Штрихи к портрету Ван Гога

ИЗ ПИСЕМ БРАТУ ТЕО


Неизменно любить то, что достойно любви:
Я уехал проповедником в Боринаж.
С Богом, Тео! Сколько ещё лобовых
Столкновений? И союз не забудут наш.

Я за рабочих заступник угольных шахт –
Сам без работы, без крыши над головой.
Искусство прекрасно! (А жизнь шарах-
Нет – первый пропущенный голевой.)
 
Жаль, пропали рисунки трудной поры.
Я нюхнул твою черноту, уголёк, -
Оттуда к свету и краскам порыв.
За каждую удачу – души клок.

Но кончается и самый страшный сон…
«Я человек одержимый» - он так сказал.
(Мы подвываем веку, как волки, в унисон,
Но люди есть, как Божия гроза.)

«Моя родина – страна картин».
Любовь к картинам – исступленье:
Пусть будет вечен карантин,
Но я не сдамся – это преступленье!

«Родина, отечество – повсюду!»
Нет штанов – сиди и пиши!
На что мне фарфоровая посуду?
В картинах – шик, а остальное – пшик!

Где деньги на университет?
Мной редкий академик уважаем…
Я верю: я, а не неверы те,
Гордиться буду урожаем.

Я кричу: «Верховная сила – любовь!»
Я ещё поднимусь, я возьму карандаш
И начну рисовать и воскресну вновь!
(А мы, всё про какой-то раскирдаж…)

Я размышляю, верю и люблю
И с каждым годом – глубже.
В тисках нужды – я на неё плюю! –
Хотя все обо мне: «Ну и глуп же!»

Ты пишешь мне, что я уже не тот –
Отчаянье, нужда любого свалит…
Но станет жизнь моя – весёлый анекдот
И как цветами, закидают нас словами.

При всём моём неверии я всё-таки фанат…
Мне самое необходимое недостижимо.
Моя мечта, как газовый фонарь
Таверны, брат, со мной нерасторжима.

Доколе, Господи!? – не я один вопил:
Мой огнь души, ужели, никому не нужен?
Но видит большинство дымок, как от опил…
Я знаю: пламя вырвется наружу!

Свои рисунки я меняю на кусок
И мои ноги в кровь опять истёрты,
И поезда мне не привычно колесо,
Но приключений и пешему до чёрта!

Дружба, братство, любовь –
Ключ отверзающий двери.
А быть искусства рабом
Мне сам Господь доверил.

Ткачей, шахтёров рисовать,
Безвестных каторжан презренных –
Никто нигде не будет рисковать:
Я оскорбил натурализмом зренье.

Конечно, перебраться бы в Париж – 
Моё заветное, горячее желанье.
Как не трясу – не су, я умеряю прыть,
Пока я ваш чудак, селяне.

«Стать хозяином своего карандаша,
Угля и кисти». Встретить учителя-ангела;
Вересковой пустошью дышать;
Не бриться, но стричься наголо.

Мой мальчик, под сень родителей не жди,
Ни в Эттен, ни в Гаагу: я – крестьянин).
Я заболел бы от постоянной нужды,
Чёрствого хлеба, картофеля, каштанов…

И первая любовь не крикнет: «Напролом!»
Жаль, истрепалась вся моя одёжка.
Ни для одной не стать мне королём.
Не мне пора златая – молодёжка.

Как можно больше этюдов: они – семена,
Из которых потом вырастают картины.
Пробиваться вперёд, даже метод сменя.
Но никто нам успеха не гарантировал.

(И я всегда слишком много читал – 
Да я себя без книг не представляю!
Как книголюб, я многим не чета.
Вам на черта моя черта – подобье рая?)

Природа и настоящий художник едины.
Для меня и ива существо живое.
«Нет, нет никогда!» - это, Тео, как льдины
И я – как волк одинокий вою…

Как растопить отказа лёд?
Чтоб стать художником, нужна любовь.
Ужель душе так и  не познать полёт?
Нить Ариадны не смотать в клубок.

Я слабовольный и податливый, как воск?
Но от любви не откажусь я ни за что на свете!
Я неуютен, некрасив, нелеп, громозк
И мне нигде не в чём не светит.

Что за великая вещь тон и цвет:
Кто их не чувствует, тот обездолен.
И серость большинства необходима, как цемент;
Куда страшнее тем, кто болен и бездомен.

(Будущая жизнь – это жизнь картин.
С кистями бег – как эстафета.
Зачем Господь талантом наградил,
Который смотрится дефектно, не эффектно?)

«…чрезвычайно жизненно и реально;
Оно и есть мой Бог иль всё равно, что Бог».
(Мало кто живёт так экстремально,
Предпочитая тишь квартир-штабов…)

Не завидуй, Тео, мальчик, мне:
Я неучёный, как многие, я невежда
И доживу ли до ручья монет,
Как до клубники свежей.

Люблю я К. по тысяче причин:
Я наберусь терпенья и не озлоблюсь.
Мои стремленья как никогда прочны,
Мой ясен взор и чёток пульс.

Всемогущий грешника не оттолкнёт –
Единственное, что Бог не в силах.
Лишь нереализованности гнёт
Да нищета меня бесила.

Читая мои письма, Тео, брат,
Ты отделяй муку то от мякины:
И долю правды только брать,
Всё остальное, Тео, брат, откинуть.

Впервые в жизни в ярости такой:
Не только из-за церкви с папой родным…
Всё! – жребий брошен, Тео дорогой,
Один я на один с житейским морем грозным.

Я попытаюсь выплыть и победить:
Страсть к рисованью, как и к морю…
(Кто спасёт художника от беды?
Рот не разинет от восторга чморик?)

Пусть говорят, что я поздно начал,
Что не художник – подумай о куске…
Мою мечту я, как ребёнка нянчил.
Меня теперь не спутаешь ни с кем.

