Андрей Беловский - Дворянский Петербург. Часть 10

 
Андрей Беловский - Дворянский Петербург. Часть 10



Разговор А.С. Пушкина с поэтом Дмитрием Веневитиновым.

Веневитинов:
Хвала Парнасу! Сколь отрадно
С поэтом близкое родство!

Пушкин:
Порою может быть накладно,
И даже горько от того,
Что кто-то кровный, не взирая
На обстоятельства иных,
Их интересы попирая,
Узнав о выгодах своих,
Намерен требовать упорно:
«отдайте кровное моё»,
И ищет способы проворно,
И портит искренне житьё.

Веневитинов:
Павлищев, видимо всеяден.
Он жаден, хуже не сыскать.
В своих упреках беспощаден,
Другими любит помыкать.
Одна беда – родство такое!
Помилуй, Боже, от него!
Забудь о нём, ведь есть иное,
Что захватить тебя всего
Способно. Муза созиданья
Даёт возможности творить
И поглощает всё вниманье.
И вдохновенно воспарить
Поможет, крылья расправляя,
Над повседневной суетой.
По воле Бога поднимая
Навстречу истине.

Пушкин:
- Постой!
Мой друг, ты тоже так считаешь,
Что волей  Божией пиит
«несет дары» и забываешь
Про этот мир, который спит,
Не приняв высший дар полёта
Не поняв «волю Божества»,
Где величают патриота.
А Муз питомцев, лишь едва
Узнав, судить имеют право.
И весь цензурный комитет,
И полицейская управа,
И Царь и судьи – разве нет?
Веневитинов:
Увы, иные под надзором,
Иных, уж даже нет средь нас.
И в возвышеньи нашем скором
Что нас утешит? Лишь Парнас,
Который музы украшают.
Я знал, поближе, пару муз.
И только в памяти витают:
Шалун по прозвищу: «Француз»,
Графини, фрейлины, служанки,
Гусары, Царское село,
Балы, забавы, шутки, пьянки,
Лицейский круг. И тяжело
С туманной юностью расстаться.
Я был так часто увлечён.
Любил шутить и забавляться.
Но, всё прошло как дивный сон.
И вот как выстрел прозвучало.
Был в исполненье приведен
Тот приговор. И горько стало.
И Царь к престолу возведён.
Хотя, и ссылка завершилась.
Но многих близких не вернуть.
Веневитинов.
Судьба опального решилась.
А впереди нелёгкий путь.
Но, мы, однако же, не вправе
Забыть хотя бы пятерых.
Потом, когда-то к вещей славе
Ещё напишут и о них,
И о других, что всё теряя,
От убеждений ни на шаг
Не отошли, и уезжая,
В Сибирь, под стражей, в кандалах.
Своей главы не опустили.
Пушкин:
Увы, как горько! Я их знал.
Они меня боготворили.
И переписывать «Кинжал»
И «Вольность» было очень модно.
И дух воинственный витал.
И было «общество» свободно
От незаслуженных похвал
И не заслуженных упреков.
И мне казалось, что всегда
Был «высший план». Иных намеков
Я и не понял. Но беда
Пришла. Расстреляны картечью
Полки, восставшие в тот день.
А мы с тобой, владея речью,
Почтим их подвиги. А тень
Репрессий – пусть она нависла!
Найду я нужные слова.
И мир запомнит эти числа
И будет летопись права!

Разговор В.А.Жуковского с начальником Третьего полицейского управления графом А.Х.Бенкендорфом.

Бенкендорф.
Конечно, многие услуги,
Смогли вы трону оказать.
Но, несмотря на все заслуги,
Увы, я должен вам сказать:
Ту доверительность, что многим
Не снилась, даже, никогда,
Хоть мне не хочется быть строгим
Вы не ценили. Вот беда.

