Високосный год

Чужая квартира

Ты остался один как-то в чьей-то квартире,
На тебя посмотрело чужое окно,
Незнакомые стены, сердясь, обступили,
И сурово навис гроздьем люстр потолок.

Неизвестная жизнь мягко рядом проходит,
Деревянно скрипят, как деды, мебеля,
Чья-то обувь брезгливо носами поводит,
И одежда висит, засучив рукава.

Затаившись, сопят чьи-то судьбы за шторой,
И ковёр на полу, ёжась, шаг тормозит,
С фотографий глядит, осуждая, как вора,
Неулыбчивый предок, суровый на вид.

А хозяин придёт, и всё встанет на место,
Его стены обнимут и вкупе тебя,
И, как гостя, возьмёт мягкой спинкою кресло,
Люстра светом зальёт, откровенно любя.

Порочность

Предназначенные пути пройдены,
Все, какие судьбой были велены,
Все преграды нелёгкие созданы,
Все ошибки возможные сделаны.

Друзья юности, детства потеряны,
 И слова все обидные сказаны,
Все аферы, интриги затеяны.
Что тогда мы так радостно празднуем?

Есть, конечно, победы и подвиги,
Есть успехи, награды и звания,
Только радуют нас не их сполохи,
А возможность исполнить желания:
Жизнь продолжить тропой безупречною,
И преграды смести, и колдобины,
Дни наполнить общеньями, встречами,
Чем-то лучшим, прекрасным, особенным.

О мечты, о желанья, о чаянья,
Зря живёте на смертных надеждою,
Подведут, нарочито ль, нечаянно,
 Новых проб и ошибок наделают.

Ночной полёт

Ночной полёт, и если бы не рокот
Турбин охрипших и соседа бас,
Казалось бы: ты в собственном полёте
В бескрайнем небе в этот поздний час.

Земля необитаемой планетой
Плывёт внизу, разверзнув мир теней,
И только бусы, брошенные кем-то,
Горят по ходу уличных огней.

Ты как Создатель: хаос первозданный
Перед тобой – ни свет, ни твердь, ни звук…
Аэропорт внезапный и желанный
Вернёт тебя на твой привычный круг.

И в том кругу заботы, приключенья,
Не счесть побед и сломанных ветрил,
Но долго остаётся ощущенье,
Как ты крылатым ангелом парил.

Девочки-ёлочки

Дружные девочки-ёлочки
В ельниках мирно живут,
Дождиком чистят иголочки,
К солнышку остро растут.
Дружные девочки-ёлочки,
Тесно прижавшись, лежат
В кузове, видя мир в щёлочки,
И от испуга дрожат.
Дружные девочки-ёлочки
Кучкой на рынке стоят,
Грустно реснички и чёлочки
На суетливость глядят.
Каждую девочку-ёлочку
В дом чей-то тёплый внесут
И новогоднею полночью
Брызгами вин обольют.
Пару недель будет ёлочка
В центре нарядной сверкать.
День будет, мама с ребёночком
Станут её раздевать.
Стройные девочки-ёлочки
Строем в контейнер идут.
Все облетели иголочки –
Путь этот жизнью зовут.

         Моряк

У нас был пёс, немецкая овчарка,
Он был кутёнком куплен за пятак,
Поковылял к воде: так было жарко –
В таз булькнулся, и назван был Моряк.
Он столько совершил за жизнь собачью:
Дом охранял и детям нянькой был,
Игрушкой им, подушкою в придачу,
И пух на шали-шапки нам дарил.
Подкралась незаметно пёсья старость,
Он охромел, оглох, ослеп, охрип,
Нам ничего другого не осталось –
Дать пенсию: ну, доживай, старик.
И привели чернявую молодку,
Но, Боже мой, что сразу началось:
Моряк нюхнул, прозрел, сменил походку,
Услышал; миг – и стал самцом наш пёс.
Как он ласкал, огуливал, старался,
Мы удивлялись: к миске подпускал.
И семерых наследников дождался,
Взглянул на них ещё раз и упал.
Мы под берёзой друга схоронили.
Жил с нами его сын – и плоть, и кровь.
И долго, вспоминая, говорили:
Сильна, однако, на земле любовь.

