Бесконечный смех части 60-71

ЧАСТЬ 60. НЕ МОЯ.

Как приходится видеть, – продолжил Херес, пристальным взглядом словно снимая мерки с присутствующих – Под подозрением у нас достопочтенная мадам Слива, у которой покойная, можно сказать, из-под носа увела воздыхателя, не менее почтенный полковник Слива, известный как своей ревнивой натурой, так и недалеким умом, вполне способный перепутать свою жену с чужой, и- как обнаружилась – многоуважаемая Софья Семеновна, чей идеал в лице великолепного Петра Иваныча был начисто низвергнут стараниями нашей покойной шалуньи! Не думайте, мадам – Херес слегка поклонился Матильде Арнольдовна – Не думайте, что ваши пассажи о почтенных годах покойной, продиктованные, вероятно, определенной разницей в возрасте не в вашу пользу, возымели на меня какое-либо действие!
Матильда Арнольдовна изогнула было бровь, однако Анна Филимоновна, несколько сбитая с толку арифметическими подсчетами прожитых лет, вновь оказалась в авангарде событий:
- Выходит так, что вы, доктор, уж и решили для себя, что остальные здесь святее архангела Михаила? О нет, любезнейший, есть еще кое-кто, кому Вероника Аркадьевна насолила, и очень крепко. Это я о вас, Килькин!
Килькин, оторвавшись от мечтательного созерцания графина на подоконнике, с готовностью отрапортовал:
- Имею честь, капитан Семен Килькин!
- Ваша честь, Килькин, была нагло попрана нашей милой Вероникой Аркадьевной! Или вы забыли, капитан, какую великолепную оплеуху она вам отвесила на балу у князей Петровских, когда вы, напившись до совершенно свинского состояния, водрузили ей поднос на филейную часть?
Килькин по привычке издал было ржание, однако поперхнулся и закашлялся. Увы, все, сказанное Анной Филимоновной, было правдой, впрочем, как и то, что, кроме искрометной пощечины, был еще и поднос, который разгневанная Вероника Аркадьевна с размаху опустила на многострадальную голову Килькина.

ЧАСТЬ 61. МОЯ.

- Знаете, любезный доктор, - проговорил вдруг Гофман, безо всякого стеснения наливая себе из графина, - я, конечно же, сказал бы, что вся ситуация так и пахнет Сливой, но...сие лишь мои личные симпатии! Все же стоит признать, что город у нас небольшой и потому любой из нас мог задумать какую-то гнусность по поводу ближнего своего, причем не всегда по какой-то определенной причине, а иногда и, как говорится, скуки ради! - тут он поднял рюмку и многозначительно оглядел присутствующих, - должен признаться, что и сам не брезговал шалостей, но, однако же, то все были именно шалости и ничего кроме них! А вы уже и обвинили нас черт знает в чем! Во всяком провинциальном городе не без адюльтера и еще как! Но простите, не убивать же вот так вот самым подлейшим образом подлив за милой беседой даме яду?! Я право читал в романах еще и не такое, иной раз и диву дашься, но...
- Простите, Гофман, но у нас, пардон-с совершенно бездыханное тело! С явными признаками отравления...- парировал Херес.
Слива, которого слова об адюльтерах провинциальных городов вдруг сильно поддели, погрузился в бессильное уныние. Он подошел к столу, налил себе из графина и залпом выпил, после чего крякнув, заявил:
- Все это вздор!
Начинающий трезветь Килькин понял, что оправдываться уже нет никакого смысла, да и тема с него самим собой как-то переехала на некие общие вопросы до коих ему не было теперь совершенно никакого дела.
Лицо Софьи Семеновны вдруг приобрело оттенок той опасной для человека ее лет задумчивости, из которой люди не всегда уже возвращаются в общество в здравом уме. Ее губы зашевелились будто бы она хотела что-то произнести, но все еще обдумывала права ли она, ежели скажет задуманное, и потому она решила еще разок все как следует взвесить.