Пришла натурщица, которую не ждал:
Я протестую, а она: «Есть ли у Вас еда?»
И протянула порцию бобов с картошкой.
Не пропаду я, Тео, точно! Хоть и тошно…

Не мне гоняться за торговцами картин:
Мы снимем урожай богатый, Тео!
Падут пред нами тысячи гордынь!
Мои союзники – мои душа и тело!

Разлад мне горестен с матерью, с отцом…
Но с миром я сражения не проиграю!
Не я паду лицом, торцом
В навоз иль в грязь или на гравий.

Костюм красивый мне как-то не идёт;
На чай меня никто не приглашает:
Лицо урода у меня, но я не идиот,
Я новых истин призван глашатаем.

Вот в вересковой пустоши я свой;
Часами я пропадаю в дюнах…
Моей тоски не слышен волчий вой…
Я – радость в красках вечно юных!

Всегда искать и полностью не находить,
А мне в ответ: «У вас характер злобный!»
Ко мне картины посмотреть не заходить?!
Не эталонный я художник, не салонный…

Не сомневаюсь я в могуществе любви.
Я ради встречи с К. и на зажжённой лампе
Готов ладонь палить! А могли бы вы
Ради любви? Тогда не суйте в душу лапы!

Мучительно и долго, но умерла любовь.
Я заболел. А тут Христина, как спасенье:
Брат Тео, не ломай от удивленья бровь
И помни о клубнике, брат, весенней!

Не приглашали меня дамы пить чаи,
А я нашел беременную голодранку
И сей секрет не долго мне таить:
Она мой голубь – я за неё полезу в драку!

(Эта женщина проклята попами
И ребёнка не от него родит…)
Без неё мои чувства пропали б:
Она – непогашенный мною кредит…

И падшие – чьи-то дочери, сёстры…
И любая любовь Богом освещена…
Только Гогену Бог дарит остров…
Благословенны начинающие с «Отче наш!»

Брат Тео, я рискую головой –
Вся жизнь моя зависит от тебя.
Дорогой дорогой да и по кривой
Тебе в наклад – Христина, я!

Мне требуются деньги и в этом трудность,
Но в богатых домах я извожусь от скуки:
На случай победы я прячу победную крутость:
Все – ко всем чертям! Вот вам кукиш!

Я – труженик. Моё место среди работяг.
Работа моя – постижение сердца народа.
Разве не достоин счастья последний босяк?
Хотя мою судьбу не выдумать нарочно.

«Нужно действовать быстро, решительно –
Крупные линии ложились с быстротою молнии…»
В живописи то же, что и в жизни разрушительно,
И догмы монолитные, и всё – тягомотно.

Мы двое несчастных с моею женою Син
И наше несчастье превратится в счастье.
Как важно, что ты нужен как муж, как сын,
А трудности все – из разряда частных.

Это вечная поэзия рождественской ночи:
С любимой женщиной и ребёнком её –
Последнее и не важно сильно очень,
Многого не понимают дурачьё и хамьё.

Нежно я люблю и так привязан к детям –
Это, брат, и твоя заслуга, правильно пойми.
А я художник: красоты и правды делатель.
Да не иссякнет твоей доброты лимит!

Лучшая моя акварель – ива-великанша:
Мрачный пейзаж, унылый серый денёк…
Какой художник природой не увлекался?
Кого не возносил простой костра дымок?

Работать на продажу – это не по мне.
Искренность художника всё побеждает:
Ценители  найдутся, пусть даже нет примет,
И всё сметут – талантов и бездарных.

Плевать отцу и матери на мою мазню
Да и другим – не строю я иллюзий…
Но счастлив я работой. Себя я не казню,
Что всё, что нажил, уместится в узел.

В живописи есть нечто бесконечное –
Не могу, как следует объяснить:
К ней намертво, конечно, я
Пришит – надёжна Ариадны нить.

Тут плюнули мне из окошка порцию табаку –
Народ простой, как на рынке картошка.
Я, брат Тео, нас на бессмертье обреку:
Я так стараюсь и так дотошно.

Вот не дали прекрасный этюд каштанов дорисовать,
А это всё чревато переделками крупными:
Жаль, что вид мой на фоне красот резковат,
Жаль, люди бывают очень нахальными, грубыми.

Пакет из дома с двумя зимними пальто:
Мужским и женским и парой тёплых брюк – 
Как меня это тонуло до глубины, браток!
(А слава делала свой страшный крюк…)

Как утро в понедельник – трезвость англичан:
Больше б сердечности, весёлости, живости.
(Мало кто из тех времён до нас докричал.)
Не до музыки большинству, не до живописи.

Пишу крестьянина – пусть будет крестьянин,
А шлюха орёт с полотна пусть: «Шлюха!»
(Он жизнь воспел, а не жистянку,
А дуракам – подробности про мочку уха.)

Художник часовой на забытом посту –
Возможность погибнуть не исключена.
Не в пустоту – мою новую простоту:
Жизнь за неё – не ваша, люди, цена?

Дешёвые рисунки для рабочих и крестьян.
Кто против литографий для народа?
Да будет доступной для всех красота –
Не только для публики благородной!

Единственная радость: работа удалась
И с каждым разом я рисую лучше.
А придаёт устойчивость балласт.
Лишь бы не гас мой путеводный лучик.

Делать нечто серьёзное, свежее,
Нечто такое в чём есть душа.
Судьба тебе камень на шею вешает,
Брат Тео, меня! – необходимость внуша.

Неудачливость живо и болезненно
Меня  буквально превращает в старика:
Моих поползновений бесполезность
И даже жизнь совсем не дорога. 

Конечно же, я верю в настоящую любовь.
Моей Христине не до книг, не до искусства.
(В России для народа был лубок,
Потом – плакат, но это скучно…)

Как станет очень плохо – дело начинай.
«Зимой я так же мёрзну как озимые».
Нет у народа почтения к чинам:
Все истины народные – земные.