Сослагательное

Когда-то меня не станет,
Я землю не буду топтать,
Толкая куда-то ногами,
И трав красоту приминать.
Когда-то вдыхать перестану
Так нужный Земле кислород –
И выплавят чуть больше стали,
И репка свободней вздохнёт.
Уменьшится газ углекислый –
Не станет озоновых дыр.
И материальностью  мыслей
Не переверну чей-то мир.
Трапезничать если не буду,
Оставлю в живых рыб и кур.
В фаянс или стеклопосуду
Зазря не уйдёт горсть песку.
Не будет родню беспокоить,
Как я там с давленьем своим,
Как мне мой сарай перестроить
И что делать с сердцем больным.
И в юности кто-то влюблённый
Меня перестанет любить…
Так всё хорошо безусловно,
Что  дольше мне хочется жить.

 Поэзия

Встану утром на краю зари,
Облака руками разведу,
Погашу ночные фонари
И тропою росною пройду.
Ветер мои косы расплетёт,
Унесёт тоскливых дум печаль,
Голубой прозрачный небосвод
На плечи набросит мне вуаль.
Солнце руку-лучик мне подаст,
По ржаному полю проведёт,
На меже которого Пегас
С нетерпением копытом бьёт…
Видите, я тоже так могу:
Поэтично, радужно, светло –
Но стою на людном берегу,
А за речкой город и село.
А по речке грязная шуга,
А на льдине человек хмельной.
Разве обойдёт моя строка
Те печали-беды стороной?
Разве равнодушно я смогу
Созерцать проблемы и грехи,
Восторгаться травкой на бегу
И писать заумные стихи?


Парадоксы

Мы Бога узнавали, сдавая атеизм,
Капитализм  - в научном коммунизме,
Нам о стране вещали эфиры заграниц.
И чем дышали мы в стеклянной призме?

Запаянная призма нам искажала мир.
И, светлое грядущее пророча,
На место вурдалака взбирался вождь-вампир,
Куда и как вести нас знавший точно.

Ковры, жакетки были богатством нищеты,
Цены сниженье – радостью в печали.
И, глядя на трибуны, «ура» кричали мы,
Одетые в кирзу, фуфайки, шали.

«Как жили хорошо-то»,- вздыхают старики –
Вот вам и парадокс из парадоксов:
Оглянешься на русло злой жизненной реки  -
Красиво: омута, пороги, вёсла.


Голгофа

А я всё помню, сердце не забыло:
Ты, как Иуда, трижды отрекался.
Я на Голгофу медленно всходила,
А у креста какой-то люд метался.

И вбили гвозди, помнишь, и подняли.
Прохожие, добрее, - сожалели,
Жестокие в открытую смеялись.
А равнодушные – те не глядели.

Я билась ночью, но никто не видел,
Кричала, но меня никто не слышал.
Та жизнь, казалось, из меня не выйдет,
Но вышла. Я очнулась: стены…крыша…

И кто-то рядом, жизнь уже другая:
И Воскресение, как воскресенье,
И в понедельник я вхожу, играя,
И вторник наполняется весельем.

Живу, люблю, творю,  цветы сажаю,
Лечу, спасаю, строю, трачу силу.
Совсем немного о тебе я знаю:
Что ищешь ты ещё свою осину.

Идёт кино

Идёт кино документальное,
Художественное ль кино:
Солдат, падение летальное –
И всё, последнее оно.

На карте штаба – направление,
У капитана он – стрелок,
И номер в артсоединении.
Для матери своей – сынок.

Он, чей-то муж или возлюбленный,
Он, чей-то брат или отец,
Сражён летящей пулей- дурою,
Был человек, а стал мертвец.

Мне наплевать, какой он нации,
Он наш – не наш, мне всё равно,
Кто победит в той операции,
И чем закончится кино,
Мне страшно от того, что матери
Не встретить сына у дверей,
Не хлопнуть по плечу приятелю,
Лицом таких не быть детей.

Жена зайдётся криком раненым,
Осядет в обмороке мать…
Сенаты с думами и радами,
Вы можете не убивать?

Дано вам думать, ну так думайте,
А править – правьте, чёрт возьми,
Чтобы дороги ваших глупостей
Не выстилать людей костьми.

Лихолетья

Кто где сказал, а кто услышал,
Я никого из них не знаю,
Наверно, ТЕМ вещали   свыше:
«  Кого Бог любит, тех карает ».

Я снова про свою Россию,
Что в рейтинге сто двадцать третья,
Что любит Бог со всею силой –
У нас что год, то лихолетье.

