О дружбе, любви и прочих сантиментах

- Школьные истории -

О дружбе, любви и прочих "сантиментах"...

Утром Женька, как всегда, вошла в класс, подошла к своей парте и вдруг…  обнаружила на ней надпись: "Я люблю тебя! Поверь!". Она опешила: на черной гладенькой парте были вырезаны свежие буквы, которые так и бросались в глаза.

Она замерла в удивлении и враз почувствовала, как выжидающе притих класс. Вмиг обернулась: все смотрели на нее. Быстрым взглядом окинув одноклассников, на лицах которых кроме торжествующего любопытства ничего нельзя было прочесть, она демонстративно спокойно повернулась к парте и , как ни в чем не бывало, стала рыться в портфеле, доставая из него книгу, тетрадь, дневник…  Хотя в голове бешено стучало: - Знают, кто… Но кто же… всё-таки… написал?

Подготовившись к уроку, она окликнула Марину: - Выйдем! – и пошла в коридор.
За  дверью услышала, как в классе зашевелились, заговорили, засмеялись.  Через минуту подошла Марина, обняла её за плечи: - Ну как дела? Я так дрожу за русский… Мне кажется, за сочинение Лидочка поставит пару… - непривычно застрекотала она.

- Да брось ты, вечно боишься… - машинально ответила Женька, а сама всматривалась Марине в лицо: - Знает она, кто написал, или нет?
- Слушай, Марин, кто вырезал эту ерунду? Не знаешь?
- …Н–ну… - замялась Марина, - болтают, что Витька.
- Не верится. На него не похоже. Он может болтать, что угодно, а чтобы сделать такую глупость… по-моему, на него не похоже…
- Не знаю. Я когда пришла сегодня, слышала, как Белянский провозглашал: - Королеве – памятная надпись соседа…

Женька нервно перебила её: - Этот Белянский, как всегда, успел выступить первым. Ну и ладно, пусть. Он сам, по крайней мере, не способен даже понимать, что такое любовь… Мне всё равно, кто писал, но что будет, когда увидит Лидочка?

- Женечка, я вас поздравляю, вы сегодня именинница… - с улыбочкой подошла к ним Светка. – Какой феномен! Я вас люблю! – торжественно произнесла она и, комично приложив руку к сердцу, приостановилась: - По-верь-те.
- И что же? Разве так уж неприятно узнать, что вас любят? - высокомерно спросила Женька. - Уж не твоя ли работа, Светочка?

Светка, известная на всю школу пакостница и сплетница, презрительно скривила губы: - Увольте! И можете не сомневаться, не я. Хотя знаю, кто. Но не скажу, - бросила она через плечо, уходя в класс.
- Подумайте!- произнесла ей вслед Женька. Марина затараторила: - Да не знает она ничего… Выставляется только… - Женька согласилась.

А вообще-то у них со Светкой были довольно странные отношения. Совсем недавно они были подружки – не разлей вода, друг без друга – никуда, плюс Марина и Ирка с ними, но вот теперь – между ними будто кошка пробежала. Чёрная и подозрительная, потому что две девчонки перестали вовсе понимать друг друга. Женьку раздражало всякое слово  Светланы, всякий жест, улыбочка. Вдруг всё стало казаться в ней неестественным, наигранным, и оттого становилось неприятно говорить с ней, и все разговоры приобретали оттенок пошловатости, взаимного недоверия.

- Вчера с Валентином в парке гуляли, - могла начать разговор Светка. – Такой глупый тип, - кривила она личико, - и поговорить не о чем. А как влюблён в меня!.. – Женьке становилось не по себе. Так ли уж глуп и так ли влюблён, чтобы болтать об этом? Глуп и не умён – так не ходи с ним в парк, - хотелось ответить на такие штучки.
- Представь, - рисовалась Светка, сопровождая слова презрительным жестом или кокетливо пожимая плечами, - уже и надоел мне…

Женьке не охота было отвечать, ведь и вчера было то же самое, и завтра, наверняка, будет, тем не менее, чтобы что-то сказать, она ухмылялась: - И быстро же тебе надоедает…  - Впрочем, вскоре она перестала говорить и это, а молча отворачивалась от Светки к окну или уходила побродить по школе с девчонками. Так и наметился разрыв в их взаимоотношениях, а теперь он уже определенно произошёл.

