Иду по заплаканной в кровь мостовой...

Иду по заплаканной в кровь мостовой,
Ноябрьский ветер срезает мне уши –
Давно не срывал вдохновенного куша
И в стену из камня не бил головой…

Что Бога гневить? Жизнь бежит как река –
Бывают пороги, но редко и мало.
Давно поменял я перо на орало,
Свинцово-безрифменной стала рука.

Всё больше готов я писать про зонты,
Забыв совершенно о вкусе дождинок.
Меня не суди, светлоликий мой инок,
На душу внахлёст полагая бинты…

Когда б тебе знать – каково жить без строк
И сеять стихи в каменистую душу,
Желая взрастить то ли вяз, то ли грушу,
Но видеть всё время безжизненный лог.

Вот где испытанье почище поста –
Глаза обращать к небесам на рассвете
И ждать, что дохнёт на ладонь твою ветер –
Вот, брат, где аскеза без лжи на устах…

А может быть… Может, пишу я ещё
В своём пережитом и светлом вчерашнем,
Где я – в один миг полевой и домашний –
За все прегрешения разом прощён?..

Решаюсь недолго. Один лишь звонок.
Роняю монеты на дно таксофона
И номер на диске кручу с перезвоном.
Гудок. Сердце ухает гулко. Гудок…

Дыханье тяжёлое в трубке:
–Алло!
– Алло! Добрый вечер! А можно меня мне?
Волненье ложится на лёгкие камнем,
И пульс бьётся, словно в витрину крыло.

– А Вас – настоящего – нет на земле.
Вы умерли. Вот уже чуть больше года.
– Позвольте, но я – жив и чуточку бодр!
– Вас нет. Лишь остался неверный билет.

Коротким гудком перепонка дрожит,
Как где-то дрожит мой ошибочный выбор.
Нельзя выбирать – либо искренность, либо
Спокойная жизнь, где доволен и сыт.

Но пусть все известия будут плохи,
А люди по вере спасались от рака!
И я – настоящий – восстану из мрака,
Когда кто-то нужный поверит в стихи…