То половодье, то путчисты,
То засуха, то денреформы,
То выборы, то катаклизмы,
Землетрясения и штормы.

Штормит моря, и власть, и сушу,
И лайнеры всё вниз стремятся,
А вверх уходят только души
Людей, что нам подолгу снятся.

И миллион, любимых Богом,
Он ежегодно забирает.
Любил бы меньше хоть немного,
Земная  жизнь  была бы раем.

Танцплощадка

Лет тридцать пять с той поры пролетело,
Та жизни часть, да и эта – так кратки.
Часто встречаю людей поседелых,
С кем танцевал на одной танцплощадке.

Офис. Приёмная. Стать-секретарша,
В столик кладущая мзду - шоколадки.
Строгий за дверью начальник стройглавка –
С ним гарцевал на одной танцплощадке.

Мусорный бак. Пень склонённый замшелый
Ищет пивные бутылки да банки.
Он всё забыл: как пластинка нам пела,
С кем танцевал на одной танцплощадке.

Мягко ведущая внучку за ручку
Бабушка.  Щёки – морщинки и складки.
Взгляд ещё острый. Эх, вот была штучка,
Так с нами жгла на одной танцплощадке.

Вот как по-разному жизни сложили,
Головы тоже – кресты да оградки.
Где красота, нежность, юность, что были,
Тех, кто кружил на одной танцплощадке?


По поводу африканской философии

Философия опутала наш мир:
Древний Рим, Египет, Греция, Иран –
А недавно я услышала: Алжир
Вот такой посыл для размышленья дал:
То, что знаешь ты, принадлежит тебе,
То,  что  ты  сказал,  другому  отдано.
Я, как водится, прикинула к себе,      /
Восхитившись предварительно: сильно.

Значит, если ты построил себе дом –
Вязь резная, ставни с птицами, портал,
На коньке петух роскошный или гном,
Дом -  тебе, родной, а людям – красота.

Или, скажем, написала я стихи,
Положила в стол, любуюсь иногда,
Мои мысли в них, свежи или плохи,
Но мои, пока их где-то не издам.

Не известности, не славе рад поэт,
Если книжка-самиздат пойдёт в народ,
А что чувства,  наконец,  увидят свет,
И что мысль его шальная в вас живёт.


Зимние дубы

Грязно-зимний пейзаж придорожного леса:
Ветки голые к небу, как в позе мольбы,
Их гоняет листву где-то ветер-повеса,
Листья не отпускают зимой лишь дубы.

Упираются, держат их, битых морозом,
Их, пожухлых, источенных смертной борьбой,
Держат их, вопреки каждодневным угрозам –
Это сильных планида: опека, любовь.

Мы любимых, родных от себя отпускаем,
Гонит их по дорогам злой ветер судьбы,
Ветер странствий, ошибок, метаний, исканий…
Мы безлистны, безвольны, слабы – не дубы.

Золотое руно

Кто-то тихо звучал грустно-нежной струной,
Кто-то долго искал золотое руно
И подарком принёс на любимый порог,
Чтобы дар положить у других чьих-то ног.

Только кто-то другой дар не принял всерьёз,
Не взглянул, не поднял, в дом, волнуясь, не внёс,
Прошагал по нему, оставляя следы
Прежних пыльных дорог и болотной воды.

А даритель не стал поднимать грязный дар,
Молча,  гордо ушёл за туманную даль,
Чтоб остаток пути по-другому  прожить…
Может, это руно до сих пор там лежит.


Добро пожаловать

Добро пожаловать с добром
Ко мне,
С лучами радостных дорог
К весне.
Добро пожаловать без жал,
Без игл,
Забыв, как долго боль-печаль
Носил.
Добро пожаловать пожать
Плечо,
И принести  души пожар
Ещё.
Добро пожаловать ко мне
С добром,
Придёт добро не из монет
В мой дом.
Пожалуйте добром-письмом
Меня,
Пожалуйтесь на жизни склон,
И я
Часть вашей боли заберу
Себе,
Чтоб победить опять добру
В борьбе.

 Первая любовь

Была весна, а может, охра-осень,
Снег, листья, дождь ли падали на зданья,
А может, к вам, лучом пронзая просинь,
Сошла любовь, чудесное  созданье.