Наверное, всё это случилось еще и потому, что Женька оскорблялась в собственных чувствах. Потому что, в общем-то, с некоторых пор…  её охватило нечто неведомое… незнакомое… приятно-сладкое…  Восторженное! А причиной тому был Он! Славный и единственный! А Светкина болтовня не имела ничего общего с тем, что творилось в её, Женькиной, душе…

Никто не знал, как жила она эти дни, как выросла вдруг, как невыразимо полюбила школу – в благодарность за эту самую Встречу. ВСТРЕЧУ! Как ожидала каждое утро, чтобы поскорее примчаться сюда, и вот так же, как сейчас, стоять у этого широкого окна, и – ждать, ждать, ждать  его появления…

Скоро прозвенит звонок, а она с надеждой вглядывается в проходящих школьным двором старшеклассников…  Но его почему-то нет. Опаздывает, что ли? А вот и звонок, пора идти в класс. Вот и Лидочка появилась в коридоре…  Женька не спеша отрывается от окна: - Надо прикрыть ещё эту дурацкую надпись…

В классе её снова все проводили взглядом. Она не подала вида, что это волнует, и, как всегда, спокойно села на своё место. Витька, её сосед по парте, тучный, веселый, вихрастый мальчишка, наблюдал за ней во все глаза, не пытаясь скрыть любопытства: - Что же она станет делать? – А эти треклятые слова были на самом видном месте…  И хотелось бы забыть Женьке о них, да не получалось. Она негодующе взглянула на Витьку, словно он был виноват во всём этом, и аккуратненько, прямо на надпись, положила учебник. И всё! Пусть любопытные останутся без сцены, на которую рассчитывали!..

Между тем Лидочка начала урок, и говорила как раз о том, как скверно её любимый класс написал домашнее сочинение.
- Безобразие! Бе-зо-бра-зие!! – выкрикивала она, размахивая пачкой тетрадей перед лицами приунывших учеников. – Ни один из девятых классов не писал ещё такой чепухи, столь безграмотно, безответственно, бездумно…  И, если хотите, безжизненно! Вот!.. – И масса ещё разных слов, доказывающих абсолютное нежелание этих лентяев и бездарей думать, сыпалась на их головы.

Класс слушал спокойно, не шелохнувшись, подобострастно уставившись на классного руководителя, а , вернее, на потрясающую руку с тетрадями, и ждал, когда это закончится. А чем закончится, все примерно знали уже. Потому что почти каждый разбор начинался вот так и имел своё завершение в виде похвальбы отличившихся.

- Нет, вы послушайте, что написала Щепкина! Вот, полюбуйтесь, - дрожащими от негодования руками Лидочка раскрыла тетрадь, где в полстраницы красовалась гордая единица, а всё написанное было испещрено мелкими красными буковками Лидочки. – 38 ошибок! – почти басом ревела разгневанная учительница. – Зачем надо было идти в девятый класс, и доводить здесь учителя до белого каления своей глупостью?! – гремела Лидочка на Щепкину. А та сидела молча, спокойно, светлыми и святыми глазами глядя на учительницу. Она уже привыкла к этим баталиям. Но что было делать, если русский никак не давался ей?

Услышав о количестве ошибок, класс, как  по команде, наигранно-возмутительно, почти восхищенно, ахнул. Это подогрело гнев Лидочки. Она уставилась в лицо Витьки.

- Ты, Киреев, тоже улыбаешься? – вскричала вдруг она. – Тоже смеёшься? Так!! Где тут твоя тетрадь?  – Она поспешно рылась в пачке тетрадей, но нужная никак не находилась, она опять и опять перебирала тетради, близоруко вглядывалась в надписи на них. Наконец,  нашла, торжествующе потрясла ею в воздухе. Раскрыла, чтобы зачитать из неё что-нибудь интересное.

Обычно в такие моменты класс покатывался от смеха. Ибо Киреев действительно умел так загнуть некоторые фразки в сочинениях, что не смеяться было трудно. Почувствовав это самое настроение в классе, Киреев вдруг сник. Его лицо стало не просто серьёзным, но угнетенно, пристыженно посерьёзневшим. Так что Женьке даже стало жаль своего соседа. А учительница смаковала его ошибки, вычитывала, зачитывала, играючи интонациями. А бедный Киреев то бледнел, то краснел. Класс похихикивал, хотя и довольно настороженно, поскольку следующей "жертвой" гнева мог стать любой и всякий.

Женька уже не слышала слов учительницы, равнодушно смотрела в окно, думая о своём, а затем тихонечко стала зачёркивать чернилами буквы на парте. Так они были менее заметны, и она, обрадовавшись, старательно занялась этим.

