Былина о Вольхе

 БЫЛИНА О ВОЛЬХЕ
(из тетради Кирши Данилова)

Эту древнюю былину
Напевали славянину,
Усмехаяся в брады,
Некрещеные деды.


Как по саду по зелену
Погулять пошла княжна –
Молода, красна, смышлена
И приветлива-нежна.
Марфой звали красну деву.
Был ей князь Всеслав отцом,
Что раскрашенному древу
Бил на капище челом.
Марфа с каменя скочила
На зелену мураву,
Да нечаянно ступила
На змеину голову.
Лютый змей девичий чобот
Как жених окольцевал,
Под рубаху сунул хобот
И чулочек изорвал.
Понесла княжна от змея...
Народилося дите.
Князь ему, от счастья млея,
Дал отечество свое.
Сине море всколыбалось,
Твердь земная сотряслась,
Дичь по лесу разбежалась,
Птица в небо вознеслась,
Царь Кощей в пещере вздрогнул,
Кит от страха утонул,
Хан с кровати пал и ногу
На подушке подвернул –
Так отметил свет рожденье
Молодца-богатыря,
В знак любви и уваженья
Ночь луной осеребря...


Вольх младенец был на диво:
Через час уже сидит,
Через два бежит ретиво,
А на третий говорит:
«Уж ты, матушка родная,
В холст меня не пеленай;
Ты дите свое, родная,
Во железа одевай,
Подавай булат точеный
Да тяжелу булаву,
Одевай шелом злаченый
На сыновню голову!»
Не ремеслам Вольх учился,
А учился воевать;
В сей науке отличился,
Стал посадских задевать,
Драл людишек как скотину,
Во хмелю ломал дворы.
Не могли унять детину,
Хоть берись за топоры!
Бил челом народ Всеславу:
«Лют княженок твой, что зверь!
Тем чернит он княжью славу.
Прыть наследничка умерь!»
Успокоил князь людишек:
«С дури бесится кобель,
Чуя сил младых излишек
На весеннюю капель.
Что ж, я Вольха урезоню.
Только знайте, господа:
Тихий славу проворонит,
А без славы нам – беда!»


Взялся князь за кнутовище.
Вольху бой пошел в наук:
Кобелю, коль плетка свищет,
На подворье не до сук!
Марфа милого сыночка
Усадила за букварь;
Тот трудил глаза до ночки,
Слог бубня как пономарь.
И упал ей скоро в ноги:
«Видеть боле не могу
Рой чернильных блох убогих.
Я от них в Орду сбегу!»
Мать от сына отступилась,
Но честное слово взять
С бузотера исхитрилась:
Дома не озоровать!
Удалец притих на время,
Ибо слово свято чтил,
Но в крови змеино семя
Послушаньем не смирил.
Ярлыки пером корявым
При свечах он стал писать.
Слог, как почерк, был шершавым
(Чтобы всяк сумел понять!):
«Коли хочешь из готова
Вволю пить и вволю есть,
Одеваться в платье ново –
Окажи в том князю честь!»


Бересту с письмом носила
Челядь Вольха по дворам.
Голь на грамотки те зрила,
Разбирая по слогам,
И на княжий двор широкий
Собиралася толпой.
На дворе – чан крутобокий,
Полный радости хмельной;
Перед ним громила-княжич
С черпаком на полведра,
Чтоб гостей вином уважить
От великого щедра.
Люд не сразу вяз приметил
О двенадцати пудов,
А иначе б не приветил
Княжий дар для дураков!
Говорит тут Вольх с ухмылкой
Таковы гостям слова:
«Всяк любим мной будет пылко,
Коли сдюжит голова!»
Тут вперед ступил пьянчуга:
Надоела канитель
Кабаков посадских другу,
В нос ударил сладкий хмель.
Вольх сказал: «Сперва спытаю,
Будет ли в тебе мне прок?
Я затак не наливаю
Тем, на ком нема порток!»
Ухватил он вяз червленый
Со свинчаткою внутрях,
Хрясь пьянчугу – и без стона
Тот ничком свалился в прах.
Тишь зловещая нависла
Над угрюмою толпой,
Забулдыгам стало кисло
От сивухи дармовой...
На глазах толпа редела.
За ворота храбрецы,
Очи пуча обалдело,
Подались, бранясь с трясцы.
Вольх, поигрывая вязом,
В спины бражникам глядел,
На свету сощурясь глазом,
Об убитом не жалел.