ЧАСТЬ 62. НЕ МОЯ.

Пожалуй, Гофман все-таки напрасно нарушил свой тет-а-тет с графином, потому что Анна Филимоновна, доселе шарившая глазами по гостиной в поисках персон, не охваченных еще подозрительным вниманием, облегченно остановила взгляд на Гофмане и радостно заголосила:
- Ааааа, голубчик Гофман, так говорите, шалости и ничего более? А ради каких таких шалостей, скажите нам, вы, любезный, умудрились задолжать усопшей сорок тысяч, копеечка в копеечку?
Так и хочется сказать, что в гостиной воцарилась мертвая тишина, однако под это определение попадала, пожалуй, только Вероника Аркадьевна.
Софья Семеновна издала странный звук, нечто среднее между словом «ой» и кудахтаньем всполошенной курицы, Килькин тоже не мог решить, икать ему или кашлять, Матильда Арнольдовна с достоинством ограничилась задумчивым «мда», Анна Филимоновна просто нахально хихикала, наслаждаясь произведенным эффектом, ее же супруг произвел звук, не имеющий названия, однако имеющий характерный душок.
Гофман же, так неожиданно попавший в изысканное общество подозреваемых, попросту ограничился банальным «Что-с?». Не блеснул оригинальностью и Херес, протянувший многозначительное «Агаааа!»

ЧАСТЬ 63. МОЯ.

- Поймала-с! Поймала-с! - заскакала по гостиной Анна Филимоновна и казалось, с каждым ее прыжком все более глубоко в свои внезапные душевные страдания погружался Гофман. На него вдруг с новой силой налетела мания преследования и мания подозрения, которую он неожиданно снова ясно разглядел в каждом, так некстати, устремленном на него взгляде...
- Поймала-с! Вот он, голубчик! Вяжите и сразу же на Соловки! Первым рейсом! - голосила Анна Филимоновна, а Гофман все ближе и ближе подходил к состоянию полного помешательства и уже едва стоял на ногах.
Неожиданная фраза Матильды Арнольдовны отчего-то подействовала на него благотворно, немного отведя его фантазии в сторону от кандалов и прочих гадких каторжных вещей, которые только что едва совершенно не сгубили его душевное состояние.
- Ох, бедная-бедная Вероника Аркадьевна! - проговорила та, целую мундштук, - и как же бесстыдно приписывали тебе и пикантные романы и крупные состояния, а меж тем была ты лишь постаревшей провинциальной актриской средней руки, так и не заслужившей ни одни искренние аплодисменты своей, увы, бездарной игрой.
- Матильда Арнольдовна...- начала было раскрасневшаяся Анна Филимоновна.
- Бросьте вы, хотя бы теперь уже судачить обо всех ее романах да богатстве, любезная Анна Филимоновна, - протянула хозяйка, - уж и мертва и в косы не вцепится! Право же, довольно! Уже ли вам не знать, что она была совершенно разорена! Какие такие 40 тысяч?!
- Однако же...
- Сплетни! Все гадкие, мерзкие, непонятно кому нужные сплетни! - закончила Матильда Арнольдовна, - и довольно об этом! И оставьте несчастного Гофмана. Он весь вечер если кого и травил, то только себя своей непомерной страстью к спиртному.

ЧАСТЬ 64. НЕ МОЯ.