- И Пташкина в этот раз не блеснула, далеко не блеснула, - долетело вдруг до неё сожаление учительницы, и Женька подняла голову. Это было о ней. – Никогда ещё, Пташкина, ты не писала таких легкомысленных, упрощённых сочинений… - Но Женька уже снова опустила голову и погрузилась в своё занятие. – Давай, давай, - подумала она, - наконец-то и Пташкиной не довольны…

- Женя, ты слышишь меня? – остановилась вдруг учительница. – Я говорю, что твоё сочинение в этот раз мне совсем не понравилось…
- Я слышу, - глухо произнесла Женька.
- И что ж, тебе совсем не интересно, почему? – И обиженная молчанием любимой ученицы и её невозмутимым спокойствием, Лидочка подошла к парте.

– Ты чем здесь занята? – спросила она,  и взялась за книжку, которая прикрывала всё ЭТО.
- Я слушаю, - опять невозмутимо, хотя и не  очень уверенно, произнесла Женька,  и постаралась рукой задержать книгу.
- Вот и слушай, - проговорила Лидочка, между тем не выпуская из рук Женькин  учебник. Женька тоже крепко держала его. – Да закрой же книгу, - проворчала учительница, и Женька осторожно захлопнула её, стараясь держать так, чтобы не видна была надпись…

На том бы всё и кончилось, если бы не голосок досужего Белянского, осмелевшего, наверное, по той причине, что сегодня Лидочкина буря не задела его самого.

- А у неё там… кхм, кхм… признание на парте! Знаете, ножичком: Я люблю тебя, Женя! – ядовито произнёс  он, - навсегда! – и засмеялся.

Женька, рукою придерживая книгу, обернулась к нему:
- За такие вещи, между прочим, бьют по морде! Чтоб ты знал…  дурак!
- Ой, испугала, - деланно младенческим голосом воскликнул тот. – Лидия Васильевна, Вы посмотрите, что там написано. Между прочим, парта испорчена.

Лидочка не знала, что ей делать. Наконец неуверенно произнесла:
- Женя, убери книгу…  Убери…
- Лидия Васильевна, я закрашу это краской, тогда… - Но учительница сама выдернула из-под руки учебник, молча прочла, и как-то вымученно произнесла: - Да, в наши годы до этого, пожалуй, не додумались бы. Или не посмели б. Вас же хватает на всё… И парту испортили… Кто же написал? – обернулась она к Белянскому.

- Н-не знаю, - пролепетал тот. – Почерк незнакомый…
- Почерк…  Какой тут почерк? Как будто дело в нём… Тут о подлости, глупости говорить надо, а он о почерке…  - машинально проговорила Лидочка. Наконец, словно позабыв об этой парте, произнесла: - Ладно, потом разберёмся. А сейчас продолжим урок.

Но уже через минуту прозвенел звонок, и все стремглав помчались в коридор, зашумели, загалдели. Женька, по привычке аккуратно сложив на парте книги и тетради, нужные к следующему уроку, тоже вышла в коридор.

…Надо сказать, Женька любила свой класс. Вообще школу. Особенно дорогу к ней. Многие жаловались на слишком дальнюю дорогу, а она как раз и любила эту самую длинную дорогу. Впрочем, не столько дорогу туда, сколько обратный путь. Ведь утром спешишь на занятия в окружении сестёр, подруг, а вот после занятий - большую часть пути бредёшь одна. Наедине со своими мыслями, раздумьями, мечтами. Размышляя и фантазируя. Одно наслаждение!

Навстречу ей обычно торопились какие-то люди – знакомые, незнакомые. Все они шли на работу или с работы. Их было немного, и она уже хорошо изучила их лица. Частенько она старалась угадать, кто они по профессии, где работают, как живут, и вообще – какие они? Уже издали угадывала она постоянных своих встречных, и смущенно, по привычке, из года в год здоровалась с некоторыми из них. Вроде как знакомая, хотя знакомила их лишь эта дорога.

В последнее время почти каждый день ей, пятнадцатилетней девчонке, встречался парень, возможно, вдвое старше её – в высоких резиновых сапогах, спецовке или рабочем свитере, но, в общем, приятной внешности. Женька про себя давно решила почему-то, что он строитель. Каменщик или что-то в этом роде. Чувствовалась в нём какая-то внутренняя мужская сила, уверенность, а то и некоторая загадочность. А поскольку был он при том ещё и строен, ладен, Женька всякий раз сочувственно смотрела на него и думала: - Тебе бы, красавчик, в актёры идти, а ты копаешься где-то в грязи. Как можно довольствоваться столь малым?..