Бывает иногда я сказочно богат
Тем, что я своей работою надыбал:
Так хочется с тобою поделиться, брат!
А без тебя, мой Тео, мне погибель.

Христину мне не переделать, брат
И родственники тянут её в яму.
В её головушке такой бардак!
Чуть за меня не вышла замуж.

Не угадать, не угодить на чей-то вкус,
А выразить  искреннее человеческое чувство.
Неведомою силой я, брат, влекусь
Вперёд: в мир красок, в цвета буйство.

Ходить по людям: предлагать купить
И уговаривать, но это путь в хандру –
Искусство в собирании крупиц,
Но золотых, сие по мне, мой брат и друг!

Плохое впечатление я, брат, произвожу:
Вот и Христина от меня уходит,
Характер – на попавшую под хвост вожжу
Мой так похож: негодник, неугодник.

Я мог бы посмеяться над собой,
Но мне, мой брат, порою не до смеха:
В любой работе бывает сбой,
Но тяжело без минимального успеха.

Сомнения: а художник я? – не избежать,
Но мне пример – крестьянская работа:
Вспахать, посеять, сжать –
Сколько на это надо сил и пота?

Эх, стал бы ты художником, мой брат,
Да мы с тобой  такое б замутили!
Мы закрутили бы такой бы многократ:
К нам в очередь бы на портреты! А модели!?

Одна десятая, что попадает в руки знатоков
Картин: форма вложения капитала.
Мир ценит спекулянтов, не нас, простаков
И мода, выгода торговлю пропитала.

Моим уделом станет нищета –
Не отрекусь я от собачьей жизни!
Моих падений никому не сосчитать.
А слава? – нет ничего её капризней!

Одиночество – нечто вроде тюрьмы,
До чего доведёт – это вопрос вопросов.
Картина всегда возникает из тьмы –
Это до предела просто.

Продай меня хотя б кому за пять,
Чем десять отрывать от сердца:
В терпенье упражнения опять,
Но тут и ангел, брат, рассердится.

Стать твоим протеже? Нет, Тео, уволь:
Я и так на твоей шее, как жернов!
Конечно, я пашу, как настоящий вол,
Да что-то в тарелке совсем не жирно.

«И всё-таки я тоже любила» - эти слова её
Чуть не стали эпитафией на могиле,
Её любовь в меня силы вольёт:
Сейчас на ногах у меня горя гири.

Она сказала: «Хорошо бы умереть сейчас»
Жаль не встретилась на десяток раньше:
Не здоровьем, не сытостью сочась
Для себя не нашёл бы краше.

Боится художник пустого холста:
«Ты ничего не умеешь!» -- он плюёт вам в рожу:
Не трусь и кистью не прижимай хвоста –
Он, сукин сын, хороший!

Не бунтуют мои ткачи…
Поотчаяннее углекопы.
И занозой во мне торчит
Нереализованный опыт.

Я крестьянский художник, дорогой мой брат,
Мой девиз: работать больше, тратить меньше.
Я ещё заставлю всех мои картины брать!
Удел новатора – терпение! – на этом я помешан.

Крестьянская картина «Картофеля едоки»
Хорошеет на фоне золота иль бронзы,
Пахнет салом, дымком е-е-едким
И нет сильней поэзии и пользы, чем от этой прозы!

Мои фигуры неправильны, но они живут:
Я изменяю действительность в угоду правде!
Пусть прилипает к моей спине живот.
Работящие люди главные на моём параде.

А, брат, старые голландцы работали быстро,
Без поправок, с ходу, не сглаживая, на один манер.
Для меня безденежье, как самоубийство,
Оно мой вечно обнажённый нерв.

Мир красок, мир звуков чужд большинству –
Какой слабак посмеет подражать Гераклу?
Не для искусства делёж по старшинству.
(Не даром и поэта уподобили оракулу.)

«Три дуба» я не смог и не хотел продать, и подарил.
«Чертовски хороша!» -- так заценил знакомый.
Солдаты, грузчики и мы – богатыри!
И быт наш скромный и стол скоромный.

Понятно жаль, что молодость не удержать,
Но в живописи, брат мой Тео, счастье:
Срубить портретами бы толику деньжат –
Покрыть долги, хотя бы частью.

Сотни тысяч на стройку музеев гульденов,
А художники, тем временем, подыхают с голода:
Страшно тяжела наша жизнь-паскудина
И тянет убежать из большого города.

«Бездействие прямо-таки душит меня».
«Разменял последний пятифранковик».
Устал помочь мне умолять –
Какой букет в одном флаконе!

Подвернулась модель из кафешантана…
Хорошие кисти, дорогие краски где?
На свежем воздухе от голода шатало…
Я на балы (для народа) на весёлых людей…

Рембрандт, Курбе, Мане – вершины вершин!
И у меня, чёрт побери, амбиций ворох!
Я много из задуманного не совершил,
Но я чужого чуда никогда не стану вором.

«Сейчас я кладу краски ещё тяжеловато…»
Я долго ищу – безжизненный результат.
(Так никогда не скажет лже-новатор,
Не скажет серенький искусств зольдат!)

Я жёсткий, жестокий, как будто сидел,
Теряю зубы, испортил желудок…
Обидно, коль мой пропадёт задел
Иль отрекусь от себя, как новый Иуда.

Я сдохну, брат, иль в идиота превращусь:
Курю без меры, чтоб не сосал желудок.
50-60 прожить бы без кощунств…
И без моих страстей живут же люди!

Без женщин чего бы стоило искусство? – 
И сама жизнь и всё теряет смысл.
И гипсы рисовать мне, брат мой, скучно.
Без трубки и стакана – какая мысль?

