Недорезанный

                НЕДОРЕЗАННЫЙ

        Проснулся я от громкого щебета птиц за окном. Ярко светило солнце… где-то там… за головой. Солнце заполнило всю комнату и проникало мне под веки… Я открыл глаза… От резкого света стало больно глазам… Пришлось их прищурить…  И почему-то голову от подушки оторвать было невозможно. С усилием приподнял правую руку… На стене отобразилась чёткая тень от моей поднятой руки, чему я тихо обрадовался: раз уж я отбрасываю тень, значит, я – живой! Хотя трупы тоже отбрасывают тени… И камни отбрасывают. Не правильно сформулировал. Надо бы: значит, я – не призрак холодный. На интуитивном уровне я чувствовал, что мне сейчас почему-то очень важно знать, что я отбрасываю тень. Интересно, а моя тень – тёплая или холодная? Я потрогал стену – комнатная температура. А если потрогать на снегу? Где ж его в комнате взять? Да в холодильнике же! Точнее – в морозильнике… Где этот холодильник? Это ведь какое-то незнакомое помещение… Где это я нахожусь?..
        Медленно повернув чуток голову налево, я увидел вдоль стены две кровати… под ними – «утки»… Больница! Кровати небрежно приправлены. Их хозяев не было. На тумбочке, стоящей  между кроватями, лежали на тарелке яблоки и бананы, журналы и кроссворды, стоял пакет сока… Что я тут делаю? Что со мной случилось-приключилось? Надо вспомнить!
        Вот шёл я по улице… И больше ничего не помню… Кирпич, что ли, мне на голову упал? Голова-то как сильно болит!.. Или я в аварию попал? Тело моё почему-то перевязано бинтами… и правая нога… Вот это меня шандарахнуло тогда!.. Когда?!.. Где?!.. Не помню… Надо у жены спросить. У… у… у… Господи, я не помню, как зовут мою жену!.. А она есть у меня? Была… Почему-то пришла уверенность, что я женат… Но я не могу представить лица своей жены… А дети есть у меня? Не помню… А что я помню? Как меня зовут? А имя моё простое… А какое?.. Боже мой, я не помню – кто я!.. Вот это да! Со мной такого быть не может! С другими – может, со мной – нет!.. Надо вспомнить!.. Ох, как болит голова!.. Я попробовал приподнять левую руку к голове, но увидел, что от неё тянется трубка… к капельнице, стоящей где-то за головой… Ого! Похоже, я куда-то серьёзно вляпался!.. Куда?.. Когда?.. Где?.. Почему?..
        Интересно, если я не помню свою жену, она-то меня помнит? Если бы помнила, то сидела бы рядом… Значит – забыла… Или не было её у меня… Что я могу о ней вспомнить?.. Какая она?.. Если она была, значит, я должен помнить, как мы с ней… Не помню… Вообще не помню… Если жена была, то какая она? Толстая?.. Нет, толстые – не в моём вкусе… Должна быть невысокой – это в моём вкусе… Чёрненькая или беленькая?.. Ни то, ни другое… Она должна быть рыженькой и с веснушками… Обязательно – с веснушками. Почему?.. Так ведь мне веснушки у женщин нравятся… У мамы моей были веснушки… Мама?!..
        Глаза мамы… Отдельно – её улыбка… Почему я не могу собрать черты её лица в единое целое?!.. Потому что голова болит… И горло… Глотать трудно… Почему мама всё время отворачивает от меня лицо?.. Вот она: зовёт меня маленького… Я к ней иду, выставив вперёд ручки… А у неё вместо лица – Луна… Господи, да покажи Ты мне маму!.. Не слышит Он меня… Он сейчас другим помогает… Нашим ребятам… Мы ведь попали в засаду… Стоп! Я – на войне… Нас подставил наш проводник… Взрывы… вспышки… стрельба со всех сторон по нам… крики «Аллах Акбар!..» Меня ранило: пуля пробила левую ключицу над бронежилетом… В ногу попал осколок… В правую ногу… В ступню… Из-за этого я упал и не смог перебежать… Больше ничего не помню… Даже не помню, где это было: в Афгане или в Чечне… Стоп! Раз я уже знаю про Чечню, то это – точно после Афгана… через… не помню через сколько лет… Вот это меня уделали!.. Ни фига не помню!..
        За входной дверью послышались весёлые голоса и какой-то стук… Через несколько секунд открылась дверь на пороге показались двое мужчин. Один шёл, опираясь на костыли (это его костыли так стучали). На нём поверх десантной тельняшки был надет больничный коричневый халат с зелёными воротом и обшлагами на рукавах… У него не было левой ноги… Второй был одет в спортивный костюм. Пустой левый рукав заправлен в брюки. У обоих перевязаны головы… Раненые… Военные… Госпиталь!.. Несмотря на полученные тяжёлые травмы, оба улыбаются и даже еле сдерживают смех, уговаривая вполголоса друг друга: «Да тише ты!..»