Понятное дело, она была максималисткой, и весьма уверенной в себе. В её душе цвела мечта, и она сроду не допустила мысли, что может случиться так, что ей не удастся сбыться…  Для неё успех был вне сомнений. За плечами чувствовались крылья, которые уже мешали спокойно, как прежде, ходить по земле. Как-будто призывало её что-то большое, сущее, великое. Что это было? Трудно сказать, но оно бродяжило в ней, как пьянящее хмельё.

Это было её внутреннее, потаенное, неведомое никому. Так, во всяком случае, казалось ей. Вот почему, в сравнении с малозаметной профессией, она выделяла только "высокую", дающую популярность, известность, возможность творить без конца и края. А в этом, казалось Женьке, и есть счастье, призвание человека. В возможности постоянно испытывать радость от своего дела. А можно ли испытывать её в этих грязнючих резиновых сапогах, в спецовке? Женька нередко задумывалась над этим, встречаясь на одной тропе с молодым рабочим.

…Конечно, зимой или в осенне-весеннюю распутицу школьные дороги Женьки далеко не сказочны.  Иногда ноги увязали в грязи чуть не по колено. Зато весной, в пору, когда сходил снег, а воздух звенел и пел, пах первозданной свежестью, когда ещё не распустились деревья, а лишь кое-где зеленели умытые росой поляны, и только-только протаптывались прохожими на потеплевшей земле блестящие на солнце тропинки, когда природа пьянила свежестью, легкостью, прозрачностью,  – в такие дни любимая дорога казалась чудом. И Женька не замечала её многокилометровой протяжённости. Наоборот, она казалась подарком (праотцов наших, что ли? Самой природы…)

Сладостно думалось в такие часы. Какая-то неведомая прежде сила вдохновенности пробуждалась в ней. И что-то сочинялось  вдруг, неожиданно, само собой…  Какие-то стихи, песенки, -  так, ни о чём, о настроении, чувствах, мироощущении…  И любо было ей в такие минуты:  голубое ласковое небо над головой, и чёрная пахота раскинувшихся вокруг полей, и нежная, едва выбивающаяся на лугах и полянах трава-мурава…    
               
                Я хочу быть похожей на песню –
                Чтоб тобою дышать…
                Я хочу быть похожей на сказку, -
                Чтоб тебя согреть…
                Я хочу быть похожей на небо, -
                Чтобы ночью сиять…
                Я хочу быть похожей на море, -
                Всё шуметь , не смолкать…
            
В ней словно зарождалось что-то, неведомое ей самой. В голове проносились стаи самых разных, неожиданных мыслей, а руки как-будто жаждали распахнуться навстречу этой чарующей весенней природе, пахучей, освежающей красоте…
          
О, пятнадцать лет! Неповторимый возраст! И вас обуяют неповторимые чувства, приливы восторга, удивления, радости!
         
Но… то бывало весной, а пока что на дворе властвовала осень, и тоже дарила свои,  самые разные, таинства и благодати. Как, например, эту самую её первую любовь!
         
…По утрам, торопливо вбегая в школу, спешно сбросив в  раздевалке куртку, с кем-то перекинувшись приветствием, Женька летела в класс. При этом, проносясь к пролёту лестницы, уже не впервые успевала бросить взгляд на новенький, совсем недавно (после общешкольной спартакиады) появившийся здесь стенд "Лучшие спортсмены школы".  А всё, конечно, потому, что украшением  его было милое, дорогое лицо – Его, любимчика из 10-А.

Здесь же красовались фотографии и её однокашников: удивлённое, веснусчатое лицо комсорга Веры, высокомерно-отрешённое Славки Белянского, серьёзно-задумчивое Гены Веточкина. Но, естественно, не их привечала по утрам Женькина улыбка, а только его – одного-единственного, несравненного, ненаглядного…  А фото, надо признать, было далеко не первоклассным. Бледное, нечёткое, так что Он даже не был похож на себя. И всё же…

Конечно, интереснее было б здороваться с ним в реальности, нежели вот  так. Но  они не были знакомы, и ей не представлялось возможным это знакомство. Она была темна, как чёрная ночь, в вопросах знакомств, и даже, пожалуй, не предполагала такой вероятности. Лишь мысли о нём, грёзы, желание видеть  довлели над ней. А дальше этого…  дальше она и не предполагала, что может быть что-то ещё. Ведь было так сладко чувствовать в себе это новое чувство. Что же может быть нужно еще?..

