Баллада о зелёном луче. цикл Ретроскоп

Кто на сходни судов неслучайно и твердо шагнул,
Знает: в море нет лжи и легко разлагающей фальши!
Наклонившись на борт и, врезая бушпритом волну,
Каравеллы рвались от земли равнодушной подальше.

И к планширу прижавшись, смотрели до боли в глазах,
Потерявшие все, но обретшие новую веру -
Просоленные морем матросы с серьгами в ушах
И в изящных колетах севильские кабальеро.

Их приковывал яркий, до стона родимый восход
И на фоне его припортовые черные стены…
А потом отвернулись они и смотрели вперед,
Где шумели валы, окаймленные кружевом пены.

Уравняла всех качка
До рвоты и крепкой божбы,
Простолюдинов и от природы кичливых сеньоров
Или может предчувствие очень не легкой борьбы
С лихорадкой кровавой, которую звали “Дель Оро».

Каждый ведал своё и о самом заветном мечтал…
Кто, сжимая в руках рукоять изукрашенной шпаги,
Конкистадором грозным себя наяву представлял,
Исполняясь и впрямь небывалой доселе отваги.

А иной, в пальцах левой, костлявой и хищной руки
Цепь оливковых четок без устали перебирая,
Думал, есть ли за морем нераск5аянные еретики.
Если нет, то кого на кострах он очистит для рая?

А другой, незаметный и тихий, как сырья пыль
Ростовщик, что всю жизнь богател на слезах и неправде,
Об одном только в душной и тесной каюте молил:
Прикоснуться рукой к золотым мостовым Эльдорадо.

Они знали, конечно, что к цели не все доплывут:
Половину эскадры подловят коварные рифы
И холодную плоть мертвецов на клочки разнесут
Говорливые чайки и вечно молчащие грифы.

Паруса выгибались, как ребра корсетов тугих.
Шторм крепчал…
Чтоб спасти полотно от летящего шквала,
Для подвижности рома дешёвого вдосталь хватив,
Матросня, точно дьяволы, лихо по реям скакала.

Был на палубе чёрный, худой, заморённый галчонок,
Чей-то отпрыск: Мигель де…,а, может быть, просто Хуан.
Он не ел, видно досыта, чуть ли не с детских пелёнок,
Потому-то глазами вовсю пожирал океан.

Сын, последний в семье, мог с рождения твердо надеяться
На удел неудачников – монастырь или нищих суму,
Но он видел во сне море с самого раннего детства,
Что являлось, блистая, и пророча о чём-то ему.

Парень часто сидел в постоялом дворе придорожном
И рассказам заезжих купцов и матросов бывалых внимал:
О неведомых землях, о богатстве, для многих возможном,
О зелёном луче, что удачу в пути предрекал.

И в пятнадцать неполных родительский дом он оставил,
Натянув залоснившийся, кожи лосиной колет
И в порту капитану за путь в Эспаньолу представил
Горстку матерью тайно подкопленных старых монет

И юнец пренебрёг полупьяной людской толчеёй
И на вантах повис над морскою пучиной открытой,
Точно книгу читая, волна за волною её
И не слышал насмешливых криков:
- Оле, побрекито!

Он дождался момента, когда пламенный солнечный шар
Покатился за край горизонта в косматые низкие тучи
И сияние тьме нанесло свой последний удар
И послало счастливцу
Изумрудный сверкающий лучик…

Этот луч, точно шпагой нависшие тучи пронзил
Прямо над головою у будущего капитана
И коснулся плеча, точно в Орден его посвятил
Славных рыцарей,  что покоряют простор Океана.

В мокром трюме Хуан, молча, хлеб плесневелый жевал
Запивая его разведенным вином, машинально,
И в душе его мир, неизвестный и дивный вставал
Полных плаваний долгих и славных побед эпохальных.

Сон сморил и его.
Он вповалку с другими лежал,
Как в мечту, завернувшись в потертую кожу колета.
А на левом плече его луч изумрудный мерцал
Как плетенье витое Адмиральского эполета.