Коснулась вас, проникла в сердце, душу,
И вы её в себе, как луч, носили.
Туманя ум, закрыв глаза и уши,
Пришла любовь, и вы ей дверь открыли.

Она вошла в покои, беспокойства,
Она хозяйкой стала ваших мыслей,
И было вам уютно с ними, просто,
Но вдруг возник злой гений, третий лишний.

Кем был он, очень индивидуально:
Красавицей, красавцем, бытом, стилем…
Сдались вы буднично и тривиально,
И эту юную любовь забыли.

Устроились вы в жизни, Боже правый,
Вас дети и заботы окружили,
И вместе с ними вы другими стали.
А мне всё жаль любовь, что вы убили.

Военный городок

Поседевший сын водил меня
По местам, где «срочную» служил,
Будто день сегодняшний менял
На осадок мутный, донный ил.

«Здесь была казарма, пищеблок,
Магазинчик, прачечная, клуб,
Здесь по плацу шёл – тяни носок –
Это было веточкой, стал дуб».

Он сквозь лет густую пелену
Видел быт налаженный солдат,
Я – полу-упавшую стену,
Чей-то разрушительный талант.

Городок военный – где теперь?
Есть пустырь, вороны и грачи.
Распахнули самодуры дверь,
Зданья развезли на кирпичи.

Мы брели, как по морскому дну,
Ужасал заброшенности вид.
И обидно было за страну,
Где теперь так много Атлантид.


Углы

Как хорошо, что строят дом с углами,
Что есть у человека угол свой,
Передний – чтоб украсить образами,
А думный – для озорника порой.

Хоть скажут: не красна изба углами,
Пусть не красна, цветами – зелена,
И голубой экран в углу, как знамя,
И в белом холодильнике зима.

И домовой облюбовал свой угол,
Нечистый алкашу с угла грозит,
И за углом плеснём стаканчик другу,
И спрячемся, коль не к душе визит.

А знаете, как строить начинают
Бревенчатый добротный сельский дом?
С угла на угол долго промеряют,
Чтоб каждый угол был прямым углом.

Русское

Пластик, сайдинг с крышей синей,
Ставни сорваны, резьба –
Потеряла вид российский
Наша русская изба.
Мы не водим хороводов
И не пляшем трепака,
А по африканским модам
Крутим зад или бока.
Сядешь радио послушать –
Иностранный ждёт шансон,
И упрямо лезет в уши
Англо-сакский лексикон:
«Шузы», «бутики», и «шопы»
Вместо «обувь», «магазин».
Да не против мы Европы,
Только я – российский сын.
И горжусь родной культурой,
Словом ёмким, пляской-эх!
Символом архитектуры,
Песней вольною на всех.
Заберите ваши шузы,
Фильмы глупые, бельё,
Что висят валютным грузом,
Дайте  русское, моё.

Направление

Я – песчинка на бархане,
Я – травинка на поляне,
Капля прошумевшего дождя,
Я – молекула чего-то,
Атом йода ли, азота,
И ничто, немного погодя.

Но забросили на сушу,
Дали ум, вдохнули душу,
Запустили сердце, зренье, слух,
И направили к дороге,
Где печали, боль, тревоги,
Выбирать, кто враг мне, а кто друг.

Направленье показали,
А что делать, не сказали,
И бреду наощупь, наугад,
Спуски скользки, тропки зыбки,
И не тем дарю улыбки,
И не тот выращиваю сад.

Прохожу по первопутку,
Задержаться на минутку
Жизнь – не позволяет – транспортёр,
Только чувствую ночами
Груз ошибок за плечами,
Слева – с ритма сбившийся мотор.

На речке

Всё как будто вернулось
В ту далёкую юность
По дороге, что звали мы «насыпью»,
Что вела от крылечка
К  Кии, солнечной речке
С вязью гор и течением ласковым.

На обрывистый берег
Припаркую свой «велик»
И спущусь по ступенькам на галечник.
Вмиг года пролетели…
Те ли камни, не те ли,
Что кололи мне ноги той, давешней?

Та ли речка – не та ли,
Что мы переплывали?
Нет, вода в ней другая текучая.
И лесок за рекою
Развернулся тайгою,
И не та уже ива плакучая.

Так же смотрятся в Кию
Облака, но другие –
Надо всем сила времени властвует.
Да и я не такая,
Вроде я, но другая:
Седосердная и седовласая.