В их школе он появился совсем недавно, в новом учебном году. И как неожиданно, вдруг, однажды она заметила его? Почему вдруг Он бросился ей в глаза? Ведь вокруг столько сверстников, почему же должен был появиться именно он, чтобы зажечь её пламя?

Странно, но когда они впервые столкнулись с ним (а это было именно столкновение, лицом к лицу, у школьного входа), она увидела только бесконечную синеву его глаз. И только… Никакого выражения как-будто и не присутствовало в них. Даже глубины не увиделось ей. Наоборот, они показались прозрачными, будто стеклянными, или хрустальными.  Два светлячка, которые словно бы указывали не на какую-то там бездонность, а, наоборот, на бесконечную протяжённость неба… Схожесть с небом была необыкновенная! И почудилось в этом мимолётном взгляде тепло, доброта, открытость, подобные небесам…

Этот взгляд и стал началом  того нового, неведомого, сладостного чувства, которое росло в ней с каждым днём. Того, что согревало душу тайной, дарило мечтательность, веру…  И если бы хоть кто-то предположил, что это самое чувство может принести ей печали, страданья, душевные муки, смятение и разочарование, – она никогда не поверила б. Так всё это не было похоже на боль, и муки, терзания, и отчаяния… Это было начало тех самых чувств, которые представляются нам не иначе, как усыпанными лепестками нежных роз!.. Так что никто вокруг не мог догадаться даже о том, что творилось и расцветало в Женькиной душе. И это было очень правильно: ей так не хотелось, чтобы кто-то знал это…

А никто и не знал, и не догадывался. Даже Марина. Женька всё прятала в себе. Как набухшая почка, готовая вот-вот распуститься, раскрыться хоть цветом, хоть буйством чувств, ощущала она себя. Порой ей даже казалось, что она вошла в роль – принцессы ли, доброй нимфы, – в какой-то неизвестной, волшебной сказке, где и жила-поживала, не предвидя и не предполагая даже возможности её конца...  Сладостно было пребывать в этом сказочном, неведомом мире, хотя и несколько пугающем своей новизной и таинственностью…

И всё-таки она выдала себя. Случайно и не случайно. Глупо. А всё - от живущего в ней чёртика, вечно жаждущего подразнить подружек.

А было так. Однажды, по дороге домой из школы, Светка с Иркой, как всегда, занялись своим длинным и нудным рассказом о том, как здорово провели воскресный вечерок в парке с мальчиками из соседнего класса. Женька, наперекор хвастуньям, ни с того ни с сего бухнула:
- А я, представьте себе, влюбилась… - Нарочно – безразлично так сказала, вроде бы самой себе – потайная мысль вслух…

Светка среагировала моментально:
- В кого? – чуть ли не шёпотом прошелестела она.
- Ну вот, сразу - в кого? Так всё вам и скажи… В мальчика. Между прочим, в нашей школе появилась очень интересная личность, - теперь уже совсем заинтриговала она девчонок.

- Ну, кто он, кто? Скажи?.. – в два голоса встрепенулись Светка с Иркой.
- Вам скажи, так вы тоже влюбитесь! Не скажу. Сами угадайте! – Она ещё не понимала, что играет с огнем.
- И ты влюбилась? Врёшь, ты бы не сказала, - догадалась Светка.

- А я и не сказала. Пошутить нельзя? – безразлично бросила Женька, в самом деле сожалеючи уже о сказанном. Но здесь как раз их дороги расходились: им с Маринкой нужно было направо, Ирке со Светкой также в разные стороны. Кивнув "Пока", Женька побрела своей дорогой, за ней молча следовала Марина. Немного погодя они обернулись и увидели, что те двое всё ещё стояли у развилки, по-видимому, обсуждая Женькину новость, стараясь угадать – разыграла она их или всё же сказала правду.

Марина ни о чём не спрашивала, знала, что Женька всё равно ничего не скажет. Их взаимоотношения, впрочем, всегда такими и были – они делились чем-то без дотошных расспросов, а когда хотелось. И Марина знала - будет день, когда Женька, естественно, не выдержит, и всё выложит сама. Но не сегодня. Сегодня и без того было сказано много – понимала она подругу.
 
