срывается, побереги связки.

ТАТЬЯНА. А ну, тебя… Отстань, сказала.

МАША. Милые мои, а ведь вы были мне как сестры… Сестры Прозоровы. Иногда я перечитывала пьесу и представляла, как мы … Я так…

АННА. Я понимаю тебя, Машенька. Ах, как я тебя понимаю. Я тоже, нет-нет, да и перечитываю.

ТАТЬЯНА. А у меня в памяти текст пьесы навечно отложился, причём за всех действующих лиц…
     Я иногда слышу голоса. Словно вы собрались в моей голове и репетируете. Я вам так скажу. Актриса, один раз сыгравшая Чехова, отравлена им на всю оставшуюся жизнь! Со мной такое бывает. Ужас! Иногда приду в какой-нибудь шикарный ресторан, хочу заказать гамбургер с колой...

АННА. В шикарном… Гамбургер?

ТАТЬЯНА. Да не придирайся ты к словам. Вообще уже…Я исповедуюсь, а ты… Я же не про еду. Я о том, что иногда текст «Сестер» сам собой из меня… Выстреливает. Я хочу сказать что-то, а вместо этого произношу слова роли.

МАША. И давно это с тобой?

ТАТЬЯНА. Уж, лет эдак… Давно.

АННА. Это можно поправить.

ТАТЬЯНА. Как?

АННА. Дорогая, кофе утром надо пить без коньяка. Да, да, а в обед я позволяю себе только два бокала вина. Днем никаких аперитивов. По вечерам… Надо бороться. Противостоять!

ТАТЬЯНА. О-о-о, как творчески подходят к подобным делам у вас во Франции.  Вечером то труднее всего. По вечерам я дома от стенки к стенке слоняюсь. 

МАША. А разве вечером ты не в театре? …А?
    
   ТАТЬЯНА. ... Что там у тебя в той коробке?
    
   МАША. Мелочи всякие. Лучше я тебе… Сейчас. (Подходит к вешалке). Вот, взгляни, чьё это платье?
   
    Маша подает Татьяне платье чеховской Ольги… Татьяна идет за ширму и переодевается.

    АННА. Платья из «Сестер»? А где моё? Где? Боже мой! Боже! …Не годится. Совсем не годится!

    Появляется Татьяна.

   МАША. Танюшка, как тебе идет. До чего хороша. 
 
   АННА. Хороша я, хороша, да плохо одета. Никто замуж не берет… Девушку…               
 
    МАША. (Татьяне.) Нет, ей богу, в этом платье ты выглядишь так, как будто этих двадцати лет и не было. Помнишь? Надо жить, надо работать, только работать…

     ТАТЬЯНА. Музыка играет так весело, бодро, и хочется жить!

    АННА. Замуж не берут девушку за это.
   
    ТАТЬЯНА. Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто будет жить после нас, жизнь наша ещё не кончена. Будем жить! Музыка играет так весело, так радостно, и, мы узнаем, зачем живём, зачем страдаем…Если бы знать, если бы знать! … Я открою что-нибудь покрепче. (Берет первую попавшуюся бутылку).
    
    МАША. Это водка.

ТАТЬЯНА. (Агрессивно, Ане). Зачем ты её купила? Я ж просила виски.

АННА. Купила я твой виски.  Чего ты рассерчала? Лучше расскажи, что у тебя по вечерам происходит.

ТАТЬЯНА.  А по вечерам, Анечка, мое дело is ba-аd! Иногда приду домой, а меня так прихватит, что хоть волком вой.

АННА. На волка у меня тоже есть средство. Значит, смотри, идешь в ванну, но только в гостевые не ходи, выбирай самую большую, там акустика лучше. Заходишь… И всё, что накипело за день, все выкрикивай. Знаешь, с криком, как бы выбрасывай из себя всю дрянь, всю черноту и всё, всё…

ТАТЬЯНА. В гостевую, значит, не ходить? Да знаешь…Эх, ты! (В истерике). Не могу я, не могу больше слушать этот её идиотизм!

АННА. (Маше). Почему она так со мной?

МАША. Танюша, не надо… (Анне.) Радость моя. Голубчик мой, Маша…

АННА. (В экзальтации). Ах, какие слова! Во Франции я так хотела, чтобы кто-нибудь сказал мне:
 «Голубчик мой, Маша». Но нет… Никто не знал о нашем спектакле.

МАША. (Анне.) Голубчик мой, Маша…

ТАТЬЯНА. Что прошло, никогда уже не настанет! Не настанет, никогда! (Кричит). Никогда! Никогда-а-а…И мне наплевать на тех, кто будет жить после нас, наплевать на их мысли и дела! Я не хочу знать, как они без меня будут жить и будут ли они счастливы. Мне наплевать на это!

МАША. Танюша, подожди, не надо так.

АННА. (Сама себе.) В Москву, в Москву. Приехали…

ТАТЬЯНА. И на себя мне наплевать. И на свою глупую жизнь наплевать. Всё, кончено. Я больше не могу. Я сейчас прыгну из окна. И это правда!

МАША. Таня, стой!

АННА. Танечка, Таня, не надо, только не это, только… Не надо!

ТАТЬЯНА. Я не могу! Не могу я! Мне всё равно уже… Пустите меня, пустите… Я все равно…
Мне всё осточертело…

АННА. Танечка, Таня, что же, как же это?               

Маша и Анна стаскивают Татьяну с подоконника.

МАША. Милая моя, милая, что с тобой?

ТАТЬЯНА. Я сожгла свою жизнь. Попусту сожгла! Это была ошибка. Ошибка! И она мне очень дорого стоила. В Москву, в Москву! Не хочу я ни в какую Москву. Я вообще никуда не хочу! Понимаете ли, вы это?

МАША. Успокойся, родная моя, успокойся…Просто ты много выпила.               

ТАТЬЯНА. Сама ты… Уйди! Я не хочу жить, понимаешь ты? Не хочу! Моя жизнь бессмысленна! Дошло до тебя?! Пусти меня. Пусти! Я не…               

Маша ударяет Татьяну по щеке. Татьяна замолкает на некоторое время.

АННА. Ай!
ТАТЬЯНА.  … Ты что сделала?.. Дала прямо со всего маху.

АННА. Зачем ты нас так пугаешь?!

ТАТЬЯНА.  … Я пошутила, а вы, что подумали?

МАША. Нет, Танюша, это не похоже на шутку.

АННА. Так не шутят. Не верю.

ТАТЬЯНА. Тоже мне Станиславский нашелся. Я пошутила. Говорю вам, пошутила. (Рассмеялась).

МАША. Пошутила?

ТАТЬЯНА. Пошутила!

МАША. Жестокая шутка.

АННА. Я вся дрожу... Девочки, давайте успокоимся. (Отпивает глоток.) Успокоимся и выпьем за того, кто сделал нашу жизнь счастливой, кто наполнил её особым смыслом. (Экзальтированно). Я ужасаюсь от мысли, что было бы, если бы он не родился! О-о-о! Это было бы огромное лишение для всего человечества, а лично для меня - страшная трагедия. По жизни он единственный человек, кого я любила… Любила искренне и нежно...

ТАТЬЯНА. И кто этот счастливчик?

АННА. …И где бы я ни была, куда бы ни отправилась, он у меня всегда… Под подушкой.

ТАТЬЯНА. Анна, имя!

АННА. Давайте выпьем за Антон Палыча!

ТАТЬЯНА. За Чехова пьем стоя и до дна!

Подруги встают. Выпив, Татьяна по-гусарски замахивается рукой с пустым фужером.

МАША. (Забирая фужер). Таня, Таня, лимит на битье посуды на сегодня исчерпан.

ТАТЬЯНА. Ах, сестрицы-девицы, женщины, дамы и господа. Люди-и-и! Эх, люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом.  Словом, все жизни, все жизни, все жизни, совершив печальный круг угасли.               

АННА. Это что-то декаденское.               

ТАТЬЯНА. Не гони коней, эта реплика намного позже.  Уже тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа, и эта бедная луна напрасно зажигает свой фонарь. На лугу уже не просыпаются с криком журавли и майских жуков не бывает слышно в липовых рощах.

АННА. (Громко). Это что-то декаденское.               

ТАТЬЯНА. Анечка, дорогая, будь любезна заткнуться и не налезать на мои слова!
МАША. (Робко). Это не твои…

ТАТЬЯНА. Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно. Тела живых существ исчезли в прахе, и вечная материя обратила их в камни, в воду, в облака, а души их слились в одну. Общая мировая душа – это я. Я.

МАША. (Сморкаясь в платок, тихо). Нет, я.

АННА. (Громко). Это что-то декаденское.               

ТАТЬЯНА. Ё, моё! В чём дело?! Анна, если ты по-хорошему не понимаешь… Я вынуждена попросить тебя покинуть сцену и выйти за кулисы!

АННА. Меня за кулисы?!

ТАТЬЯНА. Немедленно!

АННА. С какой-такой стати?               

ТАТЬЯНА. Ты всё время забегаешь вперед и мешаешь произношению монолога.

МАША. Во-первых, не произношению, а произнесению, а во-вторых это не твой текст!

АННА. Вот именно! У тебя в этой сцене вообще никаких слов не было! Ты вот здесь должна стоять и молчать. (Маше). А ты вот тут, это твой монолог, ты его и произноси. Машка, что ты застыла? Вставай в свою мизансцену! (Садясь на трон). А Аркадина вот здесь сидит. Она вот так смотрит и говорит: Это что-то декаденс… (Трон разваливается, Анна падает) Декаденское.

МАША. Анька!

ТАТЬЯНА. (Ласково). Зая, рОдная, ты не ушиблась?!

АННА. Да нет, только каблук сломала.

ТАТЬЯНА. Дай, я посмотрю. (Снимает туфель с ноги Ани). Нет, он качается, но не сломан. (Маше). У тебя инструменты какие-нибудь есть?

Маша приносит потрепанный школьный портфель. Татьяна достает молоток, надевает туфель на что-то и осторожно стучит по каблуку, а затем возвращает туфель на ногу Анны.

ТАТЬЯНА. Ну вот, немножко укрепила.

АННА. Спасибо. Но, как ты ловко. Тук-тук и всё готово.

МАША. Раньше иголку в руке не держала, а тут молотком, как заправский сапожник орудуешь. Америка тебя кардинально изменила.

ТАТЬЯНА. Анюта, значит, мы так договариваемся, решаем дела и увозим Машку…

МАША. Мне и здесь хорошо.

ТАТЬЯНА. Да что в этой сраной России хорошего?

МАША. Перестань. Мне это неприятно слышать. И потом, я не смогу долго без Москвы…

ТАТЬЯНА. Без чего ты не можешь? Без мешочников, без московской грязи, без очередей и вечной толкучки…

МАША. Ты до кучи ещё про медведей вспомни, которые по Красной площади гуляют.  Та-аня, какие очереди? Мы и думать о них забыли.  Неразбериха, отсутствие работы, трудности нашего театра, которые погнали вас бог знает куда, всё это давно позади. Осознайте вы это, наконец.

ТАТЬЯНА. Ты хочешь сказать, что теперь здесь жизнь без трудностей?

МАША. Да нет, конечно! Но всё преодолимо, надо только хотеть преодолеть и что-то делать для этого, а не убегать от проблем или смотреть со стороны на нас, которые…Э-э…

ТАТЬЯНА. Понятно, понятно. Все равняемся на Машу. Извини, дорогой правофланговый, а коммуняки тебя не беспокоят? Не надоели они тебе?

МАША. Нет, я к ним отношусь спокойно.

ТАТЬЯНА. Это потому что у тебя дед жив остался…

АННА. (Перебивая.) Я тебя умаляю, Таня, не начинай эту трагическую тему.

ТАТЬЯНА. Я и не начинала, просто спросила.

МАША. Я тебе просто отвечу. Дело не в том, что моих родственников миновала судьба твоего дедушки. Ты, наверное, забыла, что раньше все мы, и я, и ты, коммунистов воспринимали, как предлагаемые обстоятельства и лавировали, как те пароходы. Сегодня, другая жизнь, у меня столько работы, что мне просто не до них. Скажу больше, я к ним отношусь, как к экзотике, которая присутствует в жизни, но мои планы и дела с ними не пересекаются.

АННА. А я головой с полом пересеклась и, кажется, сильно.

МАША. Брось. Ты сразу на мадам Сижу плюхнулась.

АННА. Может быть, но во время приземления я поняла, что монолог «Люди, львы, орлы и куропатки», из «Чайки», а не из «Сестер»!

МАША. Открыла Америку! (Рассмеялась).

ТАТЬЯНА. Мария! Оставь Америку в покое, ты про неё ничего не знаешь! Вот если бы ты хоть раз увидела ночной Манхеттен.

МАША. Попробуй, Таня, представить, что некоторых людей Америка совсем не трогает. Вообще! Особенно теперь. Не интересна она мне, ни днем, ни, тем более, ночью.

ТАТЬЯНА. А в этой…В России тебе интересно?

МАША. Очень! И не просто интересно. У меня жизнь наполнена творчеством, причём на всю катушку! В конце концов здесь мой дом!

ТАТЬЯНА. Дом?! Ты настоящих домов не видела.

МАША. Я много чего не видела, но я… Я пыталась сохранить главное, то ради чего мы были вместе.

ТАТЬЯНА. Перестань, пожалуйста. Что для тебя главное? Вот это или, может быть, эти тряпки? А если твоё главное для меня перестало быть главным? Если оно стало прошлым? Всего-навсего прошлым, которое я когда-то ценила и даже любила, но его уже нет. Его никогда не вернуть, а ты говоришь, главное…. Главным для меня стало другое. И пусть моё главное не такое пафосное, как твоё, но оно моё, лично моё и больше ничье. Понимаешь ты это?

МАША. Пытаюсь, но мне трудно.

ТАТЬЯНА. В чём трудность то? Скажи, что плохого в том, что я хотела мир увидеть? Имею я на это право? Я хочу жить иначе, а мне всё время талдычат: Россия… Главное… Да провалитесь вы все пропадом со своим главным!
 
АННА. Таня, Таня…

ТАТЬЯНА. Что?

АННА. Что, что? Сократи обороты, вот что...

ТАТЬЯНА. (Порываясь уйти.) Я вообще могу уйти.

АННА. Перестань. Не порть нам вечер.

ТАТЬЯНА. Да идите вы со своим вечером…

МАША. (Преграждая путь.) Утром уйдешь на все четыре стороны, а сейчас, успокойся.  В таком состоянии мы тебя не пустим.

ТАТЬЯНА. Пусти меня.

АННА. Не пускай её, не пускай. (Татьяне.) Куда ты сейчас пойдешь?

ТАТЬЯНА. Не твое дело.

АННА. Нет, моё. Заварила кашу, так давай расхлебывай. А то бежать сразу. Я уже два дня тебе сказать хочу... В общем так… Садись давай.

ТАТЬЯНА. Села, говори… Продолжай, продолжай…

АННА. И скажу.

ТАТЬЯНА. Говори.

АННА. Знаешь, Тань, по большому счету, мне твоя Америка тоже задаром не нужна. Уж если выбирать, я предпочту Европу и, в частности, Лазурный берег.

Татьяна рассмеялась.

МАША. А я Россию.

ТАТЬЯНА.  Что она тебе дала, твоя Россия?

МАША. А мне от неё ничего не надо. Я хочу, чтобы она просто была!

ТАТЬЯНА. Это всё, чего ты хочешь от жизни?

МАША. Всё. Остальное я сама, как-нибудь.

ТАТЬЯНА. Это ты точно сказала, как-нибудь!

АННА. Девочки, девочки, я всё поняла. Всё поняла.  Нам надо срочно… Успокоиться. Танюша, дорогая моя подруга, выпей, успокойся и попробуй вспомнить зачем мы сюда явились? Пожалуйста…

ТАТЬЯНА. Отстань. Пожалуйста.

МАША… Тань, каждый человек в праве… Просто…Ты пойми, для меня Россия, это Родина. Я не представляю себя где-то в другом месте. А для тебя Россия, это… Я не знаю, что. Мы думаем с тобой так по-разному… Но Таня, ты, конечно же… Ты имеешь право.
 
ТАТЬЯНА. Спасибо за разрешение иметь право на своё мнение… Маш, ты пойми меня. Я не прошу чтобы ты разделяла мое мнение. Я хочу, чтобы ты просто поняла меня. Доходит до тебя это или нет?

МАША. Доходит. Но и я хочу, чтобы ты попробовала понять меня.

АННА. Вот и договорились. Вот и хорошо.  Ну, продолжим наш праздничный ужин? А? Девочки…

ТАТЬЯНА. (Неожиданно сменив настроение.) Ладно, ладно… Маш, не подумай, чего…

МАША. Перестань… Мы так давно не виделись, что трудно сразу найти общий язык…

АННА. А у меня тост созрел. Давайте по глоточку за взаимопонимание Запада и Востока. Или лучше за дружбу между странами и континентами!..  Нет? Ладно, оставим континенты. Выпьем за Петра Первого, Колумба и Наполеона.

ТАТЬЯНА. А что, давайте. (Неожиданно рассмеявшись.) Вполне прикольный тост.

МАША. За Петра Первого я выпью с удовольствием, за Колумба тоже, а за Наполеона я пить отказываюсь. Скажу больше. Восемьсот двенадцатый год я ему ещё не простила.

АННА. Я думала, что это я выпила лишку…

ТАТЬЯНА. Манюня, ты ж моя патриотка доморощенная. Ах, ты… Казак лихой. Каким ты был, таким ты и остался.

МАША. Постоянство – это не самая плохая моя черта! 

АННА. Давайте тогда так. Выпьем за Петра Первого, Колумба и Жана Маре.

МАША. За Маре я согласна!

АННА. Э-э-э! Не чокаясь. (Ласково, но очень серьезно.) Пусть земля им будет пухом.
ТАТЬЯНА. Встреча проходит празднично и весело.

АННА. Хорошо. Вот поскорбели и хватит. Теперь пришло время для танцев! (Маше). Где музыка?

Маша жестом показывает.

Смотри-ка. На старом месте.

Анна включает магнитофон, начинает танцевать и петь. Подруги присоединяются к ней. Звучит Besame Mucho в инструментальном варианте или на испанском языке.

Я прошу, целуй меня жарко, так жарко, как если бы ночь нам осталась одна. Я прошу, целуй меня сладко. Тебя отыскав, вновь боюсь потерять навсегда.

МАША, АННА, ТАТЬЯНА. (Почти кричат). Хочу к тебе ближе быть, видеть в глазах твоих преданность только лишь мне. Я завтра исчезну, но эти мгновения будут со мною везде! Я прошу…

МАША. Подождите! Сделай тише. Звонок. Слышали?

АННА. Я ничего не слышала.

ТАТЬЯНА. А я слышу, как капает вода в кране. Сильно капает.

АННА. Ты, кажется, кого-то ждешь?

МАША. Никого я не жду.

Раздается звонок в дверь. Женщины вскрикивают, Маша выбегает в прихожую. Открывает. На пороге Газпром.

ГАЗПРОМ. Извините, что поздно, но у вас музыка, вот я и подумал…

МАША. Что вы хотите, молодой человек?

ГАЗПРОМ. Отец мне…Он сказал, чтобы я…Это... Как его…(Найдясь). А! Мне надо мешок забрать.

МАША. Какой ещё мешок?

ГАЗПРОМ. Из-под картошки. Да вот же он стоит.

МАША. Действительно мешок. Откуда он здесь?

ГАЗПРОМ. Я принес.  А вообще то, мать сказала, что так нельзя, надо всё объяснить… Ну, я и пришел.

МАША. Не понимаю, но ладно. Забирайте свою картошку и идите уже…(Покачнувшись.) Опа-па…

ГАЗПРОМ. Нет, картошка ваша.  Давайте я её в эту коробку пересыплю, а мешок заберу. Он может родителям понадобиться, а может и того…

МАША. Ничего не понимаю.

ГАЗПРОМ. Что тут непонятного? Картошка вам, мешок мне.

МАША. Ладно, сыпь. Что, всё?

ГАЗПРОМ. Всё. Только… Ещё это… Мешок я могу вам оставить.

МАША. Зачем?

ГАЗПРОМ. Картошке в мешке лучше, чем в коробке.

МАША. Что?

ГАЗПРОМ. Мешок, говорю, могу вам оставить.

МАША. Ты издеваешься?

ГАЗПРОМ. Нет, я просто спросить хотел, Аня дома?

МАША. Так вот ты зачем пожаловал! Мешком он мне голову морочит! Тебя кто подослал? Её парень?

ГАЗПРОМ.  Никто, я сам.

МАША. Вот сам и ступай отсюда. (Выпроваживает Газпрома).

ГАЗПРОМ. А можно я…

МАША. Нельзя! (Резко закрывает дверь). Надо же! Он ещё дружков подсылает… (Сама себе.) Боже мой, как голова кружится…

Маша возвращается в комнату.

АННА. Что-то тут не так. Машуня, я за тобой наблюдаю, ты, девочка моя, всё время в тревоге.


ТАТЬЯНА. Да, как выяснилось, ты потеряла навык. Ты не боец…

МАША. Вам показалось, просто у меня голова с непривычки...

АННА. Нет, ты меня своей головой не обманешь. Что-что, а любовное томление я за версту чую. Ты же вся в предчувствии, ты напряжена вся. Тань, ты посмотри как у неё мышцы на животе дрожат. Он же весь в ожидании.

МАША. Что за фантазии. Как ты можешь видеть мой живот?

АННА. Я не вижу, я его мироощущаю.

ТАТЬЯНА. Панночка не видит. Приведите Вия. Ступайте за Вием!

АННА. Смотри! У неё мышцы на ногах вот-вот лопнут. Они трепещут, как весенние плоды.

МАША. А-яй, ай, ай! Не трогай!

ТАТЬЯНА (изображая Вия). Поднимите мне веки! Поднимите! Я говорю, веки поднимите мне… Веки! 

МАША. Девки, вы что совсем сбрендили?

ТАТЬЯНА. Ага, попалась!

МАША. Не на-а-а-да! Щекотно, щекотно!

ТАТЬЯНА. Лежи, лежи, а то так недалеко и до судорог.

АННА. (Серьезно). Нет! Тут нужна консультация специалиста.

ТАТЬЯНА. (Серьезно Анне). Завтра я отведу её к психиатру.

МАША. Да отстаньте вы, дуры пьяные. (Высвободившись).

ТАТЬЯНА. Ты ж вся издергалась.

АННА. Похоже, это нервы.

МАША. Ничего не нервы. Это всё от насморка.

АННА. Так, что ж ты молчишь? Глупенькая. Я его сейчас в два счета выздоровлю. У меня ж средство есть. (Ищет в сумке).

ТАТЬЯНА. (Маше). Ты всегда была нерешительной. (Анне). Она всегда была.

АННА. Где ж оно?

ТАТЬЯНА. (Маше) Цыпа моя, как ты тут без нас выжила, непонятно. (Целует Машу, затем Анну).

МАША. Мне казалось, я сказала о насморке. Не говорила… Или сказала?

ТАТЬЯНА. Какая разница. Сказала, не сказала, главное, что мы сейчас, вот в эту самую минуту, на твоём заболевании сосредоточились. Сейчас мы общими усилиями его ампутируем...

МАША.  Нет! Не надо.

ТАТЬЯНА. Рыба моя, доверься мне. Я ж тебе плохого не пожелаю.

МАША. А нельзя как-нибудь без ампутации?

ТАТЬЯНА. Успокойся. Все в порядке. Я просто оговорилась. Мы не ампутируем, а ликвидируем.