        Я решил поприветствовать своих соседей поднятием правой руки. Оба остановились как вкопанные, смешно уставившись на меня, а потом «спортсмен» дико и очень громко заорал басом в коридор: «Сестра! Катюша! Доктора зови срочно! Твой недорезанный пришёл в себя…»  Это он про меня, что ли, так – «недорезанный»?.. Я поёжился от этого неприятного слова… Через минуту в палату быстрым шагом вошли доктор-женщина и медсестра. Обе – с повязками на лицах. Руки – в медицинских перчатках… В дверях столпились любопытные, которых шуганула докторша, и дверь закрылась. Я видел лишь недоверчиво-радостные глаза двух женщин. Докторша деловито и привычно воткнула в свои уши фонендоскоп и стала слушать моё сердце через бинты, посматривая на наручные часы… Одобрительно кивнув, она грудным голосом произнесла:
        – Вот и замечательно, что пришли в себя! Не надоело целый месяц лежать без движения?
        Я уставился на неё. Она, приставив палец к губам, твёрдым командным голосом произнесла:
        – Молчите! Вам нельзя пока разговаривать! Связки… Если уж очнулись после комы, то жить будете! У Вас сейчас – постоперационно-восстановительный период. Вы на мой вопрос только кивните или глазами покажите: Вы помните – кто Вы? А то Вы у нас пока что как имярек значитесь – без имени, фамилии, звания, возраста…
        Мне пришлось медленно покачать головой, мол, не помню. Она сначала глазами успокоила меня, а потом сказала:
        – Ну, ничего! Надеюсь, что вспомните! Мда-а!.. Кто-то за Вас усердно молился. Сильный у Вас ангел-хранитель. – Докторша обернулась к сидящим на своих койках моим соседям: – Так, Вешкин и Номоконов, к нему пока с разговорами – не приставать! Успеете ещё наговориться… А ты, Катюша, продолжай делать те же процедуры… Если что, звони мне в любое время суток… Ну, слава Богу! Ещё одного вытащили с того света… – добро-строгая докторша, сунув руки в карманы халата, вышла, а медсестра Катюша подошла ко мне и поправила подушку:
        – Всё будет хорошо! Вы обязательно поправитесь! Самое страшное – уже позади!
        – Катюш, так ты ведь и есть его ангел-хранитель, – раздался бас «спортсмена». Его самого я не видел, т.к. он сидел на кровати где-то у окна, куда мне трудно было повернуть голову.
        – Ерунду городите, капитан Вешкин. И вообще,  Вы постарайтесь по тише тут басить! – попыталась нахмурить брови и строго внушить медсестра, но это у неё не убедительно получилось. – Как громкоговоритель, прямо, какой-то!..
        – Хы, хы, хы! Ладно, ладно! Знаю!.. Ты – иди, а мы, если что – позовём тебя.
        – Не доставайте его вопросами! Ясно? Ему сейчас отдохнуть надо. Если вдруг попросит пить – зовите меня.
        – Ух, какая строгая! Всё ясно, товарищ медсестрёнка!..
        – Катенька, мы всё знаем. Не первый раз в армии, – подал голос «десантник». – Не беспокойся за нас! Иди на пост – службу неси! Всё с твоим любимым недорезанным будет правильно!
        – Дурак Вы, Номоконов, хоть и подполковник, – Катюша вспыхнула и, взглянув испуганно-радостно мне в глаза, в смущении вышла из палаты также быстро, как и зашла. За дверью раздался её теперь уже командный голос: «Так, всем – разойтись! Чего собрались тут как на колхозное собрание?!.. Сюда никому пока нельзя! Идите, идите по своим палатам, и там выздоравливайте! Ему сейчас покой нужен!»
        Я услышал мужские голоса: «Катюш, а это правда, что твой недорезанный-невзорванный пришёл в себя?..» –  «Правда, правда! Идите к себе!.. – «Круто!.. Ладно, пошли, мужики!.. Потом поговорим с ним…»
        Опять – «недорезанный»!.. Голова как кружится!.. Будто я – на карусели… Пить… нет, пить пока не хочется… Курить? Интересно, а я – курю?.. Даже если и курю, то сейчас курить совершенно не тянет… А вот спать хочется… месяц ведь не спал – болтался где-то между мирами… между жизнью и смертью… эх, ты, подполковник!.. Я услышал своё сопение, и неожиданно увидел, как бы сверху, самого себя, лежащего  и засыпающего на госпитальной койке… Я улыбнулся чему-то уголками губ и… уснул.