Но не всех испугом сдуло:
Семь отчаянных голов
Перед взад не повернуло.
Вопросил Вольх чудаков:
«Что таращитесь на водку?
Наперед червленый вяз,
А потом уж лейте в глотку
Хоть ведро – уважу вас!»
Люди Вольху отвечали:
«Ты решаешь, что в черед;
Но – прости! – мы не слыхали,
Чтоб закуска – наперед!»
Вольх на это рассмеялся:
«Я обычай русский чту.
Чтоб никто не обижался,
Подносите ковш ко рту!»
Люди к чану подходили;
Зачерпнув ковшом вина,
За здоровье князя пили,
Обмочив усы, до дна.
С каждым Вольх облобызался
И сказал: «Вы любы мне;
С вами б я не побоялся
Дать по заду сатане!
Вяз долой, само собою:
Не добавит он ума,
Коль схлестнется с головою
Из-за пьяного дерьма.
Поручу вам дело, други:
Наберите душ по сто
Молодцов со всей округи,
У кого карман пустой.
Будут мне они дружиной,
Вы же – сотники мои.
Ждет нас наполдень путь длинный,
Ждут кровавые бои!»


Вот сошлась дружина к Вольху:
Пар семьсот лаптей и рук;
Стал учить всяк юный олух
Трудный воинский наук.
То не грамота, конешно,
Но известно всем давно:
Коль учиться не потешно –
Время тянется равно.
А кормить дружину надо!
Вольх гусей да лебедей
Бил не в небе – за оградой,
На подворьях у людей;
Не в лесу ловил дичину –
У соседей во хлеву;
Брал с посадских десятину
Не на Бога – на братву!
Возроптал люд возмущенный:
«Княжич – лютый супостат,
На чужой кусок смышленый.
Надерем-ка Вольху зад!»
Слово – дело! Подгадали
Вольха с други в кабаке
И дубасить их зачали
Чем ни попадя в руке.
Поначалу княжич думал –
То-де пьяная возня;
В потасовку лоб свой сунул,
Чтоб дерущихся разнять.
Но дурак какой-то шалый
На него с носка зашел;
Кулаком, как вой бывалый,
Вольха по уху оплел.
Возопил тут княжич громко:
«Эй, дружинушка моя!
А уважь-ка костоломкой
Этот нужник для голья!»
Добры молодцы дружины
Стали зло посадских бить,
Черепа ломая, спины;
Били крепко, чтоб убить.
Битва выкатилась в двери.
Мужики кричат-ревут,
Точно раненые звери
Окарачь в кусты ползут.
По подворьям разбежались,
Затворялися дверьми,
На засовы запирались
Вместе с жены и детьми.
Вольх же с други перебили
Всю посуду в кабаке,
Бочку с пивом прихватили
Да ушли гулять к реке.
И до полночи катился
Пьяный смех их над водой,
А побитый люд молился,
Чтобы кончился разбой...


Утро светлое настало.
Село войско Вольха в круг,
Пенной влаги наливало
И, содвинув чаши в стук,
Как один вскричало зычно:
«Княжич – пьяница и мот!
Голью быть нам не привычно,
Мы не чернь, что в долг живет.
Не уедено с ним вдоволь,
Не упито допьяна;
Сам-то ходит точно гоголь,
А дружине – рвань одна
Вместо краснова на плечи.
Младу княжичу – почет,
А дружинникам – увечья.
Нам не люб подобный счет!»
Вольх сказал: «Нет спору, скуден
Ваш сегодняшний обед.
Хлеб любой, коль честен – труден,
Дармового в мире нет.
Вы в бою не уронили
Честь Всеславьего двора,
Черни крепко наложили
За собачий лай вчера.
Честно справили вы службу!
Я за то у вас в долгу
И в уплату дам вам дружбу,
Остальное ж – как смогу!»