Слушая Высоцкого

Вы спросите любого, и если он русский,
На вопрос: «Кто любимый поэт?»,
Непременно ответит, конечно же: «Пушкин» -
Верьте мне  – предсказуем ответ.
Вы спросите меня, и я сразу отвечу:
«Пушкин – да, Пушкин – что говорить,
Но никто не взвалил так эпоху на плечи,
Как Высоцкий, поэт-эрудит».

И в моих ушах звучит
 Хрип надломленный,
Хрип надломленный, но не сломленный.
И летят слова в зенит
Обездоленный,
Его песнями нам намоленный.

Мы из песен его  про ту жизнь узнавали,
Что скрывали от нас до поры,
Просторечную лексику в шутки вставляли,
Его мудростью были мудры.
И не надо копаться в им прожитой жизни:
Жил как жил и любил как любил.
Я по жизни несу его чувства и мысли,
Благодарность за то, что он жил.

И в моих ушах звучит хрип надломленный,
Хрип надломленный, но не сломленный.
И летят слова в зенит обездоленный,
Его песнями нам намоленный.

Душа

Ты говоришь: болит душа,
Жизнь не добра, не хороша,
И задыхается душа на трудном марше.
Нога бежит, рука стучит,
Грудь дышит, а душа болит,
На девять месяцев она поскольку старше.

Ты говоришь: душа летит
Вперёд тебя к любви, в зенит,
Наверно, крылья у неё, а ты бескрылый:
Пока ты просто так лежал,
Что мама ел, как мама, спал,
У неё время обрести там крылья было.

Ты скажешь: просит, мол, душа,
Ты призван, что ей дать, решать,
Как поступить с ней и с собой, что делать дальше.
Ну, уступи ей, так и быть,
Ты младше, надо уступить:
На девять месяцев душа поскольку старше.

О приятном

Измеряя давление, доктор сказал:
«Сядем ровно и плечи расслабим»,
А ещё указание ценное дал: 
«И подумайте, ну, о приятном».

О приятном? С погоды начнём, с тополей…
Что там думает Бог, непонятно:
Засушило, два месяца нету дождей.
Нет, хотела же я о приятном.

О приятном? О внучке подумаю я,
О её щебетанье занятном…
По 500 за учебник. Потянет семья?
Нет, хотела-то я о приятном.

О приятном: поедем на речку на днях –
Ветерок из окошка прохладный…
Ой, машина намедни сломалась на прах –
А  хотела  о нём, о приятном.

О приятном: о встрече в назначенный день
С кем учились – какие ребята!
Сколько взять? Что обуть? Всё старьё – что надеть?
Нет, хотела-то я о приятном.

О приятном? И что нам вещало ТВ?
Те «Сегодня» и «Новости-вести»?
Повышенье квартплаты и курс СКВ?
Ну, опять там давленье за 200?

Изменения

Теперь по новым правилам движенья
Не слева ездит велосипедист,
Как пешеход, лишённый уваженья,
А справа, как и автомобилист.

А что в велосипеде изменилось –
Сменил ли сердце пламенный мотор?
Запаска или крыша появились?
Нет, едет справа, остальное – вздор.

Теперь по новым табелям о рангах
Нас громко называют «господа» -
Не «эй», не «гражданин» или «гражданка»,
А как богатых звали во-о-он тогда.

И что в бомжах и нищих изменилось –
Дом появился, бизнес, кошелёк?
И Золушка в принцессу превратилась?
Нет, жизнь – не шёлк, и тот же в брюхе щёлк.

Полиция милицию сменила,
Назвали поселеньем города –
Осталось всё таким же, как и было,
И лишь слова другие, господа.


Праздники

Праздник грядёт, можно будет напиться,
Спьяну подраться, поднять всех на смех,
Плюнув на всё, под забор завалиться,
Только работать нельзя в праздник – грех.

Стирку затею в субботу – осудят
Братья-евреи: у них выходной,
В пятницу тоже нельзя, что вы, люди,
Мир мусульманский за праздник горой.

Мне, православной, нельзя в воскресенье
Землю сквернить, мыть и дом прибирать,
А у буддистов – в день каждый веселье,
Каждый день праздник – какое стирать!

Так, поразмыслив, купила машину,
Люкс-автомат, из последних рублей.
Грех постирушек с себя нынче скину,
Он на машине, на люксе, на ней.