МАША. А это больно?

ТАТЬЯНА. Терпимо. Но знай, Мария, физическая боль - это ничто в сравнении с душевной. Когда
 душа разорвется, её не склеишь и не заштопаешь.

МАША. Говорят, что душевную рану время лечит.

ТАТЬЯНА. Брехня! Одиночество, как зуб, не вырвешь. Но, когда я с тобой, ничего не бойся!

АННА. Куда ж я его дела?

ТАТЬЯНА. Что ты потеряла, лапа моя?

АННА. Лекарство от насморка.
ТАТЬЯНА. А у кого насморк?

МАША. У меня.

ТАТЬЯНА. Маш, зачем ты скрываешь? Не надо. Как только у тебя насморк, ты сразу ко мне. Так мол и так. У меня нос не в порядке. Я оприходую тебя американским средством. Оно всегда при мне. Когда я на ветру работаю, (Показывает на себе.) вот здесь смажу и, как рукой. (Мажет Машу).

АННА. На каком ветру ты работаешь?

ТАТЬЯНА. (Маше).  Полегчало?

МАША. Наверное. Было приятно и совсем не больно. 

ТАТЬЯНА. Американское качество. 

АННА. Радость моя, ты не ответила, про ветер.

ТАТЬЯНА. А что ветер? Он - могуч. Он гоняет стаи туч. Он волнует сине море, всюду веет на просторе! ... И от этого везде сквозняк. Ш-ш-ш-Фу-у-у…Чуешь, какой сильный?

АННА. С вами, мадемуазель, понятно. А вот на твой предмет, Мария, стоит задуматься.

МАША. Что со мной опять не так?

АННА. Ты ждешь кого-то, но вот, кого?

МАША. Никого.

АННА. Не юли. Фужер то, не зря разбился. Он же предвестник. Вот сейчас раз… И он войдет.

ТАТЬЯНА. Кто?

АННА. Где твое внимание блуждает? Я же сказала. Он!

ТАТЬЯНА. Анна, имя!

АННА. В смысле, ты интересуешься, как его будут звать? ... Так вот, его будут звать… Его будут величать…

ТАТЬЯНА. Рожай уже!

АННА. Его зовут – Его благородие! Он будет весь в белом, с белыми цветами и на белом Роллс-Ройсе.

ТАТЬЯНА. Угу, прям вот сюда на Роллс-Ройсе.
АННА. Зачем ты утрируешь?  Роллс-Ройс он под окном оставит, а себя принесет. То есть он цветочки принесёт, а сам уйдет, то есть придет… Придет, да. И не один, а с цветиками. 

ТАТЬЯНА. Перестань. Кто к нашей Маньке придёт? Если только Ванька какой-нибудь. (Рассмеялась). Маш, ты что? Обиделась?  Я пошутила. Я ж просто так, для рифмы...

АННА. Ах, милые мои сестрицы-девицы, если говорить о Ваньках, то я вам откроюсь. Знавала я одного капитана яхты. О, это был такой Ванька! Всем Ванькам Иван… И звали его Жерар.

ТАТЬЯНА. (Маше). Ты слышишь? Ваньку звали Жора… (Подавая Анне, что-то из еды). Тебе, голуба моя, надо закусить. (Маше). Маш, извини… Ты простила? Знаешь, что, Манюнь?... Знаешь?

МАША. Нет.

ТАТЬЯНА. Не нет, а слушай. Я тебе сейчас такое скажу… Нет, лучше я потом вам обеим скажу. Или обоИм?

АННА. Говори уже. (Возвращая Татьяне, что та дала.) Это я не хочу. Оно мне и во Франции надоело.

ТАТЬЯНА. Девочки, простите меня за старое, за новое и за три года вперёд. Я виновата. Я перед всеми ими виновата… Как же я виновата перед ними… Машунька, а ты прости меня отдельно. Простишь?

МАША. Да ладно, что я тебя не знаю? Ты всегда сначала говорила, а потом думала.

АННА. А нет ли у тебя чего-нибудь народного? Я по вкусному русскому фольклору стосковалась.

МАША. Не знаю, что тебе и предложить. У меня есть только каша.

АННА. Какая?

МАША Гречневая

АННА. Так я ж о ней мечтала! Думаю, приеду в Москву, куплю селёдки, бородинского хлебушка и кашки гречневой сварю. Вот, всё во Франции есть, а селедки, гречки и бородинского нет.

МАША. Как же они там во Франции без селедки? Мучаются, наверное, страдают?

АННА.  Что ты. Они не страдают, но… Мучаются.

ТАТЬЯНА. А я бы сейчас не отказалась от квашеной капусты.

МАША. Селедки нет, капусты тоже, а каша вчерашняя.

АННА. Тащи вчерашнюю!               

Маша убегает на кухню.

Знаешь, Тань, ты бы с Машкой помягче как-нибудь.

ТАТЬЯНА. Ты права. Я в Америке стала такая…Как это по-русски сказать?               

АННА. Грубая, не в обиду будет сказано. Раньше ты была вся наполнена эманациями изящества…
Тань, а кто если не мы?

ТАТЬЯНА. Эманация, ты о чем?

АННА. У Машки проблема с сильным полом. Надо ей мужика найти.

ТАТЬЯНА. По-моему, у неё кто-то есть.

АННА. Был. Был, но ушел. В неизвестном направлении скрылся. Хорошо ещё, что он ребеночка ей не сделал. А-а-а! Вдруг сделал? Я догадалась! Она беременна! Наверное, уже на девятом месяце…

ТАТЬЯНА. На пятнадцатом. Ань, почему ты не писатель? Сюжеты рожаешь, как нечего делать.

АННА. А-а-а-а! Я поняла, поняла. Всё это время у Машки вообще никого не было! Мне помнится… В философских трактатах древние писали, что отсутствие джентльменов для женского здоровья не показано. Ты понимаешь, Таня, Машуленция не состоялась как женщина и… Тоскует.

ТАТЬЯНА. Не думаю.

АННА. Я тебе говорю. Она до сих пор девственница!

ТАТЬЯНА. Ну-у, нет. С этим сюжетом ты переборщила.

АННА. А ты вспомни. Когда я предположила, что сейчас придет мужчина, она сказала: «Если бы»... Ты вдумайся в это «если бы». Читай подтекст… Прочитала? Я спрашиваю, прочитала?

ТАТЬЯНА. Читаю… Маня не девственница. Но с тем, что сейчас у неё никого нет, я соглашусь, потому, что в этом жилище мужиком не пахнет. Вот, что это? А это? (Двигая ногой мужские тапочки) Ой, а это что такое?

АННА. Тапочки. Мужские. Да какие огромные, размер 46-ый! Знавала я одного с таким размерчиком.

ТАТЬЯНА. Ты о чём?

АННА. Я о тапочках, то есть о ногах, а ты о чём подумала?

ТАТЬЯНА. Я подумала, раз есть тапочки, значит должен быть и владелец.

АННА. Точно!

ТАТЬЯНА. И этот владелец… Мужчина!

АННА. Ещё точнее!

ТАТЬЯНА. (Доверительно и почти шёпотом). И этот мужчина где-то поблизости.               

Входит Маша.

МАША. А вот и каша!

ТАТЬЯНА, АННА. А-ах!

АННА. Ты что! У меня сердце чуть не выскочило. 

МАША. Что случилось, почему вы в таких позах?

ТАТЬЯНА. Почему, почему? Потому.

МАША. Ясно. А у меня хлеб бородинский нашелся. Правда он вчерашний, но я всегда такой ем.               

АННА. И я всегда откладываю на завтра то, что можно съесть сегодня.
    
     ТАТЬЯНА. Заметно… А скажи-ка нам, Маша, чьи это тапочки?
    
      МАША. Моего мужа.

     АННА. Кого?!

     МАША. Мужа моего.

     АННА. Не может быть!
   
     МАША. Почему?

    АННА. Э-э…

     ТАТЬЯНА. Аня хотела сказать, что она никак не ожидала, что у тебя есть муж.
 
    АННА. Ты всегда была такой…антимущинской, кроме театра и репетиций тебя ничего никогда не интересовало. А тут, вдруг, раз… И муж.
 
    МАША. Был муж.

     ТАТЬЯНА. Теперь, значит, сплыл.         

     МАША. Не сплыл. Он меня покинул.

     ТАТЬЯНА. Негодяй! Ах, какой негодя-яй…

     АННА. Никогда бы не подумала, что тебя может заинтересовать семейная жизнь, тем более с негодяем.

     МАША. Вы неправы.  Он хороший человек.

     АННА. И сколько же ты промучилась с этим хорошим человеком?

     МАША. Послезавтра у нас было бы восемнадцать лет совместной жизни. (Расплакалась).

     АННА. Вот это сюрприз! Если бы мне раньше сказали, что ты за своего мужа замуж вышла, я бы ни разу не поверила.

     МАША. Я полюбила. (Рыдая). А теперь в моей жизни всё рухнуло.
 
    ТАТЬЯНА. (Анне).  Подай воды. Скорей!
    
     Анна подает стакан с водкой. Маша, глотнув, закашлялась и разрыдалась ещё сильнее.
     Это ж водка! Воды, принеси воды! На кухне вода, на кухне-е! Налей из крана-а!
   
      Анна заметалась по комнате, затем побежала в кухню. Послышался шум льющейся воды. 

     АННА. Вода, вода! Кран сорвался! Танечка, кран! Вода сильно льется. Девочки, наводнение...
   
   Шум воды усиливается. Татьяна, выбегает в кухню, Анна следует за ней. Маша рыдает.
   
    ЗАНАВЕС.    

               
                Д Е Й С Т В И Е   В Т О Р О Е               
    
       УТРО.
      
     Та же комната.
     За ширмой, на тахте спит Анна. Татьяна на кухне внимательно   наблюдает, как в стакане воды растворяется алкозельтер. Раздается телефонный звонок.

 АННА. Звоня-ат. Возьмите кто-нибудь! …(Снимает трубку.) Слушаю вас. Какая ещё тетя Маня? Вы ошиблись, молодой человек. Скажите уже, что вы хотите?.. Нет, я вам говорю. Ошиблись. Оревуер.
 
Анна кладет трубку. Вновь звонит телефон.

    (Сама себе). Началось. (В трубку).  Я ж вам ска... Из Ялты? Я должна огорчить вас, девушка, но её нет. Не знаю. Что?.. Ладно…Как вы сказали? Аня? Так. И Таня?! Это уже интересно.

В комнату, со стаканом в руке, входит Татьяна.

ТАТЬЯНА. Что, телефон включили?

АННА. (Укладываясь на тахту). Включили на мою беду. 

ТАТЬЯНА. (Подавая стакан). Алкозельцер.

АННА. Спасибо.

ТАТЬЯНА. Кто звонил?

АННА. Девушки какие-то из Ялты.

ТАТЬЯНА. А ты мужиков хотела услышать?

АННА. Каких мужиков?

ТАТЬЯНА. Не знаю. Может Ивана, а может Жору.

АННА. Да брось ты. Просто я немного пошалила вчера. Хотела вас повеселить.

 ТАТЬЯНА. Тебе это удалось.

 АННА. Ладно тебе, ты тоже не далеко ушла. Я бы даже сказала, ты круче солировала.

 ТАТЬЯНА. В общем, поздравили именинницу.

 АННА.  Кстати, где она?

 ТАТЬЯНА. Когда я встала, Машки уже не было.

 АННА. Танюш, раз ты всё равно поднялась, не в службу, а в дружбу, свари кофейку.

 ТАТЬЯНА. Сварила бы, да не знаю, где кофе.

 АННА. (Указывая на кухню.) А ты поищи там, в манке…

ТАТЬЯНА. Где?

АННА. Слева от окна должна быть полка. Когда-то на ней стояла коробка с надписью «Манка».
 
Татьяна выходит в кухню.

 ТАТЬЯНА. Манка-Манька, Машунька… Есть манка, есть и кофе. Тебе с молоком?

 АННА. Нет, что ты. С коньяком.

 Входит Татьяна с пустой чашкой на блюдце и сахарницей, ставит их перед Анной.               

 ТАТЬЯНА. Кто-то мне рекомендовал не пить по утрам коньяк. Кто бы это мог быть?

АННА. Ах, оставь. Мне сейчас надо взбодриться, я совершенно никакая.               

Татьяна выходит в кухню и варит кофе. Анна находит початую бутылку коньяка, наливает в чайную ложку и выливает в чашку. Через паузу, добавляет ещё ложку, затем ещё. Подумав, выпивает содержимое чашки и, лизнув кусочек сахара, кладет его на блюдечко.               

ТАТЬЯНА. (Спрашивает из кухни) Как спала?               

АННА. Я неплохо выспалась, несмотря на то, что ты меня всю ночь ногой толкала, а один раз даже закричала: «Пожар».               

ТАТЬЯНА. Извини.               

АННА. Что ты, мне было приятно. Я вспомнила те времена, когда мы вот так же ночевали здесь на этой старой тахте. Я и проблемы свои напрочь забыла. Они последнее время не давали мне жить. Представляешь, я в Ницце вообще перестала спать…  Не могу заснуть и всё.

Входит Татьяна с джезвой. Наливает в чашку кофе. Анна, налив в ложку коньяк, добавляет его в кофе.

ТАТЬЯНА. Смотри-ка, у тебя, как в аптеке.

АННА. А ты, как думала?  Во всем важна точность и мера.

ТАТЬЯНА. Логично. А как ты с бессонницей борешься?

АННА. Что, у тебя тоже проблема с засыпанием?

ТАТЬЯНА. И с ним тоже…

АННА. Чтобы заснуть, я миллионы пересчитываю.

ТАТЬЯНА. Иди ты! 

АННА. Ты не поняла. Некоторые, овец считают, а я мысленно представляю миллион евро. Потом ещё один. Это уже два. Потом три. Так и подытоживаю.

ТАТЬЯНА. По-моему, с овцами заснуть проще. Не?

АННА. Как говаривал Аркадий Райкин, могет быть, могет быть…А могет и не быть. Что б ты знала, по фен-шую лучше перед сном создавать мыслеобразы, которые потом понадобятся в жизни.

ТАТЬЯНА. Миллион в хозяйстве нужнее, чем овца. Это всякому ясно.

АННА. Вот ты иронизируешь, а того не знаешь, что мыслеобраз - это своего рода однополое живое существо, которое размножается делением, наподобие биологической клетки. Читай интернет.

ТАТЬЯНА. Да мало ли чего там накропают. Неужели ты серьёзно в это веришь?

АННА. А ты думаешь, как я капитал увеличиваю?

ТАТЬЯНА. Если честно, это для меня загадка.

АННА. Тут я ещё и биржей увлеклась. А биржа, она такая непредсказуемая, все мозги набекрень свернула. Диспозиция сейчас сложнейшая. Кризис.  На рынках такие высокие риски. Знаешь, как я терзаюсь, когда принимаю решение куда вкладываться, а откуда выкладываться. (Сама себе) Или прикладываться? Ах, Танечка, если бы не мыслеобразы, я б давно по миру пошла.

ТАТЬЯНА. Американский доктор был прав, когда рекомендовал мне развлекательные беседы с друзьями. Вот поговорила с тобой и душа сразу успокоилась, даже возрадовалась.

АННА. Серьезно? Хорошо тебе.  А мне нужен кредит. Без кредита я никуда… А где Машка?

ТАТЬЯНА. Ты уже спрашивала, я не знаю.
    
     АННА. Интересно, куда она делась? Может на поиски мужа отправилась? … Странно.

ТАТЬЯНА. Брось ты, ничего странного. Что она, в конце концов, не женщина?

АННА. Машуленция и замужество - это фантастика, причём экстремальная, но я не об этом. Мне девицы, те, что звонили, покоя не дают.

ТАТЬЯНА. Неправильно набрали номер, только и всего.

АННА.  С номером понятно, интересно другое. Подумай, они сказали, что их зовут Таня и Аня.

ТАТЬЯНА. Хм-м… Возможно, совпадение.

АННА. У меня из-за них дискомфорт во всём теле. Может быть ещё немного взбодриться?

ТАТЬЯНА. А и то.

Анна наливает коньяку, прибавляет немного кофе, пьет.

АННА. А почему ты кофе не пьешь?

ТАТЬЯНА. (Указывая на коньяк.) С утра, да ещё такой крепкий, мне нельзя.

АННА. Что, давление?
   
   ТАТЬЯНА. Ань, я тебе уже говорила. Нервы у меня.
   
   АННА. Ничего ты не говорила.

    ТАТЬЯНА. Я тебе уже сто раз сказала, что у меня полный раздрай с нервной системой и с утра меня лучше не трогать, особенно после ужина с любимыми подругами.
   
    АННА. А ты не знаешь, Маша скоро придет?

     ТАТЬЯНА. Да ё, к, л, м, н! У тебя что, голова совсем бобо?
 
   АННА.  Бедная Анечка и пожалеть тебя некому. Знаешь, если бы мне кто-нибудь сказал, что ты, наша графинюшка, наша рафинированная снобка, станешь такой… Не такой. Куда делась твоя тонкость, твоя деликатность, твои…   
 
    ТАТЬЯНА. Анна, ты напрашиваешься.

АННА. На что?

ТАТЬЯНА. Твоя голова имеет шанс почувствовать более острую боль, чем мигрень с бодуна.

АННА. Да ты с ума сошла!

ТАТЬЯНА. (Горько рассмеявшись). Как ты догадалась?

АННА. За что ты меня всё время обижаешь?

ТАТЬЯНА. Кто бы говорил. Ты сама достаёшь меня. Подай, принеси. Это же унижает.

АННА. Танюш, ты не так всё истолковываешь. Вспомни, как я тебя вчера хвалила, когда ты воду, как коня на скаку… Как подумаю, что было бы, если не ты! Машка от потопа была просто в шоке.

ТАТЬЯНА. Ещё больше её шокировало признание, что ты не актриса, а владелица сети гостиниц.

АННА. Это да.  Это - правда. Бедняжка, она и представить не могла, что я нарушу нашу клятву...  Это я ещё не всё рассказала. У меня ещё и прачечные. О, это такой тяжкий труд! Представляешь, с утра до ночи сплошная стирка, чистка, глажка… Барабаны крутятся, крутятся, вешалки перед лицом снуют туда-сюда, туда-сюда… Как увижу эту канитель, сразу бежать. Серьезно. Я стараюсь вообще не вникать, тем более, что у меня управляющий неплохой. Нет, ты не подумай, я, как и прежде, предана нашей мечте. И не надо на меня так смотреть.  Я очень ценю и люблю театр.

ТАТЬЯНА. Любите ли вы театр, как любит его Аннушка?

АННА. Ах, Танечка, если бы ты знала, как я страдаю без театра!

ТАТЬЯНА. Понимаю. Нет, я не понимаю, это как же надо любить профессию, чтобы из такой яркой актрисы, как ты, сделаться хозяйкой прачечных.

АННА. Тань, ты то, что сыплешь соль на мою рану? Ведь, я догадалась, что с театром и у тебя не так всё гладко, как ты пытаешься представить. Что это за театр на ветру? Зеленый?

ТАТЬЯНА. Не надо об этом.

АННА. Воля твоя. Не надо, так не надо. Тогда и ты меня не терзай! Эта тема для меня слишком тяжела. Ты пойми, у тебя, хоть и продуваемый со всех сторон, но все же театр, а я ...

ТАТЬЯНА. Я работаю в цирке.

АННА. Где?

ТАТЬЯНА. В шапито.
   
    АННА. Но почему ты выбрала именно цирк?
   
   Входит Маша, нагруженная сумками с овощами и зеленью.
 
   ТАТЬЯНА. Выбора никакого не было, потому и выбрала. Я в начале вообще сиделкой была, потом … Ой, лучше не вспоминать! … Хотя, через год мне повезло. Мы квартиру сняли впятером. Один из моих соседей, он тоже русский, саксофонист. Ну вот, Аркадий меня и устроил к себе в шапито. Он там в оркестре играл.

 АННА. Подожди… А в шапито… Что ты там?

 ТАТЬЯНА. Я была женщиной, которую разрезал фокусник. И это ещё не всё. Я на улице зазывала на представление. Связки я там посадила. И если бы только это. Но не будем… Не надо. Оставь меня.

 АННА. Нет, я не могу. Где ж Маша? 

МАША. Здесь я. Доброе утро, девочки.

АННА. Доброе! Где ты была так долго?

МАША. На рынке. Вот, свеколки купила, ну и всего по мелочи…Хочу вам красный борщ сварить. Селедку выбрала хорошую. А вот, Танюша, посмотри, какая беленькая капуста. Это «Слава». Лучший сорт на засолку. Сквашивается великолепно.

ТАТЬЯНА.  Ты сама капусту солишь? 

МАША. Солю. Не думай, Таня, что только тебя жизнь прогнула. Мне тоже пришлось попыхтеть, пока всё наладилось. В девяностых мы почти без зрителей работали и, при этом, считай бесплатно. Многим пришлось покрутиться.  Я почту разносила, объявления расклеивала. Я и сама объявлением была. Вот здесь у меня были буквы, а вот тут круг с процентами. А в круг мне прохожие иногда пальцем тыкали. С девяти утра до четырех я в таком виде по улице Горького прогуливалась, а вечером на спектакль. В жизни не всё от нас зависит. Каждой из нас были даны разные ситуации и своя мера. Тут ничего не поделаешь. Наша клятва и планы о новых формах оказались просто девичьими мечтами. Правда, я не сдаюсь, надеюсь…

ТАТЬЯНА. Надеешься, на что же?

МАША. Думаю, что вскоре… Нет, лучше отложим этот разговор, он слишком значим для меня. Девочки, милые мои… Очень трудно предугадать повороты жизни. Разве в юности я могла представить, что настанут времена и на дачных клумбах я, вместо цветов, буду картошку сажать. Ан, было и это. Так, что теперь мне капусту посолить, как чай заварить. Я тебе такой капустки приготовлю, пальчики оближешь. 

ТАТЬЯНА.  Спасибо, но боюсь я твоей капусты не дождусь, у меня завтра важное дело. Очень важное. И очень сложное.

МАША. Ничего, я скороспелку сделаю. У меня девочки её так метут, за ушами трещит.

АННА. Какие девочки?

МАША. Мои. Разве я не сказала? У мня две доченьки-двойняшки, Анечка и Танечка. Они сейчас в Крыму отдыхают.

ТАТЬЯНА. Они звонили. Анютка с ними разговаривала.

МАША. (Анне). Что ж ты молчишь? Что они сказали? 

АННА. Сказали, что в Ялте жарко, а любовь на солнце ещё сильнее распаляется.

МАША. Это ты с Аней разговаривала.

АННА. Возможно.  Я не смогла различить, они же двойняшки. Ой, от этой новости всё кругом...

ТАТЬЯНА. Прекрасная новость. Маш, не страдай ты так из-за мужа. Я тут недавно страховку получила. Я дам тебе денег на девочек.

МАША. Что ты, перестань.

АННА. Машка, не спорь. Девочек мы поднимем. Я готова выделить серьезную сумму. Да что там. (Снимая серьги). Вот, возьми, хотя бы мои серьги. Это пока. Смотри какие приличные изумруды. Сейчас они тысяч пятнадцать евро стоят. Двенадцать сможешь за них взять. Ну, одиннадцать... 

МАША. Да, бог с тобой, Анечка. Какие серьги? Зачем?

АННА. И слышать ничего не хочу! Возьми, немедленно. У меня наличных сейчас нет… И карточки почти пустые. Днями я решу свой вопрос и тогда дам тебе больше.

МАША. Не возьму я.