Вот под вечер горожане,
Отрядив седых послов,
Объявились в княжьем стане
Для вручения даров:
Мисы золота червона,
Мисы чиста серебра,
Бочек пять вина зелена
Да пять вязок шкур бобра.
Марфа старцам обещала
Горожанам с Вольхом мир,
А дружине заказала
В терему почестен пир.
... Ночью мать, призвавши сына,
Молвит слово удальцу:
«Вольх, хоробрая дружина –
Не собака, что к крыльцу
Посадить на цепь возможно
И объедками кормить.
Знай: дары посадских ложны,
И тебя хотят убить.
Коли кровь млада играет
И работы ждет плечо –
Пусть судьба тебя спытает
Путь-дорогой и мечом!»
Дань, что Марфе уплатили
За сыновни синяки,
В одежонку обратили,
В бронь, шеломы и клинки,
В скакунов и добру сбрую,
В двадцать парусных ладей,
В кладь походную съестную
Для коней и для людей.
Ясным утром Вольх простился
С милой матерью, с семьей,
Низко дому поклонился
Да земле своей родной
И поплыл с дружиной к югу
По широкой по реке,
Чтоб степей разбойных другу
Дать десницей по щеке.


Южный путь, известно, долог
И опасен для купцов.
Но какой же страшен ворог
Для дружины удальцов?
Повстречалась им застава
На высоком берегу.
Шла о ней худая слава:
Казаки, мол, стерегут
День и ночь галеры-бусы,
Разбивают корабли;
Будь хоть персы то иль русы –
О пощаде не моли!
Говорит ребятам княже:
«Боязливый в драке плох,
Ничего нет страха гаже!
Я не верю в сон и в чох,
Верю только в вяз червленый
Да булатный острый меч.
А хохлы – народ смышленый
И не прочь чубы сберечь!»


Вольх ладью свою причалил
Под высокий бережок.
Казаки его встречали,
Взявши сотнею в кружок.
Сходни сбросили на пристань.
Ухватив червленый вяз,
Вниз сошел боец плечистый
И дубиною потряс.
Тут казачьи атаманы
Усмехнулися в усы:
«Вот ведь русич окаянный!
Наподобие лисы
Ночью мимо след не строчит,
Но дубье в двенадцать пуд
За проезд всучить нам хочет,
Точно леса мало тут.
Коль он в силушке уверен –
Пусть плывет хоть к черту в зад.
Кус свой всякому отмерян,
Да ему не всякий рад!»
Вольх заставе молвил слово:
«Здравы будьте, казаки!
Крымский хан бритоголовый
Скалит желтые клыки
И на Русь пойти грозится.
Грех мне, сыну князя, ждать –
Быть войне иль не случится
Ребра ворогу ломать!
Укажите-ка мне, други,
К лукоморью путь прямой,
Чтобы, пыжась от натуги,
Меньше пот лить под жарой».
Отвечали атаманы:
«По реке сплавляйся вниз.
Путь надежен, без обману,
Но спешить остерегись:
Под водою каменюки
Да мореные дубы;
И тогда уж надо в руки
Брать ладьи, спасая лбы.
Справа есть святое место –
Сорочинская гора;
Не добром оно известно,
Это – кат без топора.
Не проймешь его дубиной,
И чихать ему на меч;
Коли в ссоре ты с судьбиной –
То костьми придется лечь».
Вольх сказал: «Судьба блудлива.
Надо вздрючку ей давать,
Если хочешь жить счастливо
И на золоте едать.
Откупать проезд не буду.
Вот у хана разживусь –
Навестить вас не забуду,
За советы расплачусь!»