Жуковский.
Да что вы, граф! Да не возможно!
Представить это… как же так?
Иль я сказал неосторожно
О том, что делают не так?
Иль злопыхатели доносом
Меня решили извести?
Иль честь придворных под вопросом?
Иль я кому-то на пути
Стою, карьеру преграждая?
Иль целый мир сошел с ума?
И мысль рассудку угождая
Не постигает всё сама?
Не ждал я этого укора.
Уж, хорошо не от Царя!
Не ждал! Так что же будет скоро?
Я так служил! Неужто зря?

Бенкендорф.
Не зря! Но разве вы забыли
Приказ: «бумаг не выносить».

Жуковский.
И вы, … и вы за мной следили?

Бенкендорф.
Мой высший долг за всем следить.
Сам Бог и Ангелы призвали
Меня сей важный пост занять.
И буду мягок я едва ли.
На это смысла нет пенять.
Ведь вам – же дали это право,
По усмотрению сжигать.
Бумаги. Действуя лукаво,
Нельзя на верность присягать.
Все то, что свет неверный бросит
На друга можно было сжечь:
Наш Царь ошибок не выносит.
Нельзя приказом пренебречь.
Нельзя милейший забываться.
Всему на свете есть предел.
И смысла нет со мной «играться»
Нет оправданья тайных дел.
И я вам честно предлагаю
О том, всю правду рассказать.
Что, под цилиндром, я считаю,
Вы пронесли? И наказать
Вас могут, если отпираться
Вы захотите. Ваш черед!
Итак, я слушаю!

Жуковский.
- Признаться
Могу, что этот страшный год
Меня наверно доконает.
Я вынес письма и прошу
Учесть, что Бог всю правду знает.
А я хитрить не выношу.
Порой, семейственная тайна,
Увы, не любит лишних глаз.
Я вынес письма не случайно.
Я друга выполнил наказ.
Его с женою переписка
Жене должно принадлежать.
Порой, невинная записка
Способна часто возбуждать
Иль клевету иль подозренье,
Но мы их бережно храним.
И мне понятно ваше рвенье.
Но, как ужасно быть одним
Из тех, кого потеря друга
На муки сердца облекла.
И пусть вдова в часы досуга
Читает письма, ведь была…
Любовь священная до гроба,
Сердец возвышенный союз.
Души давнишняя зазноба
Прожитых лет счастливый груз.
И вдруг…

Бенкендорф.
- Но, всё же мы проверим
Насколько точен адресат.
И всё - что было соизмерим.
А вы милейший, невпопад,
Уж, лучше так не поступайте.

Жуковский.
Простите граф. Последний раз!
«не до свиданья, а прощайте».
И слезы капали из глаз.
И друг рукою охладевшей
Мне руку искренне сжимал,
О той дуэли нашумевшей
И Царь узнал, и свет узнал.
И вся Россия. Мы не вправе
Судить того, кого уж нет.
Он незабвенен в вечной славе,
Восторга чистого поэт!


Разговор Н.В.Гоголя с писателем Аксаковым.

Аксаков.
Виват, мой друг, ты возвратился!
Скажи, сомнений не тая,
Что с заграницею простился
Ведь мы же лучшие друзья!
И кто нам ближе? Только муза.
Да Бог, что сможет нас понять.
Надежд, сомнений, рвений груза
Лишь одному ему принять
Дано. Всесильно провиденье!
И невозможно дрожь унять.
Души безгрешной утешенье.
И я могу тебя обнять.
А ты… а ты не изменился
И верен долгу своему.
И послушанью научился
И жив. Одно лишь не пойму.
Зачем ты с Родиной расстался?
Зачем покинул круг друзей?
 
Гоголь.
Да я и сам не разобрался.
Сколь много мыслей не имей,
А всё же вовсе не понятно,
Что движет нами иногда?
Но не суди меня привратно
Ещё горит моя звезда.
Ещё живу, для вечной славы
Ещё пишу, хотя порой
Судьбы невинные забавы
Мне представляются игрой,
В которой много ли понятно?
Порой, почти что ничего.
И быть веселым так занятно,
И жизнь влечёт меня всего.
И мы для Бога как песчинка!
Но, всё равно и мы важны.

