Поезд в степи

Белое солнце лижет лучами степь,
словно грешник свои сковородки
в аду, где сводит с ума не столько цепь,
сколько отсутствие перегородки
между началом его страданий
и продолжением чьей-то муки.
Муки настолько унылой и давней,
что многих пора отпускать на поруки.

Этот буклет, отсылающий к Данте,
нарушает ленивым телом поезд,
исполняющий колёсами только анданте
и ничто иное, поскольку боязно
быстрее пробегать по раскалённым
струнам уходящих за горизонт рельс –
данное знание сакрально и определённо,
и помогает не сойти с ума за короткий рейс.

Взгляд ездоков погружен в виденье
куриц в пергаментном хрусте бумаги -
они лежат перед ними, на жёстких сиденьях
отдающих в замкнутый мир остатки влаги.
После, насытив тело, идут попытки
развлечь душу, качаясь с ней в унисон,
чтением газет и романов. Завершение пытки –
короткий, как нырок утки, сон.

Резким толчком остановка в пустыне.
Вергилий в мятой синей тужурке,
бросив считать серые простыни,
давит в жестяной банке окурки
и, крича за дверями запертых келий:
«Арысь! Арысь!», -  отпирает вагон.
Люд, под ставшим частицами света гелием,
наполняет жизнью пустой перрон.

Чешуя вяленой рыбы и её же кости,
вылетая из окон, не успевают стать
пейзажем – в соседнем купе со злостью
поминают неизвестную многим мать.
Горячий, градусов под пятьдесят, арак
начинает жить своей жизнью в глотке,
неуживчивый, будто пришлый варяг,
похмелившийся рисовой водкой.


Испытав все позывы бешеной скуки,
обжорства, разговоры с соседом о вере,
о детях, ценах, что нельзя опускать руки,
заткнёшься и смотришь, как в окна и двери,
вместе с воздухом вплывает время,
качаясь в проёме с каблука на мысок,
и стучится то в душу, то в темя -
звенящий на ноте одной голосок.

Тут и вспомнишь несчастных евреев:
сорок лет в молитвах, унынье, проклятьях,
ведущих своих святых и злодеев,
с горящими глазами и в истлевшем платье,
от богатства подальше, по воле пророка
бегущих от большого мира и его скверны,
исцеляя в скитаньях экзему порока -
путь жестокий, но единственно верный.

И настойчиво лезут в твой угол обзора
все свидетельства бренности тела:
остов чей-то, как памятник жертвам отбора,
ослепительно голый, вызывающе белый;
стены жилищ, стремящихся слиться
с ландшафтом, не признающим таких мелочей;
черный крестик парящей птицы
во вселенной, лишённой теней.

Вот и купол гробницы, с пробитою крышей,
серый пыльный верблюд, поедающий рядом
янтак – каждый не выглядит лишним,
существуя объектом одного мира или разряда.
Общность границ у жизни и смерти
упраздняет взаимную выдачу виз -
из под белёсой небесной тверди
ястреб камнем стремительно падает вниз…