С тем гордец вернулся на борт
И с волной речной поплыл
Избавлять от грешных тягот
Край, что Бога позабыл.
Справа видит Вольх ту гору,
Что на злой манер зовут;
И поддался он задору
Разузнать, о чем тут лгут?
Приставал ко круту брегу
И на гору ту пошел,
Что окрест дозорит реку
И бескрайний дикий дол.
До вершины не добрался,
Видит – голова пуста:
Кость, где дух не обретался,
Привалилась у куста.
Пнул он голову пустую
Прочь с дороги сапогом,
Точно волчью кость простую.
Человечьим языком
Голова заверещала:
«Гой еси, змеиный сын!
Чем она тебе мешала?
Знай, кого ты пнул с крутин:
Жив я был тебя не хуже,
Как и ты слыл удальцом,
Да с судьбою злой не сдюжил,
Стал безвестным мертвецом.
Гордеца синь камень спешил
Изволеньем тайных сил.
Но гордыню я утешу!
Рок к тебе не будет мил:
На горе на Сорочинской
И тебе, наглец, лежать;
На горе на Сорочинской
Воронью тебя клевать!»
Вольх в сердцах на череп плюнул
И вскричал: «Заткнись, урод!
Знать, нечистый дух засунул
Свой язык в твой мерзкий рот.
Слышу я не наши речи –
Точно лает хан Салтык!
Я ужо ему отвечу
И урежу злой язык!»


Вольх с людьми взошли на гору.
Видят – камень в землю врос;
Вширь он трем аршинам впору,
Ввысь на два задернул нос.
Холодил он синим цветом,
Не известным на Руси.
На шершавом камне этом
Буквы выбиты косы:
«Коль над каменем в потехе
Хочешь прыгнуть без помехи –
Поперек скочить изволь,
А коль смерти ищешь – вдоль».
Люди надписи внимали,
Лбы с затылками скребли;
По-над каменем скакали –
Поперек – и пыль мели
С верхоты его подолом
И стыдили неумех,
Что, цепляясь пяткой голой,
Били лбы под дружный смех.
Вдоль никто из них не прыгал:
Зря судьбу свою пытать
Ради шутошного мига
Не желала княжья рать.
Вольх сигать козлом раздумал,
Хоть гордыней сердце жгло.
Наконец, он наземь плюнул:
«Эко вас разобрало!
Как до хана доберемся,
Что за стенкою сидит –
Вот тогда и разберемся,
Кто ловчей на тын взлетит!»
Скопом с горочки спустились
К застоявшимся ладьям,
На коней речных сгрузились
И отправились к морям...


Не в соседнее болото
Плыли гоголи гуськом:
То нелегкая работа
Дни с неделями веслом;
То охота на дичину,
Что на вертел не спешит;
То жара, что жарит спину
И башку огнем коптит.
А на море волны ходят,
Белой пеною кипя,
Хоровод с ладьями водят,
За борт плещут, зло хрипя.
...Вот и берег басурманский.
Град стоит на берегу –
Стало быть, магометанский;
Стены град сей стерегут.
Может, и не стены вовсе,
А высокий частокол?
Но в былинах повелося,
Чтоб герой на стену шел
Высотою аж до неба!
Любят сказки старики,
В быль подмешивая небыль...
Слушай дале, казаки!


Закручинилась дружина:
Ведь укреп-то не плетень,
Сквозь который прет детина,
Коль вокруг тащиться лень.
Да кому ж лежать охота
На чужбине под стеной,
На зверье свалив заботу
Править тризну над собой?
Молвит Вольх ватаге храброй:
«Дедов воинский наук
Учит брать врага за жабры,
Не кровавя зряшно рук.
Басурманскую твердыню
Мы не силою возьмем,
Не обманем, как разиню –
Мы вражину перепьем!»
Вольх к вальящетым воротам
Вышел, к хану стал взывать:
«Мы в Руси не живоглоты,
Чтоб зазря людишек драть.
О велик заклад побиться
Я с тобою, хан, хочу:
Если сможешь не упиться
Наперед меня – плачу
Я, князь русский, дань немалу:
Всю дружину и обоз,
Да главу свою удалу
Пред тобой склоню, как пес.
Если ж ты с питьем не сдюжишь –
Город мне отдашь в полон,
Раз с судьбой своей не дружишь.
Ставь именьице на кон!»