АННА. Не деликатничай. Ты думаешь, у меня они единственные? Маш, у меня сейф для украшений, как твой холодильник.

ТАТЬЯНА. Большие камни. Я думала, это не изумруды, а хризолиты.

АННА. Я и хризолиты - это нонсенс! (Маше.) Бери. А то обижусь…

МАША. Нет… Не обижайся, но нет!

ТАТЬЯНА. … Давайте так. Пусть они пока вот здесь полежат.

АННА. Ладно, пусть хотя бы так. Ах, как я могла забыть. Я ж вам подарочки привезла.  (Подает).

МАША. Что это?

АННА. Surprise!

ТАТЬЯНА (открывая коробочку). Брошка из букв.

АННА. Читай буквы, читай!

МАША. Кажется… Что-то неприличное. Мат какой-то.

АННА. Никакой это не мат, а мат! Понятно?

ТАТЬЯНА. Конечно. С матом оно всегда понятнее.

МАША. Ань, очень красиво, очень! МАТ, почти МХАТ.

ТАТЬЯНА. Погоди! Мат, это Маша, Аня и Таня?! Круто. Ну, Анютка, ты навела шороху.

МАША. Я так тронута, что боюсь, заплачу!

АННА. Перестань! Пусть лучше он плачет.  Этот, с позволения сказать, муж, который бросил девочек на произвол судьбы в этой халупе. Представляю, какие они холёсенькие.

МАША. Они у меня совсем взрослые. Анечка уж и замуж собралась. Я её в Ялту отправила, чтобы немножко пришла в себя и одумалась.   

АННА. Тань, ты слышишь? Анечка замуж… Ах, как это славно с её стороны.

МАША. Очень славно. Ей только семнадцать, а она замуж.

АННА. Повод то какой! Давайте по такому прекрасному случаю… позавтракаем.

МАША. Да, господи, ты, боже мой! Сейчас я быстро.

ТАТЬЯНА. Я помогу тебе.

АННА. И мне дайте какую-нибудь работку.

МАША. А ты, пока суть да дело, съешь бутерброд.

АННА. Прекрасное задание! Машка, я тебя обожаю.

ЗАТЕМНЕНИЕ.

ПОЛДЕНЬ.
Та же комната.
Татьяна дремлет на тахте. Анна и Маша на кухне режут капусту.

МАША. Значит, смотри, тоненько так режешь.

АННА. Давай теперь я. Так?

МАША. Поверни и смотри, чтобы пальцы…Чего ты их под нож подставляешь?

АННА. Так? (Громко вскрикнув). Ай! Не так.

Татьяна повернулась на тахте, поднялась и села. Анна прибежала в комнату, за ней Маша.

(Очень ласково, почти сюсюкая). Как ты, мон шер ами, сава?

ТАТЬЯНА. Нормально. 

АННА. (Тане). Ты знаешь, как оказывается сложно капусту резать. Правда, Мань?

МАША. Навык нужен.

АННА. Ты хочешь, чтобы я с тобой посидела?

ТАТЬЯНА. (Ложась). Ничего я не хочу.

АННА. Тогда я пойду капусту…

МАША. (Жестами показывая Анне остаться с Татьяной). Отдохни, я сама справлюсь.

Татьяна отворачивается к стене. Анна, потоптавшись немного, выходит в кухню.

АННА. (Шёпотом). Не хочет. Давай я морковку порежу.

МАША. Её мы тереть будем. На вот, лучше погрызи. (Подавая Анне морковку). Она сладкая.

ТАТЬЯНА. (Порывисто приподнимаясь). Да, что ты с ней, как с маленькой, цацкаешься?

АННА. (Вернувшись в комнату). Танюша, радость моя, хочешь морковочки?

ТАТЬЯНА. (Отворачиваясь). Отстань.

Маша жестами показывает Анне, чтобы та оставила в покое Татьяну. Анна возвращается на кухню.

 МАША. (Ане, тихо). А почему ты сама то морковку не грызешь?

АННА.  Зубы берегу.

МАША. Что, болят?

АННА. Не-ет, уже никогда не заболят. У меня импланты. Смотри какие, как жемчужины.

ТАТЬЯНА. (Горестно рассмеялась). Дорогие, наверное, жемчужины твои?

Анна и Маша возвращаются в комнату и присаживаются рядом Татьяной.

АННА. Ах, моя родная, жуть, какие дорогие! Зато какое комильфо.

МАША. Как мы жить стали-и. У тебя импланты, у меня капуста, а у Татьяны…

ТАТЬЯНА. А у меня шизоидный психоз. Но я этой шизухе не сдамся!

МАША. Правильно! 

АННА. Может, тебе принести что-нибудь? Маша тебе пустырник заварила.

ТАТЬЯНА. Пустырник мне, как мертвому припарки, а, впрочем, давай, хуже не будет.

Анна приносит стакан с пустырником.

АННА. Вот, пей, не бойся, он уже остыл. Может, мне ещё что-нибудь тебе принести?

ТАТЬЯНА. Нет… Что, девчонки, напугала я вас?

АННА. Ещё как! Хорошо скорая быстро приехала.

МАША. (Анне). Перестань, всё нормально.

ТАТЬЯНА. Спасибо вам, дорогие мои, что в психушку не сдали.

МАША. Ты просто устала, вот и всё.

ТАТЬЯНА. Ладно тебе, я слышала, что доктор сказал.

АННА. Что он сказал? Совсем ничего, то есть он сказал, что тебе надо расслабляться и много спать. Ты хорошо поспала?

ТАТЬЯНА. Отрубилась сразу. Он ещё иголку не вытащил, а я уже заснула.

МАША. Ну и хорошо, а мы вот капусту шинкуем. У Ани неплохо получается.

АННА. Вернусь во Францию, бизнес капустный налажу…

ТАТЬЯНА. … Ну, что замолкли?

 МАША. Танюш, мне кажется, тебе нужно хорошему доктору показаться.

ТАТЬЯНА. А ты думаешь, зачем я в Москву приехала? Вскоре меня ожидают большие медицинские мероприятия.

МАША. Ты уже с кем-то договорилась?

ТАТЬЯНА. Нет, но у меня есть телефоны. Завтра с утра позвоню и поплетусь к первому, кто принять согласится. А там, будь, что будет.

МАША. За время, что вас не было, у меня много нужных связей появилось. Поэтому не беспокойся, я найду тебе хорошего доктора. Я сегодня же займусь этим. У тебя есть справки с диагнозом?

ТАТЬЯНА. Есть. Девочки… (Шёпотом) Я так боюсь, так боюсь…

АННА. (Тихим голосом).  Не бойся. Чего ты боишься? 

ТАТЬЯНА. Боюсь, что в психушку положат, а потом никто не заберет оттуда. Забрать то некому. Я же одна, у меня никого не осталось. Аркаша мой… Он погиб… Утонул во время урагана «Катрина». Если бы вы знали, какой это был веселый человек. А какой музыкант. Нет! Нет! Нет! Не хочу. Не хочу! Не хочу думать об этом!

МАША. И не думай. Давай лучше…

ТАТЬЯНА. Самое тяжкое сознавать, что я во всем виновата. Это я предложила в Орлеан поехать. Он не хотел. Мы с Аркашей музыкальный номер придумали и в Нью-Йорке, в Центральном парке, неплохо зарабатывали. А я его в Орлеан потащила.

АННА. Ты тут ни при чем. Это судьба.

ТАТЬЯНА. Какая там судьба. Он же не хотел!.. А я настояла. У нас поначалу так удачно всё складывалось. Мы даже дом в Орлеане построили, осталось лишь отделать. Решили навсегда там поселиться... Вот он и остался там навсегда. Когда я в Чикаго поехала, мне нужно было всего на неделю. Он меня обнимал и смотрел так… Вот здесь, у уха, у него пятнышко родимое. Я всегда целовала это пятнышко, а он смеялся. И я смеялась. Ах, если бы я могла знать. Если б знать. Я взяла бы его с собой, но дом… Он не решился рабочих одних оставить.

МАША. Танечка, милая моя… Нельзя унывать, надо жить. Надо как-то жить.

ТАТЬЯНА.  Девочки, родные мои, я ужасная, ужасная преступница! Ведь я и родителей в Орлен перевезла.

АННА. Танюша, неужели…

ТАТЬЯНА. Папа с мамочкой тоже там остались. Как страшно, как страшно…

МАША. Ничего не бойся. И запомни, теперь я с тобой. Навсегда. 

АННА. И я с вами.

ТАТЬЯНА. Спасибо. Вы моя последняя надежда. Я поэтому и в Россию приехала. Побоялась, что меня Орлеанские доброжелатели в больницу запихнут, а назад не захотят взять. Мои проблемы всем в тягость. Соратники цирковые даже рады будут, если я место освобожу. Девочки, милые, не бросайте меня! Умоляю вас!

МАША. Нет, нет, не сомневайся, я тебя не оставлю.

ТАТЬЯНА. А если доктор скажет, что не отпустит меня. Тогда, что?

МАША. Я уговорю доктора.

ТАТЬЯНА. А если он скажет, что я вены почикала… И меня надо навсегда в интернат сдать?

МАША. Ты выздоровеешь. Я буду к тебе приезжать и мы будем гулять.  А сейчас, приляг, у нас с тобой завтра сложный день. 

ТАТЬЯНА. А можно я с вами капусту буду солить?

АННА. Конечно.

МАША. Давай так, ты лежи, а мы к тебе переберемся. 

Маша и Анна переносят свою деятельность в комнату.

ТАТЬЯНА. ... Почему вы опять замолчали?

МАША. Мы не молчим.

ТАТЬЯНА. (Пытаясь шутить). Понятно, вы внутренние монологи произносите. Да?

МАША. (Смеясь). Да, да!

АННА. …Ты знаешь, Тань, я с Машиным замужеством уже смирилась… А что? От ошибок никто не застрахован. (Маше). Нет, ты и сцена, это близнецы-братья, но муж и … Капуста. Это не реально.

МАША. Я и сама иногда думаю, про меня ли это? А между тем, у меня на даче чеснок созрел, кабачки вовсю шуруют и тыквы вот-вот подойдут.

ТАТЬЯНА. Зачем ты всё это выращиваешь, когда можно купить? Или у вас с продуктами перебои.

МАША. Да нет, Танюша, нет у нас никаких перебоев.

ТАТЬЯНА. А тогда, какой смысл?

МАША. Я землю полюбила.

АННА.  Ты любишь в земле…Копошиться?

МАША. Копошусь. Присяду у грядочки, сорняки полю, а сама думаю. Переживаю.

ТАТЬЯНА. За урожай?

МАША. Какой там, у меня в огороде, что выросло, то и хорошо. Я о театре размышляю. Руки травку дергают, а голова планирует.

ТАТЬЯНА. Что ж ты на грядке, планируешь?
МАША. Да разное. К примеру, репертуар обдумываю.

АННА. Девочка моя, что ж у вас в театре, кроме тебя, о репертуаре и подумать больше некому?

МАША. Есть, конечно. Но я всё равно сама пьесы ищу. Все худруки так.

ТАТЬЯНА. Маш, я правильно поняла? Ты худрук?!

МАША. Да.  Я ещё и директора замещаю, но это временно. А что, собственно, в этом особенного?

АННА. Ты художественный руководитель театра?! Нет, я, конечно, должна была ожидать, что ты замуж выйдешь, я могла бы предположить, что ты полюбишь сажать тыквы и даже чеснок, но то, что ты будешь худруком и станешь подыскивать пьесы для постановок… Нет, нет, это выше моего понимания.

МАША. Кстати о пьесах. Как у вас там во Франции с современной драматургией? Может быть, ты подскажешь автора. Мне хочется что-нибудь во французском духе, но чтобы проблема, затронутая в пьесе, была не пустяшная.

АННА. Подскажу. Правда, автор начинающий. У меня с собой его пьеса. Посмотришь?

МАША. Конечно.

Анна достает из сумки диск или флешку, подает Маше.

ТАТЬЯНА. Слов нет. Наша робкая, маленькая девочка стала руководителем и возглавила театр.

МАША. А вы что думали, я буду сидеть и ждать пока наш театр растащат по частям? Можете быть довольны. Четыре года назад я восстановила «Три сестры». Вначале пыталась поставить в том же рисунке. Ну, или почти в том… Вернее сказать… А, впрочем, сами всё увидите, там много чего придумано... Новая жизнь, новые задачи. Одним словом, спектакль получился очень любопытный. Это не моё мнение. Так говорят.

АННА. А кто режиссер?

МАША. Как кто? Александр Черешенко.

АННА. И он с вами?!

МАША. Он главный режиссер театра. Разве я без него справилась бы?

ТАТЬЯНА. Не перестаю удивляться. Ты молодец.

МАША. Если бы вы знали, как мне было трудно. Как мечтала я, что вы вернетесь и поможете. Но жизнь складывается не так, как нам желается. Мне ничего не оставалось, как стать сильной.  Я билась за наш подвал, как тигрица, защищающая свое логово. Меня даже пытались убить…

АННА. Боже, мой!

МАША. Успокойся. Всё прошло, как сон пустой. Выкрутилась, только не сразу. Вы же знаете, здание то было 19 века. Его охранять решили и поэтому продали. Нас из подвала выгнали, пообещав, что вскоре нам что-нибудь подыщут.
ТАТЬЯНА. Подыскали?

МАША.  Нас долго за нос водили. Спасибо случаю. Я познакомилась с хорошим человеком. Он для театра дом культуры выхлопотал. Думаю, что и с ремонтом он поможет.

АННА. Чего ж он тянет? Сколько тут нужно? Копейки.

МАША.  Анечка, я имею ввиду ремонт в театре. Я ж весь дом культуры перестроила. У нас теперь такая красота: две сцены, гримёрки светлые, костюмерные большие, свой бутафорский цех и даже музей будет. Почти всё уже готово, осталась самая малость…

АННА. Грандиозно. Жаль только, что квартирку попросторнее ты себе не выхлопотала.

МАША. Я живу в другой квартире. Мы купили. Мой дом в квартале отсюда. Здесь у нас девочки к экзаменам готовятся, иногда вечеринки с друзьями устраивают. Им нужно, как они говорят, отдельное от нас пространство. А муж поощрял их. Вот и результат. У Анечки мальчик, и они уже живут, как мужчина с женщиной.

ТАТЬЯНА. Первая любовь.

МАША. Чтобы как-то остановить эту первую любовь, сегодня называемую гормональным всплеском, с чем я полностью согласна, я отправила девчонок в Крым.

АННА. Сто лет не была в Крыму. Как же я люблю Севастополь. Обожаю морских офицеров. Строгая форма, звезды, галуны, белые перчатки. А кортики, ах, эти кортики на золотых цепочках! Он идет, а кортик чик-чик, чик-чик. Это так символично! Однажды, в Севастополе…

ТАТЬЯНА. Анна.

АННА. Поняла… Нет, я так и не поняла. Маш, ты позволишь Анечке выйти за её мальчика?

МАША. Да никогда! Вы бы видели его… Правда, я тоже не видела. Кстати, это и не обязательно. Мне вполне достаточно собранной информации. Он приехал бог знает из какой провинции, откуда то из тундры. Или спустился с гор, уж не знаю. Хотя, даже это я бы пережила. Саша тоже не москвич. Но…

АННА. (Сама себе.) Саша? Интересно…

МАША. Говорят, жених этот глуповат и, возможно, младше неё. К тому же он маленький, щупленький, страшненький и… Нет, я Анечке штыбзика не желаю. Она то у меня - башня останкинская, в папу пошла. И потом, какая она жена? Ой, не знаю, не знаю…

ТАТЬЯНА. Ты играешь с огнем. Вспомни Ромео и Джульетту.

МАША. Вот и муж так сказал. А я ему ответила, что в данном вопросе Шекспир мне не указ!

ТАТЬЯНА. Какой смысл запрещать? Поезд уже ушёл. Они всё равно живут.

МАША. Она ребенок. Что она видела? Учебники, кружки, катки, куклы и всё. У неё Бемби, оленёнок любимый, до сих пор в кровати. Ей только-только семнадцать стукнуло.

АННА. Я бы с Шекспиром не спорила, тем более, что девочке не тринадцать, как Джульетте.

МАША. Ты потому говоришь, что это не твоя дочь, со своей бы ты не так…

АННА. У меня дочери нет.

МАША. Хорошо. Скажи мне, хотела бы ты, чтобы твой сын женился в семнадцать лет?

АННА. …Если бы у меня был сын, я позволила бы ему всё, что он задумал, лишь бы он был.

МАША. То есть?

АННА.  Детей у меня нет. Ладно, что уж там, раскроюсь перед вами до конца. Мужа у меня тоже нет. Он умер четыре года назад.

ТАТЬЯНА. Сочувствую. Очень.

АННА. Нет, я в порядке. Он был пожилой человек. Да и наш брак, если вы помните, начинался, как фиктивный. Потом мы притерлись, начали жить, но мы всегда были партнеры. Партнеры по сексу, партнеры по бизнесу. Любимой я для него никогда не была, как и он для меня.

МАША. Извини меня.

АННА. Брось, всё нормально.

ТАТЬЯНА. (Сама себе.) Мне хотя бы вспомнить есть о чём.

АННА. Ничего не поделаешь. Так сложились обстоятельства…

ТАТЬЯНА. Да, обстоятельства.

АННА. Маша, я считаю, что тебе нельзя вмешиваться в любовные отношения дочери.

МАША. Ну, уж это нет! Можно и нужно вмешиваться, особенно, когда эти отношения выходят за рамки допустимого. Что касается обстоятельств, то тут я тоже возражу. Один мудрый человек считал, что не обстоятельства создают нас, а мы обстоятельства, поэтому я и пытаюсь бороться с Анькиной любовью… Подождите. А что если нам попробовать изменить ваши нынешние обстоятельства. Вы же у себя дома. Теперь в России многое возможно.

АННА. Ах, Россия - страна чудес! Я много от неё ожидаю, однако не знаю…

МАША. Девочки, давайте изменим ваши обстоятельства! Я чувствую, что если мы вновь объединимся, нам не будет преград! Нам нет преград, ни в море, ни на суше. Нам не страшны…Ля-ля…

ТАТЬЯНА. Девчонки, милые мои сестрицы… Мне с вами ничего не страшно!

Звучит «Марш энтузиастов».

ЗАТЕМНЕНИЕ.
 
УТРО СЛЕДУЮЩЕГО ДНЯ.

Комната Маши.
Звонок в дверь. Маша открывает, входит Анна.
МАША. Здравствуй, проходи.

АННА. Привет, дорогая, привет. Ох, как уморилась. Я просто без ног. Никто денег не хочет давать. Правда, в одном банке обещали. Но этот клерк, чёрт тощий, отступного заломи-ил.

МАША. А мне казалось, что кредит взять просто. По телевизору всё время предлагают.

АННА. Так, это какие кредиты и кому … Повеситься можно, как я устала.

Анна достает из сумочки небольшую золотую фляжку. Делает пару глотков.

МАША. Ань, у меня на книжке, на срочном вкладе есть двадцать пять тысяч евро. Я могу дать тебе, правда, извини, не более чем на год. У Ани такой характер, восемнадцать стукнет и мне её не удержать. Так, что, возможно, у нас впереди свадьба.

АННА. Какие двадцать пять тысяч? Мне в сто раз больше надо.

МАША. Сколько?

АННА. Много, Машенька, очень много. И то не знаю выкручусь или… Но не будем об этом. Как там Танюшка? Что доктор сказал?

МАША. Плохо дело. Процесс застарелый.

АННА. Это понятно, но они приведут её в порядок?

МАША. Не скоро, но обещают.

АННА. Уже хорошо… Так. Я деньги принесла. О-о-о-о, моя поясница. Такие концы отмотала. Москву не узнаю. Здорово. Местами даже очень. (Достает из сумки деньги). Здесь 10 тысяч евро. Надо лечащему дать, заведующему и персоналу подарков купить.

МАША. Мне в Министерстве здравоохранения обещали всё устроить на бюджетной основе…  Ань, клиника серьезная, там не приняты взятки.

АННА. Ой, ради бога! Не морочь мне голову. Я прошу тебя выполнить, то, что я прошу. И давай этот вопрос оставим без прений.

МАША. Я взяток принципиально не даю. И потом, откуда у тебя такие большие деньги?

АННА. А-а… Это так, бывшие часы. Должна же я хоть как-то поддержать подругу.

МАША. Пойми, же ты! Тане, кроме твоей любви и внимания ничего не надо, как, впрочем, и мне.

АННА. Кстати, о тебе. Смотри. Твой новый телефон. (Достает из сумки телефон). Как, ничего?

МАША. Вот зачем?

АННА. Затем, что без элегантного мобильного женщина нашего возраста – это моветон! Или в Москве уже не считаются с правилами хорошего тона?

МАША. Может, я свой не потеряла. Засунула куда-нибудь, а он разрядился и помалкивает.
АННА. Обсуждение этого вопроса закончили, переходим к следующему. Как тебе пьеса?

МАША. … Очень сырая.

АННА. Понятно... Главная претензия какая?

МАША. Впечатление такое, что это плохой перевод. Так русские не разговаривают.

АННА. А мне казалось, что пьеса получилась…(Говорит сквозь слезы) Для автора это такая трагедия!

МАША.  Не поняла. Ты то, что так реагируешь?

АННА. Я в шоке.

МАША. Погоди, неужели она твоя?!

АННА. Моя.

МАША. Здесь Татьяна сказала бы: ну, Анюта, не слабо сюжет повернула… Знаешь, вообще то идея интересная, но над ней ещё работать и работать. Может быть тогда…

АННА. (Порывисто). Я доработаю, всё сделаю! Ты поможешь мне?

МАША. Конечно. 

АННА (Обняв и закружив Машу). Машка, я почти счастлива!

МАША. А чего тебе не хватает, чтобы стать совсем счастливой?

АННА. О, много чего. (Смеясь.) Я мечтаю завоевать… Нет, я хочу прославиться на весь мир.

МАША. А если серьёзно?

АННА. А если серьёзно… Человек должен творить, ведь он создан по образу и подобию… Творца. Творчество – это цель жизни. Увеличение количества денег съедает всё моё время, но остановиться я уже не в силах. Вот, а заниматься любимым делом мне совершенно некогда. Я многое могу… Но я не могу реализовать себя как актриса. И от этого я вяну. Вяну в прямом смысле.

МАША. Может быть тебе попробовать вернуться в театр?

АННА. Я думала об этом, но…

МАША. Никаких «но»! Танюшка выздоровеет, мы возьмем и поставим «Три сестры».

АННА. О чём ты говоришь! Ты посмотри на меня. Какая я Маша? Я так раскормила себя.

МАША. Вот, что я надумала. Что, если нам поставить «Три сестры» на радио?

АННА. Это идея! Машка, ты гений. Нет…Какая хорошая идея.

МАША. А то! Ань, вот ты говорила, что в Авиньоне видела каких-то необыкновенных «Сестер», расскажи.
АННА. О-ой! Я прихвастнула. Ужаснейший спектакль, голландский сумасшедший дом на выезде. Представляешь? Ольга там была лысая.

МАША. Вот Таня посмеялась бы. Чехова я предпочитаю в классической постановке. Да, в классической, но с современными подтекстами. Хотя я и поддерживаю режиссеров, которые экспериментируют с формой, тем не менее, убеждена, что на старых дрожжах хлеб не может подняться. Новую форму трудно выстроить на старой драматургии. Нужна новая. Молодая.