Теряю охоту жениться, иметь детей.
И нет во мне тщеславия ни грана.
И в 35 не тянет в царствие теней.
В конце пути не видится награда.

Стал тяжким бременем я, Тео, для тебя:
Серьёзные успехи всё круто б изменили –
Не для меня фанфары, брат, трубят!
Слезами захлебнётся слава на моей могиле!

Союз художников мечтал я сколотить:
Дега, Моне, Сислей и Писсарро, и Ренуар
Могли бы скинуться во имя молодых:
Налить спасительный резервуар.

Всё обновить: рисунок, цвет – как прекрасно!
Картины писать из жизни народа.
Цветущие сады – в чудовищных красках! –
Мою палитру не придумаешь нарочно.

Я трачу кучу красок и холста.
Жаль, что желудок я винцом испортил,
Здоровье потерял, нищ, холостяк,
Понятья не имею ни о диете, ни о спорте.

Человек – вот корень всех вещей:
Сменял бы живопись я на создание детей,
Я проклял бы её, забыл бы вообще
И в детскую дуду бы, хохоча, дудел.

«Я на стене повешу кой-каких японцев»
И буду ждать, когда заявится Гоген.
(Винсент не ожидал от Поля понта,
Что он другого мира суперагент.)

С плохой наследственностью сложно жить:
Хорошая еда, поменьше дам и длинный сон.
Невиданный же колорист всё положит-
ельно решит: не я предтеча, всё знает Мопассан.

Изобилие сюжетов – это высший класс,
Настоящую б цену за мои полотна!
Оценит мир ещё и кисть мою, и глаз,
И книги обо мне с другими лягут плотно.

Счастливых обладателей надорванных сердец
Спасёт распущенность – не пост и не диета.
Необходим, мой брат, во всём златой наш середец, 
Который на меня, как малахай надетый.

Моим портретам, автопортретам нет цены!
Бессмертный я пример людского оптимизма!
Я из могилы крикну: «Дерзайте, пацаны!»
Я не доживу до торжества  импрессионизма.

Жизнь настоящая – недостижимый идеал.
На солнечном лугу лошади резвятся –
В конюшнях мы, с кучищами дерьма.
Коро пред смертью зрел небо розоватым…

Сердечная надорванность в несвободе, брат,
В нашей прикованности к жизненной телеге:
Не то, что убежать – не смеем и брыкать,
Мы, как в навозе, вязнем в интеллекте.

За всё мы платим дорогой ценой:
Здоровье, молодость, любовь, рассудок,
Соблазн не поднятою целиной
И творческим не проходящим зудом.

Мир наш, брат Тео, неудачный этюд:
Сотворил его Бог на скорую руку.
В мире ином, надеюсь, не наш же тю-тюк,
Не бесконечный, бессмысленный бег по кругу.

А жизнь, мой мальчик, такая, какая есть.
Должны ли мы готовиться к смерти?
Жить для других? – не высока ли честь?
Уговорить Гогена приехать суметь ли?

Самопожертвование – форменное самоубийство.
Мы не заслуживаем любви Христа!
Недолго и до могилы углубиться
Или нас воскресит невиданная красота?

600 тысяч, где возьмёт Гоген?
Мираж, фантазия нищего больного.
Ещё мы станем с ним героями легенд!
Как о его приезде всех сразила б новость.

Лозунг: художник хозяин искусства –
Утопия! Да и Пол: банкирам – по десять картин!
Денежки – им, а нам остаётся капуста:
Какова их поддержка и какой гарантин?

Если бы заработать кучу денег
И пригласить хороших парней –
Где их взять? Художник – неврастеник:
Один другого пьяней и потней.

Дешевле купить чужое, чем своё нарисовать.
По скорости письма нам не догнать японцев.
А солнце, как у них! (Наш юг не рисоват,)
Яркость света и красок чистота – южное солнце!

Лучше работать? – это, брат Тео, мираж!
Небо, река цвета абсента – сплошные намёки!
И надрывающее сердце охватывает мандраж…
И дам платочки слезою не намокли…

Моих скороспелых 50 холстов…
Брат, тяжело писать без вдохновенья,
Чертовски трудно из хитросплетения цветов
С шедевром выбраться необыкновенным.

Плохо живётся нам, будь ты трижды поэт!
Может за гробом нас поджидает другое?
Должны мы земным, как оспою переболеть
И встретить мир иной, как нечто дорогое?

Мы человеки не от мира сего,
Вроде лунатика, наш брат художник.
Есть вдохновенье – работать легко,
А без него, как в бесконечный дождик…

Смерть от старости, как ходьба пешком,
От болезни – смерть уносит к звёздам,
Но как душа справится с таким прыжком?
Я к своей гонке картинной прогвозден.

«…холера, сифилис, чахотка, рак (…) –
Небесные средства передвиженья…»
Сколько нас земных калек, коряг
Упрямо переносящие лишенья?

Пьянь перед мольбертом или на лесах?!
Курить и пить не только мы умеем.
Пред нашими твореньями в слезах
Род человеческий умнеет!

От перенапряжения спасает алкоголь
И крепкий табачок поддерживает тонус.
Легко нас судит всяческая голь,
Дождётся: я опять рассудком тронусь!

Спешу, пишу я и по шесть картин,
Но я заблаговременно их в голове придумал
И чтобы критик мой не городил,
Не может быть умней меня придурок!

А у людей заботы о насущном, о куске:
На сантиметр к искусству я их не приблизил.
И словом перекинуться бы с кем?
Спасают солнца золотые брызги.

Забавный город, брат, Париж
Где нужно подыхать, чтоб выжить!
Но полудохлым в нём – не мой престиж! –
Дождь золотой, стога в Арле я вижу.

Если б на том свете, на другой планете
С художниками мира снова рисовать?!
Не принято мечтать про это,
Об участи загробной – всякий трусоват.