Хан-то был не из трусливых:
Вышел биться на питье,
Бросив жен своих игривых
В бабьем горестном вытье.
Зелена вина из чана
Вольх ведерком зачерпнул,
Глянул весело на хана,
Гостю зелье протянул.
Тот сказал: «Нет, рус, ты первый!»
Был противен Вольху спор
С человеком чуждой веры.
«Ну, хан, помни уговор!» –
Молвил он в ответ и выпил
Чару царскую до дна –
Точно воду в бочку вылил,
А не полведра вина!
Зачерпнул из чана снова:
«Не отрава пойло, пей!»
Зыркнул толстый хан сурово
Из-под сдвинутых бровей,
Взял ведро и приложился
Рылом царственным к вину.
Миг – сосуд опорожнился.
Вольх воскликнул: «Ну и ну!
Я дотоле и не ведал,
Что у вас так лихо пьют;
Знать, и к вам все ваши беды
Через выпивку идут!
Что ж, продолжим поединок
И пропустим по второй
В честь моих, видать, поминок.
Иль твоих? Черед пить мой!»
Черпанул ведерком княже
И, не переведши дух,
Выпил, не моргнувши даже,
И воскликнул: «Кубок сух!»
Хан, спеша, схватил ведерко,
Налил зелья, начал пить.
Но пилось владыке горько,
Стал уж хмель его мутить.
Был, однако, муж сей крепок
И ведерко удержал,
Хоть и не был хваткой цепок,
И коленями дрожал.
Осушил он ковш проклятый
И на русича взглянул:
Раздвоился враг чубатый,
Точно к зеркалу прильнул!
Хан вскричал: «Так не годится –
Пить одно ведро вдвоем!
Двое вас – так и трудиться
Надо каждому с ведром!»
Засмеялся Вольх: «Вестимо,
Выпьет каждый по ведру,
Что тобой и будет зримо.
Знай: и два мне по нутру!»
Мигом третье опустело.
Покачался Вольх слегка,
Но не от хмельного дела –
Разминал, видать, бока.
Хан неверною рукою
Налил хмеля в третий раз,
Поднял ковш над бородою –
Да, как видно, сил запас
Исчерпал он в пьяной битве:
Грудь вином ополоснул
И, башкой поникнув бритой,
Пал на землю и уснул.
Вольх изрек: «Царей, известно,
Не позорят, не казнят.
Двум же вместе жить невместно –
Так что выбор небогат.
Быть тому, как сговорились:
Город с челядью – мои;
Хана ж, с коим мы рядились
На питейные бои,
Не позорить в рабском горе;
Пусть плывет на корабле
Отсыпаться в синем море,
Коль все пропил на земле!»


От тяжелого похода
Вольх два года отдыхал,
Иноверцев оба года
К водке с салом приучал.
На черкешенке женился,
Кровь утешив молоду.
Всяк босяк остепенился,
Встряв в семейную узду.
Так дружина удалая
По постелям разбрелась;
На народ давно не лая,
От разбоя отреклась.
Вольху ж мирный быт наскучил.
Ум он думой тяготил;
Ратный зуд его замучил,
Жаждой славы закогтил.
Молвит Вольх своей дружине:
«Славянину юг не в масть,
Без Руси в своей судьбине
Суждено ему пропасть.
Мать охота мне проведать.
Кто желает плыть со мной
И с напастью отобедать –
Станет князю брат родной!»
Таковых случилось тридцать,
Коим слава слаще нег,
Коим острый меч в деснице –
Смысл жизни и стратег.
Только южны ветры вздули –
На ладью они взошли,
Парус красный развернули
И в обратный путь пошли.