АННА. Кстати, те сестрицы были очень молоды. Худые, высокие и ноги от ушей. У Ольги вот здесь чернильница висела. Она грациозно опускала в неё гусиное перо и писала на бланках. Потом её на веревках подняли и она с высоты кричала: в Москву, в Москву и сбрасывала бланки вниз.

МАША. А Маша с Ириной что делали в этом вертепе?

АННА. Маша к концу пьесы вышла замуж за Вершинина, а Тузенбах женился на Ирине.

МАША.  Хеппи энд, значит? А как зрители отнеслись к подобному зрелищу?

АННА. Зрителям тоже повезло, особенно тем, кто смог поймать бланк. Там была большая скидка на гигиенические средства местной сети аптек.

МАША. А ты не сочинила этот сюжет?

АННА. Нет. … Ну, если только немного приукрасила. А что? Я ж для полноты картины.

МАША. Картина моя неукротимая, ты мне лучше вот, что расскажи. Давно я размышляю… В переписке с Сувориновым Чехов писал, что как только у него будет много денег, он купит дом в Ницце. Он же любил Ниццу.

АННА. И Гоголь, и Тютчев. Многие деятели русской культуры обожали Ниццу. Русские в Ницце - это интереснейшая тема. 

МАША. Я сейчас не о русских, я о Чехове. Как ты думаешь, почему он не осуществил свою мечту?

АННА.  Мне кажется, я понимаю его. Франция, в особенности юг, Канны, Ницца – это чрезмерные города. Там всё через край. К примеру, секс. Или кухня. Она доведена до такой изысканности, что это уже не еда, а произведение высокого искусства. Смотришь на творчество виртуоза ножа и сковородки и рот не открывается. Душа протестует. Поедать искусство -  кощунство! А природа? Русскому человеку, привыкшему к спокойному пейзажу средней полосы, находиться в этом солнечном буйстве красок трудно. Глаза режет.

МАША. А может тебе поступить, как Чехов?

АННА. Не знаю. У меня там бизнес. Что касается Чехова, то вспомни сама. Его белый дом в Ялте построен по мотивам прованского стиля. Вот тут, что хочешь, то и думай.

Раздается звонок в дверь. Маша открывает. Входит Газпром.

ГАЗПРОМ. Здравствуйте, я вам мешок принес.

МАША. Здравствуй, а зачем вчера забирал?

ГАЗПРОМ. Дык, эта…Повод нужен был, чтобы сюда прийти.

МАША. А сейчас повод не нужен?

ГАЗПРОМ. Нужен. Я ж поэтому мешок назад и принёс. Вот, возьмите.

МАША. Не надо мне никаких мешков. Я так понимаю, ты друг Аниного мальчика?

ГАЗПРОМ. Как вам сказать…

МАША. Давай напрямую, что ты хочешь?

ГАЗПРОМ. Ничего. Я просто так, то есть не просто, а…э-э-э. У меня … Предложение.

АННА. Маш, может быть, вам лучше пройти в комнату.

Маша и Газпром проходят в комнату.

МАША. Ну, выкладывай своё предложение.

ГАЗПРОМ.  Я эта…Меня отец прислал, то есть я сам пришёл, чтобы, ну…Это…Прошу ваши руки, то есть руку. Руку прошу.

МАША. Руку?

ГАЗПРОМ. Ну да. Отец сказал сначала надо руку…
 

МАША. Ты о чём говоришь то?

ГАЗПРОМ. Мне надо руку. Нет. Не надо руку. Я прошу у вас руку, но не вашу, а Черешни. То есть, прошу Анину руку. Эта, ну, и вообще всё остальное прошу, что там просят кроме руки ... Обычно.

АННА. Как это мило!   

МАША. Так это ты моей Ане голову морочишь?!

ГАЗПРОМ. Я не морочу, я должен жениться.

МАША. Ты никому ничего не должен! Поэтому, молодой человек, вы свободны от всех придуманных вами обязательств. Так, что прощайте. Прощайте, я сказала.

ГАЗПРОМ. Отец сказал, что в таких случаях, мужчина обязан делать предложение.

МАША. Передавай привет папе и… Погоди, в каких-таких случаях?

ГАЗПРОМ. У Ани уже четыре месяца… Вот мы с ней и решили пожениться. 

АННА. У нас будет ребенок! Какая радость! Маша, ты почти бабушка. Милый мой, сейчас мы всё обсудим. Как тебя зовут?

ГАЗПРОМ. По паспорту я Николай Николаенко, мама называет меня Мыколка, однокурсники кличут Ником, а Черешня, ой, то есть Аня, прозвала Газпром.

АННА. Почему Газпром?

ГАЗПРОМ. Я учусь в Российском государственном университете нефти и газа имени Ивана Михайловича Губкина. Работать планирую в Газпроме. Вот за это она и прозвала меня Газпромом.

АННА. (Маше.) Остроумная девочка. (Газпрому.) Верным путем идете, товариСЧ. А позвольте спросить, на каком же факультете изволите числиться?

ГАЗПРОМ. Я? Я не числюсь, я учусь. На кафедре международного нефтегазового бизнеса учусь.

АННА. Международного бизнеса? Есть и такая кафедра?

ГАЗПРОМ. Есть. Я сначала хотел на эту…, как её… А потом… Вот… На международный подал.

АННА. Хороший выбор.  Одобряю. (Доверительно Маше) У Анечки прекрасный вкус, мальчик хоть куда.   Гранмэр, ресези туа! Бабуля, ты меня слышишь? Приди уже в себя!

МАША. Какая я идиотка! Ой, какая…

АННА. Не преувеличивай.

МАША. Я хуже идиотки. У девочки почти половина срока, а я её в Ялту, на солнце. Надо срочно…

ГАЗПРОМ. Тык, Черешня в Ялте?! А я думаю, куда она делась. И телефон у неё не отвечает.

АННА. С телефоном у них семейное.

МАША. Послушай, Газпром, родители в курсе, что ты собрался жениться?

ГАЗПРОМ. А то. Я ж вам и говорю, отец сказал прямо сейчас иди, а мать сказала – немедленно. Они обещали, как картошку продадут, так комнату нам снимут. Им картошку надо допродать, а там уж видно будет, может быть и на свадьбу деньги останутся. Мы распишемся, а свадьба будет в общаге. Ребята уже программу готовят, говорят здорово будет.

АННА. Мальчик, мой, передай от меня родителям привет и скажи, чтобы они картошку больше не брали в голову, потому, что тетя Аня все расходы по свадьбе берет на себя, ну и разное другое. Всё продумаем, всё устроим.

ГАЗПРОМ.  Картошку так и так продать надо. Фермеры с земли зарабатывают. Родители за этим с Новосветловки и приехали. 

МАША. Это где?

ГАЗПРОМ. В Луганской области.

МАША. Так ты в Луганске живешь?

ГАЗПРОМ. Я в Москве, в общежитии на Юго-Западе, а родители в Луганской области, в Новосветловке … Жили.
МАША. Понятно… Извини меня, что была с тобой не так… Не любезна.

ГАЗПРОМ. Да, ладно, я тоже… С мешком прикололся. Никак не решался про женитьбу сказать.

МАША. С женитьбой мы после разберёмся. Послушай, у меня к тебе просьба. Как у тебя со временем?

ГАЗПРОМ. Как у всех. Время есть, много, а что?

МАША. Не мог бы ты съездить за Аней в Ялту?

ГАЗПРОМ. Могу. Хоть сейчас. Это я прям… Быстро!

МАША. Тогда вот… Возьми деньги на билеты и адрес…

ГАЗПРОМ. Адрес давайте, а деньги не надо, я сам как-нибудь доберусь. Автостопом.

МАША.  Какой автостоп? Только самолет! На. Бери, бери.

АННА. А вот ещё и от меня.

ГАЗПРОМ. Спасибо, да куда ж столько. Я в общаге на это могу год прожить.

МАША.  Встретишься с Анечкой, позвони. Расскажешь, как её здоровье.

ГАЗПРОМ. Это понятно. Я сам целую неделю переживал и мать за Черешню изволновалась вся. Ну, я пошел?

МАША. Ступай. (Кричит во след Газпрому). Передавай привет родителям. Когда вернетесь, вместе соберемся и всё обсудим.

АННА.  Мальчик то какой «маленький», «щупленький», одно слово - штыбзик.

МАША. У меня такое странное чувство. Анечка, крошка моя и вдруг… Уже мама.

АННА. Мария, я официально заявляю, свадебное путешествие они проведут на Лазурном берегу.

МАША. Это уж, как они захотят.

Раздается телефонный звонок.

МАША. Алё… Слава Богу, это ты! Конечно, милый. Да! (Анне).  Это мой муж, Саша!  Ну, где ты столько пропадал? Целых пять дней тебя не было… У нас такие события!.. Телефон был отключен. Мобильный я потеряла. А где ты?  В Ярославле? … Ты говорил, что будешь ставить спектакль, но я совершенно забыла в какие числа. Какая ещё записка? Не видела я никакой записки! Да не была я на той квартире, здесь такие новости! 

АННА. Кто это?!

МАША. Это мой муж. Саша, Александр Иванович.

АННА. Режиссер Черешенко?!

Маша утвердительно кивает головой.

МАША. Вот ты, Сашенька, скитаешься по Ярославлям, а у Анечки свадьба на носу!

АННА. Спроси, он помнит меня?

МАША. (Черешенко.) Подожди ты со своими поздравлениями, тут …Хорошо, я тебя тоже целую…Саша, тут Аня…Хорошо и обнимаю!..

АННА. Спроси, он меня помнит? Нет, лучше передай привет!

МАША. Крепко обнимаю! Ну, перестань. Это ты виноват! Не ты? …Ах, Шекспир. Ну, пусть так… Спасибо, родной. Я тебя тоже поздравляю! Согласна, будем вместе ещё сто лет ... Вот тут девочки приехали, Таня и Аня… Да, не доченьки, а мои подруги. Аня тебе привет передает… (Анне). Он тебе тоже. (Мужу). Черешенко, ты стоишь? Сядь. Наша Аня беременна… И я радуюсь. Саш, а что ещё остается? Когда приедешь? А пораньше? Ладно, репетиции дело святое. Нет, никаких цветов не приносили… Говорю, нет цветов, значит, нет… Ну, и не надо мне никаких цветов! Главное ты нашелся, я так переживала…

Раздается звонок в дверь. Анна открывает.
   
     Я тебя тоже люблю… Да, да, да! … Сто раз да! Пока, мой родной. Целую. До свидания! … Целую-ю… И обнимаю-ю. Крепко, крепко… Да, и ещё раз целую… Ну, целую, целую. Послушай, мне не удобно, здесь Аня. Я кладу трубку…(Смеясь). Обнимаю, и целую, и кладу… Жду!
    (Расхохотавшись). Нет, Сашка, ты невыносим! Люблю тебя, милый! Люблю и жду!

Входит Анна и вносит огромную корзину с белыми цветами. 

АННА. Мадам, вам тут небольшой букетик принесли.               

ЗАНАВЕС


Москва. Февраль 2014 г.


Дербина Галина Васильевна
117292 Москва, Профсоюзная улица, дом 20/9, кв.113
Т. Моб. 8-916-816-57-44; Дом. 8-499-125-36-09
Электронная почта:g.derbina@gmail.com
                ГАЛИНА ДЕРБИНА 
                ТРИ ДЕВИЦЫ
                Трагикомедия в двух действиях
    Действующие лица:
    МАША – сорок пять лет.
    АННА – немного старше Маши.
    ТАТЬЯНА – немного старше Анны.
    ГАЗПРОМ – молодой человек.

                Д Е Й С Т В И Е   П Е Р В О Е

КВАРТИРА МАШИ.

       Вечер. Полумрак. Комнату, заставленную театральными предметами, освещает тусклая лампа. Слышно, как капает вода в кране. Свернувшись калачиком, Маша лежит на тахте и всхлипывает. Рядом стоят полураскрытая ширма и резное кресло, похожее на трон. На стене висит гитара. На передвижной вешалке - старые театральные костюмы. На окне, поверх занавесок, переброшен кусок цветастой ткани с аппликацией, в виде белого лебедя. С левой стороны сцены - кухня, справа - прихожая.
Раздается звонок в дверь.               

МАША. Саша, милый мой, ты вернулся…
Маша порывисто поднимается с тахты, включает свет в прихожей. Он вспыхивает и тут же гаснет. Сцена погружается во мрак.
Звонок повторяется.
 Подожди секунду, я сейчас открою… Да где ж этот фонарь?
Загорается свет «старинного» бутафорского фонаря. Маша выходит в прихожую, открывает дверь. В свете дверного проема стоят две женские фигуры в блестящих масках. На их головах яркие перья, а в руках сумки, наполненные всевозможной провизией.

ТАТЬЯНА, АННА. (Поют, изменив голоса).Happy Birthday to you! Happy Birthday to you!                Happy Birthday dear, Маша! Happy Birthday to you!

МАША. (Робко). Спасибо за поздравление…

ТАТЬЯНА. Машуленция!

МАША. Бог мой! Девочки! Это вы!

ТАТЬЯНА (снимая маску). Мы!

МАША. Господи, откуда же вы?
   
    АННА (снимая маску). Из ресторана!
   
    МАША.  А в России то вы, как оказались?
   
    ТАТЬЯНА. Прилетели. Уф-ф. Наконец то мы добрались до тебя!
   
    АННА (восторженно обнимая). Машуничка, милая ты моя… (хочет поцеловать Машу).

МАША. Не целуй. Нельзя! У меня сильный насморк.

АННА. Ах, мон шер ами, тогда я вот так.

ТАТЬЯНА.  А я поцелую. Ко мне никакая зараза не пристает.

МАША. Девочки, милые мои, я никого не ждала.  У меня не убрано.

АННА. Убрано, не убрано, всё это мелочи. Только почему в день рождения ты без света?

МАША. Перед самым вашим приходом… Чик и всё погасло.

ТАТЬЯНА. Может пробки? Где они у тебя?

МАША. Здесь… Нет, я в себя не могу прийти от радости. Мои дорогие…

ТАТЬЯНА. (Проверяя пробки.) Фонарь повыше подними…Так, так. Да будет свет!

Свет загорается.

АННА. Боже! А что это с твоей квартирой стало?

ТАТЬЯНА. Похоже, у тебя здесь театральный склад.

АННА. Зачем тебе вся эта рухлядь?

МАША. Это я для будущего музея отобрала кое-что из нашей прошлой жизни. Боже мой, ну, как же я рада, что вы приехали…

АННА. И я. Мон шер, дорогая, оказывается, ты у нас Плюшкин.
    
     ТАТЬЯНА. Мы тебе со вчерашнего дня дозвониться не могли, а потом выяснили, что за неуплату телефон выключен. Вот, приехали на свой страх и риск.

МАША. Извините, так уж вышло. 

АННА. Да заплатила я, съездила на станцию и всё устроила. Завтра телефон обещали включить.               

МАША. Cпасибо.  Мне так неудобно.

АННА. Да ладно. Ой, а это что? Неужели…

Анна подходит к окну, трогает цветастую ткань с лебедем. Она соскальзывает и накрывает её с головой. Подруги освобождают Анну из «плена».

Я смотрю, что за лоскутное одеяло, а это занавес из «Салтана».

ТАТЬЯНА. А вот и наш знаменитый лебедь.

МАША. Он, родименький… Помните, как мы клялись на нём вечно служить Мельпомене?

АННА. Это было так давно, что…
МАША. Что?

АННА. (Весело рассмеялась). Ой, не могу! Как он меня накрыл…

ТАТЬЯНА. Раньше он казался мне солиднее. (Анне.) Нет?

АННА. Пожалуй. Только не солиднее. Изящнее. Ах, девчонки! Сказать откровенно, я была убеждена, что этот лебедь станет серьезным конкурентом мхатовской чайке. Со временем, конечно. Да, да! Я нашу «Сказку о царе Салтане» воспринимала не иначе, как «Синюю птицу».

ТАТЬЯНА. Ты это сейчас придумала?

АННА. А что? Нельзя?

ТАТЬЯНА. Почему… Сочиняй дальше.

АННА. Спасибо…Но я действительно так думала.

ТАТЬЯНА. Что тут скажешь? Мечтательная ты была девушка.

АННА. Да! Я была немного наивная, но зато искренняя. Сейчас, смотрю на этого лебедя…  Ни дать, ни взять… (Рассмеявшись.) Утица кривобокая.

ТАТЬЯНА. Вот именно, а то синяя птица…

МАША. (Аккуратно складывая занавес.) Мне он сейчас ещё больше дорог, чем раньше. Бывало жизнь прижмет, а я руку к нему приложу, вспомню нашу клятву и силы откуда то прибавляются. И я снова, как заведенная…

ТАТЬЯНА. На что ж ты так заводилась то?

МАША. Как на что? Я… Впрочем, об этом потом. Вот тут у меня где-то были наши… А, вот. (Достает из коробки кокошники.) Что на это скажете?

АННА. Дай мне. (Надевая кокошник). Три девицы под окном пряли поздно вечерком. Кабы я была царица, говорит одна девица… Вы помните, как нас дразнили - три девицы?

МАША. Почему дразнили? Называли… И довольно уважительно называли.

АННА. Угу. Уважали, как же, как же…

АННА. Мне казалось, что многие завидовали нашей дружбе.

ТАТЬЯНА. Да-а. Были времена, прошли былинные. Ми-но-вали…

АННА. А это, что за каракатица?  Неужели трон Салтана?

МАША. Он.

ТАТЬЯНА. (Трогая гитару.) Маш, а гитара… Та самая?

МАША. Конечно.

МАША. Танюш, может, споешь нашу… Не забыла?

ТАТЬЯНА. Ещё помню.

МАША.  Тогда спой.

Татьяна настраивает гитару.

АННА. Перестань тренькать. Давайте лучше…
 
ТАТЬЯНА. (Перебивая.) Так петь или нет?

МАША. Очень прошу, спой.

ТАТЬЯНА. Слово именинницы закон. (Поет.)
                Бродит счастье по свету, всё в обнимку с несчастьем.

 Маша подпевает Татьяне
               
                И одни счастье ищут, а другие нашли.
                Ну, а мне повезло. У меня тоже счастье.
                Актерское счастье, не простое, моё.
                Актерское счастье – это сотни жизней,
                Голоса на галерке и софитов огни.
                Только где-то за рампой улыбается Гамлет,
                И чудак Сирано нам читает стихи.

АННА.  Никому не нужное тряпьё и наивная песня, давно вышедшая из употребления. Это всё, что осталось от нас прежних.               

ТАТЬЯНА.                Ну, а если кто спросит,
                Не начнешь ли сначала?
                Может быть ты пойдешь по дороге иной?

АННА (Пытаясь прервать песню). Девочки, во Франции…

ТАТЬЯНА.                Я в ответ улыбнусь.
                Что ж, давай всё сначала!
                Только, знаешь, не надо дороги иной!

АННА. Тань, хватит уже солировать, ты ж мои реплики заглушаешь.               

Татьяна, закончив проигрыш, стукнула ладонью по гитаре.

ТАТЬЯНА. А ты не налезай на партнера. Партнеру надо внимать! Кто так говорил?               

АННА. Станиславский.               

ТАТЬЯНА. Эка, куда хватила.               

АННА. Тогда Немирович-Данченко. Эх, девчонки, знавала я одного Данченко. В Киеве дело было. Это был такой Данченко. Орел, а не Данчен…

ТАТЬЯНА. (Перебивая.) Ой, охолони… Серьёзно, Ань, давай про киевского орла потом. (Маше.) Что, неужели и ты не помнишь? 

МАША. Почему?               

АННА. А-а, я поняла, про кого ты говоришь. Про Александра Ивановича ЧерешЕнко. О-у, какой неожиданный сюрприз! Неужели и он к нам может прийти?!

МАША. Нет, не может.

АННА. Как? Татьяна сказала, что Александр Иванович…

ТАТЬЯНА. …говорил, что партнеру надо внимать.               

АННА. Ладно, ладно. Я преодолела дискомфорт и готова внимать вашим песенным воспоминаниям. Пой.
    
     ТАТЬЯНА. Бродит счастье по свету… Ну тебя, весь настрой сбила!
    
     АННА. Девочки, первые годы во Франции я о вас чаще, чем о родителях думала.               
    
     МАША. А во вторые годы?

АННА. И во вторые, и в пятые-двадцатые. Я всегда помнила.

МАША. Отчего же ты не писала? Я о тебе столько лет ничегошеньки не знала.

АННА. Париж закрутил, а потом я в Ниццу переехала, а там… В мягких муровах у нас – песни, резвость всякий час, так что голову вскружило… И о совке я позабыла. Напрочь забыла.

МАША. А ты почему ни разу о себе не напомнила?               

ТАТЬЯНА. Всё по той же причине. Эх, Машка, если б ты знала, как прекрасна Америка! Как свободно и красиво там живут люди. Сколько же ты потеряла, что не была в Америке! Мне тебя жаль.   

МАША.У нас, Танечка, люди тоже неплохо жить стали.

ТАТЬЯНА. Вижу, вижу…

МАША. Это я днями перевезу, а потом ремонт сделаю. Я уж и с малярами договорилась, но они деньги вперед попросили. А у меня правило - вначале работа, а деньги… 

АННА. Не продолжай, всё понятно.  Деньги, это не та проблема, над которой надо напрягаться. Завтра я всё устрою.

МАША. Спасибо, но не надо.
    
     ТАТЬЯНА. Перестань. У Анюты денег, сосчитать трудно! И потом, наша троица опять вместе.  Мы тебе поможем. Уж, мы порядочек здесь у вас наведем.
      АННА. Не смущайся. И пойми, ты теперь не одна.

     ТАТЬЯНА.  Мы вернулись и теперь у тебя всё будет о’кей.  Что? Не веришь? А вот мы прямо сейчас и начнем.

     АННА. Не-ет. Сейчас я сяду. У меня ноги-и ... (Хочет сесть на трон).               

    МАША. Не садись, он вот-вот развалится. Ой! Я от радости совсем голову потеряла. Надо же стол накрыть. Девочки, а вы помните, как после премьер мы пировали здесь? Сейчас я картошечку поставлю, чтобы было совсем, как раньше.

Маша убегает на кухню.

АННА. (Присаживаясь на тахту). Да-а, бедновато тут. В прошлой жизни мне так не казалось...

Маша возвращается.

МАША. Оказывается, у меня нет ни одной картошенки.

ТАТЬЯНА. Обойдемся. Вон у нас сколько всего.

АННА. А из чего пить? Маш, где тут у тебя хрустали парадные?

МАША. Где ж им быть? На старом месте, в буфете.

АННА. Боже мой! Знакомые фужеры. Сколько же из них выпито! Девчонки, а помните, как Александр Иванович, после «Трех сестер», отбил ножку у фужера. Ну помните, он сказал: Мы в Москве, наконец-то мы в Москве! Дальше забыла… Но тост был грандиозный. Интересно, где он сейчас в Москве или, как все дальновидные люди, сделал ход конём и за кардон перебрался…

МАША. Запад умело из России таланты высасывает. Однако сейчас многие из уехавших назад потянулись. Возвращаются помаленьку... Правда, победителей среди них маловато. И это не удивительно. Народная мудрость не зря говорит: Где родился, там и пригодился. У вас, надеюсь, всё хорошо сложилось?

АННА. Сложилось… Я довольна. Мне пожаловаться не на что… Ну, что, девицы-красавицы, душеньки-подруженьки, всё на столе. Чего ждем?

ТАТЬЯНА. Ждем команды хозяйки.