Аксаков.
Конечно каждая крупинка
Добытой мудрости, вины
Не умалит и не прибавит.
И все течет своим чредом!
И добродетель не оставит
Мою страну, мой край, мой дом!
И все сердца, что вдруг открылись
Навстречу помыслов добра.
И мысли в русло возвратились.
И жить сегодня как вчера
Я не могу. Душа желает
Познать все тайны бытия.
И Бог послушным помогает.
И вновь обласкан буду я.

Гоголь.
А я уж даже и не знаю,
Чего намедни натворил.
На дело рук своих взираю.
Ведь Константиновский корил…

Аксаков.
Отец Матвей?

Гоголь.
- Увы, он самый.
Звучат в ушах его слова.

Аксаков.
Уж не закончилось бы драмой.
Чего он требует?

Гоголь.
- Сперва
Я даже впал в оцепененье,
Давал я рукопись читать ему.
О страшное мгновенье!
И что пришлось мне испытать?
А он сказал: «благословенья
За это Божия ладонь
Не даст. Нелепое творенье
Перекрести и брось в огонь».
И если хочешь быть утешен,
То, от поэта отрекись.
Известно, Пушкин многогрешен
И впал в язычество, кажись.
И от княжны Волконской тоже,
От Зинаиды… Боже мой!
Как это страшно было всё же.
Ну, почему это со мной
Случилось? Я не понимаю,
Но и нисколько не солгу,
Из повелений, понимаю,
Лишь только первое смогу
Исполнить. Друг мой и во гробе
Мне дорог. Я не отрекусь.
А на Волконскую, по злобе,
Пусть говорят. Я не боюсь.
Она мне хлеб и кров давала.
Я не могу так поступить.
Пусть в нашей жизни всё бывало.
Вину возможно искупить,
Но, не такой ценой ужасной.
Не отреченьем от друзей!
И жизнь мне кажется напрасной.
И сколько денег не имей,
Но, всё равно, не откупиться
От «вечной совести». Она
Не даст от чести отступиться.

Аксаков.
Не велика твоя вина!
И том второй, я умоляю,
Не жги. Священник поспешил.

Гоголь.
Увы, что делать я не знаю.
И тот не жил, кто не грешил.
Но, призывает мой «духовник»!
Из трех велений хоть одно
Исполню. Радуйся церковник!
А мне же горько всё равно.

Аксаков.
Мой друг! Подумай ради Бога!

Гоголь.
Я в этих мыслях каждый день.

Аксаков.
Он судит, слишком даже, строго.
Ведь книга – мыслей наших тень,
Но, в ней всевышнего вниманье
Хулы превыше и похвал.
Найдут потомки оправданье.
И скажут: «лучше б не сжигал»!

Разговор М.Ю.Лермонтова и опального декабриста Николая Ивановича Лорера.

Лермонтов.
Нельзя, без слез воспринимать
Судьбу невинно осужденных
Тех жертв репрессий беззаконных
Но, буду небу я внимать.
И вопрошу, в который раз
За что невинному гоненье?
За что великим осужденье?
За что ссылают на Кавказ?

Лорер.
Уж я ответить вам смогу.
Моя невинность в чем то спорна.
А быть солдатом не позорно.
И я от горцев не бегу.
Хотя все быть могло б иным
Быть может мы бы преуспели,
Пади Тиран, но неужели
Одной лишь крови мы хотим?
Иль даже вольности одной.
Порядка нет без дисциплины.
И снова кнут сгибает спины
И слышен стон над всей страной.

Лермонтов.
Но так же было не всегда.
«порфироносные злодеи»
Иные вечные идеи
Не похоронят без следа.
Хоть на Руси одна беда:
Что тот, кто это понимает
В немилость царскую впадет
И будет сослан без следа.