Херес, обрадованный было свежим подозреваемым в лице Гофмана, ощутил себя несколько сбитым с толку нежданной, но от этого не менее блистательной адвокатской речью Матильды Арнольдовны.
- То есть, мадам, вы хотите сказать, что роман госпожи Козлопятовой и господина Хрякина – лишь плод досужих измышлений скучающих обывателей? И, по вашему мнению, мадам Слива не имела ни малейшего повода для того, чтобы испытывать ревнивые чувства? Отлично, мадам! В таком случае, я имею намерение немедленно пригласить сюда упомянутого господина – и, смею заметить, с супругой-с, дабы он подтвердил или опроверг сказанное вами!
- НЕТ! – завопила Анна Филимоновна с такой страстью, что оконные стекла задребезжали и всерьез задумались, не лучше ли им капитулировать и разлететься вдребезги.
- Кроме того, - продолжал Херес – дабы обелить напрасно обвиненного господина Гофмана, есть резон обратиться напрямую к господину Тряпкину, который, как всем известно, занимался денежными вопросами госпожи Козлопятовой.
- Неееет, - окончательно бледнея, прошелестел Гофман.
- Надеюсь также, - Херес в очередной раз поклонился Софье Семеновне – от души надеюсь, поверьте, мадам – что глубокоуважаемый Петр Иваныч развеет наши сомнения относительно своих особых отношений с госпожой Козлопятовой, которые могли бы вызвать праведный гнев почтенной Софьи Семеновны!
- Нет, нет, нет! – возопила Софья Семеновна, вкладывая в свой крик столько страсти, какой не знала с момента последнего своего любовного приключения.
- И наконец, - Херес старательно прицелился взглядом в Килькина, что, надо заметить, удалось ему далеко не сразу, поскольку Килькин все еще парил в алкогольных парах (пардон за тавтологию, читатель!) – наконец, князья Петровские, которых я, увы, просто вынужден буду побеспокоить, без сомнения, моментально прекратят слухи об отвратительном скандале с подносом и подтвердят, что оплеуха, которой был награжден милейший Семен Килькин – не более, чем плод всеобщего воображения!
- Отнюдь! – неожиданно твердо выговорил Килькин, впрочем тут же звонко икнул, чем несколько подпортил произведенное впечатление.
- А знаете ли, Матильда Арнольдовна – голос Анны Филимоновны прозвучал неожиданно вкрадчиво, и от этого отчего-то довольно убедительно – ведь усопшая Вероника Аркадьевна вызывала и у вас немалое раздражение!
Матильда Арнольдовна вздернула бровь, однако Анна Филимоновна не дала ей возможность выразить протест, кажем так, вербально.
- Ваша странная, так называемая полуматеринская привязанность к капитану Килькину давно уж вызывает определенные подозрения! К слову сказать, полковник Дубинский, так неожиданно для всех разжалованный, отлично помнит, что причиной его, скажем так, фиаско, послужил прилюдный пинок под зад, который несчастный полковник так неосторожно отвесил вашему несравненному Семену! Так что публичное оскорбление нашего отважного капитана Вероникой Аркадьевной легко могло вызвать вспышку вашего гнева, милейшая Матильда Арнольдовна!

ЧАСТЬ 65. МОЯ.

Матильда Арнольдовна с уничтожающим скепсисом оглядела Анну Филимоновну, не поленилась даже почти полностью повернуть на нее свое полуприкрытое вуалью лицо, после чего затянулась, и ответила:
- Знаете ли, милочка, покойная и вправду вызывала у меня сильное раздражение. Как впрочем зачастую и все присутствующие. Да и надо признать, что доктора давно уже прописали мне швейцарский климат, да я все никак не брошу все это мое "здесь" вместе с вами и столь нелепо вами подцепленным Семеном. Мы тут все, ежели желаете, не без крапивы в петлице! Потому как это и есть жизнь! Сегодня Гофман задолжал, и отчаяние его положения уже всем так и мерещится! Уже так и ждут что либо застрелится, либо зашибет кого, грех беря на душу напоследок...
- Сегодня уж так оно заведено, благодушная Матильда Арнольдовна, - проговорил вдруг Слива, - уж если кто женился, так непременно нужно чтобы тут же и чье-то сердце вдребезги разлетелось?! а?! Неужели люди разучились просто так, от чести людской и прочих там благодетелей, взять и жениться, чтобы никого этим не обеспокоить?! Где все наше благородство?! Помню лет 30 назад...князь Бородавка Иван Алексеич женился на какой-то уездной княжне и тишина! Ни сплетен, ни битых сердец, ни дуэлей! Все чинно и благородно! Он и помер двумя годами спустя, как подобает интеллигентному человеку: тихо и без эпатажа! Просто ушел к себе в покои и усоп в своей постели, лежа в правильном, христианском положении! Говорят, сердце не вынесло каких-то там угрызений, но важно не это! Важно, что умер и никому неудобств не принес! Вот это я понимаю - культура!
Килькин попробовал представить себе правильное, христианское положение, лежащего в постели тела князя Бородавки, но у него все выходила какая-то непристойность и он прекратил терзаться.
- Вы, любезная Матильда Арнольдовна, все это к чему теперь изволили высказать? - спросила Анна Филимоновна, с упреком поглядывая на своего не в меру разболтавшегося супруга.
- Я это к тому, милочка, что вы о Гофмане судить изволили, а меж тем и не знаете, что его долг уже давным-давно оплачен! И оплачен лично мною!