        Проснулся я, наверное, часа через три от стука костылей и цыкающих звуков «Тц-ц!». Это мои соседи по палате вернулись с обеда. Увидев, что я не сплю и смотрю на них, они мне дружески мигнули глазами. «Десантник» прошептал: «Ну, ты – как, братан?» В ответ я глазами показал, что всё у меня нормально! «Спортсмен» выставил большой палец, как бы говоря, что всё – пучком!
        Я попытался произнести: «Где я?» Похоже, оба меня поняли… или прочитали по губам, потому что вместо членораздельной речи я лишь что-то промычал.
        – Ты – в госпитале Бурденко… в Москве… в отделении нейрохирургии… ты уже больше месяца здесь припухаешь… Молчи, мы сами расскажем, что знаем о тебе, а ты, может, потом и сам нам расскажешь о себе… но не сегодня… Тебе надо молчать… У тебя связки были повреждены… – громким медленным шёпотом, чтобы я смог воспринимать информацию, стал говорить «десантник». Он присел на стул, стоящий у моей кровати, а «спортсмен» встал за его спиной так, чтобы я его видел.
        – Короче, такие, братан, дела. Тебя привезли сюда в апреле на вертушке из Моздокского госпиталя. При тебе ни документов, ни «смертничка» не было, ни табельного оружия какого… Опознавательных знаков – тоже никаких… Вас в чеченском ущелье нашли… у всех шестерых – перерезаны горла… все были перед… перед «этим» ранены… Говорят, что одного вашего «духи» забрали в плен – местные жители видели, как его вели… Что у вас за группа была – не понятно… Тебе не дорезали горло, и ты остался единственный, кого смогли спасти, не считая пленённого… Вот и почти всё, что мы знаем о тебе. Никто тебя ещё здесь не навещал… Ты уж, братан, не обижайся, что тебя тут пока что зовут «Недорезанным»…
        Мне пришлось глазами их успокоить, мол, я и не обижаюсь… Недорезанный, так – недорезанный…  «Спортсмен» Вешкин склонился надо мной и забасил полушёпотом:
        – Тебя тут… это… Катюша выхаживала… Она с тобой – как курица с цыплёнком… Ты уж не обижай её, братишка! Её у нас любят все, но она никому повода не даёт для ухаживаний… А вот к тебе привязалась почему-то, – «спортсмен» подмигнул мне дружески. – Наша докторша, Галина Васильевна, строгая, но очень толковая… Так даже она говорит, что если бы не Катюшка, то ты бы не пришёл в себя… У тебя три недели правая нога была загипсована и подвешена на блоке – уже сняли… Катюшка тебя и обтирала губкой, как пупсика, переворачивала, бесчувственного, чтобы пролежней не было, промывала фурацилином две пулевые раны: одна, вон, – в ключице, а другая в левом плече, брила тебя, ногти обрезала… и ещё шептала тебе что-то… Мало вообще кто верил, что ты вылезешь с того света… Тебя даже из реанимации досрочно месяц назад перевезли в нашу палату, как всё равно безнадёжного… Лишь Катюша верила в тебя, да Галина Васильевна… Если бы не они… Ну, и мы верили…  Кстати, меня зовут Алексей, а его – Иван. А ты ещё не вспомнил, как тебя зовут? Только ты не говори ничего вслух, а глазами покажи?
        Я слегка мотнул головой, показывая, что не вспомнил… Зато я стал отрывками вспоминать боевую операцию… Проводник по имени Казбек… Я не доверял ему с самого начала, но нас убедили ему довериться… Он вёл нас к недавно обнаруженному большому схрону в ущелье, где мы должны были этот схрон уничтожить вместе с оружием и боеприпасами, забрав из него по возможности все имеющиеся там документы и дискеты от компьютера… Схрон, мол, нашли пацаны… А мне Казбек сразу не нравился… Деланый акцент… Огоньки бесовские в глазах… Я таких нутром чую… Но командир сказал, что иного проводника у нас пока нет… Как зовут командира?.. Салават… Нет, Салават Галеев был до него, они сменились… пересмена была за два дня до этого… и я через три дня тоже должен был смениться… Моя четырёхмесячная командировка подходила к концу… До этого мы не потеряли ни одного человека… Много было боевых операций… пока не появился этот проводник Казбек… Засада нас семерых перещёлкала за минуту… мы были на открытой поляне, а вокруг – густые заросли… Опа!.. Это же он, Казбек, когда я упал с осколочным ранением в ногу, навёл на меня свой пистолет… А в другой руке у него был нож… Я помню пулю, медленно вылетавшую из ствола… Больше ничего не помню…
        – Братишка, говорят, что у тебя в руке была зажата граната с вырванным кольцом… Возможно, из-за неё тебе и не дорезали горло, – зашептал Иван-десантник… 
        А нового нашего командира отряда звали Андреем… Он ещё не успел освоиться в местных условиях, хотя и был на первой чеченской войне… и потому доверял непроверенной информации… Отлично, я уже начинаю кое-что вспоминать!.. А как меня-то самого зовут?.. Ух, как болит голова!.. И пить очень хочется – сухо во рту… Я со стоном прошептал: «Пить!..» Ребята меня сразу поняли… Алексей бросился к двери, и басом громко зашептал в коридор: «Катюша, твой недорезанный пить просит».