Лорел.
О, нет! У действий есть следы!
Ничто следы стереть не сможет.
Вода порою камень гложет
И пусть утес не знал беды.
Но… все пройдет и упадет.
И в том великое знаменье
И жизнь – великое боренье
И смерть – итог земных забот.
А жизнь похожа на поход.
Что толку думать о привале?
И жаль мне тех, чей бег прервали
И кто сказал, что все пройдет?

Лермонтов.
Экклезиаст. Но мысль витала
От сотворения времен.
Был автор более умен
И тех, кому богатства мало,
И тех, кто земли прокутил
И тех, кто дерзостно шутил
Насчет Вселенного начала.

Лорер.
Да мудрость выше всех даров!
Я ни когда не сомневался.
Каким я был таким остался.
Уж, слава Богу, что здоров.
И жив. Давно иные пали
Меня, их судьбы тяготят.
Хотя потомки нас простят,
Как многих ранее прощали.

Лермонтов.
В одном вам все же повезло.
Вам поколеньям предыдущим.
За свет и вольность в бой идущим.
Свергать насильственное зло.
А нам осталось лишь вздыхать.
Мы, если честно, опоздали.
Иных по тюрьмам разбросали.
Сибирь, Кавказ. Ни дать ни взять.

Лорер.
Отнюдь, я слышал, вам внимали
Ведь вы, рискуя головой
Явили всем пример живой
«на смерть поэта» написали.

Лермонтов.
Того не мог не написать
В те дни душа моя кипела
И мысли, пылкие всецело,
Спешили толпы сотрясать.
О том могу еще сказать:
«не молвлю слово покаянья».
И буду силою призванья
Святую вольность воспевать.

Лорер.
Да будет так! К чему взывать
К «столпам тиранства и наживи».
Исполним долг, покуда живы.

Лермонтов.
На вечность будем уповать!


Разговор Натальи Николаевны Пушкиной со своим братом
поручиком лейб – гвардии гусарского полка Иваном Николаевичем Гончаровым.



Гончаров.
К чему позвали столь поспешно?

Пушкина.
Прости мой милый-милый брат
Недавно шли дела успешно,
Хоть относительно. Но Ад
Несчастным людям в наказанье,
Врата железные раскрыл.
И два ужаснейших созданья
На наши головы явил.
Один: Луи – мерзавец знатный
И негодяй и дипломат,
Подонок подлый и развратный,
Себя ведущий как примат.
Содомских игрищ попечитель.
Завистник, мразь и пасквилянт,
Невинных юношей растлитель.
А сеять зло его талант.
И с ним «презренный лягушатник»
Подлец сомнительных кровей:
Дантес – похабник и развратник,
Один из «ханжеских червей».

Гончаров.
Подонков знаю ну и что же?
Их Пушкин тоже презирал.

Пушкина.
Мой муж, отчаявшись… о Боже!
Дуэльный вызов написал.
Дуэль! Однако, что страшнее?
Немилость царская потом
И ссылка. Будто в страшном сне Я.
И все не ладится притом.
Дантес судьбой своей играет!
В таких мерзавцах чести нет.
И от паяца отличает
Его лишь пара эполет.
Ну почему наш царь решает
Их возвышать? И что виной,
Тому, что быстро процветает
«иной французишка дрянной»
Ведь есть и русские дворяне!
Своих бы лучше выдвигать.
А то наедет всякой дряни…
Но нам ли это предлагать?

Гончаров.
Увы, не нам и это гложет.

Пушкина.
Есть план: Жуковского просить
Вмешаться, думаю, он может
Двух дуэлянтов примирить.
А там, быть может, негодяя
Переведут куда-нибудь.
И я, на это уповая
Живу. Однако не забудь,
Что не могу я напрямую
Послать записку. Муж прочтет.
Тебя лишь братец мой могу я
Позвать по свойскому и вот
Мои слова: «скачи стрелою
Скорее в Царское село.
Найди Жуковского. Со мною
Исполни то, что тяжело».