Плыть легко, гребя словами
Под гуслярный перезвон;
Но плывут-то месяцами
Напрекор текучих волн...
И завидел Вольх ту гору,
Где синь камень в землю врыт.
Вновь поддался князь задору
И дружине говорит:
«Приставайте-ка ко брегу.
Надо камень испытать,
Что пророчит человеку
Муку смертную принять.
Экий срам ведь: каменюка,
Что обгажен вороньем,
Напужал нас как гадюка
Нацарапанным враньем.
Что грядет – лишь небо знает,
То волхвам не по плечу.
Коли надпись ложь вещает –
Камень вон я сворочу!»
Весла слева осушили,
К круту брегу подошли,
Сходни с борта опустили,
На песок гурьбой сошли.
Стали на гору взбираться.
Видят – голова пуста.
Вольх не стал с ней препираться:
Пусть, мол, дремлет у куста!
Только вдруг шипенье слышит:
«Гой еси, змеиный сын!
Смерть тебе в затылок дышит,
Не сойдешь живым с крутин!
Повинись передо мною:
Ты меня когда-то пнул,
Точно волчью кость, ногою,
На покой мой посягнул.
Время есть судьбу уладить.
Раза три мне поклонись,
Как на образа в окладе –
И долой с горы катись!»
«Ты, я вижу, богохульник! –
Оскорбленный Вольх вскричал. –
Вот за что степной цирюльник
Добела тебя лизал!
Спорить с костью – мне бесчестье.
Так узнай же мой ответ:
Не лежать тебе на месте,
Не глазеть на белый свет!»
С тем он череп что есть силы
Пнул под гору сапогом.
Завертевшись, покатила
Голова крутым путем,
Под обрыв – и пала в реку.
Погребла ее волна,
И с тех пор уж человеку
Не могла грозить она...


Вольх же на гору поднялся,
На верху синь камень зрит.
Снова в надпись он вчитался,
Что прохожему гласит:
«Коль над каменем в потехе
Хочешь прыгнуть без помехи –
Поперек скочить изволь,
А коль смерти ищешь – вдоль».
Люди таинству внимали,
Лбы с затылками скребли,
По-над каменем скакали
Поперек – запрет блюли!
Глянул Вольх на камень хмуро
И промолвил так: «Доколь
Будем мы дрожать за шкуру,
Опасаясь прыгать вдоль?
Злую надпись выводила,
Знать, поганого рука,
Чья орда на Русь ходила
Селянину драть бока.
Волхованью я не верю,
А за темный страх стыжусь.
Чтобы заговор проверить,
Я с ним честно разберусь!»
И над каменем он синим,
Разбежавшись, вдоль скочил,
И преграду ту осилил,
Сапогом не зацепил.
Люди Вольха загалдели:
«Вот-де гнусный оговор!
Камень знатен, в самом деле,
Да слова корябал вор!»
Князь изрек: «Русь трижды любит
Слово делом проверять.
Надпись смелого не губит –
Значит, камень мне пытать!»
Вдругорядь Вольх разбежался,
Прыгнул вдоль, перескочил.
В третий раз бежать собрался.
Люд дружинный возопил:
«Князь, сигать козлом не дело
По-над каменным горбом,
На рожон лезть обалдело.
Ждет тебя родимый дом!»
Вольх дружину не послушал,
Прыгнул вдоль и в третий раз –
Да, упав под камнем, душу
Отдал Богу в сей же час.


Люди Вольха схоронили
Там, где принял смерть гордец:
Синий камень своротили
И в сырой земной ларец
Уложили княжье тело,
Верх надгробием покрыв –
Так, чтоб надпись вниз глядела,
Колдовство в землицу врыв.
Вкруг могилы постояли,
Опустивши долу взор,
Об усопшем помолчали,
Помянули не в укор
И сошли с горы пустынной
На червленую ладью,
Чтобы путь продолжить длинный
В край, где Бог с людьми в ладу.


... Лет прошло с тех пор немало.
Синий камень в землю врос,
И надгробие пропало,
Верх горы кустом зарос.
Редко кто теперь упомнит,
Был ли в свете этот князь?
Солнце лик ко сну уж клонит.
Кончим сказ, благословясь!