ЧАСТЬ 66. НЕ МОЯ.

Гофман – то ли благодаря неожиданному признанию Матильды Арнольдовны, то ли, все ж таки - из-за избыточно тесной близости с графином, попытался опуститься в кресло, но кресло оказалось занятым Софье Семеновной, которая тут же сообщила окружающим об этом пронзительным визгом.
Херес, терпеливо переждав звуковую атаку, придвинулся вплотную к Матильде Арнольдовне и поинтересовался, четко разделяя каждое слово:
- А позвольте спросить вас, милейшая, за какие такие заслуги вы изволили избавить господина Гофмана от финансового ярма? Или господину Гофману известно о вас нечто, что сделало бы вас весьма уязвимой в глазах почтеннейшего общества?
Матильда Арнольдовна брезгливо поморщилась, но до ответа не снизошла. А может, просто не успела ответить, потому что ожила Анна Филимоновна, до этого момента погруженная в раздумья. Процесс этот оказался для нее достаточно тяжелым, и оттого недолгим, так что Анна Филимоновна предпочла вернуться к привычному занятию, а потому пронзительно завопила:
- Ах, вот как! Вы, сударыня, имели наглость покупать молчание этого благородного человека! Или…..- тут Анна Филимоновна наморщила узкий лобик, улавливая внезапно посетившую ее новую мысль – Или, быть может, не молчание? Вы…. Вы…- так и не закончив свою мысль, Анна Филимоновна залилась подзабытым румянцем девичьей стыдливости, а вслед за ней глупейшим образом покраснел почему-то и Килькин.

ЧАСТЬ 67. МОЯ.

Однако Килькин краснел не долго, так как будучи человеком, хоть и не совсем военным, но все же...он тут же утратил накатившую было тяжким бременем на него мысль и тут же снова побледнел и уже было даже хотел выдвинуть какой-то довольно громкий ультиматум в адрес приставучего доктора Хереса, но тут внезапная шумная активность в комнате вдруг совершенно смешала все в его голове и он открыв почему-то безо всякой особой причины рот, крякнул...причем крякнул не обыкновенно, как водится крякать какой-нибудь там незамысловатой утке, а так, как обычно крякают люди только что звонко отхихикав на тему смешного анекдота, и вот уже и рот на всякий случай разявили, чтобы смеяться над следующим, а его тут взяли и не рассказали...то есть "кряк" повис было на мгновенье в воздухе, а вот ни последующего смеха, ни чего-то иного далее не случилось...
А произошло следующее...Не выдержавший всеобщего напряжения и давления со стороны нехитрого следствия, Гофман выпил бесстыдно большой глоток из графина, затем размашисто перекрестился и попытался бежать из комнаты в кромешную темноту коридора, но споткнулся о кривую ножку старого, поскрипывающего кресла, и с грохотом растянулся прямо на ковре посреди комнаты, угодив поседевшей головой аккурат под самые юбки Матильды Арнольдовны.
Слива присвистнул так, как всегда присвистывают гусары, имея в виду нечто наподобие: "ну и силен же братец до женского пола! вот уж коварный соблазнитель! вот уж умеет что-то этакое сделать, что ни одна не отвертится!".
- Что это вы такое сейчас удумали сделать? - беспристрастно спросила Матильда Арнольдовна, наблюдая, как Гофман пытается найти свою голову под многочисленными кружевами ее юбок.
Гофман, наконец высвободившись, оглядел сперва было окружающих, на лицах которых повисло какое-то нелепое непонимание, затем снова вернулся к тому месту где стоял, оправил ворот, принял гордый вид и проговорил:
- Я...должен был...
- Дела! - протянула Матильда Арнольдовна и инцидент был исчерпан.
Херес, войдя в образ дознавателя, покосился даже на мгновение в то самое место, где только что запуталась голова несчастного Гофмана, но вовремя одумался, откашлялся и поправил галстук...