А Женька была рада её молчанию. Потому что и впрямь всерьёз корила себя за длинный язык. Уже прощаясь с Мариной у калитки её двора, Женька фыркнула: - Нет, ты посмотри, как Светке интересно всё, что касается меня. Просто вспыхнула вся: - Кто? Кто?.. Ничего, пускай подумает, кто и кого… - Марина опять промолчала, и они разошлись. А Женька всю оставшуюся дорогу только и мыслила с подступившим беспокойством, как всё-таки она не сдержана, болтлива, и вечно вылетит у неё не то, что надо бы…

…Но Светка Светкой, а Ирка была наблюдательной. И она не приминула усмотреть утренние Женькины поклоны у фотостенда. И уже через несколько дней игра поимела свое продолжение.

Как обычно, брели они своей извечной четвёркой из школы домой. Как всегда, болтали о чём придётся. Неожиданно, улучив моментик, Ирка изрекла:
- А я ведь знаю, о каком феномене ты нам говорила, Женечка… - Многозначительно так, замедленно произнесла .

У Женьки где-то что-то оборвалось, но она и виду не подала:
- Не поняла… Что ты говоришь?
- Ну, феномен мне твой известен…  Этот лучший парень школы…  - Та-а-к, это было в самое яблочко…

- Ей богу, не помню… Расскажи!
- Ну, здравствуйте! – это уже вмешалась Светка. – Сама говорила – влюбилась, влюбилась… Не отказывайся!
- А-а! Господи, я думаю, о чём она?..  Да я дурачила вас! А ты уже и в самом деле нашла такого парня? Интересно…

- Ничего ты не дурачила. Знаю: он учится в десятом "а"!
- Ну, брат, ты даёшь! Может, тебе и имя известно? – прищурилась на Ирку Женька.
- Могу и имя… Виталька!
- Ничего себе! – промычала Женька, поражённая проницательностью подружки. Но как узнала?

Женька и сама-то всего несколько дней, благодаря тому фотостенду, узнала его имя. А тут - на тебе, сразу всё известно о её ангелочке… Но, главное, не трусить! – и она сказала:
- Носик его аленький – звать его Виталенькой! Всё верно, ты не ошиблась. Но как вычислила? – вот вопрос…
- А меньше надо в его сторону поглядывать. Думаешь, не заметно?

- А что, заметно? – продолжала злиться Женька.
- Ещё бы!
- Э-э, да не свою ли симпатию ты даришь мне? – Женька решила отбиваться до конца.
- Да нет, пока что нет. Просто, я всё вижу…
- Глазастая, - подумала про себя Женька, и всё равно решила не уступать.

- Ты мне ещё фамилию завтра скажи, ладно? Чтобы я знала всё наверняка. И не ошиблась, когда буду выбирать себе Виталеньку…  - дерзила она Ирке за её слишком чуткое чутье.
- Могу и фамилию, - несколько стушевалась Ирка. Тут уж вконец не утерпела Светка:
- Да кто он, кто? Почему я не знаю? Ир, скажи, ради бога…
- Да завтра в школе покажу тебе! – пропела Ирка, а Женька - наигранно–безразлично прошелестела:
- И мне не забудь!..

Инцидент был исчерпан. Они опять у развилки. Опять "Пока!", и молчаливый путь с Мариной. Женька, конечно, понимала, что Марине хотелось бы знать, где границы правды и лжи во всей игре, но и в этот день она опять ничего не стала рассказывать. На душе было скверно, и надо было подумать, как выкрутиться из этой нелепицы, в которую она добровольно влипла.

Но все Женькины хитрости не удались. Уже через три дня все девчонки из класса знали, что Женька влюблена. Все с интересом поглядывали в сторону её Ромео. Он, бедный, для них просто стал "темой дня".  Женька интуитивно чуяла обстановочку, и потому ходила внешне нарочно гордовито (якобы ничего не произошло), но внутренне – совершенно подавленной.

Странное дело! Но все флирты Светки, Ирки, и некоторых других из "преуспевающих" одноклассниц не интриговали и не задевали никого. Вроде так и должно быть. Её же "тайный роман" стал предметом таких горячих обсуждений, как будто все только и ждали случая, чтобы посудачить о ней! У неё, правда, никто ничего не спрашивал открыто, но намекали…  А Марину – ту вообще замучили расспросами. Она же, бедолага, только от них и узнавала "новости", так как Женька по-прежнему "не распространялась".