МАША. Вот я росомаха. Давайте, давайте, не ждите меня. Как прежде, сами хозяйничайте. (Осторожно достает фужер). Анечка, вот тот самый фужер, который Са... Александр Иванович разбил.  Мне его склеили и я храню в память о том вечере.               

АННА. Какая прелесть. Девочки, сегодня я пью из него.               

ТАТЬЯНА. А почему это ты? Я буду из него пить.               

АННА. Послушай, Тань, а ты то тут причём?               

ТАТЬЯНА (забрав фужер). При том.               

АННА. Я не понимаю, ты что забыла? Мы же с ним…Я ж за него чуть замуж не вышла.
   
   ТАТЬЯНА. Так, не вышла же! (Маше). Что я такого сказала? Я правду сказала. И вообще, что за блажь, пить из разбитой склянки в память о том, что когда-то не сбылось... Не сложилось. (Анне.) Ладно. На, бери свой фужер.
 
    АННА. Вот теперь, он мне не нужен.
    
    ТАТЬЯНА. Что ж, тогда из этого хромого ветерана придется пить мне.
   
    АННА.  Какая же ты… Ты такой раньше не была! Ты про всё забыла.
   
    ТАТЬЯНА. Так, давай без истерик и конкретно.
   
    АННА. Ты про наших «Сестер» забыла!

ТАТЬЯНА. Я забыла?! Да я последнее время только о «Трех сестрах» и думала. Иногда проснусь ночью и вспоминаю…. И так отчетливо вижу, как стою у берёзы на нашей маленькой сцене, а рядом вы. Помню, как Александр Иванович сказал… Вот в этой самой комнате... Он сказал, что я лучшая Ольга, какую когда-нибудь он видел в Москве! Разве я могу это забыть?

АННА. Он и нас с Машей хвалил… Но как женщину он тебя вообще не воспринимал!

ТАТЬЯНА. Потому что я не набивалась, как некоторые.

АННА. Что?! Это какие такие некоторые?

ТАТЬЯНА. Тебе виднее какие.

МАША. Танюш…Пожалуйста.

АННА. Ты хочешь сказать, что это я набивалась? 

ТАТЬЯНА. Я не хочу. Я сказала… Извините, дама, но когда-то это было вам так свойственно.

АННА. Да ты знаешь… Это ты потому говоришь, что он в твою сторону даже не смотрел!

ТАТЬЯНА. Ошибаешься. Одно время он посматривал.
    
     МАША. Что, действительно?
    
     ТАТЬЯНА. (Смеясь) Смотрел, смотрел, но, к моему сожалению, ничего не высмотрел. Как говорится, мои пароходы лавировали, лавировали, да не вырулировали…               

     АННА. Эээ-х, ты! Даже про артикуляцию забыла. Пароходы не вырувырывали...ли, а выровали…

     МАША. Не вылавировали. Только не пароходы, а корабли.               
   
     ТАТЬЯНА. Никто не вырулил! Ни корабли, ни пароходы… Все утонули в Миссисипи!

Татьяна нервно расхохоталась, а потом неожиданно оборвала смех…      

Александр Иванович в своей оценке меня был прав!

АННА. Что ты говоришь…

МАША. Ты сейчас о чём?

ТАТЬЯНА. (Маше.) Я имею ввиду роль. (Анне.) Он был прав! Прав! И это чистая правда.

АННА. Ах, так?! Хорошо… Тогда я тоже правду скажу. Черешенко был молод и не опытен. Он к тому времени от силы года два, как в Москву приехал из своей хохляндии... Ну, не больше. Что он мог видеть? Каких таких «Сестер»? Когда он с нами с утра до ночи репетировал. Да он, кроме тебя, ни одной Ольги в глаза не видывал! Она лучшая Ольга. Не знаешь ты настоящих Олек-к.               

ТАТЬЯНА. Очень даже знаю!  Я в Нью-Орлеане такой спектакль видела. О-го-го!

АННА. Маш, ты слышишь, что она говорит?  Да разве могут в Орлеане Чехова поставить?

МАША. Если режиссер уверен, что откроет в сто раз поставленной пьесе новое, важное или значимое для сегодняшнего дня, то какая разница в каком городе он осуществит свою попытку?

АННА. Есть разница! В Орлеане отсутствуют традиции драматического театра.  Там же одни карнавалы и шоу с перьями.

ТАТЬЯНА. Много ты знаешь!

АННА. Знаю! Вот я смотрела «Три сестры», это суппер! На театральном фестивале в Авиньоне…
   
    ТАТЬЯНА. Расскажи.
   
    АННА. Фужер.

    ТАТЬЯНА. Ха-ха! Пожалуйста.               

Анна неловко берет, фужер падает и разбивается.

АННА. Ах, разбился… Маш, извини… (Пытается собрать осколки).

Маша отстраняет Анну, сама собирает осколки, выносит их в кухню…Выбрасывает. Возможно, плачет.

ТАТЬЯНА. Леди, ну, ты и деловая! Теперь Машке уж не склеить.

Раздается звонок в дверь.

Я открою.

Татьяна открывает дверь. На пороге – высокий молодой человек с мешком.

ГАЗПРОМ. (Заглядывая за спину Татьяны). Здравствуйте.

ТАТЬЯНА. Привет. Тебе чего?

ГАЗПРОМ. Картошка молодая. Надо?

ТАТЬЯНА. Как раз кстати. Заноси. Откуда картошечка?

ГАЗПРОМ. С Украины. (Затаскивая мешок в прихожую, пытается заглянуть в комнату).

ТАТЬЯНА. (Приоткрыв мешок). Розовая, да какая красивая, как на картинке.

ГАЗПРОМ.  Так это ж «Американка».

ТАТЬЯНА. Да ты что?! А сказал с Украины…

ГАЗПРОМ.  «Американка» - это сорт такой.  Может он из Америки, а может даже из Австралии.

ТАТЬЯНА. Из школьной программы я помню, что картошку в Россию привез Петр 1 из Голландии. Ну, а потом она распространилась, аж до самой Сибири.

ГАЗПРОМ. Я не знаю, может быть, и так дело было, я не в курсе. У нас в школе Россию и Петра проходили мимо.

ТАТЬЯНА. Может у твоей картошки и вкус мимо?

ГАЗПРОМ. Нет, вкус у неё, что надо. Мать моя этот сорт именно за вкус ценит и зовет «Мараканка».

ТАТЬЯНА. И сколько ты за свою «Мараканку» просишь?

 ГАЗПРОМ. Нисколько. Я за просто так принес.

ТАТЬЯНА. Что, благотворительная акция для бедных?

ГАЗПРОМ. Почему для бедных? Это же этот, как его…Сувенир.

ТАТЬЯНА. Ого! Это теперь в Москве так называется? Возьми хоть на чай.

ГАЗПРОМ. Вы меня за кого держите то?

ТАТЬЯНА. Бери, не строй из себя мецената. Или, может быть, мало? Так, вот ещё…

ГАЗПРОМ. Не надо…Нет! Вообще уже.

ТАТЬЯНА. Как хочешь. Наше дело предложить, твоё дело… Это твоё личное дело.

ГАЗПРОМ. А-а…Это… Как его…Девочки дома?

ТАТЬЯНА. Девочки?! Хм… Девочки то дома.

ГАЗПРОМ. Я хочу их в кино позвать. Можно их в кино?

ТАТЬЯНА. Ещё чего! Нашёл себе подружек! Нанюхался, так иди откуда пришёл…

Татьяна выталкивает Газпрома за порог, резко закрывает дверь.

…Ничего себе… Неслабые у них тут в Москве перемены. 

 Татьяна проходит в комнату. Анна стоит у стола и, всхлипывая, ест одну за другой конфеты из коробки.

… Ну, а ты что? Всё дуешься на меня? Боже мой, да она плачет.

Входит Маша.

МАША. Кто это был?               

ТАТЬЯНА. Пацан какой-то накуренный.

МАША. Странно.

ТАТЬЯНА. Ань… Ань, ну перестань. Ты ж знаешь, как я тебя люблю… И хватит жрать уже!

АННА. Во-первых, не жрать, а есть, а во-вторых, я не ем, а закусываю!

ТАТЬЯНА. Сначала надо выпить, а потом закусывать.

АННА. Так и я о том. (Хочет сесть на трон.)

МАША.  Стоп. Дай я его от греха подальше. (Переносит трон). Садись вот сюда.

Подруги садятся на стулья из разных спектаклей.

АННА. Шампанское кто-нибудь откроет?

МАША. Я не умею.

ТАТЬЯНА. Намек понял. (Ловко открывает). О-па! Анют, за тобой тост. (Разливает).

АННА. Салюте! (Отпивает).

ТАТЬЯНА. Какое ещё салюте? Выпьем за именинницу и чтоб у тебя, Машка, наконец-то всё сложилось, как у всех нормальных людей. (Чокается с Машей и пьет).

МАША. Спасибо. (Пьет).

АННА. (Отпив ещё немного). Нет, зря ты тогда не послушалась меня и не уехала в Германию. Тебе неплохой контракт предлагали.

МАША. Что теперь вспоминать.

АННА. Тогда салюте! (Отпивает).

ТАТЬЯНА. Опять без тоста?

МАША. Давайте я скажу. Предлагаю выпить за тебя Анечка и за тебя Танечка. За…

АННА. С удовольствием. (Допивает).
ТАТЬЯНА. Ты смотри, что делает. Куда понеслась то?

АННА. Я думала уже всё сказано.

МАША. Я хочу выпить за наш маленький театр в подвале. И пусть наше будущее станет таким же счастливым и наполнится творческой радостью, как в то время, когда мы играли наших любимых «Сестер».   
   
    АННА. (Экзальтированно). Не пейте, не пейте! Я хочу дополнить. Никогда после я не испытывала таких эмоций, как тогда, когда…И вот тогда, то есть, сейчас…Ах, я не могу…И вот…

ТАТЬЯНА. А нельзя попроще. И, если можно, покороче, ты то уже, а мы… В ожидании.

АННА. Короче. Когда человек бережёт какой-то предмет, хранит его долго, долго…

ТАТЬЯНА. Ещё короче можно?

АННА. Ещё короче. И вот этот предмет разрушается судьбой неумолимой (почти плачет), а точнее разбивается, случайно, невольно…
   
    ТАТЬЯНА. Анют, давай так: мы выпьем, а потом ты речь договоришь.

    АННА. Это не речь, а тост.

    ТАТЬЯНА. Анютка, я тебя сейчас убью!
   
    АННА. Пейте.

ТАТЬЯНА. Ну вот, глаголь дальше.

АННА. Если этот предмет разбился, а был он очень важен для того, кто им обладал…

МАША. Бог с ним, Анечка. Соединив нас когда-то, он свою роль отыграл.

Татьяна откупоривает ещё одну бутылку шампанского.

ТАТЬЯНА. Это ты о чём?

МАША. Так…
   
    АННА. Дай мне бутылку. Теперь я за вами поухаживаю. Выпьем за счастливые новости, которые ожидают Машуню.
   
     Анна берет из рук Татьяны бутылку и наливает ей вино.

ТАТЬЯНА. Хватит, хватит…

АННА. Ой …

ТАТЬЯНА. Вот, перелила.

АННА. Так, это тоже хорошая примета! К полной жизни. Танюш, теперь она у тебя будет бить через край.

МАША. Это надо солью. Соль лучшее средство от винных пятен.

АННА. Боюсь, что соль всё счастье нейтрализует.

МАША. Что ты говоришь? А я всегда солью…

АННА. Поэтому у тебя и жизнь такая. Если бы ты соль не сыпала, она бы била, а так… Происходит нейтрализация и она не бьет. (Татьяне). И тебя не будет бить, если соли насыпать.   

ТАТЬЯНА. Не будет и не надо. Жизнь меня и так не слабо пришибла. (Маше). Сыпь, сыпь. (Анне). Ну, о чём задумалась, красавица? Наливай Машуленции, только осторожно.

МАША. Кажется, в дверь звонили?

АННА. Нет, это я бутылкой о хрусталь.

ТАТЬЯНА. (Анне). Наливай себе-то, наливай.

АННА. (Жеманно). Что я алкоголица, сама себе наливать? Обычно мне кавалеры наливают.
 
ТАТЬЯНА. Нет! Вот, во что ты превратилась в своей Франции? Манерная кривляка с толстой… Мошной. И нечего губы надувать. Нас слезами не удивишь. Мы тоже плакать можем.

АННА. Ты не можешь! Ты – железный Феликс!

ТАТЬЯНА. Был железный, да заржавел.  (Почти кричит). Нет Феликса. Нет! Нет!

АННА. Танюсик, прелесть моя, перестань выступать. У тебя голос срывается, побереги связки.

ТАТЬЯНА. А ну, тебя… Отстань, сказала.

МАША. Милые мои, а ведь вы были мне как сестры… Сестры Прозоровы. Иногда я перечитывала пьесу и представляла, как мы … Я так…

АННА. Я понимаю тебя, Машенька. Ах, как я тебя понимаю. Я тоже, нет-нет, да и перечитываю.

ТАТЬЯНА. А у меня в памяти текст пьесы навечно отложился, причём за всех действующих лиц…
     Я иногда слышу голоса. Словно вы собрались в моей голове и репетируете. Я вам так скажу. Актриса, один раз сыгравшая Чехова, отравлена им на всю оставшуюся жизнь! Со мной такое бывает. Ужас! Иногда приду в какой-нибудь шикарный ресторан, хочу заказать гамбургер с колой...

АННА. В шикарном… Гамбургер?

ТАТЬЯНА. Да не придирайся ты к словам. Вообще уже…Я исповедуюсь, а ты… Я же не про еду. Я о том, что иногда текст «Сестер» сам собой из меня… Выстреливает. Я хочу сказать что-то, а вместо этого произношу слова роли.

МАША. И давно это с тобой?

ТАТЬЯНА. Уж, лет эдак… Давно.

АННА. Это можно поправить.

ТАТЬЯНА. Как?

АННА. Дорогая, кофе утром надо пить без коньяка. Да, да, а в обед я позволяю себе только два бокала вина. Днем никаких аперитивов. По вечерам… Надо бороться. Противостоять!

ТАТЬЯНА. О-о-о, как творчески подходят к подобным делам у вас во Франции.  Вечером то труднее всего. По вечерам я дома от стенки к стенке слоняюсь. 

МАША. А разве вечером ты не в театре? …А?
    
   ТАТЬЯНА. ... Что там у тебя в той коробке?
    
   МАША. Мелочи всякие. Лучше я тебе… Сейчас. (Подходит к вешалке). Вот, взгляни, чьё это платье?
   
    Маша подает Татьяне платье чеховской Ольги… Татьяна идет за ширму и переодевается.

    АННА. Платья из «Сестер»? А где моё? Где? Боже мой! Боже! …Не годится. Совсем не годится!

    Появляется Татьяна.

   МАША. Танюшка, как тебе идет. До чего хороша. 
 
   АННА. Хороша я, хороша, да плохо одета. Никто замуж не берет… Девушку…               
 
    МАША. (Татьяне.) Нет, ей богу, в этом платье ты выглядишь так, как будто этих двадцати лет и не было. Помнишь? Надо жить, надо работать, только работать…

     ТАТЬЯНА. Музыка играет так весело, бодро, и хочется жить!

    АННА. Замуж не берут девушку за это.
   
    ТАТЬЯНА. Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто будет жить после нас, жизнь наша ещё не кончена. Будем жить! Музыка играет так весело, так радостно, и, мы узнаем, зачем живём, зачем страдаем…Если бы знать, если бы знать! … Я открою что-нибудь покрепче. (Берет первую попавшуюся бутылку).
    
    МАША. Это водка.

ТАТЬЯНА. (Агрессивно, Ане). Зачем ты её купила? Я ж просила виски.

АННА. Купила я твой виски.  Чего ты рассерчала? Лучше расскажи, что у тебя по вечерам происходит.

ТАТЬЯНА.  А по вечерам, Анечка, мое дело is ba-аd! Иногда приду домой, а меня так прихватит, что хоть волком вой.

АННА. На волка у меня тоже есть средство. Значит, смотри, идешь в ванну, но только в гостевые не ходи, выбирай самую большую, там акустика лучше. Заходишь… И всё, что накипело за день, все выкрикивай. Знаешь, с криком, как бы выбрасывай из себя всю дрянь, всю черноту и всё, всё…

ТАТЬЯНА. В гостевую, значит, не ходить? Да знаешь…Эх, ты! (В истерике). Не могу я, не могу больше слушать этот её идиотизм!

АННА. (Маше). Почему она так со мной?

МАША. Танюша, не надо… (Анне.) Радость моя. Голубчик мой, Маша…

АННА. (В экзальтации). Ах, какие слова! Во Франции я так хотела, чтобы кто-нибудь сказал мне:
 «Голубчик мой, Маша». Но нет… Никто не знал о нашем спектакле.

МАША. (Анне.) Голубчик мой, Маша…

ТАТЬЯНА. Что прошло, никогда уже не настанет! Не настанет, никогда! (Кричит). Никогда! Никогда-а-а…И мне наплевать на тех, кто будет жить после нас, наплевать на их мысли и дела! Я не хочу знать, как они без меня будут жить и будут ли они счастливы. Мне наплевать на это!

МАША. Танюша, подожди, не надо так.

АННА. (Сама себе.) В Москву, в Москву. Приехали…

ТАТЬЯНА. И на себя мне наплевать. И на свою глупую жизнь наплевать. Всё, кончено. Я больше не могу. Я сейчас прыгну из окна. И это правда!

МАША. Таня, стой!

АННА. Танечка, Таня, не надо, только не это, только… Не надо!

ТАТЬЯНА. Я не могу! Не могу я! Мне всё равно уже… Пустите меня, пустите… Я все равно…
Мне всё осточертело…

АННА. Танечка, Таня, что же, как же это?               

Маша и Анна стаскивают Татьяну с подоконника.

МАША. Милая моя, милая, что с тобой?

ТАТЬЯНА. Я сожгла свою жизнь. Попусту сожгла! Это была ошибка. Ошибка! И она мне очень дорого стоила. В Москву, в Москву! Не хочу я ни в какую Москву. Я вообще никуда не хочу! Понимаете ли, вы это?

МАША. Успокойся, родная моя, успокойся…Просто ты много выпила.               

ТАТЬЯНА. Сама ты… Уйди! Я не хочу жить, понимаешь ты? Не хочу! Моя жизнь бессмысленна! Дошло до тебя?! Пусти меня. Пусти! Я не…               

Маша ударяет Татьяну по щеке. Татьяна замолкает на некоторое время.

АННА. Ай!
ТАТЬЯНА.  … Ты что сделала?.. Дала прямо со всего маху.

АННА. Зачем ты нас так пугаешь?!

ТАТЬЯНА.  … Я пошутила, а вы, что подумали?

МАША. Нет, Танюша, это не похоже на шутку.

АННА. Так не шутят. Не верю.

ТАТЬЯНА. Тоже мне Станиславский нашелся. Я пошутила. Говорю вам, пошутила. (Рассмеялась).

МАША. Пошутила?

ТАТЬЯНА. Пошутила!

МАША. Жестокая шутка.

АННА. Я вся дрожу... Девочки, давайте успокоимся. (Отпивает глоток.) Успокоимся и выпьем за того, кто сделал нашу жизнь счастливой, кто наполнил её особым смыслом. (Экзальтированно). Я ужасаюсь от мысли, что было бы, если бы он не родился! О-о-о! Это было бы огромное лишение для всего человечества, а лично для меня - страшная трагедия. По жизни он единственный человек, кого я любила… Любила искренне и нежно...

ТАТЬЯНА. И кто этот счастливчик?

АННА. …И где бы я ни была, куда бы ни отправилась, он у меня всегда… Под подушкой.

ТАТЬЯНА. Анна, имя!

АННА. Давайте выпьем за Антон Палыча!

ТАТЬЯНА. За Чехова пьем стоя и до дна!

Подруги встают. Выпив, Татьяна по-гусарски замахивается рукой с пустым фужером.

МАША. (Забирая фужер). Таня, Таня, лимит на битье посуды на сегодня исчерпан.

ТАТЬЯНА. Ах, сестрицы-девицы, женщины, дамы и господа. Люди-и-и! Эх, люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом.  Словом, все жизни, все жизни, все жизни, совершив печальный круг угасли.               

АННА. Это что-то декаденское.               

ТАТЬЯНА. Не гони коней, эта реплика намного позже.  Уже тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа, и эта бедная луна напрасно зажигает свой фонарь. На лугу уже не просыпаются с криком журавли и майских жуков не бывает слышно в липовых рощах.

АННА. (Громко). Это что-то декаденское.               

ТАТЬЯНА. Анечка, дорогая, будь любезна заткнуться и не налезать на мои слова!
МАША. (Робко). Это не твои…

ТАТЬЯНА. Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно. Тела живых существ исчезли в прахе, и вечная материя обратила их в камни, в воду, в облака, а души их слились в одну. Общая мировая душа – это я. Я.

МАША. (Сморкаясь в платок, тихо). Нет, я.

АННА. (Громко). Это что-то декаденское.               

ТАТЬЯНА. Ё, моё! В чём дело?! Анна, если ты по-хорошему не понимаешь… Я вынуждена попросить тебя покинуть сцену и выйти за кулисы!

АННА. Меня за кулисы?!

ТАТЬЯНА. Немедленно!

АННА. С какой-такой стати?               

ТАТЬЯНА. Ты всё время забегаешь вперед и мешаешь произношению монолога.

МАША. Во-первых, не произношению, а произнесению, а во-вторых это не твой текст!

АННА. Вот именно! У тебя в этой сцене вообще никаких слов не было! Ты вот здесь должна стоять и молчать. (Маше). А ты вот тут, это твой монолог, ты его и произноси. Машка, что ты застыла? Вставай в свою мизансцену! (Садясь на трон). А Аркадина вот здесь сидит. Она вот так смотрит и говорит: Это что-то декаденс… (Трон разваливается, Анна падает) Декаденское.

МАША. Анька!

ТАТЬЯНА. (Ласково). Зая, рОдная, ты не ушиблась?!

АННА. Да нет, только каблук сломала.

ТАТЬЯНА. Дай, я посмотрю. (Снимает туфель с ноги Ани). Нет, он качается, но не сломан. (Маше). У тебя инструменты какие-нибудь есть?

Маша приносит потрепанный школьный портфель. Татьяна достает молоток, надевает туфель на что-то и осторожно стучит по каблуку, а затем возвращает туфель на ногу Анны.

ТАТЬЯНА. Ну вот, немножко укрепила.

АННА. Спасибо. Но, как ты ловко. Тук-тук и всё готово.

МАША. Раньше иголку в руке не держала, а тут молотком, как заправский сапожник орудуешь. Америка тебя кардинально изменила.

ТАТЬЯНА. Анюта, значит, мы так договариваемся, решаем дела и увозим Машку…

МАША. Мне и здесь хорошо.

ТАТЬЯНА. Да что в этой сраной России хорошего?

МАША. Перестань. Мне это неприятно слышать. И потом, я не смогу долго без Москвы…

ТАТЬЯНА. Без чего ты не можешь? Без мешочников, без московской грязи, без очередей и вечной толкучки…

МАША. Ты до кучи ещё про медведей вспомни, которые по Красной площади гуляют.  Та-аня, какие очереди? Мы и думать о них забыли.  Неразбериха, отсутствие работы, трудности нашего театра, которые погнали вас бог знает куда, всё это давно позади. Осознайте вы это, наконец.

ТАТЬЯНА. Ты хочешь сказать, что теперь здесь жизнь без трудностей?

