Авердрлафт

 Две лакированые, чуть покоцаные, красные девчачьи туфельки спрыгнули в песок, осторожно, чтоб не засыпаться, протопали несколько шагов и остановились круглыми носочками аккуратно у границы тени зонтика-грибка, под которым мальчик, присев на корточки, долго уже ковырял палкой простоямку. Когда папа был всегда на работе, а мама болела, мальчик целыми днями копал простоямки. На всякий случай.

Из туфелек выпархивали белые воланчики носочков, а из них уже тянулась дальше вверх пара тоненьких ножек хозяйки, шуршащей оттуда чем-то конфетно-оберточным. Как оказалось, пакетиком из-под желибонов, в котором возилась двумя пальчиками девочка. Выковыряв, наконец, застрявшего в уголке обертки медвежонка, она осмотрела его внимательно со всех сторон, отправила в ротик и огорченно заявила:   

  -Крлайняя, а то бы поделилась. (так именно, ''крлайняя'', и заявила сверху девочка, вкусно перекатывая на вздохе во рту мармеладного медвежонка).
Бабушка говорит, что нельзя говорить : ''последняя'', а надо ''крлайняя''... А почему ты здесь дырку копаешь? Какашки ищещь? Мама говорит, что песочницы – рлассадник инфекции и там всегда собаки какают, я сама видела...

Мальчик приподнялся и сначала деловито осмотрел воронку простоямки, обтирая с палки налипший песок, а затем уже встал, очутившись неожиданно лицом так близко к лицу хозяйки красных туфелек, что  видны были одни только васильковые ее глаза, непонятно-откуда-знакомые, и слышно чуть ли не на губах ее теплое, конфетно-медвежонковое дыхание. Засмущавшись, мальчик отступил на шаг, угодив ногой в свою простоямку, упал на мягкий песок, облизнул губы и остался сидеть, рассматривая девочку.

Сочно-рыжие, волосы у девочки были стянуты резинками в два пушистых хвостика, торчащих в разные стороны. На зеленых резинках сидели пластиковые кругляши красных в черную крапинку божьих коровок. Такие же, но поменьше, коровки ползли вверх по тоненьким зеленым лямочкам ее белого сарафана, а внизу, по самому подолу платьица по зеленой полоске маршировала строем уже целая черно-крапчатая армия.

- Какой ты у меня падливый, -  сказала девочка укоризненно с родительски-заботливым тоном и наклонилась, протягивая веснушчатую руку помощи, - вставай уже.

Веснушки у девочки жили везде: на руках, плечиках и во множестве на щечках, где под васильковой синевой глаз были разбросаны особо щедро. Мальчик взял ее за руку и поднялся. Ладошка была маленькая и прохладная, и, подумал мальчик, еще должна была пахнуть желибонкой.


  - А ты всегда здесь игрлаешь? – спросила девочка и продолжила, не дожидаясь ответа -  А мы с моей бабушкой пришли в гости к чужой бабушке – мотнула она головой в сторону лавки поодаль, где две женщины негромко беседовали о чем-то, не выпуская детскую площадку из поля зрения. Рыжие хвостики качнулись от резкого поворота и мальчик дважды кивнул, не то в ответ на вопрос, не то в такт хвостикам.

 - А мы зато с мамой и бабушкой на мо-оре ездили... А потом мы с бабушкой вчерла вернулись, а мама приедет за-автрла, - выложила девочка, оглядывая свои руки и плечи, словно проверяя, на месте ли загар и правильно ли сидят веснушки.
 
- Она сказала, что остается на авердрлафт, - добавила девочка почему-то уже шепотом, покосившись на скамейку с бабушками, - а ты знаешь, что такое авердрлафт?

Мальчик пожал плечами, одновременно отрицательно качнув головой, и подумал, что если медвежонок за щекой у девочки не рассосется поскорее, то она всю жизнь дальше будет выговаривать «рл» с перекатами...

- Авердрлафт – это дядя Рлафик. Он во-от такой толстый и лохматый везде, даже на спине, я на пляже видела, - настоящий авердрлафт, - округлила девочка глазки и они сделались изумленными, как у оранжевой куклы-неваляшки, которую мама мальчика почему-то хранила в верхнем комодном ящике вместе с толстым альбомом старых фотографий и резной деревянной шкатулкой с письмами. Больше ничего интересного там не было, но папа, когда приходил поздно и ссорился с мамой, принимался выдвигать и задвигать обратно мамин ящик, заставляя неваляшку перекатываться там, внутри, гулко ударяясь головой об стенки и жалобно встренькивать грустными бубенчиками.


- А еще он маму целовал на верланде ночью, а я все видела. Но там он не лохматый был, а одетый. Но я бабушке все равно ничего не сказала, - завершила девочка и присела поднять обертку, которую уронила, когда показывала руками про во-от такого авердрлафта дядю Рлафика.

Плечи у девочки были худенькие, румяные от солнца. И спинка тоже. Ворох веснушек редел от плеч вверх к спинке (так виделось с позиции мальчика), зато на ней приоткрылся ослепительно-белый косой крестик следа от купальника, незатронутый загаром.

Мальчику вдруг стало душно внутри от непонятного, тягучего, как ириска, ощущения неизвестно-чего, где были и горячая благодарность к девочке, которая там, на море, ходила в купальнике и никто там на нее не смог бы глазеть, и желание собрать в горсть все ее веснушки и хранить их так всю жизнь в сжатой пригоршне, чтоб ни одна случайно не потерялась, и страх, что не будь он с ней рядом всю жизнь, кто-то может ее обидеть и из ее васильковых глаз потекут синие слезы, а в животике будут звенеть грустные бубенчики, как в маминой неваляшке.

Быстрее самой мысли, зачем он это делает, мальчик нагнулся и неловко поцеловал девочку  прямо в середину нежного белого крестика на спинке…

- Ты что, дурлак? – спросила, поднявшись, девочка, комкая обертку в ладошке. Глазки ее словно потемнели вдруг, и мальчику показалось, что сейчас уже из них должны хлынуть те самые синие слезки и испачкать белый наряд.
- Кто же так целуется, в спину, дурлачок – сказала девочка, и, вместо того, чтоб заплакать, вдруг мягко и немного липко чмокнула его в щеку.

Мальчик стоял, сжавшись в струнку, так же близко лицом к лицу девочки, как в самом начале их знакомства, и отчетливо видел, как цвет ее глаз светлеет обратно в васильковый.

- Коте-енок, иди к бабушке, солнышко, нам уже пора! – позвали с лавочки, и неясно было даже, какая из бабушек подала голос.
 Девочка обернулась и сразу же побежала к ним обеим, покачивая рыжими хвостиками.

- Сама ты дура! – негромко, но со всем отчаяньем отчего-то буркнул ей вслед мальчик и побежал в противоположную сторону, к гаражам, не дожидаясь даже, какая из бабушек окажется девочкиной.


Свернувшись калачиком, мальчик с головой спрятался под одеялом и вспоминал о девочке. О ее рыжих веснушках и васильковых неваляшковых глазах, про запах сладкой конфеты от ее дыхания и как она смешно выговаривала «рл», и еще про белый крестик и как божьи коровки оттягивали плечики сарафана, когда она к нему наклонилась... А затем уже, во сне, он ворочался, жаркий весь, в мокрой постели, и ему показывали, как дядя Рлафик целует маму девочки, которая зачем-то надела лаковые туфельки дочки. А дядя Рлафик был одет в лохматый костюм, как у того парня, который работал медведем возле магазина игрушек у метро, но со своей лысой головой и колючими, как у Бармалея, усами...