Она заметила вскоре, что и мальчишки не остались в стороне от её "личной жизни". И Витька Киреев, и Белянский, и даже Саша Головнёв, который ещё недавно передал ей целую пачку своих любовных посланий–признаний, - все, время от времени, ехидненько посмеивались, если кто-то нарочно заговаривал при Женьке о незнакомце из соседнего класса. А уж девочки, конечно, не обходили этой возможности…

И всё-таки – это было её личное дело, и никто из них не смел лезть в её душу. И не стоит придавать большого значения, если всем, оказалось, так небезразличны её симпатии и восторги. Пусть-ка лучше займутся собой. А то ведь только и умеют пересмешничать да насмешничать друг над  другом, болтать глупости, но ведь далее этого – пусто. Вот что ужасно! За десятком писем того же Саши Головнёва не стояло ни единого искреннего, правдивого слова. Да и вообще, всё это у них – просто игра: кто-то кому-то написал признание, ну, а я чем хуже? И я сумею… И выпендриваются друг перед  другом, не более…

А теперь ещё эта надпись… Кто мог сделать это? Всерьёз так не признаются. Значит, намёк, насмешка. Но кого до такой степени задели её личные чувства?
Странно было всё это. Женька как-то никогда не воспринимала всерьёз отношение к себе мальчишек-одноклассников. Из всех выделяла разве одного Генку Веточкина, за интеллект, умение думать о будущем (чего сама она напрочь не умела или даже не пыталась делать, ибо это требовало некоторого усилия?). Ну, Колька Потапов, скромняга ещё с первого класса, правда, тоже представлялся некоторой загадкой. Частенько, глядя на него, она старалась угадать, кем станет он в жизни? Таких святых очень немного. Ей виделся он каким-нибудь военным, инженером. Или и тем и другим вместе…

Остальные? У них у всех одно серое лицо. И круг их интересов ей известен и понятен весь, до конца. Нет, ей этого было недостаточно. Романтизм её души требовал чего-то значительно большего...

А  между тем в классе они готовились к "огоньку". Как всегда, идея была Женькиной. Без неё почему-то не умели додумываться ни до чего. Или всем было - всё равно? Или ничего не хотели? Словом,инициатива и организация всего вечера висела опять на ней, плюс Марине, Инке, Таньке, то есть на тех, кого сумела привлечь к идее она. Впрочем, и Светка с Иркой не остались в стороне, несмотря на то, что интересы их вроде бы во многом расходились.

И чтобы их очередное "мероприятие" не превратилось всего лишь в это самое мероприятие, Женька  предложила посвятить его лету,  воспоминаниям о нём. Многие из ребят побывали в разных краях страны – почему бы не рассказать об этом? Так получили задания подготовиться к "огоньку":  Генка (о поездке в Архангельск), Ирка и Татьянка (о Грузии, куда путешествовали на пару), ну, и они с Ленкой должны были рассказать о своём пребывании в Ленинграде. Кроме этого, готовили номера художественной самодеятельности. Всё это, плюс  чаепитие, должно было чередоваться со всеобщими танцульками... Такою предполагалась программа.

Женьке удалось расшевелить многих. Сказать по правде, у них давно не было общеклассного праздника (странно, но в старших классах пошло уже это неизбежное прочное деление на "группки", и всё меньше оставалось общеобъединяющих интересов). На сей раз даже Лидочка захотела принять участие в их "огоньке", и не понятно, из каких соображений, она предложила пригласить на него один из параллельных классов. Это многих воодушевило – всё-таки аудитория предполагала быть более разнообразной, чем в рамках только собственного коллектива…

Женьке, по привычке, досталась роль ведущей. В паре со Славиком Белянским, с которым они, понятное дело, обоюдно "обожали" друг дружку! Но на Славике настояла Лидочка, всё-таки она была не беспристрастна к своим любимчикам. Женька, конечно, не предполагала даже , что этому традиционному "огоньку" надлежало стать одной из новых ступенек её - какой-то  малопонятной ей самой - популярности в школе. Но сие произошло. И всё, опять же, благодаря её наивной простоте и полному не пониманию законов этой сложной игры – жизни.