Хотя и живопись – моя отрада,
Как охота на кроликов для одержимых,
Стремленье пробиться для меня – отрава:
Меня сломали – всё! – жить по режиму.

А ты, мой брат, человек искусства!
Беспутной, больной развалиной
Я становлюсь. Но об этом – скучно:
Я не мечтал о судьбе провальной.

Участник великого возрождения
Я был счастлив благодаря тебе!
Меня убьёт не столько безденежье,
А совокупность бессмысленных бед.

И на сердце моём тоскливо
От предчувствий дурных и дум:
Как будто картину повесили криво,
А я поправить её не иду.

Я говорил: «Я мчусь на всех парах,
Как живописный паровоз».
Казалась жизнь – не крах и прах,
Ведь Поля чёрт принёс.

Гоген приехал, но не спас меня –
Я сам его чуть было не зарезал:
Наш брат, через одного, маньяк!
У каждого в башке своя зараза!

Ты прав считая исчезновение Гогена:
Удар ужасный – отбрасывает назад!
Куда деваться? – это как гангрена!
Жаль, переделать ничего нельзя.

Я чувствую угрызенья совести.
Гоген мечтал попасть в Париж.
Болезнь решила со мной свести
Счета: с её веригами не воспаришь.

«…они исключительно нравились Гогену» -
«Да, это цветы!» Подсолнечники – только моё!
А наши отношения превратятся в легенду.
А критики временны, как комарьё.

Закройте меня в камеру буйно-помешанных
Или дайте работать в меру, конечно, сил.
Нет ученика, более чем я прилежного:
Сколько чудес я в голове и в сердце носил!

Болел и вспоминал я, Тео, детство:
Дом, огород, поля, кладбище, церковь,
Сорочье гнездо на акации. Спрятаться в идиотство –
Я и такой задавался, мой мальчик, целью.


Не поеду я за Гогеном в тропики:
Я слишком стар – не мой конёк.
В искусстве не дороги – тропочки
И что не истинно, то заживо сгниёт.

Я сам удивляюсь, что выздоравливаю –
Пропитан безумьем до мозга костей.
Я относился к Гогену как к равному…
(К полотнам их и не счесть гостей…)

Я буду счастлив, брат мой, ты женись:
Мои картины – плата, свадебный подарок.
Мой добрый брат, я вечный твой должник!
Как жаль, что я такой плохо продажный.

Я приделаю ухо из папье-маше:
Все гении, Тео, немного идиоты!
Вернуться бы в детство к ма-ма-ше:
Каким счастливым был я – отрок!

А я люблю роковое местечко Арль,
Но больше сюда художников не позову.
(Сгорбатится разгадывая, пусть русский карл:
Чего надыбает, российский поползун?)

Быть чьим-то пьедесталом я не хочу:
Пусть роль моя второстепенна…
(Не трать на доказательство хрычу –
И отупенность не сбороть и постепенно.)

Чувство «…какой-то смутной тоски» --
Это предчувствие полного краха.
(Работоспособность до гробовой доски,
Чтобы потомок ленивый ахал.)

Доброта твоя, брат, не пропала даром,
Хоть результаты равны нулю,
Но мы привычны к судьбы ударам,
А я тебя разорил – я не юлю.

Не пить, не курить, к публичным не ходить?
Завербоваться в иностранный легион?
Иль прекратить жизнь холостым?
(Не для него вопрос: не ангел он?)

Я без тебя давно покончил бы с собой:
Я неудачник, я разоритель твой!
Не мученик – шахтёр покинувший забой!
И все мои тропинки зарастут травой!

Но тронутым останусь навсегда:
Мне всё равно, что там со мною будет.
И мне удачу, как коня не оседлать,
Не вырваться мне из обыденности буден.
 
Стрекочут кузнечики на древнем языке…
Всё относительно: добро и зло.
По табели о рангах – я за кем?
Я не единственный кому не повезло.

«Гомер, Шекспир, а в живописи Рембрандт…
Тоскливая нежность человеческого взгляда».
Сверхчеловеческая бесконечность, брат!
Я заглянул в себя: я – вышедший из ада!
 
За год: припадков три, 150 картин,
Попытка отравиться, 100 рисунков, акварели
И в сумасшедшем доме карантин.
(Мне было бы не до творения стихотворений…)

Одна судьба у нас: работа до конца;
Единственное, что меня спасёт – работа.
(Никто на ухо не шепнул фамилию купца
Скупившего для нас, а вовсе не для понта.)

Мечтали мы о южной мастерской,
А я стакан швырнул в Гогена –
Никак не справлюсь я с тоской
Всепоглощающей, гангренной. 

Работа для недуга – громоотвод
И я работаю на пределе сил.
Работать лучше – задача моя, вот
Ужели для работы я только жил?

Вы не забудете мой портрет, автопортрет,
Хотя предела нет для совершенства –
Они живы, свежи! – сквозь прорву лет,
Они и гордость и мои вершинства.

Предвижу, что когда придёт успех,
Известность, я пожалею о потерянных моментах,
Но темперамент мой не для утех,
Не как у тех, кто обречён быть в монументах.

А я в убежище: на хлебе и на супе
Я скоро выдохся, но мой неповторимый путь
В дорогу превратят к открытьям супер.
А мой карман (до смерти) пусть будет пуст.

Побольше рисовать и наработать стиль.
Я трус – возврата приступов боюсь!
Лишь уголёк в душе бы не остыл.
Решётка – это многократный плюс.

Моя затея с живописью разорила нас,
Но в мои годы не сменить мне ремесло.
А мы живём, перед судьбою не склоняясь,
И победим всему и всем назло.

И вдруг хорошая статья и обо мне:
Спасибо автору за редкостный подарок –
Я разомлел и от восторга обомлел.
(Припадки же его – не моя подагра…)

Бесконечная благодарность за твою доброту:
Тебе, жене, ребёнку счастья и здоровья!
Статей не надо обо мне – я всё продул! –
Третьестепенному, кто ровня?
   
