Бро. Ма. Рома

Я так романтично выглядел, что мне даже стыдно было покупать при всех Бродского.

Бродский выглядел на обложке так, что мне стало стыдно за свою романтичность.

Я надеялся в книге аккуратно разложены улицы и бульвары московские,

А там была сложена дуля мне и слова: «Вы поэтический, Кыртица, вы****ыш».

         

Я встал с лавки расстроенным, посмотрел направо налево, налил

В горло растений перебродившую массу чайного цвета…

И по маяковски чеканя, но с заметной обидой:

«Не, Вы не поняли, Ося, бабочку сердца молодого поэта!».

          

Бродский не убрал с обложки чёрно-белый взгляд и лицо – отражение неба,

Небо показывало свой пасмурный зад, Бродский, Вы – задница неба!

Он мне ничего не ответил, в чем был, кстати, вовсе не первым,

Меня ж заплевало дерево, ветром, окрасила спину скамейка!

      

Позже, когда от тебя уходя в слезах, я буду держать свой Маяковского томик,

Снова вырастут и лавка, и дерево, и дерево плюнет так же язвительно,

А я, снова, глядя на портрет давно уже мёртвого, скажу схожим тоном:

«Не, Вы не поняли, Володя, мудрых толков тонкого для вас мыслителя!».

      

Что и громкий голос, и собственная печаль всё чаще смешат и я их чмырюсь,

Хоть за эти же вещи люблю Вас, дающих мне право, так орать и печалится,

Что благодарю даже бога (эко забрался) за одну только чушь –

Я искренен, как свист кипящего на плите чайника!

      

И даже, если говорить я не сумею нужных слов,

Мне не о чем будет или не овладею собственным голосом,

Чтобы со мной ни произошло, ни стряслось,

Я не буду врать ни солнцу, ни небу, ни голубям с помойки,

Но оставляю за собой право кривляться и ссориться.