МАША. Да нет, конечно! Но всё преодолимо, надо только хотеть преодолеть и что-то делать для этого, а не убегать от проблем или смотреть со стороны на нас, которые…Э-э…

ТАТЬЯНА. Понятно, понятно. Все равняемся на Машу. Извини, дорогой правофланговый, а коммуняки тебя не беспокоят? Не надоели они тебе?

МАША. Нет, я к ним отношусь спокойно.

ТАТЬЯНА. Это потому что у тебя дед жив остался…

АННА. (Перебивая.) Я тебя умаляю, Таня, не начинай эту трагическую тему.

ТАТЬЯНА. Я и не начинала, просто спросила.

МАША. Я тебе просто отвечу. Дело не в том, что моих родственников миновала судьба твоего дедушки. Ты, наверное, забыла, что раньше все мы, и я, и ты, коммунистов воспринимали, как предлагаемые обстоятельства и лавировали, как те пароходы. Сегодня, другая жизнь, у меня столько работы, что мне просто не до них. Скажу больше, я к ним отношусь, как к экзотике, которая присутствует в жизни, но мои планы и дела с ними не пересекаются.

АННА. А я головой с полом пересеклась и, кажется, сильно.

МАША. Брось. Ты сразу на мадам Сижу плюхнулась.

АННА. Может быть, но во время приземления я поняла, что монолог «Люди, львы, орлы и куропатки», из «Чайки», а не из «Сестер»!

МАША. Открыла Америку! (Рассмеялась).

ТАТЬЯНА. Мария! Оставь Америку в покое, ты про неё ничего не знаешь! Вот если бы ты хоть раз увидела ночной Манхеттен.

МАША. Попробуй, Таня, представить, что некоторых людей Америка совсем не трогает. Вообще! Особенно теперь. Не интересна она мне, ни днем, ни, тем более, ночью.

ТАТЬЯНА. А в этой…В России тебе интересно?

МАША. Очень! И не просто интересно. У меня жизнь наполнена творчеством, причём на всю катушку! В конце концов здесь мой дом!

ТАТЬЯНА. Дом?! Ты настоящих домов не видела.

МАША. Я много чего не видела, но я… Я пыталась сохранить главное, то ради чего мы были вместе.

ТАТЬЯНА. Перестань, пожалуйста. Что для тебя главное? Вот это или, может быть, эти тряпки? А если твоё главное для меня перестало быть главным? Если оно стало прошлым? Всего-навсего прошлым, которое я когда-то ценила и даже любила, но его уже нет. Его никогда не вернуть, а ты говоришь, главное…. Главным для меня стало другое. И пусть моё главное не такое пафосное, как твоё, но оно моё, лично моё и больше ничье. Понимаешь ты это?

МАША. Пытаюсь, но мне трудно.

ТАТЬЯНА. В чём трудность то? Скажи, что плохого в том, что я хотела мир увидеть? Имею я на это право? Я хочу жить иначе, а мне всё время талдычат: Россия… Главное… Да провалитесь вы все пропадом со своим главным!
 
АННА. Таня, Таня…

ТАТЬЯНА. Что?

АННА. Что, что? Сократи обороты, вот что...

ТАТЬЯНА. (Порываясь уйти.) Я вообще могу уйти.

АННА. Перестань. Не порть нам вечер.

ТАТЬЯНА. Да идите вы со своим вечером…

МАША. (Преграждая путь.) Утром уйдешь на все четыре стороны, а сейчас, успокойся.  В таком состоянии мы тебя не пустим.

ТАТЬЯНА. Пусти меня.

АННА. Не пускай её, не пускай. (Татьяне.) Куда ты сейчас пойдешь?

ТАТЬЯНА. Не твое дело.

АННА. Нет, моё. Заварила кашу, так давай расхлебывай. А то бежать сразу. Я уже два дня тебе сказать хочу... В общем так… Садись давай.

ТАТЬЯНА. Села, говори… Продолжай, продолжай…

АННА. И скажу.

ТАТЬЯНА. Говори.

АННА. Знаешь, Тань, по большому счету, мне твоя Америка тоже задаром не нужна. Уж если выбирать, я предпочту Европу и, в частности, Лазурный берег.

Татьяна рассмеялась.

МАША. А я Россию.

ТАТЬЯНА.  Что она тебе дала, твоя Россия?

МАША. А мне от неё ничего не надо. Я хочу, чтобы она просто была!

ТАТЬЯНА. Это всё, чего ты хочешь от жизни?

МАША. Всё. Остальное я сама, как-нибудь.

ТАТЬЯНА. Это ты точно сказала, как-нибудь!

АННА. Девочки, девочки, я всё поняла. Всё поняла.  Нам надо срочно… Успокоиться. Танюша, дорогая моя подруга, выпей, успокойся и попробуй вспомнить зачем мы сюда явились? Пожалуйста…

ТАТЬЯНА. Отстань. Пожалуйста.

МАША… Тань, каждый человек в праве… Просто…Ты пойми, для меня Россия, это Родина. Я не представляю себя где-то в другом месте. А для тебя Россия, это… Я не знаю, что. Мы думаем с тобой так по-разному… Но Таня, ты, конечно же… Ты имеешь право.
 
ТАТЬЯНА. Спасибо за разрешение иметь право на своё мнение… Маш, ты пойми меня. Я не прошу чтобы ты разделяла мое мнение. Я хочу, чтобы ты просто поняла меня. Доходит до тебя это или нет?

МАША. Доходит. Но и я хочу, чтобы ты попробовала понять меня.

АННА. Вот и договорились. Вот и хорошо.  Ну, продолжим наш праздничный ужин? А? Девочки…

ТАТЬЯНА. (Неожиданно сменив настроение.) Ладно, ладно… Маш, не подумай, чего…

МАША. Перестань… Мы так давно не виделись, что трудно сразу найти общий язык…

АННА. А у меня тост созрел. Давайте по глоточку за взаимопонимание Запада и Востока. Или лучше за дружбу между странами и континентами!..  Нет? Ладно, оставим континенты. Выпьем за Петра Первого, Колумба и Наполеона.

ТАТЬЯНА. А что, давайте. (Неожиданно рассмеявшись.) Вполне прикольный тост.

МАША. За Петра Первого я выпью с удовольствием, за Колумба тоже, а за Наполеона я пить отказываюсь. Скажу больше. Восемьсот двенадцатый год я ему ещё не простила.

АННА. Я думала, что это я выпила лишку…

ТАТЬЯНА. Манюня, ты ж моя патриотка доморощенная. Ах, ты… Казак лихой. Каким ты был, таким ты и остался.

МАША. Постоянство – это не самая плохая моя черта! 

АННА. Давайте тогда так. Выпьем за Петра Первого, Колумба и Жана Маре.

МАША. За Маре я согласна!

АННА. Э-э-э! Не чокаясь. (Ласково, но очень серьезно.) Пусть земля им будет пухом.
ТАТЬЯНА. Встреча проходит празднично и весело.

АННА. Хорошо. Вот поскорбели и хватит. Теперь пришло время для танцев! (Маше). Где музыка?

Маша жестом показывает.

Смотри-ка. На старом месте.

Анна включает магнитофон, начинает танцевать и петь. Подруги присоединяются к ней. Звучит Besame Mucho в инструментальном варианте или на испанском языке.

Я прошу, целуй меня жарко, так жарко, как если бы ночь нам осталась одна. Я прошу, целуй меня сладко. Тебя отыскав, вновь боюсь потерять навсегда.

МАША, АННА, ТАТЬЯНА. (Почти кричат). Хочу к тебе ближе быть, видеть в глазах твоих преданность только лишь мне. Я завтра исчезну, но эти мгновения будут со мною везде! Я прошу…

МАША. Подождите! Сделай тише. Звонок. Слышали?

АННА. Я ничего не слышала.

ТАТЬЯНА. А я слышу, как капает вода в кране. Сильно капает.

АННА. Ты, кажется, кого-то ждешь?

МАША. Никого я не жду.

Раздается звонок в дверь. Женщины вскрикивают, Маша выбегает в прихожую. Открывает. На пороге Газпром.

ГАЗПРОМ. Извините, что поздно, но у вас музыка, вот я и подумал…

МАША. Что вы хотите, молодой человек?

ГАЗПРОМ. Отец мне…Он сказал, чтобы я…Это... Как его…(Найдясь). А! Мне надо мешок забрать.

МАША. Какой ещё мешок?

ГАЗПРОМ. Из-под картошки. Да вот же он стоит.

МАША. Действительно мешок. Откуда он здесь?

ГАЗПРОМ. Я принес.  А вообще то, мать сказала, что так нельзя, надо всё объяснить… Ну, я и пришел.

МАША. Не понимаю, но ладно. Забирайте свою картошку и идите уже…(Покачнувшись.) Опа-па…

ГАЗПРОМ. Нет, картошка ваша.  Давайте я её в эту коробку пересыплю, а мешок заберу. Он может родителям понадобиться, а может и того…

МАША. Ничего не понимаю.

ГАЗПРОМ. Что тут непонятного? Картошка вам, мешок мне.

МАША. Ладно, сыпь. Что, всё?

ГАЗПРОМ. Всё. Только… Ещё это… Мешок я могу вам оставить.

МАША. Зачем?

ГАЗПРОМ. Картошке в мешке лучше, чем в коробке.

МАША. Что?

ГАЗПРОМ. Мешок, говорю, могу вам оставить.

МАША. Ты издеваешься?

ГАЗПРОМ. Нет, я просто спросить хотел, Аня дома?

МАША. Так вот ты зачем пожаловал! Мешком он мне голову морочит! Тебя кто подослал? Её парень?

ГАЗПРОМ.  Никто, я сам.

МАША. Вот сам и ступай отсюда. (Выпроваживает Газпрома).

ГАЗПРОМ. А можно я…

МАША. Нельзя! (Резко закрывает дверь). Надо же! Он ещё дружков подсылает… (Сама себе.) Боже мой, как голова кружится…

Маша возвращается в комнату.

АННА. Что-то тут не так. Машуня, я за тобой наблюдаю, ты, девочка моя, всё время в тревоге.


ТАТЬЯНА. Да, как выяснилось, ты потеряла навык. Ты не боец…

МАША. Вам показалось, просто у меня голова с непривычки...

АННА. Нет, ты меня своей головой не обманешь. Что-что, а любовное томление я за версту чую. Ты же вся в предчувствии, ты напряжена вся. Тань, ты посмотри как у неё мышцы на животе дрожат. Он же весь в ожидании.

МАША. Что за фантазии. Как ты можешь видеть мой живот?

АННА. Я не вижу, я его мироощущаю.

ТАТЬЯНА. Панночка не видит. Приведите Вия. Ступайте за Вием!

АННА. Смотри! У неё мышцы на ногах вот-вот лопнут. Они трепещут, как весенние плоды.

МАША. А-яй, ай, ай! Не трогай!

ТАТЬЯНА (изображая Вия). Поднимите мне веки! Поднимите! Я говорю, веки поднимите мне… Веки! 

МАША. Девки, вы что совсем сбрендили?

ТАТЬЯНА. Ага, попалась!

МАША. Не на-а-а-да! Щекотно, щекотно!

ТАТЬЯНА. Лежи, лежи, а то так недалеко и до судорог.

АННА. (Серьезно). Нет! Тут нужна консультация специалиста.

ТАТЬЯНА. (Серьезно Анне). Завтра я отведу её к психиатру.

МАША. Да отстаньте вы, дуры пьяные. (Высвободившись).

ТАТЬЯНА. Ты ж вся издергалась.

АННА. Похоже, это нервы.

МАША. Ничего не нервы. Это всё от насморка.

АННА. Так, что ж ты молчишь? Глупенькая. Я его сейчас в два счета выздоровлю. У меня ж средство есть. (Ищет в сумке).

ТАТЬЯНА. (Маше). Ты всегда была нерешительной. (Анне). Она всегда была.

АННА. Где ж оно?

ТАТЬЯНА. (Маше) Цыпа моя, как ты тут без нас выжила, непонятно. (Целует Машу, затем Анну).

МАША. Мне казалось, я сказала о насморке. Не говорила… Или сказала?

ТАТЬЯНА. Какая разница. Сказала, не сказала, главное, что мы сейчас, вот в эту самую минуту, на твоём заболевании сосредоточились. Сейчас мы общими усилиями его ампутируем...

МАША.  Нет! Не надо.

ТАТЬЯНА. Рыба моя, доверься мне. Я ж тебе плохого не пожелаю.

МАША. А нельзя как-нибудь без ампутации?

ТАТЬЯНА. Успокойся. Все в порядке. Я просто оговорилась. Мы не ампутируем, а ликвидируем.

МАША. А это больно?

ТАТЬЯНА. Терпимо. Но знай, Мария, физическая боль - это ничто в сравнении с душевной. Когда
 душа разорвется, её не склеишь и не заштопаешь.

МАША. Говорят, что душевную рану время лечит.

ТАТЬЯНА. Брехня! Одиночество, как зуб, не вырвешь. Но, когда я с тобой, ничего не бойся!

АННА. Куда ж я его дела?

ТАТЬЯНА. Что ты потеряла, лапа моя?

АННА. Лекарство от насморка.
ТАТЬЯНА. А у кого насморк?

МАША. У меня.

ТАТЬЯНА. Маш, зачем ты скрываешь? Не надо. Как только у тебя насморк, ты сразу ко мне. Так мол и так. У меня нос не в порядке. Я оприходую тебя американским средством. Оно всегда при мне. Когда я на ветру работаю, (Показывает на себе.) вот здесь смажу и, как рукой. (Мажет Машу).

АННА. На каком ветру ты работаешь?

ТАТЬЯНА. (Маше).  Полегчало?

МАША. Наверное. Было приятно и совсем не больно. 

ТАТЬЯНА. Американское качество. 

АННА. Радость моя, ты не ответила, про ветер.

ТАТЬЯНА. А что ветер? Он - могуч. Он гоняет стаи туч. Он волнует сине море, всюду веет на просторе! ... И от этого везде сквозняк. Ш-ш-ш-Фу-у-у…Чуешь, какой сильный?

АННА. С вами, мадемуазель, понятно. А вот на твой предмет, Мария, стоит задуматься.

МАША. Что со мной опять не так?

АННА. Ты ждешь кого-то, но вот, кого?

МАША. Никого.

АННА. Не юли. Фужер то, не зря разбился. Он же предвестник. Вот сейчас раз… И он войдет.

ТАТЬЯНА. Кто?

АННА. Где твое внимание блуждает? Я же сказала. Он!

ТАТЬЯНА. Анна, имя!

АННА. В смысле, ты интересуешься, как его будут звать? ... Так вот, его будут звать… Его будут величать…

ТАТЬЯНА. Рожай уже!

АННА. Его зовут – Его благородие! Он будет весь в белом, с белыми цветами и на белом Роллс-Ройсе.

ТАТЬЯНА. Угу, прям вот сюда на Роллс-Ройсе.
АННА. Зачем ты утрируешь?  Роллс-Ройс он под окном оставит, а себя принесет. То есть он цветочки принесёт, а сам уйдет, то есть придет… Придет, да. И не один, а с цветиками. 

ТАТЬЯНА. Перестань. Кто к нашей Маньке придёт? Если только Ванька какой-нибудь. (Рассмеялась). Маш, ты что? Обиделась?  Я пошутила. Я ж просто так, для рифмы...

АННА. Ах, милые мои сестрицы-девицы, если говорить о Ваньках, то я вам откроюсь. Знавала я одного капитана яхты. О, это был такой Ванька! Всем Ванькам Иван… И звали его Жерар.

ТАТЬЯНА. (Маше). Ты слышишь? Ваньку звали Жора… (Подавая Анне, что-то из еды). Тебе, голуба моя, надо закусить. (Маше). Маш, извини… Ты простила? Знаешь, что, Манюнь?... Знаешь?

МАША. Нет.

ТАТЬЯНА. Не нет, а слушай. Я тебе сейчас такое скажу… Нет, лучше я потом вам обеим скажу. Или обоИм?

АННА. Говори уже. (Возвращая Татьяне, что та дала.) Это я не хочу. Оно мне и во Франции надоело.

ТАТЬЯНА. Девочки, простите меня за старое, за новое и за три года вперёд. Я виновата. Я перед всеми ими виновата… Как же я виновата перед ними… Машунька, а ты прости меня отдельно. Простишь?

МАША. Да ладно, что я тебя не знаю? Ты всегда сначала говорила, а потом думала.

АННА. А нет ли у тебя чего-нибудь народного? Я по вкусному русскому фольклору стосковалась.

МАША. Не знаю, что тебе и предложить. У меня есть только каша.

АННА. Какая?

МАША Гречневая

АННА. Так я ж о ней мечтала! Думаю, приеду в Москву, куплю селёдки, бородинского хлебушка и кашки гречневой сварю. Вот, всё во Франции есть, а селедки, гречки и бородинского нет.

МАША. Как же они там во Франции без селедки? Мучаются, наверное, страдают?

АННА.  Что ты. Они не страдают, но… Мучаются.

ТАТЬЯНА. А я бы сейчас не отказалась от квашеной капусты.

МАША. Селедки нет, капусты тоже, а каша вчерашняя.

АННА. Тащи вчерашнюю!               

Маша убегает на кухню.

Знаешь, Тань, ты бы с Машкой помягче как-нибудь.

ТАТЬЯНА. Ты права. Я в Америке стала такая…Как это по-русски сказать?               

АННА. Грубая, не в обиду будет сказано. Раньше ты была вся наполнена эманациями изящества…
Тань, а кто если не мы?

ТАТЬЯНА. Эманация, ты о чем?

АННА. У Машки проблема с сильным полом. Надо ей мужика найти.

ТАТЬЯНА. По-моему, у неё кто-то есть.

АННА. Был. Был, но ушел. В неизвестном направлении скрылся. Хорошо ещё, что он ребеночка ей не сделал. А-а-а! Вдруг сделал? Я догадалась! Она беременна! Наверное, уже на девятом месяце…

ТАТЬЯНА. На пятнадцатом. Ань, почему ты не писатель? Сюжеты рожаешь, как нечего делать.

АННА. А-а-а-а! Я поняла, поняла. Всё это время у Машки вообще никого не было! Мне помнится… В философских трактатах древние писали, что отсутствие джентльменов для женского здоровья не показано. Ты понимаешь, Таня, Машуленция не состоялась как женщина и… Тоскует.

ТАТЬЯНА. Не думаю.

АННА. Я тебе говорю. Она до сих пор девственница!

ТАТЬЯНА. Ну-у, нет. С этим сюжетом ты переборщила.

АННА. А ты вспомни. Когда я предположила, что сейчас придет мужчина, она сказала: «Если бы»... Ты вдумайся в это «если бы». Читай подтекст… Прочитала? Я спрашиваю, прочитала?

ТАТЬЯНА. Читаю… Маня не девственница. Но с тем, что сейчас у неё никого нет, я соглашусь, потому, что в этом жилище мужиком не пахнет. Вот, что это? А это? (Двигая ногой мужские тапочки) Ой, а это что такое?

АННА. Тапочки. Мужские. Да какие огромные, размер 46-ый! Знавала я одного с таким размерчиком.

ТАТЬЯНА. Ты о чём?

АННА. Я о тапочках, то есть о ногах, а ты о чём подумала?

ТАТЬЯНА. Я подумала, раз есть тапочки, значит должен быть и владелец.

АННА. Точно!

ТАТЬЯНА. И этот владелец… Мужчина!

АННА. Ещё точнее!

ТАТЬЯНА. (Доверительно и почти шёпотом). И этот мужчина где-то поблизости.               

Входит Маша.

МАША. А вот и каша!

ТАТЬЯНА, АННА. А-ах!

АННА. Ты что! У меня сердце чуть не выскочило. 

МАША. Что случилось, почему вы в таких позах?

ТАТЬЯНА. Почему, почему? Потому.

МАША. Ясно. А у меня хлеб бородинский нашелся. Правда он вчерашний, но я всегда такой ем.               

АННА. И я всегда откладываю на завтра то, что можно съесть сегодня.
    
     ТАТЬЯНА. Заметно… А скажи-ка нам, Маша, чьи это тапочки?
    
      МАША. Моего мужа.

     АННА. Кого?!

     МАША. Мужа моего.

     АННА. Не может быть!
   
     МАША. Почему?

    АННА. Э-э…

     ТАТЬЯНА. Аня хотела сказать, что она никак не ожидала, что у тебя есть муж.
 
    АННА. Ты всегда была такой…антимущинской, кроме театра и репетиций тебя ничего никогда не интересовало. А тут, вдруг, раз… И муж.
 
    МАША. Был муж.

     ТАТЬЯНА. Теперь, значит, сплыл.         

     МАША. Не сплыл. Он меня покинул.

     ТАТЬЯНА. Негодяй! Ах, какой негодя-яй…

     АННА. Никогда бы не подумала, что тебя может заинтересовать семейная жизнь, тем более с негодяем.

     МАША. Вы неправы.  Он хороший человек.

     АННА. И сколько же ты промучилась с этим хорошим человеком?

     МАША. Послезавтра у нас было бы восемнадцать лет совместной жизни. (Расплакалась).

     АННА. Вот это сюрприз! Если бы мне раньше сказали, что ты за своего мужа замуж вышла, я бы ни разу не поверила.

     МАША. Я полюбила. (Рыдая). А теперь в моей жизни всё рухнуло.
 
    ТАТЬЯНА. (Анне).  Подай воды. Скорей!
    
     Анна подает стакан с водкой. Маша, глотнув, закашлялась и разрыдалась ещё сильнее.
     Это ж водка! Воды, принеси воды! На кухне вода, на кухне-е! Налей из крана-а!
   
      Анна заметалась по комнате, затем побежала в кухню. Послышался шум льющейся воды. 

     АННА. Вода, вода! Кран сорвался! Танечка, кран! Вода сильно льется. Девочки, наводнение...
   
   Шум воды усиливается. Татьяна, выбегает в кухню, Анна следует за ней. Маша рыдает.
   
    ЗАНАВЕС.    

               
                Д Е Й С Т В И Е   В Т О Р О Е               
    
       УТРО.
      
     Та же комната.
     За ширмой, на тахте спит Анна. Татьяна на кухне внимательно   наблюдает, как в стакане воды растворяется алкозельтер. Раздается телефонный звонок.

 АННА. Звоня-ат. Возьмите кто-нибудь! …(Снимает трубку.) Слушаю вас. Какая ещё тетя Маня? Вы ошиблись, молодой человек. Скажите уже, что вы хотите?.. Нет, я вам говорю. Ошиблись. Оревуер.
 
Анна кладет трубку. Вновь звонит телефон.

    (Сама себе). Началось. (В трубку).  Я ж вам ска... Из Ялты? Я должна огорчить вас, девушка, но её нет. Не знаю. Что?.. Ладно…Как вы сказали? Аня? Так. И Таня?! Это уже интересно.

В комнату, со стаканом в руке, входит Татьяна.

ТАТЬЯНА. Что, телефон включили?

АННА. (Укладываясь на тахту). Включили на мою беду. 

ТАТЬЯНА. (Подавая стакан). Алкозельцер.

АННА. Спасибо.

ТАТЬЯНА. Кто звонил?

АННА. Девушки какие-то из Ялты.

ТАТЬЯНА. А ты мужиков хотела услышать?

АННА. Каких мужиков?

ТАТЬЯНА. Не знаю. Может Ивана, а может Жору.

АННА. Да брось ты. Просто я немного пошалила вчера. Хотела вас повеселить.

 ТАТЬЯНА. Тебе это удалось.

 АННА. Ладно тебе, ты тоже не далеко ушла. Я бы даже сказала, ты круче солировала.