А я работаю: легко летят мазки,
Вагон идей, жаль, не с кем поделиться!
Беда, мой брат, враздрай мои мозги!
Одни монашки и не одной девицы…

Раздавлен скукой и печалью,
Я жажду перемены мест:
Не ведая куда причалить,
Но это временно – по-ка-мест.

В Париж к тебе и в Овер-на-Уазе
И по уши в работу, и плевать на всё!
В болезнь сорваться, вдруг, не угораздит,
Но мысль одна сверлит висок…

Я напишу портреты: твой, Ио и малыша.
Найдутся охотники и на мои полотна.
(И цены на них кого-то ума лишат…)
Не даром Гаше меня кормит плотно!

Неслыханные цены – вдруг! – на Милле.
Инстинктивно воздерживаюсь от предсказаний…
Работать для меня всего милей:
Мне безработица страшнее наказанья.

Я за работу жизнью заплатил,
Потерей половинною рассудка.
Свинцовую пилюлю я позолотил.
Но что поделаешь? (Вроде рисунка…)
 
Дерзайте! Всё зачтётся: нервы, пот.
Возможно, повезёт кому-то…
(Выигрывают – не у нас? – джек-пот.)
Да здравствует художников коммуна!


 
   КОММЕНТАРИЙ  ДИЛЕТАНТА

«Моя живопись станет лучше».
(Так заценят не поверишь, Ван Гог!
Это из ряда вон единственный случай –
Скуп на подарки, даже Бог.)

«Чтобы не сидеть у тебя на шее».
(Как не старался – не смог Ван Гог:
Одни проблемы – не миллион нашедший:
Большая тележка и маленький вагон.)

(Из писем брату) «…ты упомянул о пустоте…»
(Жизнь вымывает карстовые пустоты.
Вот Пастернак о немыслимой простоте
Пусть не мне рассказывает, а дяде и тёте.)

«…на нас смотрят, как на сумасшедших».
(Сколько квадратных км. картин?
Ван Гога тираж мощнецкий
Мир с опозданием, но проглотил.)

(Почти всё уходит в гнильё…
Чьи слёзы отольются в чугун?)
«У меня ведь кроме неё
Ничего нет». (Вот так, кукун!)

«Слишком мало знаем японское искусство».
(Мы пришельцы с разных планет:
Четыре урожая даёт кукуруза!
Лишь у Бога полётный планшет.)

«…художник калечит себе характер»
(Без семьи, без любви, без детей…
И всякий критик картин – каратель
И для защиты талантов нет статей.)

(Господь ему послал такого Брата!
И без него не состоялся бы Ван Гог.
Бессмертие картин – хорошая плата
И испепеление всяческих врагов.)

«Одинокая жизнь в деревне отупляет».
(Раскрасить её мог бы Гоген.
Но только за столом хорош приятель –
Под выпивку и закусь любой – интеллигент.)

«Дают мне почувствовать бесконечность
Фигуры волнующие до глубины души».
(Его натурщики не ню, конечно,
И запах пота их – свечи тушил…)

«Обходится без родины и без семьи…
Бредёт куда глядят без всякой цели».
(Пахал Винсент за семерых:
Такую каторгу Господь и ценит.)

«…цели скитаний не существует вовсе».
(И Ван Гогу сомнения застили свет
Так, что не рвите в отчаянье волосы
Живите страстями – это и его совет.)

«В Париже так мало портретов в сабо!»
(Его крестьянин не повредил бы Лотреку.
Но правду жизни запечатлеть слабо
Искусству: как перейти без брода реку?)

«Нет вкуса к суровой грубости», (у парижан)
«…к равнинам пахнущим полынью».
(А мир простой кого так сильно поражал?
Немного чудаков таких, друг, и поныне.)

«Импрессионисты скоро начнут ругать
Мою работу». (Но пройдёт немного время
И все находки приберут к рукам,
И цены вознесут – до неба! – на его творенья.)

«Я использую цвет более произвольно,
Чтобы наиболее полно выразить себя».
(Его стиль – его гения производное.
Он неуживчивый, из вечных забияк.)

«Я становлюсь необузданным колористом»,
(Чтобы выразить любовь, выплеснуть восторг.
Он территорий картин – колонистом:
Это из-за них споры, свары и торг.)

«Я просто представил этого страшного человека
В полуденном пекле жатвы…» Оранжевые мазки,
Как раскалённое железо, необыкновенны…
(Сносило крышу, сворачивало мозги!)

«Дорогой мой брат, добрые люди увидят
В таком преувеличении только карикатуру».
(Этот парень – болт, а не скромный винтик
И не режет глаз этот крик натуры.)

(Дорогое искусство – главный изъян:
Холст и краски, натурщиков найм.
Нас – озолотил, но Брата разорял –
Хлеба и зрелищ! – не до сочувствия нам.)



«У меня один выбор – стать хорошим,
Либо никудышным художником» (брат мой Тео).
5-6 франков в день – смешные гроши,
Но без них умрёт ненасытное тело.

Живопись – «…слишком дорогая любовница:
С ней ничего не сделаешь без денег».
(Мало кто такой скромностью запомнится
И устыдится перед ним не один бездельник.)

«…я всё равно буду гнуть своё».
(Вот и меня жизнь в дугу согнула:
Уж не смеюсь, а хрюкаю свиньёй…
Не соблазняйте живописью сынулек!)

Могло бы общество содержать творцов?
«…нас ведь никто не заставляет работать».
(Скворечники строят только для скворцов?
Даже с гнездом, не окажись за бортом…)

«Находят силы курить и пропустить стаканчик…»
(И мне без рюмочки-другой не обойтись:
Я недобитый тараканчик-стариканчик,
Я предал вас, бессмертные бойцы!)

