Музеи

На суд людской вас отдаёт Суд Божий,
Без покаяния ушедших – самовольно.
А суд людской – он Божьего построже…
Зря думают, что мёртвому – не больно.

И сто страниц напишутся постфактум,
И защитятся сотни кандидатов…
Была  она кометой, он был – факел, -
Но за последней их земною датой

Шеренги слов и чётких разъяснений,
Что был неправ, была совсем пропащей,
Построятся – для новых поколений,
Портреты заключив в витринный ящик.

И я не знаю, как мне относится
К музеям их, где настежь – все постели,
Одежды их – из бархата и ситца
И души их, где ветры просвистели…

Грешили, не просчитывая риски,
И не давали времени на лапу…
Поэт в России – он не Папа Римский,
А требуют быть католичней Папы!

Конечно, это всё – земная слава,
Авансом выданная, пущенная прахом.
Она была – вулкан, а он был – лава…
По крохам бы – не кончилось бы крахом!

О, это «бы»… Как часто спотыкаюсь
Я о него – и в собственной судьбе-то!
Предательский среди дороги камень…
Вулкан и лава, факел и комета –

Как вас судить? Разрушены Помпеи…
Погребены миры, горят пожары…
И страшно мне… Но я судить не смею –
Есть русское простое слово: жалость.

«А судьи кто?» Потомки-ротозеи?
Они бывают, безусловно, строги.
И каменеют холодно музеи…
И пламенеют горестные строки.