Андрей Беловский - День лицея. 1 часть

Андрей Беловский - День лицея. 1 часть

         От автора.

Приму читателей сужденье
Как голос истины самой.
Еще одно произведенье
Прониклось темой дорогой.
Постичь истории уроки
Завидный жребий, говорят.
Прими, читатель, эти строки
И этот труд, и этот взгляд.

     Вступление.

Уж, все исполнились желанья!
Жизнь, точно, прожита не зря!
Пора писать воспоминанья,
В «глаза грядущему» смотря.
Но, в этот день благоговея,
Пред теми, с кем я был един.
Я отмечаю «День Лицея»!
Как жаль, дожил лишь я один
до этой  светлой годовщины.
Есть груз наград и груз чинов!
У всякой грусти есть причины.
Лишь я остался – Горчаков
Из всей когорты лицеистов
На этом свете. Дар судьбы
Приму, хоть ход её неистов,
А годы дружбы и борьбы,
Воспоминаний, право стоят.
Их исторический портрет
И память многих беспокоят
Ах, память тех далеких лет!
Глубокий смысл  в красивой фразе
раскрою глубже, мысля в слух.
И будет первым в том рассказе
Граф Пушкин – мой «Великий друг»!

Воспоминания.

Тот день мы все забыть не вправе!
Лицей торжественно открыт!
Указ в роскошнейшей оправе.
Сам Царь тому благоволит!
Министры, фрейлины, гусары,
Чины, родня, профессора.
Миг торжества, – какие чары!
Эт сэтера, эт сэтера…
Увы, как много многоточий!
Зачтен торжественный указ.
Монарх, исполнен полномочий,
глядит с надеждою на нас.
Он знал, что благо просвещенья
способно много изменить.
Не изменив свое решенье,
Он протянул событий нить!
И нить, чуть позже, засверкала.
Ах, благосклонная рука!
«Рука судьбы» взяла не мало.
Но, жизнь казалась нам легка
тогда. Ах молодость и силы!
Ах, этот юности порыв!
Сколь реверансы были милы?
Сколь дух вознесся не остыв?
Тот день был радостями встречен
Я все запомнил имена.
И в первый день был мной замечен
друг Пушкин! Мы, уж, с ним сполна
узнали радость дружбы честной.
Порукой в том «лицейский дух».
Быть может волею Небесной
был создан наш лицейский круг.
Уже потом, чтоб отличаться,
приняв кольцо из чугуна,
Мы дали клятву оставаться
с друзьями честными сполна.
Все игры вспомнятся едва ли,
но … гениальности сполна
заветы многие впитали.
Мой Бог! Какие имена!
Они в историю вписались.
Их не забудут никогда!
В те дни мы часто забавлялись.
Дай Бог, чтоб было так всегда!
Дай Бог! Удачи и потери
нас затруднились проверять!
Гурьбой вошедши в эти  двери
Мы станем жизнь соизмерять.
И будем точкою отсчёта
тот день, тот час, тот сладкий миг,
когда в Лицейские ворота
и мы вошли среди других.
Когда в учёбе подвязались.
Когда сам Царь благоволил.
А мы шутили и смеялись.
И кто бы нас остановил?
Судьба! – Горжусь своей судьбою!
Что может лучший ученик?
Что дал Лицей? Само собою
великий замысел возник.
А Пушкин рано подвязался
в созданьи сладостных стихов.
Таким он был, таким остался,
перешагнув за грань веков!
И жить в бессмертии прекрасно.
Все будет после, а тогда.
Мы все учились не напрасно!
Она горит Его звезда!
Горит, как факел Прометея.
А впрочем, был и конкурент.
Поэта Ильичевским звали.
Он тоже многое писал.
А мы соперникам внимали.
Ах, юность! Как мы ждём похвал?
Как не хотелось быть унылым.
Смешались ум и озорство.
Кто будет назван самым милым?
Кто первым встретит «своего
пера ценителя», признаюсь:
найдутся нужные слова
о них, и снова растворяюсь.
Благая память – ты жива!
Жива, мы тоже будем квиты,
когда благое совершим.
Своим народои не забытый
ещё живём, ещё горим!
Ещё … для подвигов и славы
Наш дух взмывается! Мой Бог!
Хотя настали «Дни кровавы».
И мы стояли вдоль дорог,
когда гусары проходили
за нас в сраженьях претерпеть.
А мы их взглядом проводили.
Любить, сражаться, умереть
на поле брани. Дух гусарства
меж нами юными витал.
Судьбы, однако же, коварство -
не принимают тех, кто мал,
в ряды защитников Отчизны.
И мы завидовали им.
Таков был дух. Без укоризны,
и мы клялись, что посвятим
служенью Родине все годы!
Я клятву юности сдержал.
Чего-то ждали все народы.
Был бой. Сам Бог не возражал!
Да, что добавить к русской славе?
Была Европа спасена!
И мы забыть того не вправе.
И чувства праведны сполна.
Их честь была достойна пира!
И я гусары пил за вас!
А эти дни войны и мира
Не позабудут после нас!
А нас сразила ты забота,
что Царь, сам лично, проявлял.
И мы гордимся, для чего-то,
сказал мне Пушкин, Царь послал,
для нас, ты знаешь, предписанье.
Эвакуация близка.
Подводы, ящики, питанье.
А впрочем, лучше бы в войска!
Конечно лучше, но свершилось!
Был Петербург не покорён!
И дух витал, и сердце билось,
И храбрым не было препон.
И сводки ведомость читали,
переживая за войска,
Надежды юношей питали.
Победа видалась близка.
Надежда, лира и учёба.
Таким был Пушкин в те года.
Таким остался он до гроба.
Таким запомнится всегда.
В его стремленьях непреклонность