(Напоследок не хотелось бы ссориться,
Не омрачать кривоножных прогулок…)
«Кто не верит в здешнее солнце,
Тот сущий богохульник!»

«Выясняется, что я был не прав»
«…но и всё остальное было только сном».
(Смотрю я на ворота, как тот баран…
Не лотерейный билет ли, геном?)

Делает нашу жизнь похожей на
Простую поездку по железной дороге:
Кусок хлеба, крыша, жена –
Это ли в жизни всего дороже?

Что я такое в глазах большинства? – 
Ноль, чудак, неприятный человек.
(Мы не найдём страшнее божества,
Чем Винсент, всего-то через век!)



               РЕЗЮМЕ

У него не будет положенья в обществе,
Словом, ничтожество из ничтожеств.
Тихая и чистая гармония творчества? –
Не о нём и не скоро всё подытожится.

Взаимная холодность, отчуждённость это
Вполне привычно для творческих кругов
И нетерпимость – она в крови поэта:
Полно в искусстве разных игроков.

И редкий гений не похож на дурачка,
Досталось и народному художнику Ван Гогу.
Абсент же без картошечки и окорочка
И богатыря любого доведёт до гроба.

Работал, экономил – не избежал долгов.
Был верен женщине, но вынужден покинуть.
Не плёл интриг – пред всеми бестолков.
Его удача – недостижимою богиней.

Чем брат его задел, я что-то не пойму?
«Ты слишком равнодушен – не пора ль расстаться?»
Любой кумир местами дрянь и баламут –
На баррикадах не уместно штатским.

Тургенев, Толстой, какие-то русские лица:
Совсем немного он знал о нас.
Но книга о нём у нас не пылится.
Здесь всё плывёт, опасно кренясь…

Знал о России по книгам Винсент.
Знал, что Гоген в живописи – Наполеон.
Свои полотна, как дорога по весне:
На ней уместно всё: навоз и плевок.

Отрезать мочку уха и послать в подарок –
Такое мог придумать лишь Ван Гог.
Не повторить мне, писарю с подагрой,
Коллекционеру всяческих врагов.

«Красные виноградники» -- единственная продажа,
Да и жить оставалось совсем ничего.
Грандиозна картин Гогена пропажа.
Вечность малюют вдвоём в эмпиреях Его. 

Не ищите в провинции знатоков,
Их в столичных не густо музеях.
Ты и в моде на время – закон таков
И всегда найдётся, кто тебя мазнее.

Если с бритвой шутки шутить,
Если споры вести закидонные…
Мы на подмостках жизни – шуты:
Всех бездонней души бездомные.

Кто поймёт: что клубится в башке
Невезуна и поклонника всякой клубнички?
Это потом: о бессмертном броске…
(С умолчаньем о всём неприличном.)

В искусстве важен только результат
И, разумеется, число полотен –
Цена его чудовищных затрат.
(Творец, он неприличен, если потен.)
 
Гоген – гигант. Чуть живой – Винсент
И не придумать более не совместимых.
В истории, в музеях рядом им висеть.
(А что в публичных? – умолчу ли о постыдных?)

Совет: будь поразборчивей в друзьях –
В конце концов, и друг разочарует.
Нельзя, мой друг, соратника дразня
Не знать про сук: на чём сидят и рубят.

И поучая безапелляционным тоном –
Как метр, как властелин холста,
Не слыша ущемленья стонов
Словами бедолагу бедного хлестал.

Гог возбуждался быстро, без умолку говорил:
Он – абсентист, питух голландский.
Гогена шутки – оводы, не комары,
А он истосковался по любви и ласке.

Есть и у нас подобье «Арльских дам» --
Гогена возбуждают арлезианки!
А взгляды восхищённые кидал
Винсент на Поля – (подробности изнанки.) 

Произвести впечатление на Гогена работой.
Отогнать призраки паутинные.
Жить как монах. Работа – до рвоты.
Раз в две недели – дом терпимости.

Трепетали перед Гогеном дщери (дщели)
И по борделю Поль расхаживал быком…
А наш Винсент клиент Габи (Рашели),
По сути:  абы как, абы на ком…

У Гогена тропики, Винсент, на уме:
Перед ними тускнеют любые краски.
Ладить с людьми Поль не умел.
Кому понравятся чужие какашки?

«…в хилой выжженной природе Прованса…»
Глаз Гогена червячок ненасытный сосал.
Эта дружба-вражда изначально провальна –
Это заметил бы третий гений – Сезанн.

«Ваша правда капитан!» -- восклицал Гоген,
Но гнул, как в рог бараний и Винсента.
И ни один из них не думал о карге.
Никто не подсказал: вам рядышком висеть-то!

А у Гогена слишком низкий лоб –
Не только это Винсента бесило.
Работа шагом перешла в галоп,
Абсент и дамы – залог бессилья.

На спящего глядел Винсент в упор…
Газеты клок, слова: «сбежал убийца»
Последнюю надежду Поль Гоген упёр!
(Хороший художник. Дремучий тупица.)

Призрак безумного художника и земляка
Вернётся после бегства Гогена.
И не найдёт напарника, смельчака
Средь арлезианских аборигенов.
 
Не очень горевал о смерти Поль Гоген:
«Умереть теперь для него большое счастье…».
Бесцеремонный парень и не из богем.
(В борьбе за бессмертие соучастник.)

Устал от гонки бешеной Ван Гог,
От одиночества, безденежья, болезней.
Экс-друг Гоген уже бежит врагом…
День ото дня всё бесполезней…

Заява к мэру, дурдома карантин –
Ударом обуха. А подлецов-то стая.
Кто б знал посмертную судьбу картин?!
У мёртвых перевес – сентенция простая.