        Катюша появилась через полминуты. В руках она держала губку и бутылочку с водой. Иван уступил ей место на стуле… Смочив губку, медсестра приложила её к моим губам, при этом аккуратно приподняв мою голову… Моё ухо прижалось к её небольшой, но твёрдой груди… Как – у жены… У Марины… Нет, у бывшей жены – мы же разошлись с ней практически накануне моей командировки… Она ушла к нашему однокашнику-бизнесмену Эдику…  Точно!.. Значит, я – уже не женат…  Ну да, они же и на свадьбу меня приглашали – в какие-то Арабские Эмираты… Знали же, что я не смогу туда приехать… Она ещё радовалась, что, наконец-то, сможет съездить за границу, не то что со мной, у которого по службе вечно задерживают смехотворную зарплату… А ещё Марина много раз обвиняла меня в том, что я сыну разрешил поступать в военное училище, где он с детства мечтал учиться…
        Сын… Наш сын был курсантом в Рязанском высшем воздушно-десантном командном училище… Стоп! Пашка ведь уже закончил учёбу и служил в… неважно!.. Он уже служил в звании лейтенанта… А я – подполковник спецназа… Э, нет! Мы ведь уже и моего полковника обмывали в командировке… Полковник Седов… Борис Михайлович… Сколько мне лет?... Не помню… Пока не помню… Сушь в горле прошла… Я поднял глаза на Катюшу и поблагодарил её морганием, а потом прошептал медленно: «Я – полковник… Седов… Борис… Михайлович». Она кивнула головой, что поняла меня… Мне стало хорошо от влаги во рту и от близкого тепла Катюши… глаза мои стали соловеть, и я вновь раздвоился и взлетел над собой…
        Вновь я увидел себя сверху: вот Катюша аккуратно кладёт мою голову на подушку… Иван Номоконов на костылях заковылял в туалет, а Алексей Вешкин полез за сигаретами в свою тумбочку, стоящую у окна… Катюша оглянулась на них, после чего быстро приподняла свою маску-повязку и нежно поцеловала меня в нос… Я ей улыбнулся во сне уголками губ, шепнув: «Спасибо, милая Катюша!»… Она расслышала: её глаза засветились от радости… Ни разу не видя полностью её лица, я знал, что она трогательно улыбалась.
        Катюша, трижды оглянувшись на меня, спящего, ушла на свой пост… А мне всё было видно сверху… Я уже наверняка знал, что скоро всё вспомню… и сколько мне лет… и маму… и номер части… и что буду жить долго… с Катюшей… Я даже знал размер её пальца для обручального кольца: тридцать восьмой… Да нет!.. Восемнадцатый… Тридцать восьмой – это размер её ноги… Катюше – двадцать два года… Она заочно учится в медицинском институте после успешного окончания медицинского училища… Фамилия у неё начинается на букву О… У неё до меня ещё никого не было… Живёт она с бабушкой… Откуда я это знал? Не знаю. Мне это будто кто-то сверху подсказывал… Я неожиданно стал обладать непонятными ранее для меня, да и для большинства людей, некими экстрасенсорными способностями – дальновидением, ясновидением, предвидением, или ещё чем-то подобным, в чём я пока не разбираюсь…  Может быть, эти способности – и временные – до выздоровления… Но сейчас я точно знал, что скоро вся моя жизнь будет совершенно другой… трудной и интересной, и… более счастливой… 
        А сейчас – спать! Мне, недорезанному, нужны силы для дальнейшей жизни… Нам с Катюшей нужны силы… Нам ведь ещё двух пацанов-близнецов поднимать…   А Катюша сейчас пишет в истории болезни, что сегодня, девятнадцатого мая двухтысячного года, по моей просьбе впервые поила меня с помощью губки, и заполняет красивым немедицинским округлым почерком мои данные с моих слов… Мечтательно улыбается… Ну вот, отчество моё забыла – огорчилась!.. Не кусай ручку!.. Михалыч – я!.. Вспомнила, будто услышала мою подсказку – обрадовалась!.. Всё же жить, ей Богу – это так прекрасно!.. Даже в сорок с небольшим лет… Хорошо быть недорезанным!..               
               
                31.10.2014 г.