 ТАТЬЯНА. В общем, поздравили именинницу.

 АННА.  Кстати, где она?

 ТАТЬЯНА. Когда я встала, Машки уже не было.

 АННА. Танюш, раз ты всё равно поднялась, не в службу, а в дружбу, свари кофейку.

 ТАТЬЯНА. Сварила бы, да не знаю, где кофе.

 АННА. (Указывая на кухню.) А ты поищи там, в манке…

ТАТЬЯНА. Где?

АННА. Слева от окна должна быть полка. Когда-то на ней стояла коробка с надписью «Манка».
 
Татьяна выходит в кухню.

 ТАТЬЯНА. Манка-Манька, Машунька… Есть манка, есть и кофе. Тебе с молоком?

 АННА. Нет, что ты. С коньяком.

 Входит Татьяна с пустой чашкой на блюдце и сахарницей, ставит их перед Анной.               

 ТАТЬЯНА. Кто-то мне рекомендовал не пить по утрам коньяк. Кто бы это мог быть?

АННА. Ах, оставь. Мне сейчас надо взбодриться, я совершенно никакая.               

Татьяна выходит в кухню и варит кофе. Анна находит початую бутылку коньяка, наливает в чайную ложку и выливает в чашку. Через паузу, добавляет ещё ложку, затем ещё. Подумав, выпивает содержимое чашки и, лизнув кусочек сахара, кладет его на блюдечко.               

ТАТЬЯНА. (Спрашивает из кухни) Как спала?               

АННА. Я неплохо выспалась, несмотря на то, что ты меня всю ночь ногой толкала, а один раз даже закричала: «Пожар».               

ТАТЬЯНА. Извини.               

АННА. Что ты, мне было приятно. Я вспомнила те времена, когда мы вот так же ночевали здесь на этой старой тахте. Я и проблемы свои напрочь забыла. Они последнее время не давали мне жить. Представляешь, я в Ницце вообще перестала спать…  Не могу заснуть и всё.

Входит Татьяна с джезвой. Наливает в чашку кофе. Анна, налив в ложку коньяк, добавляет его в кофе.

ТАТЬЯНА. Смотри-ка, у тебя, как в аптеке.

АННА. А ты, как думала?  Во всем важна точность и мера.

ТАТЬЯНА. Логично. А как ты с бессонницей борешься?

АННА. Что, у тебя тоже проблема с засыпанием?

ТАТЬЯНА. И с ним тоже…

АННА. Чтобы заснуть, я миллионы пересчитываю.

ТАТЬЯНА. Иди ты! 

АННА. Ты не поняла. Некоторые, овец считают, а я мысленно представляю миллион евро. Потом ещё один. Это уже два. Потом три. Так и подытоживаю.

ТАТЬЯНА. По-моему, с овцами заснуть проще. Не?

АННА. Как говаривал Аркадий Райкин, могет быть, могет быть…А могет и не быть. Что б ты знала, по фен-шую лучше перед сном создавать мыслеобразы, которые потом понадобятся в жизни.

ТАТЬЯНА. Миллион в хозяйстве нужнее, чем овца. Это всякому ясно.

АННА. Вот ты иронизируешь, а того не знаешь, что мыслеобраз - это своего рода однополое живое существо, которое размножается делением, наподобие биологической клетки. Читай интернет.

ТАТЬЯНА. Да мало ли чего там накропают. Неужели ты серьёзно в это веришь?

АННА. А ты думаешь, как я капитал увеличиваю?

ТАТЬЯНА. Если честно, это для меня загадка.

АННА. Тут я ещё и биржей увлеклась. А биржа, она такая непредсказуемая, все мозги набекрень свернула. Диспозиция сейчас сложнейшая. Кризис.  На рынках такие высокие риски. Знаешь, как я терзаюсь, когда принимаю решение куда вкладываться, а откуда выкладываться. (Сама себе) Или прикладываться? Ах, Танечка, если бы не мыслеобразы, я б давно по миру пошла.

ТАТЬЯНА. Американский доктор был прав, когда рекомендовал мне развлекательные беседы с друзьями. Вот поговорила с тобой и душа сразу успокоилась, даже возрадовалась.

АННА. Серьезно? Хорошо тебе.  А мне нужен кредит. Без кредита я никуда… А где Машка?

ТАТЬЯНА. Ты уже спрашивала, я не знаю.
    
     АННА. Интересно, куда она делась? Может на поиски мужа отправилась? … Странно.

ТАТЬЯНА. Брось ты, ничего странного. Что она, в конце концов, не женщина?

АННА. Машуленция и замужество - это фантастика, причём экстремальная, но я не об этом. Мне девицы, те, что звонили, покоя не дают.

ТАТЬЯНА. Неправильно набрали номер, только и всего.

АННА.  С номером понятно, интересно другое. Подумай, они сказали, что их зовут Таня и Аня.

ТАТЬЯНА. Хм-м… Возможно, совпадение.

АННА. У меня из-за них дискомфорт во всём теле. Может быть ещё немного взбодриться?

ТАТЬЯНА. А и то.

Анна наливает коньяку, прибавляет немного кофе, пьет.

АННА. А почему ты кофе не пьешь?

ТАТЬЯНА. (Указывая на коньяк.) С утра, да ещё такой крепкий, мне нельзя.

АННА. Что, давление?
   
   ТАТЬЯНА. Ань, я тебе уже говорила. Нервы у меня.
   
   АННА. Ничего ты не говорила.

    ТАТЬЯНА. Я тебе уже сто раз сказала, что у меня полный раздрай с нервной системой и с утра меня лучше не трогать, особенно после ужина с любимыми подругами.
   
    АННА. А ты не знаешь, Маша скоро придет?

     ТАТЬЯНА. Да ё, к, л, м, н! У тебя что, голова совсем бобо?
 
   АННА.  Бедная Анечка и пожалеть тебя некому. Знаешь, если бы мне кто-нибудь сказал, что ты, наша графинюшка, наша рафинированная снобка, станешь такой… Не такой. Куда делась твоя тонкость, твоя деликатность, твои…   
 
    ТАТЬЯНА. Анна, ты напрашиваешься.

АННА. На что?

ТАТЬЯНА. Твоя голова имеет шанс почувствовать более острую боль, чем мигрень с бодуна.

АННА. Да ты с ума сошла!

ТАТЬЯНА. (Горько рассмеявшись). Как ты догадалась?

АННА. За что ты меня всё время обижаешь?

ТАТЬЯНА. Кто бы говорил. Ты сама достаёшь меня. Подай, принеси. Это же унижает.

АННА. Танюш, ты не так всё истолковываешь. Вспомни, как я тебя вчера хвалила, когда ты воду, как коня на скаку… Как подумаю, что было бы, если не ты! Машка от потопа была просто в шоке.

ТАТЬЯНА. Ещё больше её шокировало признание, что ты не актриса, а владелица сети гостиниц.

АННА. Это да.  Это - правда. Бедняжка, она и представить не могла, что я нарушу нашу клятву...  Это я ещё не всё рассказала. У меня ещё и прачечные. О, это такой тяжкий труд! Представляешь, с утра до ночи сплошная стирка, чистка, глажка… Барабаны крутятся, крутятся, вешалки перед лицом снуют туда-сюда, туда-сюда… Как увижу эту канитель, сразу бежать. Серьезно. Я стараюсь вообще не вникать, тем более, что у меня управляющий неплохой. Нет, ты не подумай, я, как и прежде, предана нашей мечте. И не надо на меня так смотреть.  Я очень ценю и люблю театр.

ТАТЬЯНА. Любите ли вы театр, как любит его Аннушка?

АННА. Ах, Танечка, если бы ты знала, как я страдаю без театра!

ТАТЬЯНА. Понимаю. Нет, я не понимаю, это как же надо любить профессию, чтобы из такой яркой актрисы, как ты, сделаться хозяйкой прачечных.

АННА. Тань, ты то, что сыплешь соль на мою рану? Ведь, я догадалась, что с театром и у тебя не так всё гладко, как ты пытаешься представить. Что это за театр на ветру? Зеленый?

ТАТЬЯНА. Не надо об этом.

АННА. Воля твоя. Не надо, так не надо. Тогда и ты меня не терзай! Эта тема для меня слишком тяжела. Ты пойми, у тебя, хоть и продуваемый со всех сторон, но все же театр, а я ...

ТАТЬЯНА. Я работаю в цирке.

АННА. Где?

ТАТЬЯНА. В шапито.
   
    АННА. Но почему ты выбрала именно цирк?
   
   Входит Маша, нагруженная сумками с овощами и зеленью.
 
   ТАТЬЯНА. Выбора никакого не было, потому и выбрала. Я в начале вообще сиделкой была, потом … Ой, лучше не вспоминать! … Хотя, через год мне повезло. Мы квартиру сняли впятером. Один из моих соседей, он тоже русский, саксофонист. Ну вот, Аркадий меня и устроил к себе в шапито. Он там в оркестре играл.

 АННА. Подожди… А в шапито… Что ты там?

 ТАТЬЯНА. Я была женщиной, которую разрезал фокусник. И это ещё не всё. Я на улице зазывала на представление. Связки я там посадила. И если бы только это. Но не будем… Не надо. Оставь меня.

 АННА. Нет, я не могу. Где ж Маша? 

МАША. Здесь я. Доброе утро, девочки.

АННА. Доброе! Где ты была так долго?

МАША. На рынке. Вот, свеколки купила, ну и всего по мелочи…Хочу вам красный борщ сварить. Селедку выбрала хорошую. А вот, Танюша, посмотри, какая беленькая капуста. Это «Слава». Лучший сорт на засолку. Сквашивается великолепно.

ТАТЬЯНА.  Ты сама капусту солишь? 

МАША. Солю. Не думай, Таня, что только тебя жизнь прогнула. Мне тоже пришлось попыхтеть, пока всё наладилось. В девяностых мы почти без зрителей работали и, при этом, считай бесплатно. Многим пришлось покрутиться.  Я почту разносила, объявления расклеивала. Я и сама объявлением была. Вот здесь у меня были буквы, а вот тут круг с процентами. А в круг мне прохожие иногда пальцем тыкали. С девяти утра до четырех я в таком виде по улице Горького прогуливалась, а вечером на спектакль. В жизни не всё от нас зависит. Каждой из нас были даны разные ситуации и своя мера. Тут ничего не поделаешь. Наша клятва и планы о новых формах оказались просто девичьими мечтами. Правда, я не сдаюсь, надеюсь…

ТАТЬЯНА. Надеешься, на что же?

МАША. Думаю, что вскоре… Нет, лучше отложим этот разговор, он слишком значим для меня. Девочки, милые мои… Очень трудно предугадать повороты жизни. Разве в юности я могла представить, что настанут времена и на дачных клумбах я, вместо цветов, буду картошку сажать. Ан, было и это. Так, что теперь мне капусту посолить, как чай заварить. Я тебе такой капустки приготовлю, пальчики оближешь. 

ТАТЬЯНА.  Спасибо, но боюсь я твоей капусты не дождусь, у меня завтра важное дело. Очень важное. И очень сложное.

МАША. Ничего, я скороспелку сделаю. У меня девочки её так метут, за ушами трещит.

АННА. Какие девочки?

МАША. Мои. Разве я не сказала? У мня две доченьки-двойняшки, Анечка и Танечка. Они сейчас в Крыму отдыхают.

ТАТЬЯНА. Они звонили. Анютка с ними разговаривала.

МАША. (Анне). Что ж ты молчишь? Что они сказали? 

АННА. Сказали, что в Ялте жарко, а любовь на солнце ещё сильнее распаляется.

МАША. Это ты с Аней разговаривала.

АННА. Возможно.  Я не смогла различить, они же двойняшки. Ой, от этой новости всё кругом...

ТАТЬЯНА. Прекрасная новость. Маш, не страдай ты так из-за мужа. Я тут недавно страховку получила. Я дам тебе денег на девочек.

МАША. Что ты, перестань.

АННА. Машка, не спорь. Девочек мы поднимем. Я готова выделить серьезную сумму. Да что там. (Снимая серьги). Вот, возьми, хотя бы мои серьги. Это пока. Смотри какие приличные изумруды. Сейчас они тысяч пятнадцать евро стоят. Двенадцать сможешь за них взять. Ну, одиннадцать... 

МАША. Да, бог с тобой, Анечка. Какие серьги? Зачем?

АННА. И слышать ничего не хочу! Возьми, немедленно. У меня наличных сейчас нет… И карточки почти пустые. Днями я решу свой вопрос и тогда дам тебе больше.

МАША. Не возьму я.

АННА. Не деликатничай. Ты думаешь, у меня они единственные? Маш, у меня сейф для украшений, как твой холодильник.

ТАТЬЯНА. Большие камни. Я думала, это не изумруды, а хризолиты.

АННА. Я и хризолиты - это нонсенс! (Маше.) Бери. А то обижусь…

МАША. Нет… Не обижайся, но нет!

ТАТЬЯНА. … Давайте так. Пусть они пока вот здесь полежат.

АННА. Ладно, пусть хотя бы так. Ах, как я могла забыть. Я ж вам подарочки привезла.  (Подает).

МАША. Что это?

АННА. Surprise!

ТАТЬЯНА (открывая коробочку). Брошка из букв.

АННА. Читай буквы, читай!

МАША. Кажется… Что-то неприличное. Мат какой-то.

АННА. Никакой это не мат, а мат! Понятно?

ТАТЬЯНА. Конечно. С матом оно всегда понятнее.

МАША. Ань, очень красиво, очень! МАТ, почти МХАТ.

ТАТЬЯНА. Погоди! Мат, это Маша, Аня и Таня?! Круто. Ну, Анютка, ты навела шороху.

МАША. Я так тронута, что боюсь, заплачу!

АННА. Перестань! Пусть лучше он плачет.  Этот, с позволения сказать, муж, который бросил девочек на произвол судьбы в этой халупе. Представляю, какие они холёсенькие.

МАША. Они у меня совсем взрослые. Анечка уж и замуж собралась. Я её в Ялту отправила, чтобы немножко пришла в себя и одумалась.   

АННА. Тань, ты слышишь? Анечка замуж… Ах, как это славно с её стороны.

МАША. Очень славно. Ей только семнадцать, а она замуж.

АННА. Повод то какой! Давайте по такому прекрасному случаю… позавтракаем.

МАША. Да, господи, ты, боже мой! Сейчас я быстро.

ТАТЬЯНА. Я помогу тебе.

АННА. И мне дайте какую-нибудь работку.

МАША. А ты, пока суть да дело, съешь бутерброд.

АННА. Прекрасное задание! Машка, я тебя обожаю.

ЗАТЕМНЕНИЕ.

ПОЛДЕНЬ.
Та же комната.
Татьяна дремлет на тахте. Анна и Маша на кухне режут капусту.

МАША. Значит, смотри, тоненько так режешь.

АННА. Давай теперь я. Так?

МАША. Поверни и смотри, чтобы пальцы…Чего ты их под нож подставляешь?

АННА. Так? (Громко вскрикнув). Ай! Не так.

Татьяна повернулась на тахте, поднялась и села. Анна прибежала в комнату, за ней Маша.

(Очень ласково, почти сюсюкая). Как ты, мон шер ами, сава?

ТАТЬЯНА. Нормально. 

АННА. (Тане). Ты знаешь, как оказывается сложно капусту резать. Правда, Мань?

МАША. Навык нужен.

АННА. Ты хочешь, чтобы я с тобой посидела?

ТАТЬЯНА. (Ложась). Ничего я не хочу.

АННА. Тогда я пойду капусту…

МАША. (Жестами показывая Анне остаться с Татьяной). Отдохни, я сама справлюсь.

Татьяна отворачивается к стене. Анна, потоптавшись немного, выходит в кухню.

АННА. (Шёпотом). Не хочет. Давай я морковку порежу.

МАША. Её мы тереть будем. На вот, лучше погрызи. (Подавая Анне морковку). Она сладкая.

ТАТЬЯНА. (Порывисто приподнимаясь). Да, что ты с ней, как с маленькой, цацкаешься?

АННА. (Вернувшись в комнату). Танюша, радость моя, хочешь морковочки?

ТАТЬЯНА. (Отворачиваясь). Отстань.

Маша жестами показывает Анне, чтобы та оставила в покое Татьяну. Анна возвращается на кухню.

 МАША. (Ане, тихо). А почему ты сама то морковку не грызешь?

АННА.  Зубы берегу.

МАША. Что, болят?

АННА. Не-ет, уже никогда не заболят. У меня импланты. Смотри какие, как жемчужины.

ТАТЬЯНА. (Горестно рассмеялась). Дорогие, наверное, жемчужины твои?

Анна и Маша возвращаются в комнату и присаживаются рядом Татьяной.

АННА. Ах, моя родная, жуть, какие дорогие! Зато какое комильфо.

МАША. Как мы жить стали-и. У тебя импланты, у меня капуста, а у Татьяны…

ТАТЬЯНА. А у меня шизоидный психоз. Но я этой шизухе не сдамся!

МАША. Правильно! 

АННА. Может, тебе принести что-нибудь? Маша тебе пустырник заварила.

ТАТЬЯНА. Пустырник мне, как мертвому припарки, а, впрочем, давай, хуже не будет.

Анна приносит стакан с пустырником.

АННА. Вот, пей, не бойся, он уже остыл. Может, мне ещё что-нибудь тебе принести?

ТАТЬЯНА. Нет… Что, девчонки, напугала я вас?

АННА. Ещё как! Хорошо скорая быстро приехала.

МАША. (Анне). Перестань, всё нормально.

ТАТЬЯНА. Спасибо вам, дорогие мои, что в психушку не сдали.

МАША. Ты просто устала, вот и всё.

ТАТЬЯНА. Ладно тебе, я слышала, что доктор сказал.

АННА. Что он сказал? Совсем ничего, то есть он сказал, что тебе надо расслабляться и много спать. Ты хорошо поспала?

ТАТЬЯНА. Отрубилась сразу. Он ещё иголку не вытащил, а я уже заснула.

МАША. Ну и хорошо, а мы вот капусту шинкуем. У Ани неплохо получается.

АННА. Вернусь во Францию, бизнес капустный налажу…

ТАТЬЯНА. … Ну, что замолкли?

 МАША. Танюш, мне кажется, тебе нужно хорошему доктору показаться.

ТАТЬЯНА. А ты думаешь, зачем я в Москву приехала? Вскоре меня ожидают большие медицинские мероприятия.

МАША. Ты уже с кем-то договорилась?

ТАТЬЯНА. Нет, но у меня есть телефоны. Завтра с утра позвоню и поплетусь к первому, кто принять согласится. А там, будь, что будет.

МАША. За время, что вас не было, у меня много нужных связей появилось. Поэтому не беспокойся, я найду тебе хорошего доктора. Я сегодня же займусь этим. У тебя есть справки с диагнозом?

ТАТЬЯНА. Есть. Девочки… (Шёпотом) Я так боюсь, так боюсь…

АННА. (Тихим голосом).  Не бойся. Чего ты боишься? 

ТАТЬЯНА. Боюсь, что в психушку положат, а потом никто не заберет оттуда. Забрать то некому. Я же одна, у меня никого не осталось. Аркаша мой… Он погиб… Утонул во время урагана «Катрина». Если бы вы знали, какой это был веселый человек. А какой музыкант. Нет! Нет! Нет! Не хочу. Не хочу! Не хочу думать об этом!

МАША. И не думай. Давай лучше…

ТАТЬЯНА. Самое тяжкое сознавать, что я во всем виновата. Это я предложила в Орлеан поехать. Он не хотел. Мы с Аркашей музыкальный номер придумали и в Нью-Йорке, в Центральном парке, неплохо зарабатывали. А я его в Орлеан потащила.

АННА. Ты тут ни при чем. Это судьба.

ТАТЬЯНА. Какая там судьба. Он же не хотел!.. А я настояла. У нас поначалу так удачно всё складывалось. Мы даже дом в Орлеане построили, осталось лишь отделать. Решили навсегда там поселиться... Вот он и остался там навсегда. Когда я в Чикаго поехала, мне нужно было всего на неделю. Он меня обнимал и смотрел так… Вот здесь, у уха, у него пятнышко родимое. Я всегда целовала это пятнышко, а он смеялся. И я смеялась. Ах, если бы я могла знать. Если б знать. Я взяла бы его с собой, но дом… Он не решился рабочих одних оставить.

МАША. Танечка, милая моя… Нельзя унывать, надо жить. Надо как-то жить.

ТАТЬЯНА.  Девочки, родные мои, я ужасная, ужасная преступница! Ведь я и родителей в Орлен перевезла.

АННА. Танюша, неужели…

ТАТЬЯНА. Папа с мамочкой тоже там остались. Как страшно, как страшно…

МАША. Ничего не бойся. И запомни, теперь я с тобой. Навсегда. 

АННА. И я с вами.

ТАТЬЯНА. Спасибо. Вы моя последняя надежда. Я поэтому и в Россию приехала. Побоялась, что меня Орлеанские доброжелатели в больницу запихнут, а назад не захотят взять. Мои проблемы всем в тягость. Соратники цирковые даже рады будут, если я место освобожу. Девочки, милые, не бросайте меня! Умоляю вас!

МАША. Нет, нет, не сомневайся, я тебя не оставлю.

ТАТЬЯНА. А если доктор скажет, что не отпустит меня. Тогда, что?

МАША. Я уговорю доктора.

ТАТЬЯНА. А если он скажет, что я вены почикала… И меня надо навсегда в интернат сдать?

МАША. Ты выздоровеешь. Я буду к тебе приезжать и мы будем гулять.  А сейчас, приляг, у нас с тобой завтра сложный день. 

ТАТЬЯНА. А можно я с вами капусту буду солить?

АННА. Конечно.

МАША. Давай так, ты лежи, а мы к тебе переберемся. 

Маша и Анна переносят свою деятельность в комнату.

ТАТЬЯНА. ... Почему вы опять замолчали?

МАША. Мы не молчим.

ТАТЬЯНА. (Пытаясь шутить). Понятно, вы внутренние монологи произносите. Да?

МАША. (Смеясь). Да, да!

АННА. …Ты знаешь, Тань, я с Машиным замужеством уже смирилась… А что? От ошибок никто не застрахован. (Маше). Нет, ты и сцена, это близнецы-братья, но муж и … Капуста. Это не реально.

МАША. Я и сама иногда думаю, про меня ли это? А между тем, у меня на даче чеснок созрел, кабачки вовсю шуруют и тыквы вот-вот подойдут.

ТАТЬЯНА. Зачем ты всё это выращиваешь, когда можно купить? Или у вас с продуктами перебои.

МАША. Да нет, Танюша, нет у нас никаких перебоев.

ТАТЬЯНА. А тогда, какой смысл?

МАША. Я землю полюбила.

АННА.  Ты любишь в земле…Копошиться?

МАША. Копошусь. Присяду у грядочки, сорняки полю, а сама думаю. Переживаю.

ТАТЬЯНА. За урожай?

МАША. Какой там, у меня в огороде, что выросло, то и хорошо. Я о театре размышляю. Руки травку дергают, а голова планирует.

ТАТЬЯНА. Что ж ты на грядке, планируешь?
МАША. Да разное. К примеру, репертуар обдумываю.

АННА. Девочка моя, что ж у вас в театре, кроме тебя, о репертуаре и подумать больше некому?

МАША. Есть, конечно. Но я всё равно сама пьесы ищу. Все худруки так.

ТАТЬЯНА. Маш, я правильно поняла? Ты худрук?!

МАША. Да.  Я ещё и директора замещаю, но это временно. А что, собственно, в этом особенного?

