Баллада о солдате

(посвящается всем, кто отдал жизни
     в борьбе с фашизмом)

Вернулся с войны солдат молодой –
калекой безруким, но всё же живой.
Рыдала безумная, старая мать,
украдкой отец слезу вытирал;
невесту солдата боялись позвать;
сосед на гармошке марш играл…

А вскоре, деревня была во дворе
и каждый желал и бодрил:
"Живой мол, живой, а значит – не дрейфь!
Не страшной же смертью почил"…
Но если в глаза к ним заглянешь,
там страх и беда,
рыдают беззвучно людские глаза.

А вот и невеста, идёт еле-еле,
и губы зажаты, и дрожь в её теле.
Она наклонилась, припала к ногам,
и не сдержавшись,
завыла, как зверь,
как выпь кричит по утрам.

Такая картина стояла недолго,
очнулся отец, мать отошла,
невеста солдата в дом повела.

Набилась избушка деревенским народом,
пошли  разговоры о том и о сём:
о военных походах;
о том, как воюют теперь;
о том, что будет потом.

Никто здесь не видел в далёком краю,
что значит сегодня война,
и как она косит в страшном  бою,
как правит там Сатана.

От жутких картин, что солдат рисовал,
кровь стыла,
и каждый зашедший своего вспоминал:
"Вернись, дорогой и любимый!"

Молились бабы
тихонечко выли,
дети притихли,
старики махоркой дымили.

Да, там запах  смерти не проходит.
И выживает только тот,
кому Господь свой крест на лбу выводит,
тот смерти не побоится и сам её убьёт.

Вот и герою повезло...
Но рук ведь нет!?
А для деревни это нелегко.

Мужик здесь – работяга и кормилец.
Как жить теперь ему?
Калеке, сыну, жениху…
Ведь деревенский труд всесилен!
Ему кормить семью, да и страну.

Проходит время,
он окружён вниманием, заботой;
а рядом всюду старенькая мать
со своею вечною домашнею работой,
ей тяжело, но надо сына подымать.

Невеста его женою стала,
годит во всём, чем может угодить,
но часто тихо плачет, она устала…
Они с отцом работают теперь за пятерых.
И силы, и терпенье им не занимать,
но сколько ж можно жить вот так,
что б только выживать?

Так время пролетело, весна пришла,
пора уж сеять,
и приуныл наш старшина.
Никак не может он смириться с потерею своей.
- "Уж лучше бы убили, перестрадали б раз,
а там, глядишь, зажили б веселей".

Запала в голову ему шальная мысль –
не надо никому вокруг него страдать,
из-за него свои на плаху  жизни класть.
И не сказав ни слова, он ночью к омуту пошёл.
Там небо звёздное, большое и тишина кругом.

- "Простите, мама и отец,
прости, жена родная,
я до войны и на войне – боец,
теперь калека я,
жизнь для меня совсем чужая.
Для вас я стал хомут на шее;
не руки забрала война, а душу!
И жить мне с каждым днём страшнее,
и плачь жены тихонько слушать.
Жалею только об одном,
что не оставил я детей в наследство…"
И с этой мыслью он ушёл,
не вспоминая ничего,
быть может, только детство.

Водоворот закрылся чёрною водой,
как будто так и надо,
пропала бедная душа, спалённая войной,
и где-то птица истошно прокричала…

Искали долго солдата молодого.
"Пропал он без вести",-
и не было решения другого.

Семейство толком так ничего и не узнало,
и только сердце матери смерть сына подсказало.
С тех пор мать часто к омуту ходила
и там по сыну надрывно голосила.

Вот так война расправилась с душою молодою,
как будто подарила жизнь,
но смерть ходила рядом, по пятам с косою.
Всё жгла и жгла она
и завела туда,
откуда уж возврата нет.
В ту бездну сбросила его война!
Так жизни молодой пропал и след.