Гончаров.
Я рад бы, только смотр назначен.
Сам Царь осматривать полки
Пребудет, сильно озадачен.
Мне опозданье не с руки!
А по другому не успею.
Уж, слишком долго мне скакать.
Довольный жизнию своею,
Я буду сильно рисковать.
Представь себе, что Царь увидит,
Что нет поручика в строю.
Он и полковника обидит,
И пригрозит, … но я стою
Пред тяжким выбором. Спасенья
Цена быть может велика.
А вдруг сошлют на поселенье?
Иль на Кавказ? И я слегка,
Царя, уж честно, опасаюсь,
Но, должен шурина спасти.
И все же медлю, не решаюсь.
За то, молю, меня прости,
Что выше, долг иль честь гусара?
Кто ближе, Царь или сестра?
Что хуже – жертва или кара?
Победа зла или добра,
Порой, от нас самих зависит!
Но, я решился! Я скачу!
И эта жертва всё превысит!
И быть казнённым не хочу!

Пушкина.
Мой брат! Мой рыцарь избавитель!
Мне этой жертвы не забыть.
Когда б, не Жорж – дрянной мучитель…
Твою карьеру погубить
Ни что б на свете не посмело.
Молюсь в дороге за тебя.

Гончаров.
Но честь семьи - большое дело!
Судьбы превратности любя,
Скажу, что страху наказанья
Я честь гусара предпочту
И нет иного притязанья
И жизнь похожа на мечту!

Разговор поэтов и драматургов П.А. Катенина, А.А.Жандра и А.С. Грибоедова.

Катенин.
Театр и служба! принимая,
Судьбу такой, какой она
Пришла, подвижникам внимая,
Я счастлив истинно, сполна.
К чему ненужные упрёки?
Творить влюбляться и мечтать
Бог дал. И шатки только сроки.
И нет желания роптать.

Грибоедов.
Глупцов мольбы не принимая,
И развлекая, просветим,
Народы истине внимая.
Мой Бог! Не хлебом же одним…
Живет народ. Ему культура
Для воспарения дана,
И в этом лучшая микстура
И чаша выпита до дна.
И мы, я думаю что сможем
Сознанье многих изменить.
И все ошибки подытожим
И в лести некого винить.

Жандр.
И цель ясна и жизнь прекрасна
И дар великий – познавать.
Хотя, постигший – это ясно,
Придется многим рисковать.
Ведь я же чувствую, что много
Друзья поведать не хотят.

Грибоедов.
Мой друг, у всех своя дорога.
Ошибки горечью претят.
Порой терзает ум сомненье,
Но, всё придет само собой.
Я знаю наше поколенье
Зачем-то избранно судьбой.

Жандр.
Хотя, судьба неблагосклонна
Быть может к тем, кого избрав.
Не защитит. И всё законно!
И все догадки перебрав,
Я понял: будут перемены
Иль все погибнут, кто примкнул.
Так дай вам бог не знать измены.
Событий новых мощный гул.
Уж приближается! Я чую.
Хотя ваш долг сие скрывать.
Скрывайте. Я не негодую.

Катенин.
Но, и не всем же воевать?

Жандр.
Не всем. Вот Пушкин прямо рвётся.
Он по, секрету, мне сказал,
Что, где-то, что-то создается.
И присмотреться обязал.

Катенин.
И ты конечно присмотрелся?

Жандр.
И понял тайна для чего.
Хоть он идеей разгорелся.
Но, что на сердце у него,
То, по лицу прочесть не трудно.
Да, плюс на шалости мастак.
В порыве лишнее прилюдно
Сказать он может.