…В общем-то, сначала всё шло своим ходом, как и было запрограммировано. Все, как сумели, живописали места своего летнего отдыха, не позабыв и о приключениях, в какие успели попасть. Все досыта наплясались при полном "интиме" – в полумраке, как того требовали девчонки и мода (стеснялись при свете, что ли? Всё-таки в зале присутствовали педагоги). Марина, Вера, Инка, Ленка, Витька Макаров – и соло, и недавно сколоченным квинтетом пропели несколько наиболее известных и любимых всеми песен…

И вот тут-то Женьку дёрнуло проявить себя. Очень было нужно! А именно – дерзнуть прочесть стишки собственного сочинения. Естественно, они были о любви. Грустно-печальные, печально-грустные…  Хотя и с оптимистической верой в возможность счастья, гармонии. Не без того, конечно!

…Ты так чиста, ты так невинна,
Мне жаль тебя, дитя моё,
Но он с другой. О, как обидно –
Уходит пОправу твоё.

Но ты, с твоим прекрасным сердцем, -
Не видя пропасти пока, -
Для ревности слыла ты неумельцем,-
Мечтала, верила, ждала…

Ждала, когда пропала вера,
Ждала, когда ушла мечта.
Ждала! Не верить не умела,
И нежной не быть не могла!

С словами "души не черствеют!"
Пройти хотела длинный путь…
И лишь когда ушла надежда –
На мир пришлось не так взглянуть…

Её наивные стихи наделали немало шуму. Конечно, они были вовсе не понятными для большинства мальчишек, которые, в сущности, оставались ещё младенцами. Зато очень привлекли девчонок-сверстниц. Кто бы мог подумать, что Светка, или Ирка, например, один раз услышав, зазубрят их наизусть и станут читать и завтра, и потом… Что многие обратятся к ней с просьбою записать им в тетрадку что-нибудь из своих "сочинений"…  Теперь уже иначе, как поэтом, её никто и не называл. Да, прославилась на свою голову…

Возможно, Он тоже был в курсе? Женька не знала того. Общения с ним так и не получилось за весь год их совместной учебы. Они так и остались по разные стороны реальности ("Мы с тобой два берега у одной реки" – нередко сей минор напевала в ту пору разнесчастная Женька)…

Зато…  Ну, кто бы мог предположить, что её стихотворные опусы так расположат к ней эту неизлечимую язву  Славку Белянского? Который страстно зауважал её, и стал вести себя  просто-таки почтительно, и прежде, нежели что-то сказать ей… научился немного думать! А однажды, случилось, расчувствовался до предела. На уроке физкультуры, когда они оказались в одной команде на эстафетном беге.

Женька не сразу даже поняла, чего ему нужно, когда он прислонился к её уху и вдруг зашептал: - Жень, помнишь, "Я люблю тебя! Поверь!"?.. Ну, так вот… это мы… с Киреевым… Он ревновал тебя к какому-то Сеньке или Саньке из десятого "а"… Ну, и предложил, как вроде это Сенька или Санька тот… Разыграть чтобы…

- Ничего себе! Шуточки у вас! – только и сумела сказать тогда Женька, удивившись неожиданным словам Белянского.
- Ты уж это… забудь… Ладно? – продолжал шептать тот.
- Да ладно уж! – отмахнулась от него Женька. – Я так и предполагала. Хотя на Киреева не думала. Так он что, тоже влюблён? – расхохоталась она, представив, как этот толстый тоже мог быть влюбленным в кого-то. Даже в неё, например…
- Сох! – коротко ответил ей Белянский, ибо как раз подошёл её черёд  бежать эстафету.
- Ну и дурень! – только и успела сказать уже почти на бегу Женька.

…А время шло, и вроде бы сглаживало всё происходящее. И хотя чувства к Нему в Женьке не угасали, и хотя сердце не подчинялось разуму, который отчётливо понимал, что у них совершенно разные, не пересекающиеся дороги, - всё же была она теперь увереннее, твёрже. Словом, не позволяла себе распускать нюни…

И, по наитию, что ли? – но знала наверняка, что Он – неизбежное. Через это нужно пройти. Как через чертоги ада, например. Ведь иначе жизнь – не полноценна… Как у Светки Булкиной, не более…  А что останется на потом? В памяти? Поцелуйчики с каждым? Записки глупышей? Отнюдь. Останется костёр! Пусть не сбывшегося – но костёр! – думалось Женьке.

Конечно, тогда она ещё не догадывалась, что и костёр  оставляет после себя одно лишь пепелище…
1973г.
Валентина Лефтерова
_________________________

(Опубликовано в журнале «Эксперимент», №3(11) /2004, с.29; №1(12) /2005, с.31; №2(13) /2005, с.31).