Хорошо

Отрубленные крылья не вырастут вновь! А ты знаешь, я чувствую, они – растут!

Всё плохо в мире полном неудач.
И деградировало истинное чувство,
А в людях остаётся лишь паскудство,
И изменить всё может лишь палач.

И нрав бунтарский мой здесь не при чём.
Пусть станет Клеопатрой творческое «Я»,
Укусит пусть её души моей змея.
И каждый сам себе пусть будет палачом.

А если вырву самому себе я
Поэзии невидимые крылья,
Смогу ли я смириться с былью?
Иль сразу в безысходности истлею?

Я не могу, как все вокруг, здесь, жить.
И выточенный мой поэзии гранит
Сверх нормы оскорбленьями обвит
И можно о листву его разбить.

Мне быть собою очень не легко,
Но тяжелей ещё собой не быть.
Мне, к счастью, без поэзии не жить,
Но скисло моей жизни молоко.

И сколько можно с суицидом флиртовать?
Исход известен, но исход не важен.
Пусть упадут пять Эйфелевых башен
На, одержимую экстазами, кровать.

От куда страсть берётся – не пойму.
Бывало, что сознание терял,
Когда вытачивал из мысли скал
Разноударную, но всё же рифму.

И чёрно-белый депрессивный сон
Порой на столько кажется цветным,
Что снам и не доволен я иным.
Собой лишь только поражён.

Хочу писать, но и желаю петь.
Но рубятся невидимые крылья.
И покрываются идеи пылью.
И не могу спокойно я смотреть.

И мечется душа в смятенье роковом,
И змеи чёрные обвили прутья клетки.
Слова других бесчувственны, но метки:
«Подумай-ка, ты, лучше о другом!».

Так хочется большой оставить след.
И чем остаться престарелым обывателем,
Уж лучше сгинуть молодым мечтателем!
Убейте хоть, но я – поэт!
                27. 10. 14.