Грибоедов.
- Это так!
Он пылок, выше всякой меры.
Когда идеей увлечён.
И не утратит «символ веры»
Но, будет лучше, если он.
Для муз, для творчества, для славы,
Другими будет сбережен.
Порой события кровавы.
А кто, скажите, как не он
Наш дух и цель увековечит!
По воле муз и Божества?
И продолженье обеспечит.
И потрясут его слова.
Всех тех, кто искренним остался
Кто внемлет воле Божества!
И навсегда короновался
Поэт. И вечная Нева.
По воле Божия воспета
Его пленительным стихом.
По щедрой милости поэта.
И всадник, скачущий верхом,
Хоть, уж давно отлит из меди,
И тот тотемом может стать.
Мы без него пойдем к победе!

Катенин.
А он нас будет вдохновлять!
Так дай нам Боже вдохновенье.
Иного даже не прошу.
И нет иного предпочтенья
Пока дышу, пока пишу!

Разговор будущего канцлера Александра Ивановича Горчакова
с Иваном Ивановичем Пущиным.



Горчаков.
И вот опять, как в дни лицея.
Мы вместе. Драма вся не в том,
Что, изгибаясь и робея
Мы подневольные живём.
И у дворян своя неволя.
Попробуй только отлучись.
От службы дружбе благоволя.
Неси свой крест и не ленись.
Но, просьбу друга я исполнил,
Хотя, по службе рисковал.

Пущин.
Златые дни ты мне напомнил
Ты и тогда  не унывал,
Похоронив в себе педанта,
Ты был проказник и шалун
В лицее будут помнить «франта»
Когда приблизится канун,
Мой Бог! Лицейской годовщины.
Уж, кто-то может быть в цепях
Хотя на все свои причины,
А мудрецам не ведом страх,
Скажи, мой друг, как ты решился
Ведь ты карьерой рисковал?

Горчаков.
Я лишь немного изловчился.
Ведь никогда я не скрывал
Что дружба всё! Хотя карьера
Была мне раньше дорога.

Пущин.
Достойней не было примера.
Пусть, даже ждут меня снега.
И тюрьмы, есть мне, чем гордиться.
Есть в мире мой соученик,
Что может многим поступиться.
Для друга. Может быть дневник
Когда-то примет благодарность.
Сейчас писать я не могу.
Судьбы нелепую коварность
Мы замечаем на бегу.
Когда со свистом пролетают
Этапы жизни! Боже мой!
Но мысли чистые витают.
И всем по сердцу путь прямой.
И что превысит помощь друга?
Ничто, нигде и никогда.
Твоя огромная услуга
Не растворится без следа
В глубинах памяти. Признает
И Бог, что лучший из друзей
Большой ценой меня спасает
Ценой карьеры может всей.

Горчаков.
Да, полно! Дружба слов превыше.
Вот паспорт с деньгами! Бери.
И коль угодно будет свыше
Стремись к свободе, но смотри,
Не забывай, что мы, когда-то
Учились вместе. Эх, года!
А всё же честь превыше злата
И все герои иногда!
Но, ты одно скажи мне честно.

Пущин.
Я думал, тайн меж нами нет!

Горчаков.
Одно мне только интересно
Дух чистой вольности воспет.
Всех прежде Пушкиным. Он с вами!

Пущин.
Он о восстании не знал.
Конечно, были мы друзьями
Ему я даже обещал,
Что намекну, когда начнётся,
Но, передумал намекать.
Порыв, желанье все минётся,
Но, он не должен рисковать
И так его ссылали в степи.
А он другое заслужил:
Венок лавровый, а не цепи.
И я горжусь, что рядом жил
С ним - величайшим из поэтов.
Друзья и слава – навсегда!
А на спасенье нет запретов.
Так пусть минёт его беда!

Горчаков.
Я тоже Пушкину желаю
Парнас заветный покорить.
Хоть путь нелёгок – полагаю!

Пущин.
Коль Бог сподобит – будем жить!