Катилась жизнь к закономерному концу:
Его охватывает ужас отвращенья.
А мания величия к лицу лишь гордецу.
(Ни слова о буддийских возвращеньях.)

Страдай, не жалуйся – единственный урок.
Начать с начала, правда, сил не хватит.
А через год мученья оборвёт курок…
Через полгода и бессмертный братик…





     ЦИТАТНИК  ВИНСЕНТА  ВАН  ГОГА

«Выражение существа жизни является искусство;
Не менять убеждений в угоду тех (или) иных людей».
(В учении – трудно, а в работе – скучно,
Но лень гони: паши, как иудей.)

«Я считаю нелепым, когда люди
Хотят казаться не тем, что есть».
Папаша Милле вырыл этот колодец…
Есть истины чистые, вроде невест.

«С помощью чёрного и белого можно создать
Больше 70-ти тонов и оттенков».
(Нам эта химия цвета, как хаки солдат,
Лишь не пустовали б квартиры стены…)

«Есть только три основных цвета:
Красный, жёлтый и синий».
(Как говорят в деревне: пробуй, цведай.
Апельсиновый любят свиньи…)

«Я сам не знаю как я пишу – (каково, браток?) – 
Природа говорит со мной». (А он – стенограф.
Мы воплощаем каждый свой бредок,
Но сам Господь даёт нам установку.)

«Я нарисовал (…) вернее, попытался бы нарисовать,
(но) пробился целое утро над фигурами грузчиков торфа».
(Жизнь творца по ячейкам рассовать? –
Это только у Перрюшо получалось здорово.)

«Целью должно быть действие, а не отвлечённая идея.
Великое не создаётся порывом, а представляет собою цепь,
Постепенно слагающихся малых дел». (Где я? –
Он не задавал вопрос. Искусство мечтало о таком бойце.)

«Великое не приходит случайно, его нужно упорно добиваться».
(Брату) «Ты мог бы стать очень хорошим художником».
(Войдёт в историю это редкостное братство
В котором кто был более дол-жни-ком?)

«…пробиться сквозь невидимую железную стену,
Которая стоит между тем, что ты чувствуешь и тем,
Что ты умеешь». (Сколько нас полегло у стен толстенных
Так и не увидевших сказочный Эдем?)

«Он рисует задницу коня вместо того, чтоб рисовать
Его спереди» -- хорошее замечание, даже понравилось.
Конечно, колорит мой непривычен, резковат,
Но не по мне багеты, рамы, панорамы.

«Невыразимо светоносный и утешающий Рембрандт».
Работа развлекает… лучшее лекарство…
Художник из души, как сотворивший из ребра,
Из росписи пещер, из допотопного дикарства.       

И кто же из людей тогда нормален?
«…не одни же вышибалы из публичных домов?»
(И русская рванина гуляла на «рваный»
И пахло лучше советское дерьмо.)

(Я не Ван Гог, я – талантов толкальщик.
Бездарен не я – бездарна судьба.)
«Я пропускаю лишний стаканчик
И оглушаю себя».

(За десять лет напишет 800 картин.
Всё по чужим да по углам таскался…
Мученья его не Бог же сократил:
Его самоубийство – не святотатство…)

Через полгода Тео, брат, умрёт,
А похоронят рядом через четверть века.
(Тебе, поэт, забьют стихами рот
Два непонятных человека…)

Не всякая картина, как камин.
Винсент наш по природе теплороден.
Перформансы и инстоляции мы не громим. 
Мы с ним: он хоть чудак, но благороден.

А как художнику без роковой любви? –
Не обошла она и юного Винсента
И вечен облик или даже блик:
До дней последних она визитна.

Будет за картину «капусты» кочан!
А сколько холстов бездарно пропало?
О правде жизни Ван Гог кричал,
А это всегда кончается провалом.

Ведь исхитрился пресловутый Хаммер
Слямзить картину Ван Гога у нас:
Мало петрят в искусстве русские хамы,
Соцреализмом пред миром говнясь.

Какой-то чудак производство подделок
Отладил похожих на бесподобье Ван Гога –
Лишь распознал бы фальшивку брательник.
Их большинство – без стыда и без Бога.

Ван Гог не поверил бы в эти цены,
Как Высоцкий – в бесконечье книг.
Не высоки знатоков проценты,
Но все услышали душ этих крик.
               
Мы в «хрущёвки» влезли из трущоб.
Оттепель. Абстрактное искусство.
Заценил круто  *идарасов Хрущёв.
Уехал  Эрнст: с дураками скучно.

Уехал Шемякин и музей сотворил…
Сгорела в Израиле сотня картинищ…
Скульптуры, театр, как для детворы…
От гидроцефалов рот не разинешь?

Обидел нашего Андрея Василёк
И на хрущёвском очконул погроме:
Аксёнову, как фраеру везло.
Сплыл Вознесенский. Есть ли, кроме?

Конечно, в Штатах Евтушенко потеплей…
Но привезут борца со злами на Ваганьку.
Всех пережил и до предельных степеней
Допёр, очаровал, порой, валяя ваньку… 

Хрущёвское надгробье таки шедевр:
Эрнст Неизвестный сильно постарался.
А я бездарной лысиной блестел
И наизусть не помню Пастернака.

А бородавка христопродавца – кнопь:
Нажали на неё и рухнул сесесера!
У нас любой: не команданте – клоп.
У нас на царствии золотая серость.

Из вечных, нуждой изувеченных,
Ван Гог пример борьбы за талант.
А нашим клеили антисоветчину.
Мало до быков вырастает телят.

«Митьки» России. Зверев и Целков.
Моих познаний круг (и ваших?) ограничен.
Наш кто-то церковь расписал им целиком,
Как дедушка Матисс, он крайне органичен.

«Любите живопись, поэты!»
Исполню Заболоцкого указ.
Наши миры, конечно, параллельны:
Из моего торчит, с приветствием, рука!