ЧАСТЬ 68. НЕ МОЯ.

Но Килькин, так толком и не закончивший увлекательный процесс крякания, не позволил Хересу окончательно вернуться в покинутый было дознавательский образ. Весело хихикнув, и оседлав стул, с которым некогда пытался сыграть в Медного всадника – и на сей раз стулу не удалось скинуть с себя бравого капитана- Килькин произнес с апломбом, непривычным, а потому не вполне уместным:
- Гыгы…Гыспода! Все ж таки, почему издохла кобыла…. Пардон, господа, кто убил мадам Незванову?
Херес, покончив поправлять галстук, с упреком поглядел на Килькина и укоризненно произнес:
- Позволю себе заметить, капитан, что я, не будучи законченным моралистом, все ж нахожу нужным сказать, что с крепкими напитками вы сегодня явно переусердствовали. Убитую звали Вероника Аркадьевна Козлопятова, о чем я имел сомнительное удовольствие несколько раз упомянуть!
Софья Семеновна, успевшая к тому времени отстоять свое место в кресле у Гофмана, всплеснула руками:
- Ах, доктор! Право, что же вы такое говорите! Покойницу-то звали никак иначе, как Вероника Аркадьевна Незванова, позвольте вас уверить! Я, помнится, и на венчании ее с господином Незвановым, третьим ее мужем, присутствовала, упокой Господи, его душу!

ЧАСТЬ 69. МОЯ.

На лице Гофмана нарисовалась задумчивость, которую тот предупредительно отвернул к окну, чтобы ее никто не заметил и не смог его после упрекнуть в задумчивости напрасной, на случай если она (задумчивость эта) так и не разродится в какие-то умные мысли и выражения, а так и останется одной только задумчивостью на его лице...
Слива тоже на мгновение поймал, казалось, тень какой-то мысли, и даже так был ею суюминутно увлечен, что даже весь временно просветлел лицом, и с него полностью пропало придурковатое выражение, которые обыкновенно читается на лице человека, который не вполне понимает, что он делает в той или иной компании, заметно лишь, что он нервничает по поводу того, как бы не ляпнуть какой-нибудь оплошности, и не выставить себя еще большим идиотом, чем успел уже зарекомендовать себя доселе...
Анна Филимоновна, которая, казалось, всеми силами пыталась заглушить в себе теперь трепет перед Матильдой Арнольдовной, тоже была не в лучшем виде, ее глаза то тухли, как у обескураженной институтки, то снова вспыхивали, как у дамы переполненной праведным гневом, когда похотливый молодой гусар изловчился-таки ущипнуть ее за пышный зад, где-нибудь в не совсем уединенном для этого месте...

ЧАСТЬ 70. НЕ МОЯ.