АННА. Ты художественный руководитель театра?! Нет, я, конечно, должна была ожидать, что ты замуж выйдешь, я могла бы предположить, что ты полюбишь сажать тыквы и даже чеснок, но то, что ты будешь худруком и станешь подыскивать пьесы для постановок… Нет, нет, это выше моего понимания.

МАША. Кстати о пьесах. Как у вас там во Франции с современной драматургией? Может быть, ты подскажешь автора. Мне хочется что-нибудь во французском духе, но чтобы проблема, затронутая в пьесе, была не пустяшная.

АННА. Подскажу. Правда, автор начинающий. У меня с собой его пьеса. Посмотришь?

МАША. Конечно.

Анна достает из сумки диск или флешку, подает Маше.

ТАТЬЯНА. Слов нет. Наша робкая, маленькая девочка стала руководителем и возглавила театр.

МАША. А вы что думали, я буду сидеть и ждать пока наш театр растащат по частям? Можете быть довольны. Четыре года назад я восстановила «Три сестры». Вначале пыталась поставить в том же рисунке. Ну, или почти в том… Вернее сказать… А, впрочем, сами всё увидите, там много чего придумано... Новая жизнь, новые задачи. Одним словом, спектакль получился очень любопытный. Это не моё мнение. Так говорят.

АННА. А кто режиссер?

МАША. Как кто? Александр Черешенко.

АННА. И он с вами?!

МАША. Он главный режиссер театра. Разве я без него справилась бы?

ТАТЬЯНА. Не перестаю удивляться. Ты молодец.

МАША. Если бы вы знали, как мне было трудно. Как мечтала я, что вы вернетесь и поможете. Но жизнь складывается не так, как нам желается. Мне ничего не оставалось, как стать сильной.  Я билась за наш подвал, как тигрица, защищающая свое логово. Меня даже пытались убить…

АННА. Боже, мой!

МАША. Успокойся. Всё прошло, как сон пустой. Выкрутилась, только не сразу. Вы же знаете, здание то было 19 века. Его охранять решили и поэтому продали. Нас из подвала выгнали, пообещав, что вскоре нам что-нибудь подыщут.
ТАТЬЯНА. Подыскали?

МАША.  Нас долго за нос водили. Спасибо случаю. Я познакомилась с хорошим человеком. Он для театра дом культуры выхлопотал. Думаю, что и с ремонтом он поможет.

АННА. Чего ж он тянет? Сколько тут нужно? Копейки.

МАША.  Анечка, я имею ввиду ремонт в театре. Я ж весь дом культуры перестроила. У нас теперь такая красота: две сцены, гримёрки светлые, костюмерные большие, свой бутафорский цех и даже музей будет. Почти всё уже готово, осталась самая малость…

АННА. Грандиозно. Жаль только, что квартирку попросторнее ты себе не выхлопотала.

МАША. Я живу в другой квартире. Мы купили. Мой дом в квартале отсюда. Здесь у нас девочки к экзаменам готовятся, иногда вечеринки с друзьями устраивают. Им нужно, как они говорят, отдельное от нас пространство. А муж поощрял их. Вот и результат. У Анечки мальчик, и они уже живут, как мужчина с женщиной.

ТАТЬЯНА. Первая любовь.

МАША. Чтобы как-то остановить эту первую любовь, сегодня называемую гормональным всплеском, с чем я полностью согласна, я отправила девчонок в Крым.

АННА. Сто лет не была в Крыму. Как же я люблю Севастополь. Обожаю морских офицеров. Строгая форма, звезды, галуны, белые перчатки. А кортики, ах, эти кортики на золотых цепочках! Он идет, а кортик чик-чик, чик-чик. Это так символично! Однажды, в Севастополе…

ТАТЬЯНА. Анна.

АННА. Поняла… Нет, я так и не поняла. Маш, ты позволишь Анечке выйти за её мальчика?

МАША. Да никогда! Вы бы видели его… Правда, я тоже не видела. Кстати, это и не обязательно. Мне вполне достаточно собранной информации. Он приехал бог знает из какой провинции, откуда то из тундры. Или спустился с гор, уж не знаю. Хотя, даже это я бы пережила. Саша тоже не москвич. Но…

АННА. (Сама себе.) Саша? Интересно…

МАША. Говорят, жених этот глуповат и, возможно, младше неё. К тому же он маленький, щупленький, страшненький и… Нет, я Анечке штыбзика не желаю. Она то у меня - башня останкинская, в папу пошла. И потом, какая она жена? Ой, не знаю, не знаю…

ТАТЬЯНА. Ты играешь с огнем. Вспомни Ромео и Джульетту.

МАША. Вот и муж так сказал. А я ему ответила, что в данном вопросе Шекспир мне не указ!

ТАТЬЯНА. Какой смысл запрещать? Поезд уже ушёл. Они всё равно живут.

МАША. Она ребенок. Что она видела? Учебники, кружки, катки, куклы и всё. У неё Бемби, оленёнок любимый, до сих пор в кровати. Ей только-только семнадцать стукнуло.

АННА. Я бы с Шекспиром не спорила, тем более, что девочке не тринадцать, как Джульетте.

МАША. Ты потому говоришь, что это не твоя дочь, со своей бы ты не так…

АННА. У меня дочери нет.

МАША. Хорошо. Скажи мне, хотела бы ты, чтобы твой сын женился в семнадцать лет?

АННА. …Если бы у меня был сын, я позволила бы ему всё, что он задумал, лишь бы он был.

МАША. То есть?

АННА.  Детей у меня нет. Ладно, что уж там, раскроюсь перед вами до конца. Мужа у меня тоже нет. Он умер четыре года назад.

ТАТЬЯНА. Сочувствую. Очень.

АННА. Нет, я в порядке. Он был пожилой человек. Да и наш брак, если вы помните, начинался, как фиктивный. Потом мы притерлись, начали жить, но мы всегда были партнеры. Партнеры по сексу, партнеры по бизнесу. Любимой я для него никогда не была, как и он для меня.

МАША. Извини меня.

АННА. Брось, всё нормально.

ТАТЬЯНА. (Сама себе.) Мне хотя бы вспомнить есть о чём.

АННА. Ничего не поделаешь. Так сложились обстоятельства…

ТАТЬЯНА. Да, обстоятельства.

АННА. Маша, я считаю, что тебе нельзя вмешиваться в любовные отношения дочери.

МАША. Ну, уж это нет! Можно и нужно вмешиваться, особенно, когда эти отношения выходят за рамки допустимого. Что касается обстоятельств, то тут я тоже возражу. Один мудрый человек считал, что не обстоятельства создают нас, а мы обстоятельства, поэтому я и пытаюсь бороться с Анькиной любовью… Подождите. А что если нам попробовать изменить ваши нынешние обстоятельства. Вы же у себя дома. Теперь в России многое возможно.

АННА. Ах, Россия - страна чудес! Я много от неё ожидаю, однако не знаю…

МАША. Девочки, давайте изменим ваши обстоятельства! Я чувствую, что если мы вновь объединимся, нам не будет преград! Нам нет преград, ни в море, ни на суше. Нам не страшны…Ля-ля…

ТАТЬЯНА. Девчонки, милые мои сестрицы… Мне с вами ничего не страшно!

Звучит «Марш энтузиастов».

ЗАТЕМНЕНИЕ.
 
УТРО СЛЕДУЮЩЕГО ДНЯ.

Комната Маши.
Звонок в дверь. Маша открывает, входит Анна.
МАША. Здравствуй, проходи.

АННА. Привет, дорогая, привет. Ох, как уморилась. Я просто без ног. Никто денег не хочет давать. Правда, в одном банке обещали. Но этот клерк, чёрт тощий, отступного заломи-ил.

МАША. А мне казалось, что кредит взять просто. По телевизору всё время предлагают.

АННА. Так, это какие кредиты и кому … Повеситься можно, как я устала.

Анна достает из сумочки небольшую золотую фляжку. Делает пару глотков.

МАША. Ань, у меня на книжке, на срочном вкладе есть двадцать пять тысяч евро. Я могу дать тебе, правда, извини, не более чем на год. У Ани такой характер, восемнадцать стукнет и мне её не удержать. Так, что, возможно, у нас впереди свадьба.

АННА. Какие двадцать пять тысяч? Мне в сто раз больше надо.

МАША. Сколько?

АННА. Много, Машенька, очень много. И то не знаю выкручусь или… Но не будем об этом. Как там Танюшка? Что доктор сказал?

МАША. Плохо дело. Процесс застарелый.

АННА. Это понятно, но они приведут её в порядок?

МАША. Не скоро, но обещают.

АННА. Уже хорошо… Так. Я деньги принесла. О-о-о-о, моя поясница. Такие концы отмотала. Москву не узнаю. Здорово. Местами даже очень. (Достает из сумки деньги). Здесь 10 тысяч евро. Надо лечащему дать, заведующему и персоналу подарков купить.

МАША. Мне в Министерстве здравоохранения обещали всё устроить на бюджетной основе…  Ань, клиника серьезная, там не приняты взятки.

АННА. Ой, ради бога! Не морочь мне голову. Я прошу тебя выполнить, то, что я прошу. И давай этот вопрос оставим без прений.

МАША. Я взяток принципиально не даю. И потом, откуда у тебя такие большие деньги?

АННА. А-а… Это так, бывшие часы. Должна же я хоть как-то поддержать подругу.

МАША. Пойми, же ты! Тане, кроме твоей любви и внимания ничего не надо, как, впрочем, и мне.

АННА. Кстати, о тебе. Смотри. Твой новый телефон. (Достает из сумки телефон). Как, ничего?

МАША. Вот зачем?

АННА. Затем, что без элегантного мобильного женщина нашего возраста – это моветон! Или в Москве уже не считаются с правилами хорошего тона?

МАША. Может, я свой не потеряла. Засунула куда-нибудь, а он разрядился и помалкивает.
АННА. Обсуждение этого вопроса закончили, переходим к следующему. Как тебе пьеса?

МАША. … Очень сырая.

АННА. Понятно... Главная претензия какая?

МАША. Впечатление такое, что это плохой перевод. Так русские не разговаривают.

АННА. А мне казалось, что пьеса получилась…(Говорит сквозь слезы) Для автора это такая трагедия!

МАША.  Не поняла. Ты то, что так реагируешь?

АННА. Я в шоке.

МАША. Погоди, неужели она твоя?!

АННА. Моя.

МАША. Здесь Татьяна сказала бы: ну, Анюта, не слабо сюжет повернула… Знаешь, вообще то идея интересная, но над ней ещё работать и работать. Может быть тогда…

АННА. (Порывисто). Я доработаю, всё сделаю! Ты поможешь мне?

МАША. Конечно. 

АННА (Обняв и закружив Машу). Машка, я почти счастлива!

МАША. А чего тебе не хватает, чтобы стать совсем счастливой?

АННА. О, много чего. (Смеясь.) Я мечтаю завоевать… Нет, я хочу прославиться на весь мир.

МАША. А если серьёзно?

АННА. А если серьёзно… Человек должен творить, ведь он создан по образу и подобию… Творца. Творчество – это цель жизни. Увеличение количества денег съедает всё моё время, но остановиться я уже не в силах. Вот, а заниматься любимым делом мне совершенно некогда. Я многое могу… Но я не могу реализовать себя как актриса. И от этого я вяну. Вяну в прямом смысле.

МАША. Может быть тебе попробовать вернуться в театр?

АННА. Я думала об этом, но…

МАША. Никаких «но»! Танюшка выздоровеет, мы возьмем и поставим «Три сестры».

АННА. О чём ты говоришь! Ты посмотри на меня. Какая я Маша? Я так раскормила себя.

МАША. Вот, что я надумала. Что, если нам поставить «Три сестры» на радио?

АННА. Это идея! Машка, ты гений. Нет…Какая хорошая идея.

МАША. А то! Ань, вот ты говорила, что в Авиньоне видела каких-то необыкновенных «Сестер», расскажи.
АННА. О-ой! Я прихвастнула. Ужаснейший спектакль, голландский сумасшедший дом на выезде. Представляешь? Ольга там была лысая.

МАША. Вот Таня посмеялась бы. Чехова я предпочитаю в классической постановке. Да, в классической, но с современными подтекстами. Хотя я и поддерживаю режиссеров, которые экспериментируют с формой, тем не менее, убеждена, что на старых дрожжах хлеб не может подняться. Новую форму трудно выстроить на старой драматургии. Нужна новая. Молодая.

АННА. Кстати, те сестрицы были очень молоды. Худые, высокие и ноги от ушей. У Ольги вот здесь чернильница висела. Она грациозно опускала в неё гусиное перо и писала на бланках. Потом её на веревках подняли и она с высоты кричала: в Москву, в Москву и сбрасывала бланки вниз.

МАША. А Маша с Ириной что делали в этом вертепе?

АННА. Маша к концу пьесы вышла замуж за Вершинина, а Тузенбах женился на Ирине.

МАША.  Хеппи энд, значит? А как зрители отнеслись к подобному зрелищу?

АННА. Зрителям тоже повезло, особенно тем, кто смог поймать бланк. Там была большая скидка на гигиенические средства местной сети аптек.

МАША. А ты не сочинила этот сюжет?

АННА. Нет. … Ну, если только немного приукрасила. А что? Я ж для полноты картины.

МАША. Картина моя неукротимая, ты мне лучше вот, что расскажи. Давно я размышляю… В переписке с Сувориновым Чехов писал, что как только у него будет много денег, он купит дом в Ницце. Он же любил Ниццу.

АННА. И Гоголь, и Тютчев. Многие деятели русской культуры обожали Ниццу. Русские в Ницце - это интереснейшая тема. 

МАША. Я сейчас не о русских, я о Чехове. Как ты думаешь, почему он не осуществил свою мечту?

АННА.  Мне кажется, я понимаю его. Франция, в особенности юг, Канны, Ницца – это чрезмерные города. Там всё через край. К примеру, секс. Или кухня. Она доведена до такой изысканности, что это уже не еда, а произведение высокого искусства. Смотришь на творчество виртуоза ножа и сковородки и рот не открывается. Душа протестует. Поедать искусство -  кощунство! А природа? Русскому человеку, привыкшему к спокойному пейзажу средней полосы, находиться в этом солнечном буйстве красок трудно. Глаза режет.

МАША. А может тебе поступить, как Чехов?

АННА. Не знаю. У меня там бизнес. Что касается Чехова, то вспомни сама. Его белый дом в Ялте построен по мотивам прованского стиля. Вот тут, что хочешь, то и думай.

Раздается звонок в дверь. Маша открывает. Входит Газпром.

ГАЗПРОМ. Здравствуйте, я вам мешок принес.

МАША. Здравствуй, а зачем вчера забирал?

ГАЗПРОМ. Дык, эта…Повод нужен был, чтобы сюда прийти.

МАША. А сейчас повод не нужен?

ГАЗПРОМ. Нужен. Я ж поэтому мешок назад и принёс. Вот, возьмите.

МАША. Не надо мне никаких мешков. Я так понимаю, ты друг Аниного мальчика?

ГАЗПРОМ. Как вам сказать…

МАША. Давай напрямую, что ты хочешь?

ГАЗПРОМ. Ничего. Я просто так, то есть не просто, а…э-э-э. У меня … Предложение.

АННА. Маш, может быть, вам лучше пройти в комнату.

Маша и Газпром проходят в комнату.

МАША. Ну, выкладывай своё предложение.

ГАЗПРОМ.  Я эта…Меня отец прислал, то есть я сам пришёл, чтобы, ну…Это…Прошу ваши руки, то есть руку. Руку прошу.

МАША. Руку?

ГАЗПРОМ. Ну да. Отец сказал сначала надо руку…
 

МАША. Ты о чём говоришь то?

ГАЗПРОМ. Мне надо руку. Нет. Не надо руку. Я прошу у вас руку, но не вашу, а Черешни. То есть, прошу Анину руку. Эта, ну, и вообще всё остальное прошу, что там просят кроме руки ... Обычно.

АННА. Как это мило!   

МАША. Так это ты моей Ане голову морочишь?!

ГАЗПРОМ. Я не морочу, я должен жениться.

МАША. Ты никому ничего не должен! Поэтому, молодой человек, вы свободны от всех придуманных вами обязательств. Так, что прощайте. Прощайте, я сказала.

ГАЗПРОМ. Отец сказал, что в таких случаях, мужчина обязан делать предложение.

МАША. Передавай привет папе и… Погоди, в каких-таких случаях?

ГАЗПРОМ. У Ани уже четыре месяца… Вот мы с ней и решили пожениться. 

АННА. У нас будет ребенок! Какая радость! Маша, ты почти бабушка. Милый мой, сейчас мы всё обсудим. Как тебя зовут?

ГАЗПРОМ. По паспорту я Николай Николаенко, мама называет меня Мыколка, однокурсники кличут Ником, а Черешня, ой, то есть Аня, прозвала Газпром.

АННА. Почему Газпром?

ГАЗПРОМ. Я учусь в Российском государственном университете нефти и газа имени Ивана Михайловича Губкина. Работать планирую в Газпроме. Вот за это она и прозвала меня Газпромом.

АННА. (Маше.) Остроумная девочка. (Газпрому.) Верным путем идете, товариСЧ. А позвольте спросить, на каком же факультете изволите числиться?

ГАЗПРОМ. Я? Я не числюсь, я учусь. На кафедре международного нефтегазового бизнеса учусь.

АННА. Международного бизнеса? Есть и такая кафедра?

ГАЗПРОМ. Есть. Я сначала хотел на эту…, как её… А потом… Вот… На международный подал.

АННА. Хороший выбор.  Одобряю. (Доверительно Маше) У Анечки прекрасный вкус, мальчик хоть куда.   Гранмэр, ресези туа! Бабуля, ты меня слышишь? Приди уже в себя!

МАША. Какая я идиотка! Ой, какая…

АННА. Не преувеличивай.

МАША. Я хуже идиотки. У девочки почти половина срока, а я её в Ялту, на солнце. Надо срочно…

ГАЗПРОМ. Тык, Черешня в Ялте?! А я думаю, куда она делась. И телефон у неё не отвечает.

АННА. С телефоном у них семейное.

МАША. Послушай, Газпром, родители в курсе, что ты собрался жениться?

ГАЗПРОМ. А то. Я ж вам и говорю, отец сказал прямо сейчас иди, а мать сказала – немедленно. Они обещали, как картошку продадут, так комнату нам снимут. Им картошку надо допродать, а там уж видно будет, может быть и на свадьбу деньги останутся. Мы распишемся, а свадьба будет в общаге. Ребята уже программу готовят, говорят здорово будет.

АННА. Мальчик, мой, передай от меня родителям привет и скажи, чтобы они картошку больше не брали в голову, потому, что тетя Аня все расходы по свадьбе берет на себя, ну и разное другое. Всё продумаем, всё устроим.

ГАЗПРОМ.  Картошку так и так продать надо. Фермеры с земли зарабатывают. Родители за этим с Новосветловки и приехали. 

МАША. Это где?

ГАЗПРОМ. В Луганской области.

МАША. Так ты в Луганске живешь?

ГАЗПРОМ. Я в Москве, в общежитии на Юго-Западе, а родители в Луганской области, в Новосветловке … Жили.
МАША. Понятно… Извини меня, что была с тобой не так… Не любезна.

ГАЗПРОМ. Да, ладно, я тоже… С мешком прикололся. Никак не решался про женитьбу сказать.

МАША. С женитьбой мы после разберёмся. Послушай, у меня к тебе просьба. Как у тебя со временем?

ГАЗПРОМ. Как у всех. Время есть, много, а что?

МАША. Не мог бы ты съездить за Аней в Ялту?

ГАЗПРОМ. Могу. Хоть сейчас. Это я прям… Быстро!

МАША. Тогда вот… Возьми деньги на билеты и адрес…

ГАЗПРОМ. Адрес давайте, а деньги не надо, я сам как-нибудь доберусь. Автостопом.

МАША.  Какой автостоп? Только самолет! На. Бери, бери.

АННА. А вот ещё и от меня.

ГАЗПРОМ. Спасибо, да куда ж столько. Я в общаге на это могу год прожить.

МАША.  Встретишься с Анечкой, позвони. Расскажешь, как её здоровье.

ГАЗПРОМ. Это понятно. Я сам целую неделю переживал и мать за Черешню изволновалась вся. Ну, я пошел?

МАША. Ступай. (Кричит во след Газпрому). Передавай привет родителям. Когда вернетесь, вместе соберемся и всё обсудим.

АННА.  Мальчик то какой «маленький», «щупленький», одно слово - штыбзик.

МАША. У меня такое странное чувство. Анечка, крошка моя и вдруг… Уже мама.

АННА. Мария, я официально заявляю, свадебное путешествие они проведут на Лазурном берегу.

МАША. Это уж, как они захотят.

Раздается телефонный звонок.

МАША. Алё… Слава Богу, это ты! Конечно, милый. Да! (Анне).  Это мой муж, Саша!  Ну, где ты столько пропадал? Целых пять дней тебя не было… У нас такие события!.. Телефон был отключен. Мобильный я потеряла. А где ты?  В Ярославле? … Ты говорил, что будешь ставить спектакль, но я совершенно забыла в какие числа. Какая ещё записка? Не видела я никакой записки! Да не была я на той квартире, здесь такие новости! 

АННА. Кто это?!

МАША. Это мой муж. Саша, Александр Иванович.

АННА. Режиссер Черешенко?!

Маша утвердительно кивает головой.

МАША. Вот ты, Сашенька, скитаешься по Ярославлям, а у Анечки свадьба на носу!

АННА. Спроси, он помнит меня?

МАША. (Черешенко.) Подожди ты со своими поздравлениями, тут …Хорошо, я тебя тоже целую…Саша, тут Аня…Хорошо и обнимаю!..

АННА. Спроси, он меня помнит? Нет, лучше передай привет!

МАША. Крепко обнимаю! Ну, перестань. Это ты виноват! Не ты? …Ах, Шекспир. Ну, пусть так… Спасибо, родной. Я тебя тоже поздравляю! Согласна, будем вместе ещё сто лет ... Вот тут девочки приехали, Таня и Аня… Да, не доченьки, а мои подруги. Аня тебе привет передает… (Анне). Он тебе тоже. (Мужу). Черешенко, ты стоишь? Сядь. Наша Аня беременна… И я радуюсь. Саш, а что ещё остается? Когда приедешь? А пораньше? Ладно, репетиции дело святое. Нет, никаких цветов не приносили… Говорю, нет цветов, значит, нет… Ну, и не надо мне никаких цветов! Главное ты нашелся, я так переживала…

Раздается звонок в дверь. Анна открывает.
   
     Я тебя тоже люблю… Да, да, да! … Сто раз да! Пока, мой родной. Целую. До свидания! … Целую-ю… И обнимаю-ю. Крепко, крепко… Да, и ещё раз целую… Ну, целую, целую. Послушай, мне не удобно, здесь Аня. Я кладу трубку…(Смеясь). Обнимаю, и целую, и кладу… Жду!
    (Расхохотавшись). Нет, Сашка, ты невыносим! Люблю тебя, милый! Люблю и жду!

Входит Анна и вносит огромную корзину с белыми цветами. 

АННА. Мадам, вам тут небольшой букетик принесли.               

ЗАНАВЕС


Москва. Февраль 2014 г.


Дербина Галина Васильевна
117292 Москва, Профсоюзная улица, дом 20/9, кв.113
Т. Моб. 8-916-816-57-44; Дом. 8-499-125-36-09
Электронная почта:g.derbina@gmail.com