Рим. По дороге к Piazza di Spagna - площади Испани

 

  Via del Babuino, по которой мы идём сейчас к площади Испании, это улица шикарных дорогих магазинов, название любого из которых может привести в священный трепет поклонников моды.

  Но по дороге мы будем говорить не о магазинах, а  о первых страницах  знакового романа португальского писателя  Жозе Сарамаго  "Евангелие от Иисуса".  Потому что они, как написано в многочисленных статьях,  непосредственно связаны с возвышающейся  над площадью Испании  церковью Пресвятой Троицы на горе (Trinita dei Monti).

  Роман начинается словами Пилата: "Что я написал, то написал".
 
  Их смысл читатель понимает  только на последней странице романа.

  На этой же – первой странице  -  за словами Пилата  следует подробнейшее описание  места распятия Иисуса и находящихся там людей.

  Я бы назвал это описание криминалистическим термином  "словесный портрет", хотя вообще-то  относится этот термин исключительно к людям.

  Но думаю, он применим в данном случае, так как описывается некая картина или гравюра, на которой изображено происходящее на Голгофе действо.

  А нам этот "словесный портрет" понадобится, чтобы из многих картин, гравюр и фресок найти именно ту, что вдохновила  Жозе Сарамаго на первые страницы романа.
   
  Вот первые строки романа – солнце, словно  живое  существо,  взирает  на сцену жестокой казни:

  "У солнца, окруженного острыми тонкими лучами и извилистыми языками пламени, придающими полдневному светилу сходство с ополоумевшей «розой ветров», — человеческое лицо: плачущее, искаженное невыносимой болью, с распяленным в беззвучном крике ртом — беззвучном потому, что ничего этого нет в действительности. Перед нами всего лишь бумага да краска…"

  Орудие казни – ствол дерева с обрубком толстой ветки, в которую упёрты ноги распятого  "… и, для того, наверно, чтобы не соскользнули с этой природной подпорки, в них глубоко вогнаны два гвоздя".
 
  Неизвестно, это столб или дерево, потому что нижнюю часть ствола закрывает богато одеятый человек в чалме.

  На переднем плане склоненная  долу  женщина, "… чьи распущенные волосы осенены нимбом вечной славы, очень похожим на домодельное кружевце.  Эту женщину на коленях,  конечно,  зовут  Мария,  потому что  нам заранее известно: все женщины, что сойдутся здесь в этот час, носят это имя, и только одну  в дальнейшем мы станем называть Магдалиной, чтобы отличить от всех прочих, хотя каждый, кто  хоть чуточку осведомлен о самых  элементарных житейских  понятиях,  с  первого  взгляда  и  так  узнает в ней  пресловутую Магдалину, ибо лишь женщина с бурным, как у нее, прошлым решилась бы в столь трагическую  минуту  появиться в платье с таким  глубоким вырезом и лифом до того  узким,  что  пышные округлости приподнятых,  открытых  и  выставленных напоказ  грудей неизбежно притягивают к себе жадные взгляды  проходящих мимо мужчин…"

  Но оказывается, это не Магдалина.
 
  "Склонясь налево, Мария, мать Иисуса…опирается  локтем  о бедро  еще  одной женщины: она тоже стоит на  коленях, ее тоже зовут Мария, и вот  она-то, хоть
мы даже в воображении не  можем увидеть  вырез на ее  платье, скорей всего и есть истинная Магдалина. Так  же,  как  и у первой из этой  троицы,  длинные
волосы  распущены по спине, только у нее они, по  всей видимости, белокурые, если, конечно,  гравер  не  по  чистой  случайности,  а  намеренно,  чтобы обозначить их светлый тон, ослабил  нажим своего резца".

  И в заключении действа:  "… над солдатами, над обнесенным стеной городом — парит четверка ангелов, двое из которых, изображенные во всех подробностях, горько плачут и стенают, тогда как деловито насупленный третий занят тем, что старается до последней капли собрать в подставленную чашу кровь, струей бьющую из правой стороны груди Распятого. Здесь, на этом холме, называемом Голгофой, подобная злая участь многих уже постигла, многих еще ждет, но только одного из всех — вот этого обнаженного человека, руки и ноги которого пригвождены к кресту, этого сына Иосифа и Марии, по имени Христос, — грядущее удостоит заглавной буквы, все же прочие так навсегда и останутся просто распятыми."

  Всё, мы подошли к площади Испании.

  Перед нами, окруженный, как обычно, туристами фонтан  " Barcaccia" – Баркачча - “Лодчонка”. Автор –знаменитый архитектор и скульптор Пьетро Бернини, отец уже хорошо знакомого нам Джованни Бернини.  Считается, что памятник  жертвам  большого наводнения на Рождество 1598 года, когда поблизости, у холма Пинчьо, в Тибре затонула баржа.

  Слева от фонтана-памятника уходят вверх ступени Испанской лестницы, а над ней возвышается  Trinita dei Monti.  Первая неожиданность  - здание, как видят читатели, на реконструкции. Поэтому в правом углу помещаю снимок из интернета – вид Испанской лестницы и церкви.

  Если ещё раз внимательно взглянуть на снимок "Barcaccia", в метрах ста за ней можно разглядеть высокую колонну со статуей. Это Колонна Непорочного Зачатия (итал. - La Colonna делла Immacolata), памятник девятнадцатого века со статуей Девы Марии, плывущей по небу на лунном серпе.

  Подробнее читатель сможет прочесть в следующем репортаже "Рим. Колонна Непорочного Зачатия".

  А что же роман, о чём он, спросит читатель?

  Не хочу пересказывать содержание этого сложного многопланового философского произведения  о необходимости выбора между служением добру и злу. И о том, что выбор этот  должен быть сделан вовремя, иначе возможность будет упущена, и мир захлестнут моря крови – в чём человечество неоднократно убеждалось, но и по сей день не сделало правильных выводов.
   
  "Иисус умирает, умирает, жизнь уже уходит из него, как вдруг над самой его головой надвое расходятся небеса, и появляется Бог – он одет так же, как в лодке, – и громовые раскаты его голоса разносятся по всей земле, когда он говорит: Ты – Сын мой возлюбленный, к которому благоволит душа моя.

  Тогда понял Иисус, что его обманом привели сюда, как ягненка – к жертвеннику, что от начала начал расчислено было, что жизнь его оборвется именно так, и, вспомнив реку крови и страданий, которая, взяв в нем исток, будет разливаться все шире, пока не затопит весь мир, закричал в разверстые небеса, посреди которых улыбался ему Бог: Простите ему, люди, ибо не ведает он, что творит. Потом в смертном полузабытьи он видел Назарет и отца, – тот, пожимая плечами и тоже улыбаясь, говорил ему: И ты не можешь задать мне все вопросы, и я не знаю всех ответов. Он был еще жив, когда почувствовал, как освежила ему уста пропитанная водой и уксусом губка, и, глянув вниз, увидел человека, который шел прочь с шестом на плече и с ведром в руке. Но он уже не успел увидеть на земле, у подножия креста, черную глиняную чашку, куда по каплям скатывалась его кровь".