Нас не иогла не подкупить.
И только первая влюблённость
смогла неловкость растопить.
Она пришла – Екатерина.
И осветился небосвод.
И все забыто – шутки, вина,
и чувство пылкое влечёт.
Ах, жизнь – восторг и упоенье!
До всех итогов далеко.
И мы за сладкое мгновенье
могли и жизнь отдать легко.
Как пылко все мы увлекались
порой, последствий не боясь!
Воспоминания остались.
Сказал мне Пушкин раз, смеясь:
- Помилуй Бог! Какая мука
Её не видеть день-деньской?
Сколь утомительна разлука!
Но, пять минут пробыв со мной,
Она счастливая умчалась.
А я от счастья загрустил.
Лишь пять минут – такая малость!
Никто того не охватил.
Но, жизнь прекрасна – нет сомненья
Ах музы, слуги Божества!
За те прекрасные мгновенья
За все чудесные слова.
И я и Пушкин благодарны.
Влюбленность первая, мой Бог!
Воспоминанья лучезарны!
Пройдем мы, позже, сто дорог!
Но, не забудем то волненье.
Была Бакунина права!
- Ах, Саша – стоит ли томленье
любви вниманья Божества?
Уж, я то думаю, что стоит!
Любовь – великий Божий дар!
Когда ничто не беспокоит
сильней, когда под властью чар
сердечко бьётся всё сильнее.
И радость, голову кружа,
нас всеобъемлит, иже с нею,
заветы чести сторожа,
воображенье досаждает.
Какой поток – скорее шквал!
Надежда нас не оставляет.
А груз упреков и похвал
не тяготит. Ума свобода,
как в первый день обретена.
И улыбается природа.
Мои злотые времена…
Воспоминанья дорогие
теснятся в сердце, Боже мой!
Поймут ли молодость? Впервые
познав влюблённость, все порой
не увлекались, так влюблялись.
Ах, Бога вечная игра!
Мой Бог! Но, мы не притворялись.
Была счастливая пора!
Счастливый Пушкин и влюблённый,
Он затворялся и писал,
великим даром наделённый,
извукам вечности внимал.
Что небесам игра рассудка?
Ведь, сколько счастья не имей –
- оно пройдет. Но, жизнь не шутка.
Вся жизнь – один большой Лицей!
И мы ещё не доучились.
Влекут открытья иногда.
Казалось нам, что мы «искрились»
Чины и деньги в те года
не беспокоили так сильно.
Веселый праздник увлекал.
И причащённых так обильно
к дарам влекло. Иной снискал
Двора, монарха благодарность.
Иной Острог и кандалы.
Но, Мы не верили в коварность.
Все были женщины милы.
Вокруг гусары. И гусарство
на нас влияло каждый день.
Лицей – как маленькое царство
прощал проказы, но не лень.
Друг Пушкин был большой проказник.
Однажды, честно говоря,
такой устроили мы праздник,
что докатилось до Царя.
Гауеншильд – педант несчастный!
Уж, не Австрийский ли шпион?
К нам был назначен в день опасный,
когда враги со всех сторон
к Москве с оружьем устремились.
У нас своих профессоров
полно, но снова отличились
Верхи, австриец – будь здоров
производить своё влиянье
на тех, кто властью облечён.
Но, лицеистов пониманья
не смог добиться, увлечён
«иного духа насажденьем».
Когда директором он стал,
своим неправедным правленьем
немало судеб изломал.
Его считали негодяем.
Он был мишенью для острот.
Ведь, все мы подлость порицаем
и был четырнадцатый год!
Наш Пушкин, Пущин, Малиновский
достали яйца, сахар, ром.
Помог им дядька Лысаковский.
Втроем иль может вчетвером,
собравшись, гоголь-моголь сбили,
решив весьма попировать,
и веселились и шутили,
не без того, уж что скрывать.
Но… утро выдалось невзрачным.
Подлец Министру доложил.
Да, руководством неудачным,
врагов не мало он нажил.
Виновным – выговор формальный,
Да с занесением в журнал.
Тут, даже Модинька лояльный
Гауеншильда попрекал.
А Пушкин – вовсе отстранился
его считая Сатаной.
Пусть лицеист и провинился.
Но он же отрок! Есть иной,
конечно метод воспитанья.
Но как ханжу за все простить?
Вот Малиновский – бы деянья
не стал – бы строго так судить.
Его мы искренне любили.
Он был для нас – «отец родной».
Ни такт, ни чуткость не забыли.
Беда не ходит стороной.
Когда, на место исполина,
вдруг, взгромоздился негодяй.
Для сожалений есть причина.
И как его не называй,
Он был наставник нелюбимый.
А Малиновский был любим.
И нашей памятью хранимый,
Он вечен! Бог пребудет с ним!
А мы? В частице нашей славы
есть доля тех, кто нас учил.
Мы будем правы иль не правы.
Наставник мил или не мил.
Но, есть истории итоги.
Кто гениальность воспитал?
К тому, во век не будем строги,
любой почтение питал.
Почтенье или предпочтенье
любого гения цена!
И жизни каждое мгновенье
Мы вспомним – жизнь обретена
как дар, как пропуск в совершенство,
как шанс реальный стать святым.
Так, вспомним наше верховенство
над низким, подлым и плохим.
Над тем, что зависть пробуждает.
Над тем, что чистых тяготит.
Но, Бог, что в сердце пребывает
и нас в служенье посвятит.
И мы, коль пользой приносимой
сумеем мир преобразить,
и устоять пред властью мнимой
соблазнов, сможем поразить
всё зло, оружьем просвещенья,
переборов себя самих.
Узреем Бога без сознанья!
Ведь он живее всех живых!