Кое-что

               

В буфете яблоки молчали,
пели  невинно комары,
мир пребывал в самом начале
начал, без правил, вне игры.
Всё есть, и никуда не нужно—
словно над яслями звезда
расправила сияющие крылья
и подпевает комарам.
Но это лишь сейчас, снаружи
обличено, пытается словам
вернуть похищенное ими
у Ночи,  Дерева, Звезды,
у Фонаря и у Аптеки,
хранящей в сейфах Опий Сна,
который сразу же забыли
и собираются бежать,
проснувшись среди ночи за «Звездой»
от комаров в ближайшую аптеку.
       *****   

Пусть носки от тоски подрались на куски
и дороги-пути сквозь кусты провели,
стали супер-узки, растворились в траве-
мураве—без сапог по колено тону,
как в летейских волнах. Вдруг, всем пням вопреки,
на поляне заветной Орех-Господин—
разливается вширь, устремляется вверх,
древней гривой своей укрывает меня
от до звона заточенных солнечных стрел.
Чу: родник меж корней, ключ к единой двери,
подобрался, глоток, и уже я за ней,
в темной комнате, снова, как немец, один,
в плену слов своих пыльных усталых камней,
вспоминаю, что ключ-то остался в двери,
но с другой стороны, в бесполезности всей.
Представляю, как в ней он заметно торчит,
и дрожит, и танцует вдруг Танец Ключей,
и из скважины дереву падает в тень,
став собой. и не помнит ни уст, ни руки.


       ******
История кормит голубей,
мы воробьями прыгаем меж ними,
предпочитая по возможности не приближаться к ней,—
то щелкаем клювами пустыми,
то крохи добываем почерствей
и ждем дождя, словно Туза Червей.
Не вся ль она из этих скомкана усилий
или играет роль лишь в нашем птичьем сне?
--Проснешься, а тебя уж уловили
и протянули кошке на обед.
Не принятые ей худые крылья
трепещут, как живые, на окне
от сквозняка, играющего ими.
 
 ***************
Мы из ямы видим звезды
и следим за небесами,
обоняем корни розы.
Вылезем из ямы сами
(или Бог за что достанет?)
и запишем—ждите виршик,
притаившись за кустами
роз, которые мы знаем
снизу сизыми носами.

Удивительное дело
обнаженное тело Света!


    Трансцендентальное.

Вот стол столовый—белый-белый,
да не совсем, а подле стул
тщедушный. Радио допело
все свои песни. Караул!

Хорош солидный ломоть сала!
Наполнить мир может оно.
Глотнешь—и пустоты не стало,
как бы и не было ее.

Так будь рабочим, холодильник!
Урчаньем сердце согревай.
Ты такой правильный и стильный,
открыв тебя, откроешь рай—

колбасный, сырный, огуречный,
а посреди всего лежит
кусочек осетрины вечной
и пиво бесконечное стоит.

 

**********************
Проявится ли тема скрипки,
если некому на ней сыграть,
если некому ее услышать,
если некому с ней молчать—
на одной ноте с ее скрипом
или криком—не разобрать.
Закройте же глаза. Тише!
Постарайтесь не открывать,
пока не зазвучит выше
вас ваш слепой музыкант.
Чувствуете, как уже он дышит
под сердцем  и подпевает вам?

         ****************


И ветка становится птицей,
выныривая из травы,
и просыпаются камни—
вплывают в глаза мои.
То-то в них отражаюсь
каменным гостем я,
но встряхиваюсь, смотрите—
я птица и вне игры
на острие пера
из крыла своего, им вскрытый,
выписываю себя
в словоподобном виде
по буквочке изнутри.
Но что происходит с такими,
дописываются когда?
Остаются на век пустыми,
тонут в тени себя,
или меняют имя,
новые ткут ветра,
прошлые распустив с утра?
Ну да поживём-увидим.
Отпустит  всех птиц трава
          *******************   
  Море снаружи  и море внутри,
  морем омыты и в море одеты,
  в море отчаливают корабли
  с веселым грузом и над планетой
  из моря Солнце встает при этом,
  лунами в море ныряют дни.
  Все мы оттуда и туда же мы…