- Погодите-ка, доктор! – Матильда Арнольдовна, доселе задумчиво оправлявшая юбку, ликвидируя разрушения, причиненные Гофманом, перенесла свое внимание на внезапно побагровевшего Хереса – А откуда, позвольте осведомиться, вам вообще известна фамилия Козлопятов? Разумеется, когда-то незадачливая Вероника Аркадьевна имела сомнительное удовольствие именоваться госпожой Козлопятовой, однако первый ее муж, Алексей Семенович Козлопятов, скончался, не закончив должным образом даже медовый месяц с милой Вероникой Аркадьевной!
Софья Семеновна, вынырнула из воспоминаний о третьей свадьбе Вероники Аркадьевны, которая, к слову сказать, была интересна уже тем, что к моменту ее окончания невеста была не особо трезва и все порывалась провести брачную ночь с капитаном Килькиным, который, по счастью, оказался слишком пьян, чтобы попасть в дверь супружеской спальни.
- Ах, незабвенный господин Козлопятов! – воскликнула она – помнится, через неделю после свадьбы он поехал на охоту, да и утонул, несчастный! А тела так и не нашли, только сапоги на берегу остались! Уж как вдова-то убивалась, бедняжка!
В этот самый миг полковник Слива, чье лицо окончательно освободилось от печати придурковатости, раздумчиво произнес:
- А ведь я знавал господина Козлопятова! И – пардон, милые дамы! – в бане доводилось с ним бывать….была у него занятная особенность, о которой немногим известно! А извольте-ка снять правый сапог, милейший доктор Херес!
Милейший доктор в этот самый момент очень был похож на пойманного удачливым рыбаком сома – выкатив свои и без того достаточно выпуклые глаза, Херес беззвучно открывал и закрывал рот.
И поскольку Херес явно не собирался расставаться со своим правым сапогом, капитан Килькин, протрезвевший к тому моменту достаточно, чтобы внятно воспринимать команды, отданные старшим по званию, несильным толчком, впрочем, достаточным для оторопевшего Хереса, отправил того в кресло и с кряхтением стянул с него правый сапог. Перед изумленными взорами присутствующих предстала оголенная правая нога доктора, к сожалению, не особо чистая, но замечательная вовсе не этим.
- Извольте полюбоваться, дамы и господа! – важно изрек Слива – У него на правой ноге – шесть пальцев! Приветствую вас, господин Козлопятов!

ЧАСТЬ 71. МОЯ.

Тут в комнате воцарила атмосфера всеобщего замешательства. Софья Семеновна хотела было упасть в обморок, но вовремя заметила, что и без того уже сидит в кресле, причем откинувшись на его спинку самым фамильярным образом.
Килькин радостно открыл рот, раскраснелся от самодовольства и принялся заглядывать в приунывшие лица присутствующих, все силясь увидеть в них какой-нибудь похвалы или того, что любой нехитрый ум счел бы за выражение: "Ну, вот, Семен, когда вся полиция Лондона сбилась с ног - явились вы во всем белом и дело сдвинулось с "мертвой точки!". Но замешательство так увлекло присутствующих, что, казалось, о бравом поступке Килькина уже и думать забыли.
Гофман попытался нащупать на поясе, то что в армии именуют саблей, но вместо этого в его руке почему-то снова оказался злосчастный графин, из которого он вопреки обыкновению не стал пить, а вернул его на стол, и уставился на доктора самым своим мрачным и подозрительным взглядом.
Анна Филимоновна побледнела, и посмотрела на Хереса глазами дамы, которая вот-вот разрыдается от одной ей известных, внезапно одолевших ее чувств, но слезы так и не явились на ее глаза, а вместо них, нарисовалось в них, что-то вроде немого вопроса, который должен бы быть задан, но все никак не решится произнестись.
Матильда Арнольдовна закончила прибирать свой туалет, поглядела на Килькина, еле заметно улыбнулась ему, и не глядя на доктора, произнесла даже буднечнее, чем это за ней водилось, при обращении к прислуге по поводу чая:
- Ну, что ж, доктор...мы ждем ваших объяснений!